Помоги проекту - поделись книгой:
А. А. Хисамутдинов
РУССКАЯ ЯПОНИЯ
От автора
Нихон куни — Сима-зима
От Хоккайдо до Цусима…
И аруйта сотни миль,
Мы прошли, глотая пыль.
— Придется тебе вместо увольнения на берег и походов по магазинам заняться покраской. Комиссар что-то взъелся на тебя: говорит, не ходишь на собрания, зато много болтаешь с японцами! Будь осторожен: могут прикрыть «визу» и попадешь к рыбакам!
Увы, у меня сразу не заладились отношения с первым помощником капитана, бывшим военным, у которого, как открыто говорили на судне, одна извилина и та от ношения армейской фуражки. Особенно он был недоволен моим увлечением японским языком. Тут с причала раздался женский голос:
— А как наши занятия?
Это была смешливая Эмико, изящная японка, помощница стивидора, с который я как раз и практиковал разговорную речь…
— И что они разболтались? Ну-ка и я поговорю с ними, — сказал он, взяв в руки микрофон. В эфир полилось что-то невообразимое: заковыристый русский мат, кстати, весьма талантливо дополненный простыми и бессистемными звуками, среди которых слышались окончания японских существительных и глаголов.
На минуту в динамике воцарилось молчание, а затем раздался настоящий взрыв голосов возмущенных японцев. Я сразу уловил в речи японских рыбаков ненормативную лексику. Самое время ввязаться в разговор. Перехватив у смеющегося Степы микрофон, сказал по-японски:
— Мне всегда казалось, что японцы не могут так ругаться…
Эфир снова замолчал, а потом раздался набор извинений, произнесенных вежливым мужским голосом, судя по всему, принадлежавшим пожилому человеку.
— Простите, а это кто? На русском судне человек, говорящий на токийском диалекте?..
Из задумчивости меня вывело православное пение, которое показалось зовом из прошлого. Меньше всего думал встретить здесь соотечественников. Дождавшись окончания службы, познакомился со своими земляками, которые, как оказалось, уже давно жили в Японии. Они рассказали много интересного о своей жизни в изгнании, дополнив архивные сведения. К огорчению многих историков, изучающих прошлую жизнь русских эмигрантов, о ней осталось мало документов. Стараясь найти свое место в новой стране, русские изгои меньше всего беспокоились о сохранении собственных архивов.
Только после этого я смог прояснить многое, что оставалось непонятым. В частности, почему в Японии к России относятся прохладно, даже с настороженностью. А россияне, наоборот, с увлечением занимаются Страной восходящего солнца. Так уж было угодно госпоже Истории, что мы соседи, а «соседей и родственников не выбирают». Кстати, в Японии есть очень похожая поговорка.
При создании этой книги не ставилась цель раскрыть всю историю русского пребывания в Японии. Основным желанием было рассказать о том, что связывает наши народы. Понимая, что невозможно дать полный анализ, автор решил ограничиться наиболее характерными, на его взгляд, событиями и героями. Автор отошел от общепринятой структуры таких публикаций и в конце каждый главы поместил свой путевой дневник, который вел во время пребывания в Японии, надеясь, что субъективный взгляд поможет читателю найти ответы на некоторые вопросы.
Автор будет благодарен за любые уточнения и дополнения, которые пришлют читатели по адресу: Россия, 690 041, г. Владивосток, ул. Полетаева, д. 49. Emainame = "note" amir. khisamutdinov@wsu.ru или khisamut@hawaii.edu
В гости к соседям
В давние времена границей между странами порой служили огромные территории, заселенные редкими жителями. Для России и Японии это были Сахалин и Курильские острова. Но так уж распорядились история с географией, что Россия одним броском достигла берегов Тихого океана и стала соседкой Страны восходящего солнца. Несмотря на закрытость Японии, русские очень хотели завязать торговлю с обитателями Хоккайдо. Они слышали от жителей Курильских островов, что на Южных Курилах айны и японцы ведут меновую торговлю. Чтобы разузнать обо всем в подробностях, власти предложили российским купцам отправить туда экспедицию. Ее начальником назначили сибирского предпринимателя Ивана Михайловича Антипина, говорившего немного по-японски. Он получил подробную инструкцию, в которой детально описывалось все, что требовалось узнать о жизни соседей.
Полного успеха экспедиция не добилась, так как бот «Святой Николай» потерпел у Южных Курил крушение, но с японцами русские встретились. Они рассказали друг другу о своих странах и предварительно договорились о временной торговле на острове Кунашир, — при условии, конечно, утверждения ее правительствами обеих стран. Русские угостили японцев ржаным хлебом, сдобными пшеничными булками и табаком. Японцы, в свою очередь, отдарили русских рисом и листовым табаком. Напоследок они обменялись ценными подарками. Российские власти высоко оценили результаты экспедиции и наградили владельца судна именной золотой медалью.
Инициатором отправки в Японию другой экспедиции, более масштабной, был естествоиспытатель Кирилл (Эрик) Густавович Лаксман. Совершая поездки по Сибири для сбора коллекций, путешественник познакомился в Иркутске с японцами, потерпевшими кораблекрушение у российских берегов. Грех было не воспользоваться удобным случаем: отправить их на родину, а заодно попытаться разузнать что-то о Японии и установить с ней торговые отношения. Президент Коммерц-коллегии граф А. Р. Воронцов одобрил предложение ученого и написал: «Для препровождения тех японцов в их отечество можно употребить одного из сыновей профессора Лаксмана».
Адам Кириллович Лаксман, сын ученого, окончил Сухопутный шляхетный кадетский корпус и в 1786–1795 гг. служил исправником в Гижигинске. Переняв от отца тягу к исследованиям, он занимался метеорологическими наблюдениями, в том числе собирал сведения о вулканических явлениях на Камчатке. 28 июня 1891 г. Екатерина II приняла А. К. Лаксмана и одного из японцев Дайкокуя Кодаю, который в дальнейшем сыграл огромную роль в установлении добрых отношений между Россией и Японией. Императрица внимательно выслушала рассказ японца о пережитом и много расспрашивала его о Японии. Вскоре она издала указ: «Случай возвращения сих японцов в их отечество открывает надежду завести с оным торговые связи, тем паче, что никакому европейскому народу нет столько удобностей к тому, как российскому, в разсуждении ближайшаго по морю разстояния и самого соседства».
Начальником экспедиции назначили 26-летнего А. К. Лаксмана. 20 мая 1792 г. он с тремя японцами (Кодаю, Исокити и Коити) выехал из Иркутска в Охотск. Здесь уже снарядили галиот «Святая Екатерина». Командиром парусника стал опытный мореплаватель 35-летний Василий Михайлович Ловцов. Он окончил Иркутскую навигационную школу и участвовал во многих исследованиях на Дальнем Востоке, в частности, в знаменитой экспедиции И. И. Биллингса. В сентябре 1792 г. «Святая Екатерина» вышла в море и 9 октября вошла в залив Немуро на Хоккайдо, который тогда назывался Мацмаем.[1] Оттуда русские отправили письмо губернатору с просьбой разрешить судну подойти к берегам Японии. В ответ было получено следующее письмо: «Так как вы за препровождением людей наших прямо в здешнее место, не имея еще никакого дружества с людьми, на судне вооруженном пришли, чего для и следовало бы долговременно обратно не отпускать, как пришедших без ведома, а особливо против закона нашего, ибо таковые, которыя какия законопротивныя дела производить будут, и вовсе обратно не отпускаются, но уважая, что за препровождением наших подданных людей из своего государства отправлены, с великою трудностию следовали и государства нашего законов еще не ведая, ныне возвратить обратно простительно, только с тем, как в здешнее место заходить запрещается, чтоб впредь не приходить».
Русские не послушались в надежде на дальнейшие уступки японцев, и они их дождались спустя почти восемь месяцев. После длительных переговоров с японскими чиновниками галиоту разрешено было перейти в Хакодате. Там в начале июля 1793 г. русские передали японским властям двоих японцев. Третий, Коити, скончался от цинги во время зимовки, 30 марта 1793 г., так и не сумев ступить на родную землю. Остался на берегу Немуро и русский матрос, тоже умерший от цинги. На дереве, под которым его похоронили, Ловцов приказал вырезать соответствующую эпитафию. Так на Хоккайдо появилось одна из первых русских могил.
Из Хакодате российских представителей торжественно препроводили в столицу острова город Мацмай, где 17 июля состоялась первая официальная встреча японцев и русских. В результате переговоров Лаксман получил от японских властей разрешение на посещение одним российским судном порта Нагасаки для переговоров о торговле.
8 сентября 1793 г. Лаксман и его спутники вернулись в Охотск. За время путешествия были собраны коллекции образцов флоры и фауны Северной Японии, семян сельскохозяйственных культур, а также изделия ремесел айнов и японцев. В отчетах и журналах Лаксмана содержались сведения о городе Эдо (ныне Токио) и Курильских островах. В 1794 г. его с отцом вызвали в Санкт-Петербург, где Лаксман-младший получил чин капитана. В 1796 г. он возвратился в Гижигинск. Полученная Лаксманом лицензия явилась основанием для отправки в Японию российских посольств Н. П. Резанова в 1803 г. и Е. В. Путятина в 1855 г.
Предыстория, или голландская «рекомендация»
После прибытия в Японию в 1543 г. первых португальцев и начального знакомства японцев с европейской культурой местные князья-даймё разрешили иностранцам заходить в различные порты и заниматься торговлей. Особенно португальским торговцам полюбилась превосходная бухта Нагасаки, где даймё Омура Сумитада (Отита Sumitada), управлявший этим побережьем, в 1570 г. построил шесть городских кварталов на «длинном мысу» (nagasaki), что и дало название городу. Постепенно он стал превращаться в главный порт иностранной торговли, но одновременно приобретал все большее значение как центр миссионерской деятельности: в нем обосновались миссионеры Общества Христа, начавшие в Японии пропаганду христианства.
Поначалу японские власти не обращали особого внимания на миссионеров: синтоистская и буддистская Япония терпимо относилась к другим верованиям. Со временем японцы заметили, что миссионеры действуют все более и более агрессивно по отношению к традиционным японским религиям, и это стало вызывать возражения. В конце концов возненавидевший христианство сёгун Тоётоми Хидеёши (Toyotomi Hideyoshi) распорядился изгнать всех проповедников и в 1587 г. взял Нагасаки под прямое управление.
Понимая, что чужеземного влияния на Японию этим не остановить, в 1635 г. правительство бакуфу запретило иностранцам подходить к берегам Японии, а японцам — плавать за границу. Португальским торговцам, уже знакомым японцам по многолетней деятельности, разрешили остаться в Нагасаки, но с условием, что они будут жить в стороне от местного населения. 25 богатых нагасакцев получили от властей распоряжение построить для них остров под названием Десима,[2] куда интернировали всех португальцев.
Страх японских властей перед чужеземным влиянием усилился из-за восстания Shimabara no Ran, происшедшего около Нагасаки в 1637 г., которым японские христиане воспользовались для выражения недовольства. В 1639 г. бакуфу предприняло решительные меры: оно выслало всех португальцев и провозгласило полную изоляцию страны. Отныне никто из японцев не мог покинуть пределов Японии, а тех, кто какими-то судьбами оказывался за границей, по возвращении ожидала казнь. Всех христиан предполагалось отправить в тюрьму, при этом обещали награду каждому, кто мог сообщить какие-либо сведения о христианских миссионерах и их последователях. Остров Десима опустел, правда, ненадолго. Уже в 1641 г., спустя два года после изгнания португальцев и провозглашения изоляции Японии, представители голландской Ост-Индской компании получили распоряжение переместить на Десиму свою факторию и вести торговые операции. Больше заинтересованным в торговле, чем в распространении религиозных идей, им удалось избежать преследования.
От голландцев, которые отлично знали Россию, японцы были наслышаны и о своем северном соседе, России, которая к середине XVIII века уже приблизилась к границам Японии. Голландцы вполне сознавали, что русские могут нарушить их монополию на торговлю с Японией, и делали все, чтобы представить их в невыгодном свете, вплоть до распространения слухов, что русские могут предпринять захват севера Японии.
Хотя Нагасаки находится в немалом отдалении от российских берегов, именно здесь развернулись события по установлению первых официальных контактов между Японией и Россией. Еще в 1787 г., после успешной войны с Турцией, Россия намечала кругосветное плавание с заходом в Японию. В команду планировали зачислить и молодого Ивана Федорович Крузенштерна, который к тому времени заканчивал Морской шляхетный кадетский корпус. Осуществиться планам помешала Вторая Турецкая война: в октябре 1787 г. императрица Екатерина II отменила морской поход.
Но через несколько лет именно Крузенштерну суждено было возглавить первую русскую кругосветную экспедицию. В 1788 г. он окончил кадетский корпус, успев за время учебы пройти отличную практику на кораблях Британского флота и побывав помимо Атлантического в Тихом и Индийском океанах. 27 марта 1798 г. Крузенштерну присвоили звание капитан-лейтенанта, а на следующий год он напйсал на имя императора Павла I записку «О развитии колониальной торговли и выгоднейшем снабжении российско-американских колоний всем необходимым». Крузенштерн доказывал, что сухопутные торговые пути России через Сибирь на Дальний Восток имеют ограниченное значение, и предложил иной путь: «Из Кронштадта на запад — мимо мыса Горн — через Тихий океан к Аляске и Алеутским островам — в китайский порт Кантон». Сначала предложение отклонили, но в начале августа 1802 г. 32-летний офицер получил от министра коммерции и дорожных сообщений Н. П. Румянцева разрешение готовить корабли для кругосветной экспедиции. Деньги на нее выделила Российско-Американская компания (РАК), успешно действовавшая на Дальнем Востоке.
РАК в то время фактически возглавлял Николай Петрович Резанов. Он был на шесть лет старше Крузенштерна. Получив домашнее воспитание, Резанов служил в артиллерии, затем в лейб-гвардии Измайловском полку. Он прошел хорошую практику, служа правителем канцелярии Адмиралтейств-коллегии, и являлся одним из учредителей Российско-Американской компании. Независимо от Крузенштерна Резанов также работал над программой первой кругосветной экспедиции, мечтая превратить РАК в достойного конкурента голландской Ост-Индской компании. Поэтому на стол министра Румянцева легли сразу два проекта кругосветки. 10 июня 1803 г. Резанову пожаловали звание действительного камергера и вручили орден Св. Анны 1-й степени. В высочайшем указе отмечалось: «Избрав вас на подвиг, пользу Отечеству обещающий как со стороны японской торговли, так и в рассуждении образования Американского края, в котором вам вверяется участь тамошних жителей, поручил Я канцлеру вручить вам грамоту, от Меня к японскому императору назначенную, а министру коммерции по обоим предметам снабдить вас надлежащими инструкциями, которые уже утверждены Мною. Я предварительно уверяюсь, по той способности и усердию, какие Мне в вас известны, что приемлемый вами отличный труд увенчается отменным успехом и что тем же трудом открытая польза государству откроет вам новый путь к достоинствам, а сим несомненно более еще к вам обратит и Мою доверенность».
Хотя первая русская кругосветная экспедиция носила дипломатический характер, Россия не проявляла государственного интереса к установлению связей с Японией. Инструкцию Резанову готовил министр коммерции, а роль Министерства иностранных дел ограничилась составлением канцлером Воронцовым высочайшей грамоты на имя японского императора. Резанову передали и старый документ, хранившийся в министерстве: разрешение на заход русского корабля в Нагасаки, выданное еще в 1793 г. японскими властями А. Лаксману.
В Петропавловске-Камчатском на борт «Надежды» поднялись четверо необычных пассажиров-японцев, оказавшихся в России после кораблекрушения. Зимой 1793 г. 16 человек, отправившихся с грузом риса и леса на «Вакамия-мару» из порта Исиномаки, попали в жесточайший шторм. Они целый месяц дрейфовали по морю, пока их не выбросило на один из Андреяновских островов, где они встретились с русскими. Японцев отправили в Иркутск, и они провели там десять лет. За это время шесть моряков скончались. Когда остальным предложили вернуться на родину, согласились только четверо жителей Сендая: Цудаю (62 года), Гихэй (44 года), Сахэй (43 года) и Тадзюро (35 лет).
Только через месяц после выхода с Камчатки, 25 сентября 1804 г., «Надежда» приблизилась к Нагасаки. Японские чиновники приказали привести «Надежду» на внешний рейд Нагасаки, где просили отдать якорь, из пушек не стрелять и не входить в залив до прибытия из города уполномоченных губернатора. В семь часов вечера «Надежда» бросила якорь в указанном месте. Сняв копию с бумаги, выданной в свое время Лаксману, японские чиновники выразили недоумение, почему русские воспользовались полученным разрешением лишь спустя 12 лет, и сообщили, что ждали прихода русского корабля четыре года подряд. В девять часов вечера нагасакский рейд озарился огнями: из залива появилось множество японских джонок и между ними большое судно, освещенное разноцветными фонарями. На этой флотилии, остановившейся у борта «Надежды», прибыли уполномоченные губернатора, баниосы, и корабельная стража. Японцы попросили вызвать соотечественников, привезенных из России. Расспрашивая их, они тщательно записывали ответы.
8 ноября голландские суда покинули Нагасаки, и по приказанию губернатора «Надежду» провели на буксире за императорские караулы, где судно встало на якорь. Между тем посол жаловался на усиление болезни, и губернатор пообещал предоставить ему помещение на берегу, к отделке которого велено было приступить. Выбрали местность напротив голландской фактории, где находился рыбный базар Мегасаки. Участок с трех сторон окружал залив, четвертую обнесли трехметровым тыном из бамбука. Но и залив против дома на расстоянии 106 м огородили двойным тыном, чтобы к русским не могло подойти никакое судно. Ворота, выходившие прямо в воду, запирались с обеих сторон замками.
Дом посланника и его свиты состоял из девяти комнат, отделенных друг от друга бумажными перегородками и ширмами. Во дворе имелись четыре магазина, еще два были за воротами, у которых поставили две караулки с солдатами: полицейскую и военную. Наружный ключ от ворот хранился у морского чиновника, а внутренний — у сухопутного офицера. Кроме того, на горе, возвышавшейся над русским лагерем, были расположены караульные дома с пикетами, так что сверху можно было видеть все происходящее внизу.
Остров Десима, на котором жили голландцы, отделялся от посольской территории заливом. В начале декабря отделка посольского дома была окончена, и 17 декабря Резанов с большой торжественностью переехал на берег. В этот день с раннего утра Нагасакская бухта приняла праздничный вид, залив был заполнен всевозможными лодками и другими судами, украшенными флагами, а на берегу выстроились войска. Около полудня показалось огромное, богато украшенное японское судно — двухпалубная джонка местного феодального князя. Переборки кают были покрыты лучшим японским лаком, трапы из красного дерева отполированы как зеркало, палубы устланы дорогими коврами. Шелковые ткани с вышитыми золотом гербами и цветами украшали двери, окна и даже борта. В кормовой части джонки устроили павильон для русского посла со свитой и важнейших японских сановников, также затянутый дорогой тканью с шикарными вышивками. Войдя в джонку, Резанов приказал поставить у входа в павильон двух гренадеров и поднять флаг чрезвычайного посла с двуглавым орлом посредине.
За все время стоянки моряки с «Надежды» не имели права покидать судно. Вместе с посланником в его резиденции проживали восемь человек. Переводчики-японцы перед встречей с россиянами обыскивались полицией. Не разрешались ни закупки научного оборудования через третьих лиц, ни обмен вещами.
Посланник и его свита прожили в почетном заточении четыре месяца, до самого отъезда из Японии.
Попытка первого официального российского посольства заключить с японцами договор о торговле завершилась неудачей: японское правительство, по-видимому, твердо решило сохранить прежнюю замкнутость. Разрешение, выданное прежде А. К. Лаксману, японцы проигнорировали. В связи с отказом в установлении торговых отношений Резанов составил особый меморандум японским властям, отметив в четвертом пункте: «Чтобы Японская империя далее северной оконечности острова Матмая отнюдь владений своих не простирала, поелику все земли и воды к северу принадлежат моему государю».
На последней встрече с представителями бакуфу им передали четырех японцев, привезенных из России. После продолжительного допроса они встретились с представителем Сендайского княжества, специально приехавшим за своими земляками. В декабре японцев отправили под конвоем в Эдо, где их принял в своей резиденции даймё. Более сорока дней их расспрашивал ученый Оцуки Гэнтаку и на основании бесед закончил в 1807 г. сочинение «Удивительные рассказы о далеких морях».
Неудачу дипломатической миссии Резанова объясняют по-разному. Одни считают, что виной всему горячность и высокомерие русского посланника; другие винят Деффа, директора голландской фактории, который опасался русской конкуренции и втайне употреблял все усилия, чтобы помешать русским завязать дипломатические и торговые сношения с Японией. Эта версия, кстати, не лишена оснований. Позднее В. М. Головнину довелось случайно познакомиться с письмом, в котором сообщалось, что голландским переводчикам «удалось дело это кончить хорошо, и склонить японцев на такое мнение о России, что они выслали Резанова, дав ему ответ, который, вероятно, отучит русских ходить в Японию».
Вокруг Хоккайдо
По выходе из Нагасаки «Надежда» направилась к Корейскому проливу, держась вблизи берегов и определяя географическое положение приметных пунктов. Моряки исследовали часть Корейского пролива между Японией и островом Цусима, лежащим посредине, и назвали ее проливом Крузенштерна. В Нагасаки Крузенштерн предпринял меры к поиску карт северной части Японского архипелага и каких-либо сведений об этой местности. Особенно его интересовал остров Карафуто. Оказалось, что так японцы называли южную часть Сахалина. Не имея под рукой точных данных о названиях некоторых географических объектов, мореплаватель присвоил им русские имена. Во время этого плавания Крузенштерн не заходил в Хакодате, который, вероятно, тогда представлял собой совсем небольшую деревеньку. «Южный берег Иесо, — писал мореплаватель, — представляет большую противоположность Японии. Даже и близ города Матсумая не приметили мы нигде таких нив и насаждений, какие представляются в Японии повсюду, где даже и вершины каменистых гор покрыты оными».
На первый взгляд, многомесячная стоянка шлюпа «Надежда» в Нагасаки окончилась неудачей, ничего не дав России. На самом же деле это не так. Недаром говорят, что отрицательный результат также можно считать достижением. Впервые представители России и Японии встретились на государственном уровне. Тогда же встал вопрос о будущей границе между двумя странами. Во время этих непростых переговоров русские и японцы лучше узнали друт друга и стали немного ближе. Заметно продвинулась Россия и в изучении Японии и ее народа.
Уже тогда было ясно, что противоречий в понимании задач и свершений экспедиции будет немало. Неприязненно относившийся к Резанову Крузенштерн дал отрицательную оценку итогам дипломатической миссии в России лишь спустя 20 лет. Его оппонентом выступил Г. Лангсдорф, личный переводчик Резанова. Крузенштерн считал, что Япония не была готова к диалогу с Западом, а Резанов и Лангсдорф видели такие возможности, доказывали их перспективность.
Основной причиной неудачи было то, что японцы совершенно не нуждались в русских услугах. Им не требовались ни меха, ни другие товары с территорий Российско-Американской компании. С другой стороны, несмотря на упрочение экономики, Япония не имела излишков продовольствия, в частности, риса, которыми могла бы поделиться с русскими.
Получив в Нагасаки отказ в установлении торговых отношений, Резанов решил достичь этой цели другим путем: произвести нападение на поселения японцев на Южном Сахалине и юге Курильских островов. Камергер надеялся тем самым подтолкнуть японские власти к заключению соглашения с Россией. Он писал: «Я не скрою от вас, что народ, сколько известно мне, желал торга сето, а потому, считая нужным поставить оной сколько можно более в неудовольствие к зделанному России в торговле отказу, надеюсь, что внутренний ропот скорея принудит горделивую державу сию к снисканию торговых связей с ними». Сегодня можно говорить о наивности планов Резанова таким способом открыть Японию, но пройдет полстолетия, и американцы предпримут подобные меры.
Летом 1805 г. Резанов познакомился в Петропавловске-Камчатском с Н. А. Хвостовым и Г. И. Давыдовым, состоящими на службе в Российско-Американской компании. В 1805 г. на судне «Св. Мария Магдалина», которым командовал Хвостов, они совершили плавание из Петропавловска в Новоархангельск. Этих моряков и выбрал камергер для исполнения своих замыслов. Он решил не оставлять японцам шансов для переговоров, а сразу же начать военные действия. В предписании, выданном Хвостову и Давыдову, первым пунктом он написал: «Войти в губу Анива и, буде найдете японские суда, истребить их; людей, годных в работу и здоровых, взять с собою, а неспособных, отобрав, позволить им отправиться на северную оконечность Матмая, сказав, чтоб никогда они Сахалина, как российского владения, посещать иначе не отваживались, как приезжая для торга, к которому всегда россияне готовы будут».
Поручение было выполнено. Сразу же после вооруженного конфликта в Охотске началось разбирательство. Хвостова и Давыдова арестовали, но они бежали из-под стражи в Якутск. Потом их все-таки доставили в Петербург, где позднее освободили. Несмотря на отрицательное значение результатов Секретной экспедиции, российские власти заинтересовались материалами Хвостова и Давыдова. В советское время их стали считать национальными героями. И все же большинство исследователей ставят им в вину нападение на японские поселения. Смягчающим обстоятельством является то, что Н. П. Резанов все-таки предупреждал японцев не заниматься освоением Сахалина, который он уже тогда считал российской территорией.
Следующей вехой в отношениях России и Японии стало плавание В. М. Головнина. Судьба этого человека и его друга П. И. Рикорда являют противоположный пример действиям Хвостова и Давыдова. В 1807 г. они получили назначение на шлюп «Диана», построенный в России и отправлявшийся в кругосветное плавание. Головнина назначили командиром судна, а Рикорда — старшим офицером. Василий Михайлович Головнин и Петр Иванович Рикорд уже были знакомы друг с другом: они в одно время учились в Морском шляхетном кадетском корпусе, а позднее в составе группы из 12 лучших офицеров служили для морской практики на английском флоте. В 1805 г. срок их службы у англичан закончился, но Головнин задержался, получив разрешение совершить плавание в Вест-Индию.
Главной целью экспедиции были «географические открытия и описи в северной части Великого (Тихого) океана, преимущественно в пределах России, и вместе с тем отвезение в Охотский порт разных морских снарядов». 25 апреля 1810 г. моряки «Дианы» прорубили лед в Петропавловской гавани, и шлюп вышел в Авачинский залив, чтобы 4 мая взять курс к Курильским островам.
5 июля «Диана» двинулась в гавань Кэмурай на южном побережье Кунаширского залива. Утром 11 июля Головнин, мичман Федор Мур, штурман Андрей Хлебников, курилец Алексей, матросы Спиридон Макаров, Иван Симонов, Михайло Шкаев, Григорий Васильев отправились на шлюпке на берег, где встретились с начальником крепости Насасэ Саэмоном. Японцы расспрашивали моряков о России, ее правительстве, попытались выяснить и численность экипажа «Дианы», замаскировав этот вопрос желанием узнать, какое количество продовольствия необходимо доставить на корабль. Моряки сочли полезным увеличить свою силу вдвое против имеющейся, сообщив, что в экипаже 102 человека. Беседа протекала в вежливой форме. Правда, мичман Ф. Мур, выбрав подходящий момент, сообщил Головнину, что японским солдатам, разместившимся на площади, раздают обнаженные сабли, но командир не придал этому значения.
Вскоре Головнин решил, что пора возвращаться на корабль, и сказал об этом японцам. Те восприняли это сообщение крайне отрицательно и заявили, что без повеления мацмайского губернатора они не могут начать снабжение шлюпа, а до получения его ответа — не менее 15 дней — один из русских должен остаться в крепости в качестве заложника. Как описал этот инцидент Головнин, начальник сказал, «что если хотя одного из нас он выпустит из крепости, то ему самому брюхо разрежут».
Головнина и других пленников японцы, крепко связав, отправили под усиленным конвоем на лодках в Хакодате. Там русских поместили в большом темном сарае, в клетки из толстых деревянных брусьев. Вскоре начались многочасовые допросы. Головнин сразу обратил внимание на то, как тщательно японцы подготовились к ним и как детально записывали все ответы. Их интересовало буквально все: от географии и устройства Российского государства до семейных отношений пленников. Пленных содержали порознь и часто устраивали между ними очные ставки. Русские столкнулись и с совершенно парадоксальными просьбами. Все японцы, от чиновников до караульных, завалили их веерами, на которых требовалось что-нибудь написать. Головнин заметил, что японцы весьма охочи до русских сувениров. Ему и спутникам показывали множество подарков, оставшихся еще от А. Лаксмана.
29 июня 1812 г. в Мацмай прибыл новый губернатор Ога-Савара-Исено-ками. Оба бунио посоветовали русским терпеливо ждать, когда из столицы придет решение об их судьбе, и не предпринимать больше попыток к бегству, пообещав со своей стороны улучшить условия жизни пленников. Прощаясь с русскими, старый губернатор заверил, что теперь нужно надеяться на лучшее. 14 июля он отправился в столицу вместе с Теске, который пообещал писать своим русским друзьям. Однако о скором ответе не приходилось и думать, ибо губернатор мог добраться до столицы не ранее, чем через 23–25 дней.
Пробыв в японском плену два года, два месяца и двадцать шесть дней, 10 октября 1813 г. русские моряки отправлялись на «Диане» в обратный путь. Множество японцев собрались на берегу, чтобы пожелать русскому шлюпу счастливого плавания, а Теске, Кумаджеро и Такатай-Кахи провожали «Диану» на шлюпках до выхода в открытое море. 3 ноября моряков встречали в Авачинской бухте, а 2 декабря Головнин и Рикорд отправились из Петропавловска в Петербург. Ехали на собаках, оленях, лошадях, прибыв в столицу 22 июля 1814 г., ровно через семь лет после того, как «Диана» ушла в дальнее плавание…
Успех Евфимия Путятина
В августе 1853 г., примерно в то же самое время, когда американская эскадра под командованием М. Перри высадилась в Курихаме (Kurihama), четыре русских корабля подошли к берегам Японии в районе Нагасаки. Шли они из разных портов, и путь их до Японии был долог. Командовал флотилией Евфимий Васильевич Путятин, своим примером показавший, как профессиональный моряк может блестяще справиться с дипломатической миссией. Он начал службу в тринадцать лет, поступив 30 июля 1819 г. в Морской кадетский корпус гардемарином, через два с половиной года окончил его первым по списку и сделал отличную карьеру. 1 марта 1822 г. он стал мичманом, а 22 февраля 1828 г. — лейтенантом. 8 июня 1838 г. за отличие в сражении против горцев при занятии местечка Туапсе его произвели в капитаны 2-го ранга, а 23 мая 1839 г. — в капитаны 1-го ранга. Всего через три года, 5 августа 1842 г., за успешные действия по прекращению хищничества туркмен по персидским берегам Путятин стал контр-адмиралом с состоянием по Морскому министерству. 3 апреля 1849 г. его назначили генерал-адъютантом к Его Императорскому Величеству, а через два года за отличие по службе присвоили чин вицеадмирала.
На первый взгляд, военно-морская карьера не имела прямого отношения к дипломатии, но характер Путятина подходил к этой роли как нельзя лучше: он мог, когда нужно, быть покладистым, оставаясь жестким и требовательным в принципиальных вопросах. Не случайно Министерство иностранных дел выбрало его для выполнения разных поручений в Китае и Японии, куда офицеру предстояло отправиться в 1853 г. из Англии на фрегате «Паллада». Некогда краса и гордость Российского военно-морского флота, этот корабль по-хорошему ни на что, кроме местных плаваний, уже не был пригоден: медные листы обшивки во многих местах были оторваны, дно обросло ракушками, но, исходя из каких-то соображений, Морское ведомство выделило послу именно его.
Перед дальним походом в Восточный океан «Паллада» в октябре 1852 г. зашла на ремонт в Англию, где ее поставили в портсмутский док. Пока на судне шли работы, Путятин сделал, как окажется впоследствии, весьма важное приобретение для Дальнего Востока. Он купил в Бристоле винтовую шхуну и назвал ее «Востоком» в честь другого славного русского судна. Забегая вперед, надо сказать, что новый «Восток» оказался достойным преемником корабля, открывшего Антарктиду, став не только первой железной шхуной, плававшей в дальневосточных морях, но и прославившись своими географическими открытиями. Командиром шхуны Путятин назначил лейтенанта Воина Андреевича Римского-Корсакова. К началу 1853 г. «Паллада» вышла из дока, и 6 января оба судна снялись в дальний путь.
Хотя ремонт частично восстановил былые мореходные качества «Паллады», дальний переход подтвердил опасения Путятина. Он писал в своем рапорте: «Слабость и неблагонадежность нашего старого фрегата к продолжительному плаванию подтвердилась неопровержимым образом: он потек всеми палубами, и сверх того обнаружилось движение в креплениях надводной части». Течь была настолько сильной, что вода проникала всюду, и две помпы с трудом с ней справлялись. Это очень напутало И. А. Гончарова, секретаря Путятина, который даже хотел вернуться домой.
В этом историческом плавании у Путятина были замечательные спутники. Фрегатом «Паллада» командовал капитан 2-го ранга Иван Семенович Унковский. Офицеры отмечали, что этот лихой капитан, прослуживший семь лет адъютантом знаменитого адмирала М. П. Лазарева, с которым совершил три кругосветных плавания, обладал благородными манерами и добрым характером. Большую роль в переговорах с Японией сыграл переводчик Иосиф (Осип) Антонович Гошкевич. В то время в России не было ни одного японоведа, но Гошкевич, окончивший Петербургскую духовную академию, одиннадцать лет прослужил в Российской духовной миссии в Пекине и отлично знал китайский язык. После возвращения из Китая в Санкт-Петербург его назначили драгоманом при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел. Когда летом 1852 г. вице-адмирал Путятин обратился туда с просьбой откомандировать в его дипломатическую экспедицию двух переводчиков, выбор пал на Гошкевича, и он оказался безошибочным.
Вечером 9 августа 1853 г. «Паллада» подошла к нагасакскому рейду. Уже темнело, никто на фрегате рейда не знал, поэтому решили подождать до утра в дрейфе. Моряки толпились на палубе, пытаясь рассмотреть берега.
Японцы, уже осведомленные о цели прихода русской эскадры, сразу же поднялись на борт фрегата. Общение свелось к выполнению формальностей. Разговора не получилось. Офицеры заметили, что японцы уходили от ответов на вопросы даже самого незначительного свойства и старались не давать никакой информации.
Русских очень удивило, что они обошли молчанием приход в Японию командора Перри. «Вида не показывают, что американцы были у них в Едо, — писал в дневнике Гончаров. — Они думают, что мы и не знаем об этом; что вообще в Европе, как у них, можно утаить, что, например, целая эскадра идет куда-нибудь или что одно государство может не знать, что другое воюет с третьим». Но и явную неправду японцы тоже не говорили: чтобы не потерять лицо, как поняли моряки.
Большинство просьб русских также осталось без ответа. При этом японцы ссылались на вышестоящее начальство: якобы только оно могло решить тот или иной вопрос. Но свежую провизию пообещали доставить без промедления. И действительно, во время стоянки в Нагасаки моряки не нуждались в продовольствии, оно доставлялось на «Палладу» и «Восток» в достаточном количестве: с берега через голландцев или же транспортом «Князь Ментиков» из Шанхая, до которого от Нагасаки было всего трое суток плавания. Погода держалась отличная, здоровье офицеров и матросов было удовлетворительным. На обоих русских судах ежедневно проводились учения: то парусные, то артиллерийские. 6 сентября 1853 г. во время учений произошел несчастный случай: матрос 23-го экипажа Борисов при поднятии парусов упал по собственной неосторожности с фор-салинга на палубу и при падении получил переломы костей с признаками сотрясения мозга, отчего через несколько часов умер.
У офицеров и гардемаринов был свой распорядок. Они занимались описью Нагасакского порта и береговых укреплений, составляя при этом карту. В их повседневные обязанности также входили чтение и переводы с иностранных языков. Кроме того, они совершенствовались в управлении гребными судами, катаясь ежедневно по обширному, живописному и превосходному в морском отношении Нагасакскому заливу. Японцы относились к этому весьма неодобрительно, даже пытались на своих лодках мешать им. Если моряки уходили далеко в море, то японцы принимались махать руками, требуя возвращения. В конце концов офицеры не выдержали: японцам объявили, что если их лодки будут подходить близко к русским судам, то их отведут силой дальше. Путятин тоже приказал объявить, что моряки «и так много делают снисхождения, исполняя их обычаи: не ездят на берег; пришли в Нагасаки, а не в Едо, тогда как могли бы сделать это, а они не ценят ничего этого, и потому кататься будем».
Моряки видели, что Нагасаки «представляет много выгод в морском отношении, имея обширные и безопасные рейды и покойную гавань для стоянки судов и исправления всякого рода повреждений. Находясь в руках какой-либо образованной нации, он, в короткое время, занял бы одно из первых мест в ряду приморских городов». Но крепостные сооружения Нагасаки, по мнению русских офицеров, совершенно не соответствовали современным требованиям фортификационного искусства: «При первом взгляде на батареи, и помещенных на них орудий покажется достаточным для отражения значительной морской силы; но при внимательнейшем рассмотрении нагасакских укреплений окажется, что японцы не имеют понятия ни об инженерном, ни об артиллерийском искусстве».
Моряки пытались уговорить губернатора отвести им место на берегу для проверки хронометров и для магнитных наблюдений, а заодно и для прогулок экипажа, но не добились успеха. Впрочем, они скоро поняли, что губернатор Нагасаки обладал весьма ограниченными правами: даже такой вопрос, принимать или не принимать послания или подарки от русских, решал не он, а столичные власти. Когда Путятин вручал губернатору письмо российского государственного канцлера графа Нессельроде для передачи в японский Верховный Совет, тот прочел полученное им из Эдо повеление, в коем разрешалось принять письмо и уведомить русских, что «ответ на оное в скором времени последовать не может». Незадолго до этой встречи скончался сёгун, что, по мнению японца, значительно замедлит получение ответа. Высказав официальное соболезнование от имени российского правительства, Путятин дал понять губернатору, что если в шестинедельный срок со времени получения письма он не получит ответа, то будет действовать согласно данным ему инструкциям, то есть отправится самостоятельно в столицу Японии.
Целый месяц потребовался для того, чтобы добиться перевода «Паллады» поближе к берегу. Губернатор наконец прислал ответ, что если русские желают, то могут встать на внутренний рейд, но не очень близко к берегу, чтобы не мешать движению японских лодок на пристани. В этом разрешении моряки усмотрели некоторый умысел: «Лишь только фрегат вошел бы в проход, японцы выстроили бы линию из своих лодок позади его и загородили бы нам второй рейд, на котором нельзя было бы кататься на шлюпках; а они этого и добивались. Но мы поняли и не согласились. А как упрашивали они, утверждая, что они хлопочут только из того, чтоб нам было покойнее!»
Путятин же хотел, чтобы русские суда растянулись: корвет встал при входе на внутренний рейд, шхуна и транспорт поместились в самом проходе, а фрегат остался бы на втором рейде, чтобы удержать его за собой. 19 сентября «Паллада» и «Восток» перетянулись на новое место. Для буксировки судов пришло 180 японских лодок, вставших вплотную к фрегату. «Гребцы, по обыкновению, голые, — отметил очевидец, — немногие были в простых, грубых, синих полухалатах. Много маленьких девчонок (эти все одеты чинно), но женщины ни одной. Мы из окон бросали им хлеб, деньги, роздали по чарке рому: они все хватали с жадностью».
25 сентября исполнился ровно год, как на «Палладе» подняли флаг и она вышла на кронштадтский рейд. По поводу годовщины начала похода на судне устроили праздник, включавший в себя молебен и большой обед.
Приглашены были и японцы: приехал Хагивари-Матаса, старший из баниосов, только что прибывший из Эдо с новым губернатором, а также новый, тоже из Эдо, переводчик Эйноске.
В октябре нагасакский губернатор сообщил Путятину о доставке его писем по назначению, а 7 ноября на «Палладу» явились губернаторские чиновники с письменным извещением, что из Эдо в Нагасаки для переговоров с русскими скоро прибудут важные сановники. Путятин решил, что раньше, чем через месяц, встреча не состоится, и, сочтя бесполезным оставаться все это время в Нагасаки, решил отправиться в Шанхай. Японцы, узнав об этом, забеспокоились. После обеда на «Палладу» явились представители губернатора и сообщили, что хотя губернатор и не имеет разрешения из Эдо, но берет ответственность на себя и отводит русским место на берегу. К вечеру приехали уже с конкретным предложением обосноваться в бухте Кибач, которую занимал прежде посланник Резанов. Адмирал тотчас отправил Пещурова, Корсакова и Гошкевича осмотреть место. Те возвратились недовольные, сказав, что место не годится: никакой растительности, песок да каменья. Японцы, получившие отказ, вскоре вернулись с ответом губернатора. Тот, судя по всему, рассердился и сообщал, что другого места он предложить не может.
Через два дня, 11 ноября, моряки заметили, что на берегу бухты Кибач столпились японцы, среди которых выделялись баниосы. Они что-то рассматривали, измеряли, втыкали колышки: всем стало ясно, что для русских готовится другой участок. Он был получше первого, с зеленью, но то были посевы риса и овощей, разместиться среди которых было невозможно. Губернатор, узнав, что и это место отвергается, отвечал, что больше у него нет никаких прав. Указанный же русскими участок принадлежит князю Омуре, и посягать на него он не может. После обеда «Паллада» и «Восток» в сопровождении корвета «Оливуца» снялись с якоря на Шанхай. Перед уходом Путятин объявил губернатору, что если по возвращении в Нагасаки не встретит уполномоченных из Эдо, то сразу отправится туда.
Поделиться книгой: