Помоги проекту - поделись книгой:
Изнутри раздался оглушительный грохот.
О стенки вагона что-то ударялось. Эбботту даже показалось, что выглядевшие толстыми планки затряслись раз или два, а потом грохот вроде бы поутих.
Сейчас или никогда.
Он поглубже натянул бейсболку и, ухватившись за поручень, шагнул через провал над толстыми связующими тросами, навечно приковавшими последний вагон к составу.
По обе стороны проносились поля, здания, стены, какие-то дома; ветер трепал его волосы и пальто, играя с ним, как с воздушным змеем. Но Пол продолжал смотреть вперед.
На стене впереди виднелась ручка, утопленная в двери.
Эбботт ухватился за нее, отвел на себя и толкнул дверь вперед.
Она открылась навстречу грому.
Это было место теней, место тьмы, освещенное лишь тонкими лучами. Они пробивались сквозь сотни тысяч трещин и крохотных отверстий, усеивавших деревянные стены.
Звук оглушал.
Это было стадо динозавров, несущихся по юрским равнинам.
Бесконечный электрический шторм, питающий солнце.
Звук битвы, беспредельного сражения между неутомимыми воинствами на залитом кровью поле — настолько большом, что солнце на нем никогда не заходит, ибо армии огромны и разместились на всех часовых поясах.
Внутри было все это — и гораздо, гораздо большее.
Две фигуры, казалось, сплелись друг с другом.
Одна схватила противника за талию и шею.
Другая, с одной рукой, зажатой в хватке врага, сомкнула вторую на горле соперника, пригибая его к себе, вытягивая, словно бороду индюка. С каждым шагом она отступала назад, влекомая рукой противника, и оба существа спотыкались, раскачивались, бесшумно борясь за опору, пытаясь зацепиться хоть за какую-нибудь трещинку в полу. От постоянного топтания он превратился в нечто похожее на мутный мрамор, уже мало чем напоминая дерево, из которого был сделан.
Эбботт украдкой зашел в вагон и какое-то время не хотел закрывать дверь, боясь, что останется здесь навсегда, попадется под ноги левиафанам, буйствующим в помещении. А потом он увидел ручку на внутренней стороне двери, ухватился за нее, повернул, посмотрел на косяк: язычок замка исправно ходил туда-сюда. Пол нахмурился.
Почему они не выбрались из поезда?
После чего слова старика
пришли ему в голову.
Это был ответ на вопрос «почему?».
Надежда и Отчаяние жили только для того, чтобы драться. Драться друг с другом и победить. Наблюдая, как создания, пошатываясь, ходят по вагону, Эбботт подумал, что, возможно, даже этот вывод не слишком точен. Скорее всего смысл имела только борьба, и даже если один из противников потерпит поражение, это станет пирровой победой для другого.
— Эй! — Пол принялся размахивать руками, как будто собирался взлететь. — Эй, остановитесь, хорошо?
Создания улетели в одну сторону, когда поезд в очередной раз дернулся, но хватки не ослабили. Эбботт схватился за ручку, не отпуская ее, бросился вперед и свернул в сторону. Его ноги зацепились одна за другую, и он ударился о стену возле открытой двери.
А внешний мир смотрел на них, смотрел во все глаза.
Свет рванулся внутрь вагона, ярко озарив хаос, в котором так долго существовали эти два создания. И удача повернулась так — хотя Эбботт и не считал удачу хоть каким-то образом причастной к этому, — что мир застиг обоих противников, когда те стояли к двери боком. Лучи облили их тела, пронзили до мышц и костей.
Они повернулись как одно целое, прекратив драться на бесконечно малую долю секунды. На их лицах отразилось странное противоречие чувств и желаний — одновременно ужасное и нежное, заметное даже в абсолютно одинаковых складках безволосых бровей.
Ни секунды не сомневаясь, Эбботт встал на ноги и бросился на них.
Он закричал.
Создания, казалось, нахмурились. От изумления? Страха? Это не имело значения. На какое-то мгновение они ослабили хватку.
Эбботт ударил одно существо справа и скользнул ко второму. Пальто развевалось за плечами, как плащ ангела-мстителя или какого-то создания ночи, супергероя, о которых Пол любил читать в комиксах в те времена, когда все было проще.
Жизнь была проще?
Так давно.
И когда он ударил их, поезд остановился. Затем опять пошел, развернулся… Колеса визжали и шипели, гудок паровоза ревел, наполняя мир шумом.
Противники зашатались, поскользнулись и упали, выпустив друг друга.
Один из них с трудом поднялся на колени. Другой, лежа на боку, выбросил вперед руку, стремясь ухватить врага.
На их лицах не было эмоций.
Они делали это просто потому, что не могли иначе: в борьбе заключалась их сущность. Ни ненависти, ни страха, ни разума.
Поезд завертелся.
Эбботт покатился по полу к дальнему концу вагона.
Дверь со стуком захлопнулась, и все вокруг опять погрузилось в сумрак.
Теперь состав развернулся в другую сторону, набрал скорость, практически остановился на путях — если и существовали для него какие-то пути — и вновь рванулся в совершенно противоположном направлении.
Существ разметало по вагону, одно отбросило к боковой стене, а другое уже поднималось на ноги у двери.
Ноги Эбботта заскользили, и он сел.
Зато оба создания поднялись. Они описывали широкие круги, раскинув руки, согнув колени, готовясь к прыжку…
Эбботт полз вдоль боковой стены к выходу, когда поезд опасно накренился и тело одного из противников врезалось в стену прямо рядом с плечом Пола.
Не заметив его, существо развернулось, попыталось ухватить соперника, но состав дернулся вновь, отправив гиганта в дальний конец вагона. Противник уже поднялся, упираясь коленями и руками в пол, но и он от рывка опрокинулся на спину.
Эбботт полуползком добрался до двери.
Позади него гром стих.
Осталась только тишина намерения.
Буря миновала. Сейчас.
Он повернул ручку, выбрался на крохотную площадку и закрыл за собой дверь.
Они ехали по полям.
Море кукурузы волновалось в лучах вечернего солнца.
Небо над головой сверкало чистой синевой.
Эбботт мельком заметил дорожный знак, прежде чем тот улетел на задворки памяти. Пол уже видел его.
Воздух, ударяющий Полу в лицо, отдавал привкусом сахарной ваты.
Эбботт встал на ноги и посмотрел вверх.
И тут в маленькой кабине паровоза старик повернул колесо или нажал на одну из педалей, а может, поезд просто на что-то наткнулся, но Эбботт выпустил поручень из рук.
Он пролетел в воздухе, упал между колес; последний вагон с его вечными противниками пронесся над ним, весь, а Пол все летел…
Огромная, словно плугом вздыбленная волна травы и земли пронеслась позади состава коричневым занавесом с зелеными пятнами. А потом все исчезло, и скорбный вой двигателя затих, подобно отдаленному гулу шторма.
Эбботт ударился о землю боком, громко застонал, перекатился через голову, подскочил и поджал ноги, хрипя, задыхаясь, судорожно хватая ртом воздух. Ноги коснулись кукурузного поля, и он подскочил вновь и полетел вперед. По лицу хлестали желтые стебли, грудь разрывалась от боли; голова ударилась о выступающий камень, и в глаз, прямо в зрачок, словно воткнули длинную иглу.
Но падение замедлялось.
Пол катился в сторону. Он вывернул правое плечо и услышал — или, скорее, почувствовал, — как в боку что-то хрустнуло.
А потом остановился.
Все болело. Ничего не болело.
Неподвижность обрушилась на него. Не двигаясь, Эбботт внутренне перегруппировался, сконцентрировался, собрал отчет о поломках, как это делали в фантастических фильмах на межгалактическом корабле после метеоритного дождя.
Он медленно оторвал одну руку от земли, согнул пальцы. Вроде все в порядке. Потом другую. Затем правую ногу. Левую.
Он моргнул. Один глаз не очень хорошо видел, но перестал болеть, когда Пол закрыл его.
Пол положил руку на грудь и почувствовал.
Его сердце колотилось так, словно играло на барабанах в рок-группе.
Заставляя себя дышать медленно, Эбботт выпрямился, гримасничая от вспышек боли, прокатившихся по всему телу. Удивительно, но ничего не было сломано.
А может, и не удивительно. Ведь рядом с ним, среди смятых стеблей кукурузы, на вдавленной от удара земле, лежала грязная бейсболка. Она упала у него с головы, лишь когда он остановился.
Эбботт протянул к ней руку, но, как только пальцы коснулись козырька, кепка разлетелась в пыль, и ветер унес ее остатки вдаль — следом за поездом.
Эбботт посмотрел вдаль, прикрыв глаза от солнца, и представил, что видит столб дыма, спиралью уходящий в небо, и старика, что вертит свои колеса и жмет на педали, словно оседлавший торнадо Пекос Билл,
сминая в труху все на своем пути. А в нескольких вагонах позади него воплощения Надежды и Отчаяния смотрят друг на друга в своей бесконечной мучительной борьбе. Возможно, машинист зря тратит время и силы и жребий в этой лотерее уже давно выпал.
А возможно, и нет. Может, борьба ведется не зря.
— Удачи тебе, старик! — крикнул Эбботт, а потом тихо добавил: — Кто бы ни сотворил тебя, он проделал хорошую работу.
И где-то там, далеко-далеко, заголосил гудок.
Пол встал на колени, затем — во весь рост. Его трясло, но в остальном все оказалось в порядке. Все, чему положено было сгибаться, сгибалось, а чему не положено — пребывало на своем месте. Эбботт отряхнул от пыли пальто и огляделся.
С дороги ему загудел пикап. Пол кивнул, увидев руку, машущую ему из окна.
— Там ваша машина стоит? — крикнул голос — «Понтиак-транс-эм»?
— Да, — ответил Пол, приближаясь к автомобилю.
Из автомобиля высунулся молодой человек и кивнул назад, откуда ехал:
— Старик сказал мне, что вам может понадобиться помощь, поэтому я ехал медленно, пока вас не увидел. Прилегли отдохнуть?
— Старик? — нахмурился Эбботт, посмотрел на дорогу и увидел только оседающую пыль.
— Да, очень старый. Я имею в виду — действительно очень. Ему на вид лет сто. Сидел на обочине. — Водитель протянул руку, изогнув пальцы. — У него на руке только два пальца: большой и еще один. Жутковато выглядит. Настоящая лапа с когтями.
Пол вгляделся в мерцающее марево, но ничего не увидел.
— Знаете его? — спросил водитель.
Эбботт отряхнул пыль с брюк.
— Слышал о нем, можно так сказать.
— Да ну? — Казалось, мужчина ждет подробностей, но, ничего не услышав, он продолжил: — А как он себе так руку изувечил? — Водитель вытянул вперед два пальца и подвигал ими вверх-вниз.
Эбботт пожал плечами:
— Вещи всякие делал. Говорят, неплохо.
Водитель кивнул, смерил Пола взглядом, прежде чем посмотреть обратно на дорогу.
— Ну, подбросить вас в город?
Поделиться книгой: