Помоги проекту - поделись книгой:
— Вроде нет, — не совсем уверенно ответил Крепляков. — Мы же проверяли в штабе с радистом. Работала отлично.
— Батареи, конечно, могли сесть на морозе, — сказал Шуханов, — но и сама рация неисправна. Починить ее не удастся. — А про себя опять подумал: «Вся надежда на Прозорова».
Все посматривали в сторону заснеженной поляны, откуда должны были появиться Лепов и Веселов. Вот и они шагают.
— Комково больше не существует, — убийственно спокойно объявил Лепов. — Сожгла немецкая карательная экспедиция… Только торчат печные трубы… Напрасно я ругал летчиков. Они молодцы, высадили нас с очень небольшим отклонением.
— А где жители? — спросил Шуханов.
— Вероятно, одних убили, другие разбрелись.
Подождали, пока подойдут остальные разведчики. Но и они ничего утешительного не принесли.
Шуханов собрал всех и сообщил, что рация не работает и связаться с Асановым нет возможности. Достал из планшетки карту, развернул ее и положил на крышу палатки.
— Запасная явка в шестидесяти километрах, в сторону линии фронта, — сказал он, — Много шансов наткнуться на немцев. У кого родные живут близко?
Стали называть города, деревни. Шуханов прикидывал расстояния и заключал:
— Далеко, не подойдет.
Лепов указал пальцем на надпись «Масляная гора».
— Предлагаю двигаться к этой деревне. Там у меня много друзей. А отсюда надо уходить. Нас могли заметить.
Лепов не сказал, что в Масляной горе живет Тося Чащина. И именно на нее и ее отца он возлагал надежды.
Другие предложения отпали.
Шуханов согласился идти в Масляную гору. До нее по карте было около семидесяти километров. «Дня за три-четыре доберемся, — подумал командир, — но, учитывая, что двигаться придется лесом, по глубокому снегу с тяжелыми рюкзаками и оружием, можно еще пару суток прибавить».
Обсудили, как быть с рацией. Большинство высказалось за то, чтобы найти надежное место, завернуть а полотно и зарыть. Крепляков и Журов решительно возражали. Они сами понесут. Отберут у фрицев батареи и заставят рацию «говорить».
Шуханов тоже жалел аппарат. И в то же время неразумно нести лишние тринадцать килограммов. И он приказал разыскать муравейник и спрятать бездействующий ящик «до лучших времен».
Журов посоветовал запастись и палаткой и простыней из парашюта.
— Сложите аккуратно и оберните ими рюкзаки, — сказал Миша. — Они сильно набиты, в них больше ничего не поместится. А так мы замаскируем мешки и запасемся материалом.
Мишина идея понравилась. Каждый сделал еще запас портянок и носовых платков.
«Похоронили» рацию. Остатки парашютов скрутили в тугой узел и спрятали под корнями большой сосны.
— Авось когда-нибудь вернемся в эти лесные края, — сказал Шуханов. — А теперь пора уходить.
Определили на карте маршрут. Прямая линия от места стоянки до Масляной горы проходила по лесу, в двух местах пересекала проселочные дороги, небольшое озеро, реку, две поляны. Населенные пункты оставались в стороне. «Это хорошо, — думал Шуханов, — не придется петлять, шагая лишние километры».
Растянулись цепочкой. Шли между толстенными стволами елей и сосен. Попадались корявые, в два обхвата, старые березы. Довольно часто пересекали заячьи и лисьи следы, а в одном месте вспугнули трех лосей. «Значит, война не всю живность уничтожила», — улыбнулся Шуханов.
Тоскливо и однообразно скрипело где-то сухое дерево. Неутомимый труженик — дятел выстукивал из дупла личинку. Вдали надрывно кричала какая-то птица…
В рыхлом снегу лыжи глубоко оседали, идти приходилось медленно. То и дело попадались занесенные снегом кусты, в них путались лыжи. Шуханов видел, как утомились люди — все тяжело дышали и еле-еле переставляли ноги.
Отдыхали чаще, чем об этом было объявлено. В первый день прошли не больше десяти километров. Как только стало темнеть, остановились на ночлег. Среди большого лесного выруба оказался сарай с сеном. Шуханов посмотрел на карту: совсем близко раскинулась маленькая деревенька Овалино. Туда он послал разведку.
А на следующий день стряслась беда.
Отряд отдыхал. У самого входа в сарай горел костер. На рогульках в котелках кипятился чай. На жердочках сохли портянки.
— Внимание! Кто-то идет! — приглушенным голосом крикнул стоявший в дозоре Поликарпов.
Лепов вел неизвестного человека.
— Кто такой? — спросил Шуханов.
— Из местного колхоза я. Тут поблизости: рукой подать, — проговорил неизвестный. Потрепанная ушанка из русака совсем закрывала глаза. В губах — потухшая цигарка-самокрутка. Человек просил помочь. «В деревне полицаи безобразничают. К женщинам пристают, нас, мужиков, обижают. — Говорил и все время старался заглянуть в сарай. — Их и всего-то пятнадцать. Так что сообча быстро предателей на тот свет спровадим».
Шуханов смотрел на мужичишку. Почему-то он не внушал доверия, «Зачем Лепов привел его? Неразумно, рискованно. Придется серьезно предупредить».
— Откуда вы знаете, кто мы?
— Своих за тыщу верст видим. Партизаны — сразу понятно.
— Подождите у дерева.
Когда человек отошел, Лепов сказал:
— Я был в деревне: он правду говорит.
— Весьма возможно, — сердито произнес Шуханов. — Не следовало тащить его сюда… Проверим еще раз. Передай ему, чтобы возвращался домой.
Лепов удалился.
Шуханов вошел в сарай.
— Придется уйти в лес и там ждать наступления темноты, — сказал он. — Если это провокатор, то ночью его друзья-приятели постараются незамеченными подойти к сараю и без лишнего шума расправиться с нами. Поэтому часть людей мы оставим в засаде.
Лепов же всей душей верил, что человек не врет. Он своими глазами видел полицаев и не понимал, почему командир недоволен. «Излишняя сверхбдительность».
Договорились: проникнуть в деревню ночью и напасть внезапно. В деревню с семью бойцами пойдут Шуханов и Бертенев, а Лепов с остальными будет в резерве…
Ночь выдалась светлая, морозная. Яркая луна словно издевалась над небольшой группой людей, мечтавших о снежном урагане и кромешной темноте. «Но ничего не поделаешь. Может, это и к лучшему», — успокаивал себя Шуханов. Шагавший рядом Журов показал вдруг на занесенные снегом неубранные суслоны и что-то прошептал. Шуханов заметил свежие следы.
— Ложись! — крикнул он и послал по ближайшему суслону короткую очередь. Словно по сигналу защелкали ответные выстрелы. Теперь Шуханов окончательно убедился: «колхозник» был подослан. «Шляпы!» — мысленно выругал он Лепова, разведчиков да и себя.
Выстрелы грохотали и около сарая.
— Сдавайтесь! Мы сохраним вам жизнь! Хлеба дадим, — донеслось до Шуханова.
Вдруг раздался голос Лепова:
— Батальон, вперед!
И хотя «батальон» состоял из пяти бойцов и, давая команду, Лепов рассчитывал на дураков, но цели своей достиг. Полицаи на некоторое время прекратили стрельбу. Партизаны воспользовались замешательством, отползли и спрятались в лесу.
Шуханов насчитал двенадцать человек. «Кого же нет? Веселова и Летунова».
— Идут! Идут! — крикнул Журов.
Шуханов смотрел в сторону поляны. К лесу кто-то пробирался ползком. Послал на помощь Габралова и Трофимова. Они принесли Летунова.
— За Филиппа двоих на тот свет отправил, — у Веселова дрожали губы.
Не было времени на оплакивание погибшего товарища. Даже похоронить как следует не могли. Враги были рядом.
Тело комсомольца Филиппа Летунова положили у подножия большой ели и засыпали снегом. Минуты две молча постояли, а затем быстро пошагали в глубь леса. Автомат Летунова нес Кошкетов, а лыжи тащил на длинном парашютном стропе Трофимов.
Шли всю ночь, стараясь удалиться от того проклятого места. Лепова никто не упрекал, хотя все понимали, что именно он — главный виновник гибели товарища. Ничего не сказал лейтенанту и Шуханов. «Сам должен понять и прочувствовать». Часть вины он брал на себя. За ним, командиром, оставалось последнее слово, а он не сумел раскрыть провокатора, поступил легкомысленно. «Ну что ж, это и для меня наука».
Перед рассветом сделали большой привал в лесу. Проверили местность и, убедившись, что опасности нет, стали строить шалаш.
Отдохнув днем, вечером отправились дальше. Вскоре вдалеке увидели отблески пожаров. Такое же зарево виднелось и на следующую ночь.
На одном из привалов приняли решение: разбить группу на отделения — разведчиков, саперов и хозяйственное. Капитан Бертенев был назначен командиром саперного отделения, лейтенант Лепов — разведывательного, а хозяйственное возглавил лейтенант Журов. Командиром и комиссаром остался Шуханов. Командиры отделений — его заместители.
— Прошу командиров приступить к комплектованию своих отделений, — сказал Шуханов.
У Лепова остались четыре моряка — Веселов, Ведров, Габралов и Поликарпов. После некоторого колебания к ним присоединились лесгафтовцы — Захаров и Нилов. К Бертеневу пошли Кошкетов, Трофимов и Крепляков. Журов остался один. Интендант стоял, прислонившись к толстому стволу сосны, и грустно смотрел в лес. Заметив расстроенного Журова, Шуханов подошел к нему:
— Ну, что ж, Михаил Львович, не находится желающих, будем назначать в твое отделение в наряд в порядке очереди. Лично я так смотрю — участок у тебя весьма ответственный и, скажу больше — наиважнейший. Сам понимаешь, когда в животе пусто, воевать трудно, даже невозможно. Кажется, Суворов говорил: «Солдата сначала надо накормить, а уж потом и дело с него спрашивать». Вот так.
Миша с обидой ответил:
— И придумали вы, Петр Петрович! Интендант. Кличка какая-то.
Подошел Бертенев.
— Не в названии дело! Скажите, пожалуйста, товарищ Журов, разве среди интендантов нет героев?
— Пока еще нет, — отозвался Миша и, улыбнувшись, заключил:
— Но обязательно будут.
— Мы, Миша, еще себя покажем, — вмешался Лепов. Он некоторое время молчал, смотрел куда-то в заснеженный лес. — Родился я в этих краях. Понимаешь? Только ни отца, ни матери не помню — умерли, когда мне еще и двух лет не было. Страну исколесил вдоль и поперек. Люблю бродяжничать. Думал — буду геологом, а стал морским офицером.
Лепов нравился Журову, а теперь он и вовсе проникся к нему уважением.
— Это я так, Леша, не подумав, обиделся. Порученное дело надо выполнять. — И, уже обращаясь ко всем, произнес: — Товарищи, прошу доложить, какие у кого есть запасы. Впредь будете получать питание строго по норме. Особенно спирт.
— Вот это по-военному, — улыбнулся Шуханов. — Все слышали? Действуйте, товарищ Журов.
Оставшиеся продукты интендант взял на строгий учет.
Тринадцать бойцов в маскировочных костюмах с рюкзаками и автоматами шагали по лесу. Первую тяжелую лыжню прокладывали по очереди.
Населенные пункты по-прежнему обходили. Туда проникали только разведчики… Когда до Масляной горы остались считанные километры, всем стало как-то легче. Уж слишком большие надежды возлагали на деревеньку, о которой несколько дней назад никто, кроме Лепова, и не слыхал…
Отправляясь в очередную разведку, Алексей просто, даже очень обыденно сказал:
— Иду в Масляную гору.
— Давай, дорогой, топай, — тоже просто и тепло отозвался Журов.
Ох, если бы товарищи знали, что творилось на душе у Алексея! Тогда бы поняли, как этот смелый, иногда отчаянно бесшабашный моряк, волновался и переживал!..
Лепов и Веселов размашисто шагали по глубокому снегу.
Разведчику во время боевого задания не положено думать о постороннем: он любой ценой обязан добыть нужные сведения. Все это Лепов знает. Но что поделаешь, если в голову лезут всякие несерьезные мысли. «Надо сосредоточиться на самом главном, — решает Алексей. — К кому лучше всего пойти? К председателю колхоза Нестерову? Павел Степанович поможет установить связь с партизанами. А может, лучше к Чащиным? К дому Нестерова пробираться опаснее, придется делать большой крюк, идти к озеру и, прячась в ивовых зарослях, ползти к деревне огородами. На это уйдет час, а то и больше. Двор Чащиных ближе к лесу и проникнуть к нему легче. С Тосей встречусь…» И снова полезли в голову воспоминания: припомнились танцы около качелей на берегу тихого Черного озера, прогулки по лесу, старая сосна, около которой целовались… Кольнула другая тревожная мысль: «А вдруг никого нет в деревне?.. Чепуха! Кто-то должен остаться».
— Пожалуй, пойду к Чащиным: риску меньше.
Веселов согласился с Леповым.
Они находились у самой деревни. Оба похожи на снежные комы — белые лыжи, валенки, брюки, халаты, капюшоны, только лица не закрыты. Зорко всматриваются в сероватые деревенские постройки. Показывая рукой избу, на которой виднеется флаг, Лепов тревожно произнес:
— Плохи наши дела, Яша, Флаг-то немецкий…
Постояли молча.
Но что это? Деревня будто поредела, домов стало меньше. Там вон должна стоять изба председателя колхоза Нестерова. Лепов помнит ее — обшита тесом, выкрашенным в желтый цвет, с белыми окнами, большим крыльцом. Где же она? Сожжена?
Послышались звуки губной гармошки, стук топора.
Алексей нащупал руку Веселова и крепко сжал:
— Пойду я, мичман. Сверим время. Жди час. Добавишь еще пятнадцать минут для надежности и возвращайся. Уходите без меня. Все, Яша, я пошел.
Тося Чащина колола дрова. На ней овчинная шубейка с белой меховой оторочкой, на ногах — катанки. Нос покраснел от мороза, а глаза с длинными ресницами суровые…
Много дней прошло с той памятной ночи, когда гитлеровцы повесили колхозных активистов — Нестерова, его дочь Веру и Плетнева, а через два дня партизаны казнили трех предателей. Фашисты в Масляной горе появлялись и уходили, оставляя после себя кровавые следы… Увезли девушек в Германию. Тося едва избежала горькой участи… Подняв над головой тяжелый колун, она будто замерла. В бывшем правлении колхоза кто-то играет на губной гармошке и поет. «Пойте, пойте, стервятники, потом плакать будете». Она со всей силой опустила колун, и полено разлетелось. «Вот так бы по вашим головам стукнуть!». Выпрямилась, поставила на-попа березовый кляч, провела через его сердцевину тупым лезвием, как это делал отец, взметнула колун высоко над головой и, крякнув, ударила. Две плахи полетели в снег. «Подпустить бы вам красного петуха, небось, всполошились бы. Вшивые вороны! Баню им топи! Ишь чего захотели!? А я не желаю! И не буду!.. — Смахнула варежкой выступившие на лбу капельки пота. — Объявления расклеили, обещают большие награды за Карпова, Волкова и Оленева… Ждите, на тарелочке доставят. Убегу к Карпову! Эх, найти бы их! Наверно и батя с ними».
На отца Тося обижена. За все время раза четыре получала она от него приветы. Дважды заходили незнакомые люди, а то как-то прибежал мальчишка из Бабьих выселок, отец прислал. Где он? Не может же она верить глупым слухам, будто он продался немцам, работает в Каменке старостой. Тося сказала об этом тете Саше, а та пожала плечами да рукой махнула. «Не верь болтовне, доченька». — «Да разве я верю?».
Поделиться книгой: