Помоги проекту - поделись книгой:
Г. Смит отводит немало страниц подробным размышлениям, а точнее сказать, измышлениям о «тяжелом» пьянстве советских людей. Смит пускается в псевдоисторические экскурсы, вылавливая из книг разного рода зарубежных «визитеров», посещавших в разное время Россию, доказательства якобы издревле свойственной русскому народу склонности к беспробудному пьянству.
Г. Смит лицемерно жалуется: «За три года, что я провел в России, я употребил, алкоголя больше, чем за всю свою жизнь»[56].
Похоже, что Г. Смит действительно увлекался спиртными напитками. Он подробно, с особым смаком описывает свои многочисленные попойки в различных городах СССР и признается, что часто напивался, как говорится, «до положения риз» или, что Смиту, видимо, более импонирует, «до посинения пупа». Но, пардон, с какой же стати русские должны нести ответственность за недуг Смита?
Что же касается масштабов потребления спиртных напитков, то американским журналистам, сочиняющим книги ужасов о России, хорошо бы обратить свой сарказм и гнев против гигантского организованного механизма одурманивания американского народа алкоголем и наркотиками. Как признает газета «Крисчен сайенс монитор», к категории хронических алкоголиков в США можно отнести более 5 процентов населения США. «Белая книга» о наркомании отмечает, что свыше ста тысяч американцев-наркоманов уже находятся на стационарном лечении в больницах, а всего в США «несколько сот тысяч человек ежедневно употребляют героин и избегают лечения». Плюс к тому почти пять миллионов человек помещены в психиатрические больницы на стационарное лечение… Подсчитаем: 5 процентов населения США — это более 11 миллионов человек (алкоголики), плюс 5 миллионов находящихся на стационарном лечении в психиатрических больницах (душевнобольные), плюс около миллиона наркотиками увлекаются… Получается свыше 17 миллионов американцев… Частная медицинская служба заинтересована в том, чтобы их было больше, ибо прибыли врачей тогда возрастут.
Бывший посол США в Италии госпожа Клэр Бут Люс, никогда не отличавшаяся передовыми взглядами, признавала: «Если нынешний рост преступности, алкоголизма, наркомании и коммерческого секса (то есть проституции? —
А самое страшное — это постоянно давящий на психику людей страх потерять работу. Первое и священное право человека на труд хозяевами общества высокоразвитого капитализма попирается бесцеремонно, систематически и, видимо, сознательно. Когда в США свыше 12 миллионов здоровых, в полном расцвете сил мужчин и женщин лишены возможности осуществить свое право на труд и превращены в униженных просителей, которым разные благотворительные общества от щедрот своих дают раз в день тарелку супу или пакет продовольствия для семьи, становится как-то не по себе от морали подобного общества, заставляющего значительную часть своих граждан получать подаяния. Различные американские журналисты и радиоголоса с упоением расписывают эту раздачу подаяния безработным как некое социальное достижение: вот, мол, они не работают, а их даром кормят.
Не могу не привести здесь размышлений на этот счет, которые встретились мне в мемуарах Мариэтты Шагинян «Человек и время». Вот что писала известная советская писательница: «Есть что-то унизительное в понятии «даром», поскольку оно, как пощечина, идет к человеку без ничего обратного, кроме чувства собственного унижения… даже собаке даровая кормежка — без ничего, без дела, без лая, без охраны дома — противоестественна. И по-другому показалось слово, такое частое в газетах, —
Мудрейшим образом, по наивысшему закону справедливости составлена формула человеческого бытия при коммунизме — ОТ КАЖДОГО ПО СПОСОБНОСТЯМ, КАЖДОМУ ПО ПОТРЕБНОСТЯМ, где уравновешиваются отдача и получение не механически, не поровну, а той математикой справедливости, что выше высшего и что действует, я не побоялась бы сказать, как народ говорит:
Безработица есть самый худший вид издевательства над человеком; систематическая безработица миллионов трудящихся в США, то есть безработица, возведенная в принцип жизни общества, есть жестокое попрание самого понятия «права человека».
Действительно, «страшная вещь, хуже гильотины — безработица». Она безусловно является одной из самых веских социальных причин широкого алкоголизма, наркомании, психических аномалий и преступности в американском обществе. Откровенное и циничное нарушение права человека на труд в США не может, естественно, не тревожить советских людей. И эту тревогу сумела волнующе и точно выразить старейшая советская писательница Мариэтта Шагинян.
Впрочем, для Смита и Кайзера мнение прославленной писательницы ровно ничего не значит. Оба этих журналиста вообще стараются «не замечать» голоса подлинной советской интеллигенции, в том числе и художественной, творчество которой вдохновляется идеалами социализма и которая вместе со всем советским народом отдает свои силы и талант благородной цели строительства коммунизма в СССР.
Для Смита и Кайзера это все представители «официальной культуры». Американские журналисты отыскивают себе «информаторов» из числа тех весьма немногих лиц, которые, по мнению Кайзера, «разделяли наши (то есть американские, буржуазные. —
Может, в их книгах прозвучали какие-либо новые мотивы в оценке советской художественной культуры?
Увы, и Смит и Кайзер показывают себя весьма прилежными и послушными учениками старших поколений советологов. Мы встречаем все тот же набор клише и штампов, которые призваны удостоверить антикоммунистическую благонадежность авторов.
Штамп первый: культурная жизнь в СССР в 70-е годы «деградирует», в ней иссякли «жизненные силы и таланты»[60].
О «деградации» советской литературы и искусства 20-х годов писали М. Истмен и Д. Биллингтон; о «деградации» советской литературы и искусства 30-х годов писали М. Слоним, Дж. Гибиан, Г. Ермолаев и другие; о «деградации» советской литературы и искусства 40-х и 50-х годов писали Г. Струве, Х. Маклин, У. Викери и другие… Теперь вот Смит бубнит о «деградации» уже в 70-е годы…
Седьмой десяток лет существует советская художественная культура и, оказывается, все эти десятилетия только и делала, что «деградировала». С тупым упрямством советологи «хоронят» советскую культуру, а она живет, развивается и процветает! И вот это-то и выводит из себя антикоммунистов.
Особенно гневается Г. Смит на творческую молодежь СССР 70-х годов, не «выдвинувшую», к великой печали Смита, «ни одного выдающегося таланта, который мог бы заменить диссидентов прежних поколений»[61].
Что ж, посочувствуем смитам — молодая и немолодая генерации советской творческой интеллигенции, в том числе писатели, глубоко преданы делу партии и идеалам коммунизма, их идейная убежденность и политическая зрелость крепнут, их сплоченность растет.
Господин Смит может тосковать сколько угодно по поводу отсутствия в среде творческой интеллигенции СССР литературных власовцев. Еще на V съезде советских писателей в 1971 году Е. Евтушенко в своем выступлении как бы подвел черту под диверсионными надеждами советологов. «Да, — сказал поэт, — в нашем поколении были и «стиляги», и «плесень», но они не могли представлять собой лицо нашего поколения в целом, как сегодня его не может представить жалкое, заискивающее, липкое лицо диккенсовского Уриа Гипа под псевдонимом мсье Анатоль… Пусть не надеются опекуны этого профессионального предателя и доносчика — господ «Анатолей» не будет ни в нашем поколении, ни в будущих поколениях нашей страны!»[62]
Штамп второй: советскую художественную литературу в Советском Союзе не читают, а молодежь в СССР «жадно рыщет в поисках любого произведения западной литературы, невзирая на качество»[63].
Так и написано: «невзирая на качество».
Задолго до Смита над разрешением «загадки» о том, какую художественную литературу читают советские люди, ломал себе голову советолог М. Фридберг. Книга Фридберга «Русские классики в советских обложках» и послужила, видимо, Смиту главным источником штампа номер два. Непонятно только, зачем надо было три года жить в Советском Союзе и заниматься изобретением велосипеда, если можно было, и сидя в Америке, спокойно переписывать подходящие для задуманной схемы аргументы и оценки из уже написанных и изданных книг своих коллег. Ей-ей, так и приходит на ум мысль о затасканной шпаргалке, по которой отрабатывают заданный урок все советологи. Только ведь в школе за пользование шпаргалками ставят ученику двойку в классном журнале и даже могут вызвать родителей к директору.
Так поступают в обычной школе, а в США, как видим, Смиту за применение подобной методы премию Пулитцера дали и сделали книгу бестселлером, щедрой рукой оплатив старание автора.
«Не читают», — угрюмо бубнят советологи от М. Фридберга до Г. Смита, а в СССР между тем выходят огромными тиражами романы, повести, рассказы, стихотворения современных советских писателей и тут же раскупаются.
Неужели Г. Смит всерьез думает, что советские люди искупают произведения советских писателей для того, чтобы топить ими печки?
Штамп третий: не читают современную советскую художественную литературу в СССР потому, что, по Смиту, она якобы представляет собой часть «фальсифицированной культуры», которая, мол, ничего не значит в эстетическом отношении. «Подлинная культура», по Смиту, существует только в «частном порядке», в неких салонах и будуарах, кокетливо именуемых Смитом «островками», на которых только, мол, и сберегается «богатство предреволюционного серебряного века… и блестящего абстрактного искусства раннего советского периода»[64].
Смит толкует о «богатстве предреволюционного серебряного века» в русской литературе. Похоже, что он вычитал этот термин в сочинениях Г. Струве, или М. Слонима, или В. Александровой…
Вычитал и запомнил. И теперь, как ему кажется, удачно пустил в оборот в своей книге. Однако в чем эта «серебряность» проявилась в русской предреволюционной литературе?
У Смита нет и намека хоть на какую-то аргументацию своих определений и оценок. Есть лишь голая декларация, преподнесенная с апломбом человека, чья девственная невежественность в вопросах русской культуры видна невооруженным глазом.
Давнее и особое пристрастие советологов к пышным оценкам предреволюционной русской литературы становится понятным, если вспомнить характеристику этого периода, данную М. Горьким в речи на I съезде советских писателей. Великий пролетарский писатель сказал тогда: «Время от 1907 до 1917 года было временем полного своеволия безответственной мысли, полной «свободы творчества» литераторов русских. Свобода эта выразилась в пропаганде всех консервативных идей западной буржуазии… В общем, десятилетие 1907—1917 годов вполне заслуживает имени самого позорного и бесстыдного десятилетия истории русской интеллигенции»[65].
Вероятно, именно в «пропаганде всех консервативных идей западной буржуазии» советологам чудятся звуки «серебряной трубы», то бишь серебряный век русской литературы тех лет. Ну и, естественно, все, что противоречит подобным идеям, что победило эти западные идеи и развилось в могучую литературу социалистического реализма, органически связанную с борьбой трудового народа за победу идеалов социализма, изображается советологами вообще, и Смитом в частности, как нечто «от лукавого», как «фальсифицированная культура», как «официальная», и т. д. и т. п.
Классовая предвзятость, политическая тенденциозность и антиисторизм суждений Смита проявились и в данном случае со всей очевидностью.
Что же касается «блистательности» абстрактного искусства, в котором, как уверяет нас Г. Смит, он видит едва ли не единственную форму плодотворного развития художественной мысли человечества, то, право, спорить здесь не о чем.
Возможно, Смиту и в самом деле нравится абстрактное искусство, это дело, как говорится, сугубо личного вкуса и уровня понимания искусства. Но только почему и с каких пор личные вкусы господина Смита должны определять эстетические критерии советских людей? Вот ведь какое странное у Смита понимание демократии: или думайте так, как мне нравится, или я объявляю вас ретроградами! Третьего не дано.
Ничего не скажешь, очень «широкий» демократ господин Смит!
Суждения Р. Кайзера о советской культуре мало чем, по существу, отличаются от суждений Смита, хотя следует отметить, что Кайзер чаще делает оговорки об отдельных достижениях «русских». Он даже заявляет: «Русские… утвердили себя как одну из великих творческих наций современной эпохи»[66].
Однако когда он начинает судить о конкретных явлениях советской литературы и искусства или оценивать художественный процесс в СССР, то следуют пассажи один другого удивительнее.
Вот, к примеру, Кайзер рассуждает о роли творческих союзов в жизни советской художественной интеллигенции. Конечно, он считает союзы «всемогущими» органами, вкладывая в понятие «всемогущие» прежде всего ограничительные, запретительные, карательные функции. По мнению Кайзера, литератор или живописец, нечлен соответствующего творческого союза, обычно «не сможет опубликовать свое произведение или принять участие в выставке»[67].
Так утверждает Кайзер.
Но приглашаем любого читателя ознакомиться с уставом того же Союза писателей СССР: в нем черным по белому написано, что в члены союза может быть принят человек, опубликовавший две-три книги стихотворений, рассказов, повестей или критических статей, имеющих самостоятельное художественное значение.
Получается, если верить Кайзеру, некий заколдованный круг: не членов Союза писателей в СССР не печатают, а устав союза требует обязательной публикации до вступления в союз!
Впрочем, вполне возможно, что Р. Кайзер даже и не знает об этом обязательном требовании устава, не знает, потому что никогда в жизни этого устава не читал, но откуда же тогда у него родился столь невероятный вывод о том, что нечленов творческих союзов в СССР «не печатают»?
А все оттуда же, из прилежного чтения сочинений советологов старшего поколения. Это они — Глеб Струве, Марк Слоним и иже с ними — широко распространили подобную ложь. Легковерный журналист, как видим, принял эту ложь за должное и преподнес ее своим читателям уже в качестве собственных, так сказать, наблюдений.
Интересно, что скажет Р. Кайзер, когда узнает, что известный советский писатель Владимир Богомолов, автор популярных рассказов, повестей и особенно романа «В августе сорок четвертого…», произведений, которые широко изданы в нашей стране и за рубежом, никогда не был и не является членом Союза советских писателей? А вот поди ж ты, печатают! Да еще как охотно!
Да и не только он один. Вступление в союз — дело сугубо добровольное, никто туда никого за руки не тянет, наоборот, существуют строгие критерии приема в члены творческого союза, выдержать которые не так-то просто. Однако для публикации добротного художественного произведения членство в творческом союзе вовсе не обязательно. Попытайтесь запомнить это наконец, господа советологи.
В книге Кайзера встречается немало забавных небылиц и домыслов, выдаваемых за чистую правду. Вот, например, Кайзер сообщает, что творческими союзами в СССР руководят, «как мне докладывал мой информатор», только пожилые люди. Со слов безымянного информатора Кайзер утверждает: «Они не выбирают в руководство союзами лиц моложе пятидесяти лет»[68].
Что ж, и эту ложь опровергнуть совсем нетрудно. Достаточно посмотреть список секретариата хотя бы Союза писателей СССР, чтобы убедиться во лжи кайзеровского «информатора». В составе секретариата Союза писателей СССР всегда были и есть люди и старшего поколения, но немало и писателей «моложе пятидесяти лет».
Прямо скажем, никудышные у вас были «информаторы», мистер Кайзер.
А вот собственная информация Кайзера о том, как платят советским писателям за романы. По-разному, говорит Кайзер. За политическую тему платят больше, за общегуманистическую — меньше.
Постойте, постойте!
Эта песня нам уже знакома. Мы слышали ее в исполнении Э. Брауна гораздо раньше Кайзера. Еще в 1953 году в книге «Пролетарский эпизод в русской литературе. 1928—1932 гг.» Э. Браун писал об этом.
Но, помнится, Браун тогда высказывал подобную мысль лишь в качестве гипотезы («разумно предположить, что за роман о Днепрогэсе могли бы заплатить больше, чем за роман о душевных переживаниях интеллигенции, находившейся не в ладах… с эпохой»[69]. Теперь же Кайзер, плодотворно освоив гипотезу Брауна, трансформировал ее в непререкаемую истину и подтверждает свою «истину» ссылкой на «одного советского сценариста», который якобы рассказал Кайзеру о том, как осуществляется гонорарная политика в СССР на практике. Однако вранье «одного сценариста» оказалось, видимо, столь беспардонным и очевидным, что даже Кайзер посчитал необходимым смущенно оговориться в сноске: «Я не могу утверждать с полной определенностью, что подобные рассказы правдивы. Но если даже они и недостоверны, в них все же широко верят»[70].
И этот прием неоригинален! И ненов. Р. Кайзер, видимо, не зря целый год штудировал в Русском центре Колумбийского университета многочисленные сочинения советологов. Постигал, так сказать, их богатый опыт по части фальсификации и лжи. И постиг. Ведь это он у Д. Маркхема из книги «Голоса красных гигантов» почти буквально заимствовал подобную методологию стыдливых оговорок в сносках по поводу слишком очевидных завиральных примеров.
Именно Маркхем любил широко ссылаться на разного рода сплетни и слухи, выдавал клевету за истину, а в конце книги мелким шрифтом в сноске оговаривался: «На Западе нет точных сведений о том, действительно ли такие явления имели место в Советской России, но, кажется, нет оснований не верить в то, что именно так обстояло дело»[71].
Поздравим Роберта Кайзера с этими удивительными совпадениями…
Они подтверждают, что методика обучения советологов, выработанная еще в самые первые годы «холодной войны», продолжает верно служить антикоммунистам и по сей день. Неукоснительно и жестко. Отсюда и такое совпадение в суждениях у разных поколений советологов, которое порой напоминает клишированный, то есть унифицированный, стандартный, раз и навсегда заданный образ антикоммунистического мышления.
В вопросах советской культуры, советской художественной литературы, искусства социализма Смит и Кайзер проявили редкостную глухоту и слепоту — в их книгах вы не встретите рассказов ни о советском искусстве, ни о советской литературе.
А что же есть, спросите вы? Есть длиннющие разглагольствования о некоторых литературных власовцах и о самом главном из них — Солженицыне. Смит посчитал теперь возможным, после того как этого господина выдворили за пределы СССР, рассказать о целой системе конспирации, об использовании кодированного языка и связных для осуществления тайных контактов этого власовца со своими западными хозяевами.
Ах, как горько сожалеют оба американских журналиста по поводу выдворения Солженицына из СССР! Он так был им нужен именно в СССР, а не в США, где подобных ему антисоветчиков пруд пруди.
Смит глухо ропщет на то, что Солженицын «перебрал» лишку со своими бредовыми прожектами «очищения» России от марксизма. Даже Смиту ясно, что подобные идеи «непопулярны». Смит скорбит: «Для Москвы высылка Солженицына была чрезвычайно успешной акцией. Запад оказался не в состоянии помешать этому»[72].
Роберт Кайзер с тоской констатирует: «Он (Солженицын) уже никогда больше не будет политической силой и тем символом, которым он был в течение десяти лет…»[73].
С этим суждением спорить, пожалуй, не будем. Хотя, конечно же, не приходится говорить ни о «политической силе» — какая уж тут «сила», если все эти годы прошли, в сущности, в подполье, в судорожном страхе, в абсолютной политической и моральной изоляции; тем более не приходится вспоминать о «символе».
Заметьте: пойманного за руку платного агента, работавшего на враждебные СССР зарубежные идеологические центры, Советское государство, проявив гуманность, выслало к своим хозяевам, которые столь слезливо описывали тяготы жизни своего подопечного в советском обществе. И вместо благодарности за великодушие — упреки: зачем, мол, вы нам его прислали?
«Недемократично!» — вопят в негодовании американские журналисты по поводу гуманных действий Советского государства…
В «демократической» Америке поступают иначе. Что случилось, к примеру, с Мередитом, протестовавшим против расовой дискриминации в Америке? Его пристрелили без суда и следствия. И концы в воду. И полная демократия. Его права человека на весах американского правопорядка потянули ровно столько, сколько весит пуля от карабина.
А что случилось с Мартином Лютером Кингом, пытавшимся ненасильственными действиями добиться равных с белыми прав для негров в Америке? Его тоже убили из-за угла. И похоронили с почестями.
А что случилось с журналистом Дональдом Боллсом, решившим разоблачить в своих статьях злоупотребления и коррупцию власть имущих? Его взорвали адской машиной у собственного дома, в собственном автомобиле. Вполне, как видим, тоже «демократически», с применением новейшей электронной техники. И концы тоже в воду.
А как поступили в Америке с Верноном Джорданом, одним из руководителей негритянского движения в США, последователем Мартина Лютера Кинга? Подобно своему учителю, Вернон Джордан призывал к миру и взаимопониманию между неграми и белыми в Америке. Да, видимо, слишком активно призывал и получил за это тяжелое пулевое ранение от «неизвестного лица». За то, что посмел мыслить иначе, чем власть имущие в США, и доставил им тем самым лишние волнения и неприятности.
Можно не сомневаться, что, появись в США тип, подобный Солженицыну, его давно бы «убрали», но, разумеется, вполне демократически — на публике, с показом по национальному телевидению, с подробными статьями в газетах о том, из какой системы оружия стреляли, в каком магазине его купили, сколько стоит это оружие, его убойная сила и кучность стрельбы…
И среди потока подобной «информации» как-то сам собой теряется один простой вопрос: за что в Америке без суда и следствия убивают людей?
Зверские расправы с людьми, неугодными властям и оголтелым шовинистическим организациям, стали бытовым явлением, нормой «американского образа жизни».
Когда в Советском Союзе кого-то привлекают к ответственности за нарушения законов или за уголовные преступления и судят преступника обычной судейской процедурой, с обвинением, с защитой, то на Западе, и прежде всего в США, определенные пропагандистские центры немедленно поднимают истерический визг: смотрите, там нарушают права, там тоталитаризм!
В Америке попросту убивают неугодных людей пулей ли, бомбой ли, убивают без суда и следствия, руками наемных убийц. Или бесцеремонно бросают в тюрьму, как бросили в 1972 году знаменитую ныне «уилмингтонскую десятку», вся вина которых заключалась в цвете кожи; как приговорили к пожизненному заключению за политические убеждения поэтессу и историка Ассату Шакур; как позорно и неотступно преследуют на основе явно сфабрикованных обвинений писателя Делберта Тиббса…
И никакого нарушения прав человека «не обнаруживается». Наоборот, внешнему миру все происходящее в Америке преподносится в качестве «образца» демократизма.
Нет уж, как говорится, упаси нас бог от подобной «демократии».
Лицемерие и фальшь американских ревнителей справедливости особенно очевидны в случае с бандитами Бразинскасами, этими воздушными пиратами, угнавшими советский самолет, убившими советскую девушку Надю Курченко, тяжело ранившими пилотов. Из Турции эти преступные элементы, эти бандиты и убийцы, неведомо какими путями вдруг оказались в… США, где кто-то позаботился об условиях их существования.
А в это же время высокий государственный деятель Америки с трибуны ООН обличал воздушный бандитизм: «Жестокое убийство и надругательство над невинными не могут прощаться или оправдываться провозглашением высоких целей. Преступные акты против человечности — какой бы ни была провозглашенная при этом цель — не могут оправдываться никакой цивилизованной страной».
Как же понимать эти слова в случае с Бразинскасами? Ведь американец, выступавший в ООН, был очень непреклонен: «Сейчас необходимо принять более жесткие меры для того, чтобы отказывать лицам, угоняющим самолеты… в предоставлении безопасного убежища»[74].
Или эти призывы и рекомендации адресованы другим странам, но только не США?
И что на этот счет думают ревнители справедливости Г. Смит и Р. Кайзер? Их совесть спокойна? Или, занятые слепым обличением советского образа жизни, они просто не желают замечать грубого и циничного попрания элементарных понятий справедливости у себя на родине? Их молчание в этом вопросе тоже ведь есть поддержка тех сил, которые выступают в защиту кровавых бандитов, за продолжение воздушного разбоя.
Требования советских властей и общественности о выдаче в руки советского правосудия воздушных убийц и бандитов американские журналисты старательно не заметили.
И не заметят. Потому что ответить им нечего, потому что попрана сама идея справедливости, потому что справедливость откровенно и нагло принесена в угоду корыстным политическим интересам.
Много места в обеих книгах уделено рассуждениям о справедливости общественного устройства, о правах человека, о правдивости информации, об общественных и личных идеалах…
И как-то уж так получается у американских журналистов, что в той Америке, которую они постоянно противопоставляют Советскому Союзу и советскому образу жизни, в той пригрезившейся авторам мифической Америке все обстоит идеально, все красиво, справедливо, честно, демократично.
Словом, воображаемая Смитом и Кайзером Америка есть тот образец общественного устройства, который должен служить эталоном для всего мира, при котором у населения нет более важных забот, кроме забот о том, где лучше провести свой отдых — на Гавайских островах или в Майами, в игорных и иных злачных местах Лас-Вегаса или, может быть, на европейских курортах…
В этой пригрезившейся журналистам Америке, конечно же, нет проблем массовой безработицы (то есть она признается как таковая, но толкуется в очень умилительных тонах); нет жестокой расовой дискриминации и подавления прав национальных меньшинств; нет полицейского произвола и политических убийств, нет разгула преступности; нет «порнографической чумы», нет наркоманов, алкоголиков, проституции, гангстерских банд, нет жесткого контроля над мыслями, нет досье в ФБР на десятки миллионов граждан страны, нет гонения на прогрессивные организации и их лидеров, нет преступной коррупции правящего класса (вспомним только дело Локхида или Уотергейт).
Или, может, это следует считать признаком «демократии»? А может, подобные порядки скорее характерны для государства, где закон перед долларом ровно ничего не значит?
Ведь выкупил же за свои миллионы Херст свою дочь, участвовавшую в бандитских вооруженных ограблениях и приговоренную к семи годам каторжной тюрьмы. Выкупил, и она теперь наслаждается свободой и комфортом на папины миллионы. А закон? Как же быть с законом? С приверженностью к справедливости и демократии?
Доллары оказались сильнее.
Как тут не вспомнить едкие рассуждения великого русского писателя Федора Достоевского о свободе в классовом обществе: «Какая свобода? — Одинаковая свобода всем делать все, что угодно, в пределах закона. Когда можно делать все, что угодно? Когда имеешь миллионы. Дает ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает все, что угодно, а тот, с которым делают все, что угодно…»
Известная советская писательница, ныне покойная, Мариэтта Шагинян в путевых записках о путешествии в Англию рассказывала о своих встречах и беседах с английскими учительницами обычных английских школ. Их рассказ о своей жизни потряс советскую писательницу: «…картину вопиющего бесправия личности при капитализме они показали мне ярко, доказательно, реально. Нет права на труд, отнят труд — потеряна его оплата, нет оплаты — нечем платить за жилье, и хозяин имеет право тотчас выгнать вас на улицу. Государству нет дела до вас, государство охраняет право собственника, личность хозяина, до человеческой личности («права человека»!) ему нет никакого дела, для него существует лишь право частной собственности и личность собственника. Подобно капле воды, отразившей весь солнечный спектр, открылась для меня в этой встрече огромная пропасть, отделяющая капитализм от социализма»[75].
Образу идеализированной Америки Смит и Кайзер противопоставляют нарисованный ими мрачный и гнетущий образ Советского Союза.
Прожив по три года в нашей стране, они ухитрились не заметить почти ничего доброго в жизни советского общества, ничего хорошего, один мрак, и туман, и тоскливое казарменное существование.
С точки зрения Смита, о демократии советского общества не приходится, мол, и говорить, ибо Смит убежден, что «русские не доросли до подлинного понимания этой самой демократии. Более того, по мнению Смита, многие русские интеллектуалы «не хотят демократии для России»[76].
Близорукость Г. Смита носит вполне определенный политический характер. Для Смита демократ только тот, кто безоглядно верит буржуазной пропаганде, безоговорочно восхищается порядками в Америке и в пылу раболепия готов оплевать и предать самые справедливые и демократичные нормы жизни в своей собственной стране.
А поскольку в СССР Смит обнаружил лишь считанные единицы отщепенцев, то в пылу озлобления он не останавливается перед охаиванием всего советского народа. Смит изображает советских людей циничными, ни во что не верящими, обуреваемыми одной только жаждой наживы и приобретательства на фоне общей деградации морали и нравственности общества, низкого жизненного уровня, явившихся следствием закоснелых, со времен царизма доставшихся в наследство форм управления жизнью страны.
Поделиться книгой: