Помоги проекту - поделись книгой:
И птица закричала ещё страшнее.
Клювастая голова её лопнула, исторгла пламя, из которого выметнулось вдруг нечто тёмное и округлое, а сама птица, продолжая кричать, рванулась вверх и в сторону. В то же мгновение металл, бестолково метавшийся над степью, словно прозрел и кинулся на раненую тварь — догнал, ударил под крыло, опрокинул, заклубился плотной сверкающей тучей, прорезаемой иногда вспышками белого пламени.
Но Чага смотрела уже во все глаза на новое диво: из ревущего, исхлёстанного сталью неба медленно опускался яркий купол, под которым покачивался на сбегающихся воедино ремнях большой яйцеобразный предмет. Ему оставалось до земли совсем немного, когда опаздывающий к расправе рой вспорол ткань, рассёк ремни, и тёмное полупрозрачное яйцо грянулось оземь с высоты двойного человеческого роста. Подпрыгнуло и раскололось надвое, явив металлическое нутро, из которого (Чага не верила своим глазам!) неуклюже выбрался человек. Мужчина.
Вокруг неистовствовал металл, а человек шёл, шатаясь, шёл прямо к ней, к Чаге, и на нелепой его одежде знакомым гибельным блеском отсвечивали какие-то пряжки и амулеты. Выкрикивая непонятные заклинания (или проклятия), он прижимал к губам плоский камень с торчащим из него стальным стеблем, но Чагу потрясло даже не это, а то, что младенчески-розовое лицо мужчины было озарено сумасшедшей, ликующей радостью.
За спиной его грянул взрыв, полетели сверкающие обломки, но человек даже не заметил этого. Всё ещё невредимый, он брёл к ней, и Чага поняла, что через несколько шагов он свалится в овражек, а следом за ним, почуяв наконец прикреплённые к одежде железки, в её ненадёжное укрытие ворвётся металл — быстрый, светлый, разящий без промаха!..
Закричав от страха, Чага каким-то образом оказалась вдруг наверху, выхватила из неожиданно слабой руки камень с металлическим стеблем и швырнула что было сил. Брызнули осколки. Сбитый влёт предмет разлетелся вдребезги совсем рядом.
Свалив одной оплеухой еле держащегося на ногах незнакомца, упала сама и принялась срывать, отбрасывать все эти пряжки, амулеты, пластины, ежесекундно ожидая хрустящего удара в затылок.
Но металл помиловал её. Сорвав последнюю бляху, она, почти теряя сознание, дотащила бесчувственное тело мужчины до оврага, и в этот миг земля содрогнулась от чудовищного удара.
Это врезалась в грунт добитая металлом стальная птица. На месте её падения взревело огромное пламя, а сверкающая мошкара всё летела и летела в этот неслыханный костёр, сгорая волна за волной.
5
Металл бушевал весь день. В мерцающий воздух над истерзанной степью взвивались всё новые потоки крохотных стальных убийц. Чага и не думала, что земля может хранить в себе столько металла.
Потеряв главного врага, блистающая смерть снова распалась на стаи, сразу же кинувшиеся в остервенении друг на друга.
Устав бояться, Чага равнодушно смотрела на разыгрывающиеся в зените битвы. Под сыплющимся с неба дождём мелких осколков она переползала от зверя к зверю, поправляла вьюки так, чтобы защитить самое уязвимое место — между горбом и шеей.
Отщепившийся краешек пикирующего роя, снеся кромку, ворвался в овраг и, глубоко вонзившись в рыхлый грунт противоположного склона, взорвался, наполнив укрытие свистнувшей металлической крошкой, пылью и запахом смерти. Чага легла рядом с Седым и стала ждать повторного удара. Не дождавшись, поползла к мужчине, который всё ещё был без сознания.
Недоумённо нахмурясь, вгляделась в блаженное розовато-жёлтое лицо, оторвала от странной одежды две не замеченные ранее железки, прикопала…
Всё это не имело ни малейшего смысла. Уцелеть в мелком овражке посреди такой круговерти всё равно было невозможно. Поэтому, когда к вечеру металл подался вдруг всей массой на север, открыв относительно безопасное пространство на юге, Чага даже не очень этому обрадовалась. Точнее, не обрадовалась вовсе. Шансов спастись бегством было немного — металл имеет обыкновение возвращаться…
Тем не менее она перевьючила зверей: скарб — на Рыжую, а Седой повезёт незнакомца…
Усталым спотыкающимся шагом она вела их в поводу всю ночь. Темнота рычала, взвизгивала, иногда обдавала лицо трепещущим ветерком. Чага только дёргала повод, когда звери пытались упасть, она знала, что к рассвету все будут мертвы: и звери, и она, и странный незнакомец…
Но рассвет наступил, и обессиленная Чага вдруг осознала, что самые опасные места остались позади. Возле размолотой металлом рощи она нашла брошенное полуобвалившееся укрытие, кое-как освободила зверей от ноши и, прикорнув под земляной стенкой с белыми торчащими корешками, провалилась в сон.
Проснулась от ощущения опасности — стальная птица взбудоражила металл по всей степи. Голова была тяжёлая, усталость разламывала суставы, но надо было уходить. И на этот раз быстро, не дразня судьбу и не жалея животных…
Рядом застонал мужчина. Запрокинутое лицо его уже не было счастливым и розовым, как вчера, — бледное, искажённое страданием, запёкшийся рот мучительно приоткрыт. Чага коснулась щеки незнакомца и подивилась гладкой шелковистой коже.
«Нежный, — с сожалением подумала она. — Не выживет…»
Выбралась из укрытия и направилась к изломанной роще, где дерзко поднимал ярко-жёлтую голову цветок на мясистом стебле, чудом уцелевший в эту ночь. Как и сама Чага.
Она не стала срывать его — рядом были другие, срубленные. Выкопала несколько луковиц, наполненных горьким целебным соком, потом, привлечённая жужжанием, выпрямилась, всмотрелась.
Неподалёку роились мухи, зелёные, со стальным отливом, те самые, что состоят в родстве с металлом, ведут себя, как металл, и приходят сразу же, как только удаляется он. В груде исковерканных ветвей темнела туша навьюченного зверя. Чага сделала шаг к убитому животному и чуть не споткнулась о труп человека.
Это была Колченогая. Поражённая металлом в грудь, хромоножка мечтательно смотрела в небо. Никогда в жизни лицо Колченогой не было таким красивым.
Чага обернулась. Неподалёку лежал Натлач. А рядом — то, что осталось от Матери…
Она нашла всех. Из людей живым не ушёл никто. Им даже некуда было податься, прижатым к роще. Стрый оказался прав: старая дура всё-таки погубила семейство. Сам он лежал со снесённым затылком, уткнувшись изуродованным лицом в землю, словно не желая смотреть на то, что натворила Мать.
Со стороны укрытия снова раздался слабый стон, и Чага вспомнила, что в руке у неё лекарственные луковицы, что в яме лежит смертельно бледный, но, судя по стону, живой мужчина, что надо спешить: опустошив степь на севере, металл обязательно двинется к югу…
Взглянула ещё раз на громадное беспомощное тело Стрыя и пошла обратно. Выдавила содержимое луковиц в черепок, разбавила водой из меха и, приподняв мужчине голову (волосы мягкие, невыгоревшие), поднесла ему черепок к губам. Не открывая глаз, он сделал судорожный глоток и поперхнулся — пойло действительно было очень горьким.
— Пей, — велела Чага. — Надо.
6
Отдохнувшие звери бежали по разорённой степи размашистым крупным шагом. Рыжая самка почему-то перестала хромать — видно, притворялась, хитрая тварь! — и теперь шла, обгоняя Седого на полкорпуса.
— Йо!.. Йо!.. — Чага наконец-то почувствовала себя живой.
Проклятие не сбылось — металл отпустил её. Мало того, он дал ей мужчину — странного мужчину с нежной, не тронутой солнцем кожей, стонущего от боли, как женщина, и всё же двое — это уже семейство, и теперь никто не посмеет поступить с Чагой как с изгнанницей!
Её близкие погибли. Но разве они не бросили Чагу в степи? И разве Стрый не предал её, побоявшись шагнуть за черту и разделить с ней изгнание? Мать часто говорила, что металл справедлив. Да! Он справедлив! Поэтому Рыжая и Седой навьючены всем лучшим, что у вас было!..
— Йо!.. Йо!.. — кричит Чага, и звери послушно удлиняют шаг.
Лишь бы незнакомец выдержал этот переход!.. Ему уже лучше — когда она сажала его в седло, он вдруг очнулся, забормотал, стал даже слабо сопротивляться. Не обращая на это никакого внимания, Чага связала ему ноги под брюхом зверя, а руки приторочила к переднему вьюку.
Он и теперь то и дело приходит в сознание, и тогда лицо его, мотающееся над мохнатым горбом Седого, становится изумлённо-жалобным. Незнакомец явно не понимает, что происходит, но это и не важно…
Главное, чтобы он выдержал переход.
7
Такое ощущение, что кто-то глодал ему череп изнутри.
Влад стоял в неглубокой травянистой низинке и, держа в слабых руках большой костяной гребень, через силу вычёсывал лохматое, ни на что не похожее животное. Женского пола и огненно-рыжей масти.
«Главное — не терять юмора, — преодолевая головную боль, думал он. Снимал с зубцов нежные рыжие пасмы и запихивал их в висящий у него на боку мешок. — Нет, кроме шуток, это довольно смешно: пилот первого класса — и занимается чёрт знает…»
Не дав ему завершить мысль, зверь шумно вздохнул и переступил, норовя поставить чудовищное плоское копыто на ногу Владу, которую тот, впрочем, вовремя отдёрнул.
— Ты! Ж-животное! — злобно сказал Влад. — А по рогам сейчас?
Животное повернуло безрогую голову и равнодушно посмотрело Владу в глаза. Чёрт его знает, что за тварь — не то лошадь, не то верблюд. А может, и вовсе лама.
«Ну что за свинство! — с горечью мыслил Влад. — Ну вернулся бы с победой, ну разбился бы в крайнем случае… Но оказаться здесь в таком качестве!..»
Кстати, а в каком качестве он здесь оказался? Кто он, собственно говоря? Пленник? Раб?.. Между прочим, последнее предположение очень похоже на правду. Стоило Владу прийти в себя, как эта кошмарная, дочерна загорелая туземка тут же сунула ему в руки скребок и чуть ли не пинком погнала на работы. И сама трудится, как каторжная, — смотреть жутко…
Влад оглянулся. В пологом, оплетённом ползучей травой склоне чернела прямоугольная яма с бруствером. Из ямы равномерно летели комки земли. Углубляется… Ну правильно — здесь же эти… разрегулировавшиеся противопехотные комплексы, чёрт бы их всех побрал!.. Как они тогда подгадали ему при посадке в левую дюзу! И всего-то надо было — поставить вовремя пассивные помехи, распылить металлический порошок… А на грунте они бы его потеряли из виду: облучай не облучай, корпус-то поглощающий…
Боль в голове заворочалась, словно устраиваясь поудобнее, и Влад поморщился. Переждав, повернулся к рыжей скотине, занёс гребень и тут же в задумчивости опустил.
А ведь его уже, наверное, похоронили… После катапультирования «пташка» сделала, что могла: утащила за собой металлических пираний, задала им трёпку, после чего подорвалась. С орбиты это, должно быть, выглядело эффектно. Не менее эффектно, чем взрыв «пташки-2» полгода назад, с той только разницей, что Джей даже не успел катапультироваться…
«Так, — спохватился Влад. — А что это я стою и ничего не делаю? Этак она мне опять жрать не даст…»
Он снова занёс гребень и немедленно почувствовал неизъяснимое отвращение к этому, на его взгляд, совершенно бессмысленному занятию. Ну сколько можно вычёсывать зверюгу? Утром же только вычёсывал! Почему не дать животному обрасти, как следует, а потом уже…
— Чага! — позвал он в раздражении.
Земля перестала лететь через бруствер, и из ямы встала госпожа и повелительница. Тёмное неподвижное лицо и строгие прозрачно-серые глаза без особых признаков мысли. Вот ведь идолица, а? Хоть бы вопрос на лице изобразила! Нет, стоит смотрит…
— Зачем? — проникновенно спросил Влад, указывая гребнем на вычесанную часть зверя, не слишком, впрочем, отличавшуюся по шелковистости и струйности от невычесанной.
Чага смотрела. Казалось, услышанное проникает в её сознание не прямиком, а по каким-то извилистым, хитро выточенным канальцам. Наконец тёмные губы шевельнулись. Одни только губы, лицо так и осталось неподвижным.
— Надо.
Коротко и ясно. Надо. Первое туземное слово, понятое и выученное Владом. Да и как не выучишь, если на любое недоумение следует один и тот же ответ: надо!..
Вчера она поймала в силок какого-то суслика и вручила Владу с тем, чтобы тот свернул ему голову. Влад, естественно, отказался с содроганием. Сверкнула глазами, выхватила зверька и, прижав к плоскому камню, коротко хрустнула кремнёвым рубилом. У Влада аж всё внутри перевернулось. Обаятельный такой зверёк, полосатенький… Тушку натыкают на прут, чем-то поливают и жарят над костром, укрепив в наклонном положении…
Говорят, при головной боли есть не хочется… Чёрта с два! Влад жестом дал понять, что вопросов больше не имеет, и, снова повернувшись к зверю, неловко занёс гребень.
Чага задумчиво смотрела ему в спину. Наверное, металл украл его ещё ребёнком — кожа бледная, слов не знает, гребень держит неправильно… Чага, правда, никогда не слыхала, чтобы металл воровал детей, но после встречи со стальной птицей готова была в это поверить. Видно, он был очень хорошеньким ребёнком… А потом вырос, надоел металлу, и тот решил бросить его в степи… Только никому не следует говорить о том, кто он такой… и о том, кто она такая… Если спросят, Чага ответит, что семейство погибло, а они, двое уцелевших, бегут из разорённых степей.
И это, в общем-то, будет правдой.
8
Спустя несколько дней Влад лежал в мелкой, им самим выкопанной могилке с четырьмя брустверами, смотрел в ночное безлунное небо и чувствовал себя совершенно больным. Суставы разламывало, мышцы при малейшем движении только что не скрипели. Четыре окопа за вечер — шутка? Да ещё таким инструментом! Хорошо, хоть грунт мягкий…
Но это всё не главное… А главное, что сгинула наконец головная боль и можно осмыслить приключившееся, пока смертельная усталость не потащила в сон…
Итак, помощи с орбиты ждать не стоит… Даже если он что-то сумел передать после катапультирования (а в эфире тогда творилась, мягко говоря, свистопляска), каким образом они могли бы ему помочь? «Пташка» — аппарат уникальный, сконструированный специально для высадки на эту планету, и второй такой в природе (и, что особенно важно, в экспедиции) пока не имеется… Чёрт! Неужели она и завтра заставит его копать?! На ладонях уже кожи не осталось!.. Впрочем, это к делу не относится…
В чёрном небе, усаженном крупными ласковыми звёздами, кто-то тронул и тут же приглушил мощную басовую струну. Рыдавшее взахлёб за холмом местное подобие шакала мгновенно смолкло, и в наступившей тишине что-то с дробным хрустом ударило в землю. Запел, удаляясь, крупный осколок.
«Гляди-ка, — отметил Влад. — И ночью летают. Хотя какая им разница — день, ночь… Вот ведь изобрели чертовщину…»
Он приподнялся и тыльной стороной ладони откинул кожаный полог подальше на бруствер. Странные тут, ей-богу, обычаи… Одно только это бесконечное вычёсывание зверей чего стоит! А вода! За каким, спрашивается, дьяволом надо возить с собой воду в бурдюках, если местность буквально изрезана мелкими речушками? И с пологом этим тоже чепуха какая-то… Дождя нет, зачем его растягивать над ямой? От прямого попадания он не защитит, а осколок на излёте переживём как-нибудь… Вот ведь вредный характер у девки! Поэтому, наверное, и кочует в одиночку…
Нет, ну, конечно, спасла, можно сказать, из-под обстрела вынесла, зельем каким-то отпоила и вообще содержит… Но ведь нельзя же так бесцеремонно! Я что, помогать не согласен? Хоть бы поинтересовалась для приличия: кто, откуда… Можно подумать, у них тут каждый день мужики с неба падают!..
В безветренной звёздной вышине что-то просвиристело: то ли птичка, то ли опять что-нибудь этакое… разрывного характера.
Четвёртая попытка высадки намечена через полгода. Ну, допустим, высадятся… Где они будут высаживаться, и где в это время будет Влад? Материк — огромный, пустынный — тянется вдоль экватора, как кишка, после чего соединяется перешейком со вторым таким же — поменьше… Так что же, кочевать здесь до конца жизни?! Между прочим, вполне возможный вариант…
Внезапно Влад сел на подстилке, как подброшенный.
«Ты что разнылся? — осатанев, спросил он себя. — Что значит — не найдут? За четвёртой попыткой будет пятая! Шестая!.. Мы же не отступим! Случая ещё не было, чтобы отступили! Пусть подберёт двадцатая, тридцатая экспедиция — всё равно данные твои будут уникальны!.. Да Бальбус за такую возможность душу бы не глядя продал! Изучать — не в телескоп, не с орбиты, а прямо здесь, на собственной шкуре!..»
За холмом опять зарыдала какая-то четвероногая дрянь. Влад опомнился и, смущённый нечаянным залпом громких слов, пусть даже не произнесённых вслух, крякнув, опустился на подстилку.
Легко сказать — изучать… Чем изучать, если эта чёртова девка выкинула всё, что было в карманах!.. И с комбинезона зачем-то всё оборвала… Может, она пластик за металл принимает? Вот идиотка!..
И Влад, всё более выходя из себя, стал припоминать, как Чага расправлялась с содержимым его карманов. Происходило это прямо у него на глазах, а он тогда ещё был слишком слаб, чтобы встать и воспрепятствовать… А самое смешное — нож оставила. Пластик выкинула, нож оставила! Сидела дура дурой минут пять — всё пялилась на тусклую с поглощающим слоем рукоятку. А нажми нечаянно кнопку, выскочило бы стальное лезвие — и прощай, ножик!..
Она и комбинезон с него стянуть пыталась. К счастью, расстегнуть не смогла, а разрезать нечем — каменный век… Стоп! Блокнот! До блокнота она, кажется, не добралась…
Влад схватился за грудь и извлёк из кармашка книжицу с прикреплённым к корешку стилом. Ну слава Богу, а то уж впору было думать о пергаменте… Вот с завтрашнего дня и начнём — коротко, экономя странички… Кто его знает, на сколько лет придётся этот блокнот растягивать…
Мысли уже начинали путаться, сон распахивался чёрной глубокой ямой. Не дай Бог, если завтра она решит отсюда сниматься… Тогда вечером снова копать…
9
Словно издеваясь над Владом, следующие несколько дней металл не показывался вообще. Звери с неспешной грацией переставляли голенастые ноги среди высокой негустой травы. С виду вполне земная степь, если бы не эти приземистые клубящиеся вдалеке рощи, или, точнее сказать, заросли — серо-зелёные, плотные и спутанные, как очёски с того же зверя.
Порождение металла… Анкона, биолог экспедиции, был помешан на этих рощах и мог рассказывать о них часами. Когда-то, около тысячи лет назад, здесь предположительно была обычная лесостепь. Потом по лескам загуляла стальная пурга, прошивая их насквозь, оставляя за собой буреломы, срубленный молодняк и прочие прелести. Всё это, конечно, сохло, горело, исчезали древние породы деревьев, а на пепелищах, борясь за жизнь, душили друг друга сорняки. Битву выиграл вид, слегка напоминающий земную иву — с коротким, как обрубок, стволом и фонтаном серо-зелёных веток, каждая из которых, коснувшись почвы, немедленно в ней укоренялась и выбрасывала новые и новые побеги…
Собственно тут всё — порождение металла. Травы эти, например, до пояса и выше… Наверняка у них единая корневая система: вырвешь стебель — тут же вырастет новый…
А вот самого металла и впрямь что-то нигде не видно. Ни на земле, ни в воздухе. Однажды, правда, послышалось некое звяканье под широким копытом Седого. Влад хотел было окликнуть Чагу, чтобы далеко не уезжала, но вовремя прикусил язык. Хватит, окликнул уже вчера! До сих пор оторопь берёт… Влад теперь и сам не помнил, что ему тогда понадобилось от Чаги. Просто позвал. Ну, может быть, несколько отрывисто… Во всяком случае, эффект превзошёл все ожидания: Чагу буквально смело с седла, и тут же наземь грянулась Рыжая самка. Затем Влад внезапно ощутил, что Седой под ним куда-то проваливается. Мгновение невесомости — и, пребольно ударившись копчиком о мощный крестец зверя, Влад кувыркнулся на землю, путаясь в редких длинных стеблях, нисколько не смягчивших удар.
Совершенно ошалелый, вскочил. Оба зверя лежали пластом, подставив ожидаемым осколкам поросшие жёсткой пружинистой шерстью горбы. Полосатенькие суслики, которыми только что были утыканы все пригорки, исчезли. Потом из-за Рыжей самки поднялась Чага. Двинулась прямиком на Влада, и в прозрачно-серых глазах её сверкало такое, что он даже попятился. Бросила пару слов, общий смысл которых был ясен и без перевода, и пошла поднимать животных…
Зато крепко запомнил на будущее: резкий окрик во время кочевья означает лишь одно: ложись!
Неплохо бы выяснить форму обращения, после которого не залегают и не начинают окапываться…
Над степью протянулась долгая тоскливая нота, и Влад, выпрямившись в седле, принялся встревоженно озираться. Так и не найдя источник звука, в недоумении повернулся к Чаге. Та величественно и равнодушно покачивалась в седле. Ханша этакая… А вой всё не кончался. Влад вслушался ещё раз и вдруг понял: это пела Чага.
Господи, да что ж у неё за лёгкие! Ноет уже вторую минуту и всё на одной ноте! У Влада аж зубы задребезжали, резонируя, и, запустив руку за отворот шерстяной вязаной куртки, он нервно почесал исколотое плечо. Да прекратит она когда-нибудь или нет?.. Ну слава Богу: короткая дикая рулада — и пауза… Ой, надолго ли?.. Ну точно — снова дыхание набирает!..
Вчера она всё-таки лишила его комбинезона, причём самым подлым образом: выкопала из тючка местную одежду и попросила примерить. Больше своего комбинезона Влад уже не видел. Хорошо хоть успел вынуть из карманов нож и блокнот…
Он сморщился и снова принялся скрести плечо. Как они, варвары, носят это на голое тело?! Кожа, должно быть, как наждак…
На вершине отдалённого пригорка что-то блеснуло подобно кусочку зеркала. Влад приподнялся, всматриваясь.
— Чага… — позвал он как можно мягче.
Ноющая нота оборвалась. Чага попридержала Рыжую, и теперь они ехали рядом.
— Что это? — спросил Влад, указывая на пригорок.
Чага бросила с недовольным видом простое короткое слово и, толкнув пятками Рыжую, снова ушла на корпус вперёд.
Вот и думай теперь, что бы это могло означать… Металл? Осколок? Заткнись?
Поделиться книгой: