Длинные тени

Самое большее, чего сумела добиться Джоя за истекшие месяцы — обещания, что леди Кёр «подумает о ее возвращении домой».

В какой-то момент девушка отчаялась настолько, что решилась попросить о помощи гостя Замка.

Гость появлялся редко, но всегда с большой помпой. Леди Кёр принимала его со всевозможной торжественностью — подавался парадный обед, за которым следовали длинные разговоры. Чтоб подчеркнуть важность момента, все слуги облачались в шелк и лучшие меха; карлики-пажи ходили с высоко задранными носами, а сам Цогобас просто лопался от самодовольства. Джоя была назначена шутом, и во время визитов господина Мориарти ей следовало услаждать слух хозяйки пением баллад или декламацией. Обязательно — стихов собственного сочинения, их леди Кёр отчего-то находила презабавными.

Однажды (была третья четверть Золотой луны, седьмой день Серебряной и короткая тень Черной, то есть приблизительно середина месяца Лютни, если Джоя не сбилась с привычного календаря) девушка осмелилась попросить почтенного мэтра вернуть ее домой. Она согласна и на то, чтобы быть переброшенной в Ллойярд, если уважаемый господин Мориарти не знает других ориентиров, и на то, чтобы заплатить ему, только, пожалуйста, верните ее домой…

Мэтр Мориарти пристально и сердито смерил девушку взглядом. Его бледное лицо, отмеченное шрамом у левого глаза, перекосилось в неприятной гримасе. Мориарти потребовал объяснить ему, почему она шпионит за ним, какой план лелеет, зачем, ради чего, по чьему приказу. В его глазах сверкнули неприятного вида зеленые искры, пальцы крепче сжали костяной посох, черепа, из которых была сделана цепь-оплечье некроманта, загорелись злыми оскалами…

Леди Кёр подошла, обняла Джою за плечи и мелодичным голосом поинтересовалась у мэтра, нравится ли ему шутки ее новой шутессы. В ответ Мориарти захохотал, запрокинув голову и дергая кадыком.

Больше с ллойярдцем Джоя не разговаривала.

Но домой хотелось… хотелось так, что ныло сердце.

Снова увидеть мрачную твердыню острова Дац, прогуляться по узким улочкам Талерина, поскучать в «Алой розе», слушая, как мурлычет Кот и мэтресса Далия поучает зарвавшуюся Напу… А потом увидеть Оска и объяснить ему, насколько он был неправ, увлекшись донной Кассандрой-Аурелией.

Он, разумеется, раскается, попросит прощения, сядет рядом, как это бывало во время их путешествия в Вертано, и будет слушать ее стихи, шепотом повторяя особенно понравившиеся строчки. А в окно будет заглядывать луна, единственная хозяйка зимней ночи.

И это было всё, о чем мечтала Джоя.

Талерин, Министерство Спокойствия

3-й день месяца Гусыни

Судя по тому, насколько мрачным был инспектор Клеорн, его свидание с алхимической мэтрессой прошло не очень успешно.

Чего, собственно говоря, мэтр Лео и ожидал.

Он не претендовал на знание потайных струн женского сердца, да и саму мэтрессу Далию знал не так, чтобы хорошо, но догадывался, что выдержать вечер в компании занудливого служаки — испытание не для среднестатистической дамы. Лео сам не знал, смеяться ли ему или бежать за помощью, наблюдая, как влюбленный инспектор старательно подкручивает кончики усов и репетирует страстные монологи.

— На днях я заглядывал в книжную лавку и видел там томик поэтов Кленового Века[6]. Хорошее издание, переводное, с иллюстрациями, — осторожно сообщил мэтр Лео. Инспектор, восседающий за рабочим столом, издал недовольное рычание. — Семь венков сонетов[7], и все — о любви к прекрасной даме. Хотите, спрошу цену?

Вместо ответа Клеорн схватил чернильницу и запустил ее в разговорчивого помощника.

Лео обиделся:

— Я, между прочим, хотел помочь.

— Вместо того, чтоб маяться дурью, — заворчал Клеорн. Сегодня он был не в настроении обсуждать свои сердечные дела. — Займитесь делом!

— А я чем, по-вашему, занимаюсь? Я, если хотите знать, освоил новое заклинание…

— Ага! Опять свои дурацкие магические опыты ставили, вместо того, чтобы выполнять мои распоряжения!

— Заклинание крайне нужное и необходимое, — повысив голос, объяснил Лео. — С тех пор, как вы повадились использовать меня для изучения архивов Министерства, я только и делаю, что глотаю пыль. И еще мышей распугиваю. Кому сказать — не поверят, — печально подытожил Лео. — Я — маг, дипломированный специалист; меня господин министр назначил вашим помощником, чтоб я следы магии на месте преступления обнаруживал, а вы держите меня… ну, не знаю… право слово, за какого-то тупого голема! Принеси-подай!

— Между прочим, мы занимаемся расследованием убийства вашего коллеги. Так что не понимаю причину вашего недовольства, — проворчал Клеорн.

— Я вовсе не недовольничаю, — поправил начальника Лео. — Я всего лишь пытаюсь объяснить, какое заклинание практиковал. Мне надоело сидеть в архиве и я по-быстрому сгонял к мэтру Лотринаэну в Аль-Миридо. Он научил меня весьма полезной штучке. Принцип — как у классического поискового заклинания, только в качестве объекта поиска задается некое слово. А потом заклинание само перелистывает страницы, пока не отыщет требуемое.

На секунду Лео запнулся. Перед его мысленным взором встала картина того, во что превратилось помещение архива после того, как магический эксперимент был закончен. Ну, признаем честно… кое-что осталось целым. Стены. Пол. Книжные шкафы — да, упали, но не сломались! И записи важных дел за всё время существования Министерства Спокойствия, то есть почти трех с половиной столетий, тоже никуда не делись. Они просто перешли в другое состояние. Кто-то, быть может, скажет, что разрозненное… но на взгляд мэтра Лео — исключительно пригодное для магического текстового поиска.

— И что же вы нашли? — поинтересовался Клеорн.

— Сначала я задал в качестве объекта поиска слово «убийство», — поведал Лео. Поморщился — ему вспомнились тысячи страниц, вдруг вырвавшихся из тесных папок и бросившихся на магический призыв. — Потом уточнил: чтобы было и «убийство», и «стилет». Я подумал, что тип оружия имеет какое-то значение…

— И что? — нетерпеливо перебил сыщик.

— Нашлось около полутора тысяч дел. Тогда я еще раз уточнил условия, добавив слово «маг». Получилось всего тридцать восемь казусов. Вот, я составил перечень, — с тяжким вздохом сообщил мэтр Лео.

Тяжкий вздох говорил, что молодой человек приложил для выполнения порученного дела массу усилий. Не ел, не спал и вообще гробил здоровье.

На самом деле Лео потратил на поручение Клеорна чуть больше часа. Все остальное время волшебник провел в уже упоминавшейся книжной лавке, заучивая наизусть понравившийся эльфийский мадригал. Денег на покупку у Лео не было, а поразить даму сердца красивыми речами хотелось.

О, Элоиза!

Твои глаза подобны жареным каштанам, твои косы похожи на расплавленное золото; вся ты — солнечный летний полдень, заливной луг и пчелки, жужжащие над головой… Я готов пасть к твоим ногам, я готов быть твоим рабом, болонкой, канарейкой; я готов ради тебя на всё!.. Ах, милая Элоиза! Ты, ты и только ты — моя жизнь, мое сердце, мое…

— Вы что-то сказали, инспектор? — спохватился Лео, ненадолго выходя из состояния влюбленного томления.

Клеорн рыкнул:

— Я сказал, что мне нужно изучить список, а вы пока можете быть свободны.

— Свободен, я?! Отлично! Увидимся завтра утром… эй, а у вас, случайно, нет какого-нибудь поручения в Королевский Дворец?

— Нет, — буркнул сыщик.

— Вот как? Разве министр Ле Пле больше не шпионит за Мелорианой Тирандье? — легкомысленно поинтересовался Лео.

— Он, вообще-то, за ней и не шпионил…

— Ну да, шпионили вы. Вы были так монументальны, изображая горничную… — хихикнул волшебник. Сыщик оскорбился.

— Не суйте нос, куда вас не просят. Герцог Тирандье — не кто-нибудь, и его дочь — не предмет для ваших дурацких шуточек!

— Ладно, — покладисто признал маг. — Тогда всего доброго!

Избавившись от подчиненного, инспектор Клеорн разложил на столе три покрытые неровными строчками рун страницы и погрузился в чтение.

Минувшим летом министр Спокойствия поручил инспектору Клеорну разобраться в пустяковом деле — убийстве мага, Лека-Притворщика. Впрочем, называть покойного волшебником означало безнадежно льстить — таланта ему хватало лишь на то, чтоб подслушивать случайные мысли горожан, да продавать их лихим людишкам.

Но так уж получилось, что смерть Лека-Притворщика произошла в Луазе, в то самое время, когда министр Спокойствия, уподобившись загнанной лошади — то есть покрывшись пеной и закусив удила, — обеспечивал в стране порядок: его величество выдавал замуж ее высочество Ангелику, а значит, никаким эксцессам случаться не дозволялось. Более того, после свадьбы Ангелика и генерал Громдевур избрали Луаз своей резиденцией, а значит, считал министр Ле Пле, долг всех сыщиков, следователей и полицейских сделать порядок в городе идеальным.

Нераскрытое убийство Лека-Притворщика на фоне внезапно павшего на Луаз спокойствия выделялось, как ворона в стае голубей.

У инспектора Клеорна был свой резон искать убийцу менталиста-неудачника с удвоенной энергией. Дело в том, что буквально пару недель спустя он собственными глазами видел другой труп — так же, как и Лек, убитый был невеликих способностей магом, и так же был убит уверенным, точным ударом стилета.

Конечно, присутствовали и различия — Лек-Притворщик был убит средь бела дня, практически на глазах прохожих (убийца всего лишь заманил беднягу в темный безлюдный переулок); а вторая смерть случилась вообще в Эль-Джаладе, посреди пустыни. Различий было столько, что любой другой сыщик благоразумно не стал бы проводить параллелей и делать скоропалительных выводов, а вот Клеорна будто демон какой толкнул под руку.

Он подумал: а что, если эти смерти случились неспроста? При всей массе различий — внешности, цвете кожи, стране проживания, — у убитых было весьма значительное сходство: оба они обладали магическими способностями. Убиты — практически одинаково. Один-единственный решительный удар тонким, как игла, клинком; в случае Лека — в сердце, в случае эль-джаладца — в грудь и горло.

Был еще и третий фактор — навязчивое воспоминание о некоем преступлении, совершенном много лет назад. Если два убийства, совершенные сходным способом, можно было списать на случайность, то три уже советовали поискать закономерность.

В качестве рабочей гипотезы Клеорн сформулировал предположение, что убил магов один и тот же человек.

При этом сыщик прекрасно сознавал, что подобное допущение обрекает его на поиски иголки в стоге сена. Он понимал и то, что для подтверждения его гипотезы надо не только проверить круг общих знакомых покойных волшебников, но и найти того, кто побывал, с разницей в десяток дней, в восточной провинции Кавладора и окрестностях эль-джаладской деревушки.

Учитывая, что нынешним летом в Эль-Джаладе побывали все, кому не лень — задача колоссальная и заранее обреченная на неудачу.

Впрочем, инспектор Клеорн никогда не боялся работы. Мэтресса Далия как-то высказалась в том духе, что существует обратная зависимость между степенью усердия и интеллектуальным потенциалом деятеля… Но ее ворчание сыщик отнес на счет естественного недовольства женщины, что не она является смыслом его жизни.

О, Далия! Как вы ошибаетесь! Вы и только вы — мой идеал, — (иногда Клеорн позволял себе минутный перерыв в расследовании и репетировал пылкие речи, предназначавшиеся для прелестных ушек его дамы). — Я брошу к вашим ногам преступника, и тогда вы поймете, что я достоин вас! Да, вы умны, вы прекраснее всех в этом мире, ваши серые глаза пленили мое сердце, но я…

Ой, — спохватился Клеорн, — что-то меня опять занесло.

Он снова склонился над листками. Он искал вполне конкретное имя — честно говоря, он не просто так заставил помощника страдать в архиве. Если бы Лео — лицо незаинтересованное, а потому объективное, — отыскал упоминание об одном дельце, случившимся семнадцать лет назад в Триверне, это означало, что гипотеза сыщика не лишена оснований.

Ага, — удовлетворенно хмыкнул Клеорн некоторое время спустя. Он взял карандаш и подчеркнул знакомое имя.

Шила Розенвальд, род занятий — травница, место смерти — Триверн, семнадцать лет назад.

Она жила на южном склоне Малявки, в маленьком покосившемся домике. Впрочем, близ этой горы практически все дома были старыми и завалившимися на бок — здешние шахты считались малоперспективными, мастерских тут было раз-два и обчелся, даже виноградники и плантации хмеля здесь не прижились. У Малявки селилась беднота, лихие людишки, туповатые тролли; в мусорных кучах рылись стайки зеленых гоблинов…

Таково было первое место службы будущего инспектора Клеорна.

Сейчас смешно вспомнить, каков он был в те годы — тощий юнец, держится прямо, будто линейку проглотил, губы поджаты, едва заметная ниточка усов, орлиный взор и жуткое стремление обнаружить что-нибудь этакое.

Увы, ему попадались исключительно люди и тролли, злоупотребившие алкоголем[8].

Шилу Розенвальд он наметил в качестве самой перспективной жертвы.

Она была травницей, торговала снадобьями собственного приготовления, заговаривала зубы (это очень ценилось, потому как драки вспыхивали каждый вечер, с завидной регулярностью), была старой, некрасивой и нелюдимой, а потому Клеорн решил, что она должна, просто обязана совершать преступления.

Сейчас, с высоты жизненного опыта, он понимал, что подобное предположение грешило субъективностью. На девяносто пять процентов оно было оправдано тем, что у Шилы был нос крючком, кривая спина, волосатая бородавка на подбородке, — другими словами она была типичной ведьмой. О таких рассказывают, чтоб пугать непослушных детей.

Пять процентов уверенности Клеорна (и тогда, и сейчас) — базировались на предположении, что Шила прекрасно разбиралась в магических свойствах растений.

Весь ее дом пропах травяными ароматами — пучки сухих побегов свешивались с потолка, собранная пыльца хранилась в аккуратных коробочках, вязки листьев, заботливо уложенные клубни, плавающие в растворах цветы, сушеные лепестки… Она собирала травы сама, четко следуя старинным ведовским рецептам: одни — в полнолуние, другие — на закате, третьи — исключительно на перекрестке дорог.

И ее труды оправдывались — к Шиле Розенвальд за ингредиентами будущих зелий приезжали господа маги из Бёфери, Луаза и Талерина.

Уже тогда, семнадцать лет назад, Клеорну хватило цинизма предположить, что там, где выставлено на продажу триста видов растительного сырья, обязательно найдется еще что-то, официально запрещенное, но потому гораздо более ценное.

(Собственно, это предположение подтвердилось — некоторое время спустя, когда Клеорн проводил обыск места преступления.)

Итак, предположив, что старуха Розенвальд торгует из-под полы сушеными мухоморами, северной муравкой[9] или, чего доброго, выращивает по заказу потенциальных грабителей руимшанэ, Клеорн организовал за ней тотальную слежку. Он пробовал залечь в ее огороде — Шила высмотрела шпиона, и, сделав вид, что приняла его за грабителя, пришпарила отваром луковой шелухи. Пробовал следить за хибаркой травницы с вершины дерева, стоящего на окраине — ведьма и тут его обнаружила, науськала соседских мальчишек закидать соглядатая мелкими камешками. Клеорн примеривался и так, и этак, но каждый раз он видел подозрительных личностей после того, когда они выходили из дома Шилы, и только демоны знают, какую травку они прикупили в довесок к пузырьку с невинным отваром шалфея…

В один прекрасный весенний день план Клеорна по обнаружению преступных намерений травницы едва не увенчался успехом. Он выбрал время, когда старуха ушла в город, залез к ней в дом и начал искать что-нибудь подозрительное. К сожалению, подозрительного обнаружился воз и маленькая тележка, и, пока Клеорн сражался с «Определителем лекарственных растений северо-восточных провинций Кавладора[10]», ведьма вернулась.

— Выходи, бестолочь, — беззлобно велела она. — И больше в кладовку ко мне не лазай; и так все травы перемял…

Смущенный Клеорн вышел, полыхая ярче закатного солнца.

— Проклясть бы тебя, серолапого, — продолжала Шила, глядя на потупившегося юношу круглым, совиным глазом. — Проклясть бы так, чтоб припекло, чтоб прочувствовал, каково это — когда ни одна сволочь тебе не верит, когда каждая квочка, гордая тем, что белые ручки ни разу в жизни не замарала, тебе в спину плюет… Думает, что она выше тебя, а всех заслуг — повезло родиться под счастливой звездой. Моя-то давно закатилась, — невнятно добавила ведьма.

До Клеорна донесся горький аромат ее дыхания, и он понял — женщина крепко выпила. Шила Розенвальд меж тем достала из шкафа сомнительного вида бутыль, стерла с нее пыль и паутину, зубами выдернула пробку и предложила выпить «по глоточку». Клеорн отказался.

— Ну, как хочешь, — буркнула она. Налила, выпила — и расплылась в блаженной ухмылке. — Ты, дурашка, больше сюда не ходи. Потом придешь… — добавила она загадочно.

— Потом — это когда? — тут же уточнил полицейский.

Травница снова наполнила и опустошила кружку, посмотрела на осадок, помолчала.

— Убьют меня скоро, — вдруг ответила она. Клеорн передумал сбегать и уставился на нее глазами, полными вопросов. — Чую, ходит вокруг меня смертная тень. Придет черный человек и украдет мою душу… Ты его найди, серолапый, — ведьма внезапно схватила его за руку. Приблизилась так, что Клеорн различил самые мелкие морщинки, испещрившие ее лицо, увидел пресловутую бородавку и смертельное, беспроглядное одиночество в глазах. — Ты найди его, а я тебе и с того света поворожу. Я ж понимаю, ты родился таким, не стал бы волкодавом, стал бы оборотнем; ты мне верь, я ведь какая-никакая ведьма, в душах читать умею… Молод ты еще, глуп, думаешь, законы писаны, чтоб исполняться — а они для того выдуманы, чтоб нас, магиков, в узде держать, королей подпитывать…

При желании старухины слова можно было подвести под соответствующий закон, но Клеорн чувствовал — не знал, не понимал, а именно чувствовал, — что Шила говорит о чем-то своем, а вовсе не призывает к свержению существующей власти. Она шептала, а может быть, грезила наяву — поникшая, пьяненькая и жалкая.

Ее убили через три дня. Клеорн со строгим видом отчитывал провинившегося тролля (тот додумался предложить полицейскому краденые подковы), когда услышал в домике Шилы громкий спор. Пронзительный голос пожилой женщины был хорошо различим; она еще и еще раз повторяла, что ее никому запугать, что она и похлеще ворьё видала, и не тычь тут свой ножик, не родился еще тот вор, который посмеет ее запугать, бери, тварь чернокнижная, своё барахло, она о такое дерьмо руки марать не согласна; плати да уматывай, ты, демон…

Клеорн ворвался, снеся дверь с петель, и увидел, как Шила, хватая ртом воздух, медленно оседает на пол. В глубине дома хлопнула створка, и Клеорн бросился следом, успел заметить одетого в черное человека, перепрыгивающего ежевичную ограду… Погоня, прыжок в колючие заросли — и дикое чувство растерянности. Куда пропал убегающий преступник? Склон Малявки просматривается на все стороны света, где же он, где?!

Полицейский бегом вернулся назад — уверенный, что старуху сморил сердечный приступ или какая другая вызванная испугом хворь.

Шила Розенвальд уже не дышала. Ведьма смотрела остановившимся взглядом в потолок, и красное пятно, едва различимое на фоне темной одежды, расплывалось у нее на груди.

Какова вероятность, что преступления, совершенные посредством тождественного оружия, направленные против объединенных неким свойством жертв, совершены одним и тем же человеком? — думал инспектор Клеорн.

Тридцать восемь имен и обстоятельств требовали серьезного и вдумчивого изучения.

Королевский дворец

Легкий морозец украсил оконные стекла паутинкой узоров, но в Морской гостиной, получившей свое название из-за тематики развешенных по стенам картин, было тепло и уютно.

Играли лютня и флейта; под взглядами королевы (снисходительно-умилённым) и придворного алхимика (кислым) принцессы Анна и Дафна изволили заниматься танцами.

— И — один, и два, и три, и восемь, и — один, и два, и три, и восемь, — отсчитывал танцмейстер, господин Фульк. — И поворот, и рука, и плечо, и восемь; и налево, и рука, и плечо, и восемь…

На личиках принцесс сияли улыбки. Вообще, как заметила Далия, девочки были на редкость подвижными — каждый день они хотя бы по полчаса упражнялись в стрельбе из лука, Анна охотно ездила верхом, а Дафна, когда думала, что ее никто не видит, передвигалась по замку вприпрыжку. Ничего удивительного, что танец доставлял им столько удовольствия.

Раз уж принцессы радовались занятиям с господином Фульком, всем остальным поневоле приходилось испытывать те же чувства.

Далия, прячущаяся в нише у окна, мрачно проследила за теми, кто собрался сейчас в Морской гостиной: Элоизой Росинант, Мелорианой Тирандье, Сюзетт Ле Штанк, Денизой Желорен, ее братом Раулем и кавладорскими принцами.

Дети графини Желорен были исполнены чувства ответственности — их мамаша, как успела изучить алхимичка, воспитывала детей в духе избыточного патриотизма; а может, они просто были слишком юны, чтоб относиться к себе и ситуации со здоровым юмором. Так или иначе, шестилетний Рауль просто лопался от гордости — сегодня ему выпал жребий составить пару маркизе Ле Штанк, и малыш, высунув от волнения язык, добросовестно выполнял команды Фулька.

Все остальные кавалеры фактом своего кавалерствования мучились. На лице Ардена, топчущегося рядом с Денизой, была написана скука, чело Роскара было хмурым и печальным. По Дворцу ходили слухи, что принц расстроен историей, которая приключилась на днях с его любимым охотничьим псом; Далия коротко посочувствовала Роскару — еще бы, и пса потерял, и в компанию Мелориане попал… Относительно скорби о домашнем питомце Далия не имела ничего против — она сама с удовольствием поскорбела бы, если б Черно-Белый монстр Напы слинял в какое-нибудь Путешествие к Центру Земли[11]; но вот Мелориана…

Семнадцатилетняя дочь герцога Тирандье была мила, очаровательна и прелестна. Она была элегантна и вежлива; восторгалась произведениями искусства и всегда проявляла милосердие к сирым и убогим. Ее красота, утонченность и достоинства, от пышно взбитых рыжеватых волос до кончиков атласных туфелек, были столь отменны, столь великолепны, что просто вопияли о том, как бы их увенчать короной.