Помоги проекту - поделись книгой:
— Скажем так, мужчина средних лет.
— Пусть так. Он обладает располагающей или, правильнее будет сказать, не вызывающей опасений внешностью, иначе бы его и на порог никто бы не пустил.
— Ну, это само собой.
— Он не слишком удачлив по жизни, потому что у него иные приоритеты.
— А что, нельзя делать карьеру и убивать людей? — удивился Виталик.
— Можно, но, скорее всего, он не карьерист. Может, и начальничек, но маленький, в низшем звене. У него свой азарт, и на карьеру ему, по большому счету, наплевать. Тем более что подсознательно он должен стараться не высовываться, не быть на виду. Это сказывается на всем. Он не экстравагантен, не конфликтен, не любит участвовать в конкурсах и соревнованиях. Скорее всего, он единственный ребенок в семье и вырос под диктатом властной матери…
— Савелий, а тебе не кажется, что ты рисуешь свой собственный портрет?! — рассмеялся брат.
— Ну, так арестовывай меня и начинай выбивать признание, — огрызнулся Савелий, которому дурацкая шутка пришлась не по вкусу.
— Извини! — Виталик вмиг посерьезнел. — Это я так, разрядить обстановку. Деспотичная мать внушила ему ненависть к женщинам, так получается?
— Да, — кивнул Савелий. — Но можно было обойтись и без мамы. Возможно, его в детстве кто-то постоянно унижал, не исключено, что и насиловал…
— Ты не обижайся, но все это не имеет никакой практической ценности. Что там у каждого было в детстве, на лбу не написано. Ты давай конкретику…
— Живет он, скорее всего, в Останкино, там у него зона комфорта. Или раньше долго жил и привык к району. У него вряд ли есть домашние животные…
— А семья и дети?
— Пятьдесят на пятьдесят. Возможно, есть.
— И это все?
— Да, — вздохнул Савелий.
— Я тебе честно скажу, — Виталик хлопнул рукой по подлокотнику кресла, — лажа все это! Никакой оперативной ценности эти портреты не имеют! Очень уж все расплывчато. Хоть бы профессию его узнать…
— Для этого надо найти что-то из улик на месте преступления, — посоветовал Савелий. — Какой-нибудь инструмент, обрывок инструкции…
— …Визитку или трудовую книжку. — Виталик с наслаждением потянулся. — Эх, брат, вся беда в том, что Душитель ничего после себя не оставляет. Кроме трупов… Ну, прямо дух бесплотный. Хоть бы сплюнул разок на пол, что ли.
— Воспитанные люди в гостях не плюются.
— Да, — кивнул Виталик. — Добавь в свой портрет, что Душитель хорошо воспитан. Это существенно облегчит нам поиски… Кстати, один майор с Петровки предположил, что Душитель может быть коблом. Как тебе такая версия?
— Кем?
— Женщиной, активной лесбиянкой.
— Вообще-то на сленге активная лесбиянка называется «буч»…
— Это на вашем сленге, а на нашем — «кобел»! Только я тебя не про названия спросил, а про версию.
— Лесбиянка? — призадумался Савелий. — Сильная, может, даже мужеподобная… Надевает искусственный член…
— Или просто держит его в руке.
— Насилует, потом убивает… Ненавидит женщин? Хочет утвердить свое мужское начало? Знаешь, Виталь, Душитель в любом случае монстр, но если он женщина, то это вообще полный караул… Но с другой стороны, это должна быть крайне асоциальная личность. Да, именно так, и никак иначе. В рамках данной версии ищите крупную, физически сильную женщину, если не мужеподобную, то во всяком случае мужеобразную с донельзя сволочным характером…
— В рамках этой версии ее автору посоветовали поменьше пить и побольше закусывать, — усмехнулся Виталик. — Но следы на шее… Хотя женщины разные бывают… Со мной в одном классе училась Лизка Цегичко по кличке Дюймовочка…
В этом весь Виталик. Прозвищ для него не существует, только клички и погоняла.
— Так у нее руки были, как мои ноги, а если кулаком кому-то даст, то нокаут гарантирован. Встретил ее недавно на Курском, так она, кажется, еще больше стала. Угадай, кем работает?
— Тренером по кунг-фу, — пошутил Савелий.
— Инспектор отдела по делам несовершеннолетних в Реутове! Можно сказать, коллега.
— Она, скорее, твоей Ларисе коллега.
— Почему?
— Потому что педагог.
Лариса преподавала в школе географию. «Тупой предмет, — сетовал Виталик, — никакого репетиторства, голый вассер».[5]
— В первую очередь — моя, потому что форма у нас одинаковая, — возразил Виталик. — Кстати говоря, под твою теорию Лизка не подходит. У нее муж, двое детей и характер спокойный, флегма такая тормознутая…
6
Дедукция — дело хорошее. Сидишь в уютном кресле (или лежишь на диване), неторопливо перебираешь факты, строишь логические цепочки и в конце концов получаешь ответы на все вопросы.
Но для того чтобы успешно дедуктировать, надо иметь кое-какой материал и отправную точку. Взять того же Шерлока Холмса, у которого стараниями автора при расследовании любого преступления всегда были какие-то улики, наводящие на размышления, — шнур, не подсоединенный к звонку, огарок свечи, странное объявление в газете или еще что-то.
«Неужели ни на одном из мест преступления ничего не было найдено? — удивлялся Савелий. — Волосок какой-нибудь, отпечаток ботинка, билет на электричку…»
Для того чтобы разговорить Виталика получше, пришлось прибегнуть к хитрости — сказать, что его роль в расследовании, скорее всего, невелика и потому он многого может не знать.
«Я?!» — взвился Виталик и долго объяснял, что на таких вот незаметных тружениках, как он, все на самом деле и держится, и что по уровню информированности ему нет равных. «Это же мой район, моя земля, я там каждый камешек, каждого дворника знаю!» Крепким кулаком стучал в могучую грудь, не без этого.
А толком ничего не сказал, потому что не было никаких улик, чтобы найти волосок, отпечаток ботинка, билет на электричку и выдать: «Преступник — рыжеволосый мужчина, подстриженный а-ля Брэд Питт, голубоглазый, длинноносый, ростом около двух метров, прихрамывающий на левую ногу и ориентировочно проживающий где-то в районе Сергиева Посада». С такой информацией можно жить и работать. Выставляй сотрудников на всех станциях Ярославского направления от Сергиева Посада до Москвы, и пусть высматривают в толпе этого хромого рыжего Буратино. Ориентировки разослать, в выпусках новостей портрет несколько раз показать… Элементарно. Даже Савелий понимал, что это так.
На воскресенье Савелий запланировал прогулку по Москве. Без конкретной цели — длинную, неспешную, с заходами туда, куда захочется. Вначале он намеревался дойти от дома до Китай-города, свернуть на Маросейку, выйти к Покровскому бульвару, спуститься по бульварам до Яузских ворот, а затем по Яузской улице вернуться на Таганку. Яндекс обещал подходящую для прогулки погоду — чуть выше нуля и без осадков.
Утром Савелий первым делом выглянул в окно. Не для того, чтобы проверить, на месте ли его «Сонька» (машина стояла во дворе, а оба окна, комнатное и кухонное, выходили на улицу), но для оценки погоды. Яндекс не соврал, можно было собираться на прогулку.
Массируя физиономию электрической бритвой, Савелий подумал о том, что Останкино тоже неплохое место для прогулок. Играя с самим собой в кошки-мышки, он притворялся, что речь идет всего лишь о прогулке, не более того. В прошлый раз все было галопом по поликлиникам, а теперь можно неспешно пройтись по Королева, посидеть на Звездном бульваре, а то и в Останкинский парк завернуть. Нет, в парк сегодня не стоит — весна только началась, деревья стоят голые, некрасиво и неуютно.
«Мужик сказал — мужик сделал!» — любит повторять Виталик, непременно стукая себя при этих словах кулаком по колену. Запив яичницу с помидорами двумя чашками крепкого кофе, Савелий начал экипироваться. Сунул в карман куртки блокнот и ручку, отсоединил заряжавшийся с ночи смартфон, поколебался — не взять ли фотоаппарат, но все же решил ограничиться мобильной камерой, проверил — на месте ли паспорт и походные наушники. Паспорт оказался на месте — в левом внутреннем кармане куртки, застегивавшимся на «молнию», а наушники лежали в правом нагрудном. Собственно, он и собран.
Во дворе навстречу попался дворник Шариф с полным ведром песка в правой руке. «Это к удаче», — бодро подумал Савелий, останавливаясь, чтобы поговорить с хорошим человеком. Он любил общаться с такими людьми, не злобствующими и независтливыми. А соседке Полине Федоровне, отставному инструктору Волгоградского райкома КПСС, он только кивал на ходу, не останавливаясь. Беседа с человеком, поливающим всех грязью, никакого удовольствия не доставляет.
— Скоро весна! — сказал Шариф, щурясь на голые ветки деревьев. — Хорошо!
Ему все было хорошо. Весна — хорошо, зима — хорошо, даже листопад — и то хорошо, потому что время за работой идет быстрее. Он и на дворника в классическом современном понимании слова похож не был — толстый, белолицый, с правильной русской речью. Однажды Савелий увидел Шарифа в костюме и при галстуке (тот шел на какое-то торжество к землякам), не сразу и узнал, настолько представительно выглядел дворник, прямо министр.
— У вас все уже зеленеет, наверное?
— Да. — Шариф прикрыл глаза, мысленно переносясь домой, в Коканд. — Зеленеет, цветет… Красиво. В мае поеду домой, к племяннику на свадьбу. Старший брат женит своего старшего сына — как тут не поехать?
— Калым за невесту платить будет? — поинтересовался Савелий.
— Конечно, — улыбнулся Шариф. — Без него нельзя. Семья жениха платит калым, семья невесты обеспечивает молодых всем необходимым для жизни. Расходы пополам получается.
— Так уж и всем? — усомнился Савелий.
— Да, — кивнул Шариф, поставил ведро на асфальт и стал перечислять, загибая пальцы на руках. — Техника — телевизор, холодильник, стиральная машина. Все только новое, по-другому нельзя. Мебель — два больших шкафа. Семь ковров, один из них — бархатный…
— Бархатный? — В коврах Савелий разбирался слабо, а о таких коврах сроду не слышал.
— Такой большой, — Шариф развел руками как можно шире, во всю стену, — с красивой вышивкой. Невеста сама вышивала. Очень красивый ковер. Что там дальше? Одеяла — двадцать больших одеял, десять маленьких. На больших одеялах можно спать, как на матрасе. Двадцать подушек. Постельное белье, занавески, скатерти, полотенца, всего помногу, не одну-две штуки. Три больших зеркала. Разная посуда, ложки-ножики. — Все десять пальцев оказались загнутыми, Шариф разогнул их и начал загибать по новой. — Отдельно — красивая посуда, хрусталь и фарфор. Два сундука с одеждой для невесты, один сундук с одеждой для жениха…
— Почему такая несправедливость — невесте два сундука, а жениху один? — в шутку спросил Савелий.
— Женщине больше одежды надо, — серьезно пояснил Шариф. — У меня, например, одно пальто и один плащ, а у моей жены — ой-ой сколько!
Он прижал к толстой щеке пухлую ладонь и покачал головой.
— А еще обе семьи договорились в складчину машину молодым купить. Правда, не новую, но нормальную — «Нексию», у нас любят эту марку.
— Квартиру тоже в складчину покупают?
— Какую?! — Шариф удивлялся так бурно, что удивление казалось испугом — округлял глаза, раскрывал рот, взмахивал руками. — Это же старший сын брата! Он в отцовском доме должен жить. Некоторые, правда, считают, что с родителями должен жить младший сын, но это не совсем правильно…
Уже на подходе к метро Савелий вспомнил о том, что так и не поинтересовался у Шарифа размером нынешнего калыма в Коканде. Ничего, можно посмотреть в Интернете. Савелий не собирался платить за кого-то калым, просто было любопытно.
«А я, можно сказать, полностью готов к семейной жизни, — подумал он. — С коврами, правда, напряженка, и одеял не так уж и много, но все есть, даже посудомоечная машина…»
Посудомоечную машину незадолго до отъезда в Германию купила мать. Савелий ею никогда не пользовался. Больших компаний гостей на званые обеды он не собирал, а помыть за собой тарелку-другую можно и руками, быстрее выйдет.
Удобно усевшись в полупустом вагоне, Савелий сунул в уши затычки наушников и врубил любимый альбом любимой группы:
Большинство сверстников считало музыкальные пристрастия Савелия архаичными. Некоторые даже пробовали выступать с критикой. «Что плохого в любви к классике?» — удивлялся Савелий, и те отставали. «Иглз» были в его понимании больше чем группой. Они были целой эпохой, сколь бы пафосно это ни звучало. «Орлов» нельзя было представить вне своего времени, оторванными от него. Слушая ту же «Калифорнию», Савелий явственно представлял несущиеся по шоссе большие угловатые «кадиллаки» и «крайслеры» семидесятых годов прошлого века, а не современные автомобили, несмотря на то что в песне не было ни одного намека на время действия. А вот же… К тому же «Орлы» играли мелодичную, приятную для уха музыку и не повторялись в своих песнях. Песни у них отличались своеобразием, а в текстах песен был смысл, порой весьма глубокий:
Песня была буквально пропитана меланхолией и безысходностью, но в этом был свой особый шарм. Во всяком случае, такие песни, заставляющие задуматься, нравились Савелию куда больше бодрых маршей и той веселой попсы, которую без устали транслировали по радио и телеканалам.
Виталик тоже не любил попсу, но зато он любил шансон. Весь — от «Гопа со смыком» до «Владимирского централа» и «Бутырской тюрьмы». Иногда даже пробовал петь, когда много выпивал, но Савелий решительно пресекал эти попытки. Дело было не столько в репертуаре, сколько в отсутствии у двоюродного брата каких-либо вокальных данных вместе со слухом. Бывает так: медведь как следует прошелся по обоим ушам, а любовь к пению затоптать так и не смог:
«Что есть наша жизнь, как не такой отель „Калифорния“? — привычно подумал Савелий. Он часто думал об этом, но неглубоко. — Почему я живу именно в Москве и именно сейчас? В чем мое предназначение, моя миссия? Должна же быть у каждого человека миссия? Или не должна? Или она есть, но я об этом знать не должен?»
«Китай-город» встретил Савелия шумной толпой детей, на вид — класс третий или четвертый. Дети жизнерадостно вопили (некоторые даже визжали), носились взад-вперед по перрону, а три тетки позднебальзаковского возраста, бывшие уже изрядно на взводе, пытались то ли вывести наверх, то ли усадить в вагоны эту стаю.
— Федорович! Встань с пола! Ты простудишься!
— Оганезова, стой! Стой, тебе говорю!
— Туркин, я все расскажу твоей маме! Она не обрадуется! Я обещаю!
Савелий ухитрился пересечь перрон без столкновений с резвой безбашенной молодежью. Заодно посочувствовал теткам и подумал о том, что в педагогике все трое ничего не соображают. Во-первых, не могут сделать так, чтобы дети их слушались, а во-вторых, не понимают элементарных вещей. Вместо того чтобы бегать и кудахтать, лучше бы устроили соревнование — кто быстрее сядет в вагон или быстрее выйдет на улицу. Дети обожают соревноваться, им не столько призы нужны, сколько само состязание. Давно бы уже никого на перроне не было.
Азов педагогики Савелий нахватался от своей последней приятельницы, с которой расстался совсем недавно — двадцать третьего февраля этого года. Расстался совершенно неожиданно для себя. Их отношения постепенно сходили на нет, но этот процесс мог затянуться еще на полгода, если бы не случилось маленького толчка.
Приятельница позвонила поздравить с мужским праздником и позволила себе некоторые обобщения на тему: «Все мужики конечно же гады и сволочи, но без праздника их оставлять нельзя». Может, встала не с той ноги, а может, ученики вчера довели. Она преподавала математику в старших классах, которые обожают устраивать каверзы преподавателям. И хорошо, если одними каверзами дело ограничится.
Но так или иначе, Савелию вместе с поздравлением сказали гадость, он добавил к словам благодарности колкость, а в ответ услышал: «Между нами все кончено! Это мой последний подарок тебе!» Кончено так кончено. В некотором смысле быстрая смерть лучше долгой вялой агонии. Оба это понимали, поэтому никто никому перезванивать не стал. Савелий выбросил ее зубную щетку, она, скорее всего, сделала то же самое с его щеткой, вряд ли оставила на память. Больше никаких залогов любви у них не было, так, несколько совместных фотографий, которые Савелий выбрасывать не стал. Каждая фотография напоминала о каком-то счастливом дне его жизни, зачем избавляться от напоминаний о счастливых днях? Придет время, захочется вспомнить, заново пережить подзабытые впечатления…
На этот раз Савелий знал по номерам все дома, в которых произошли убийства заболевших женщин. «Ну, прямо в духе Гарднера, — подумал он. — „Дело заболевших женщин“. В роли Перри Мейсона — Савелий Лихачев! Увы, не дотягиваете вы до знаменитого адвоката, Савелий Станиславович! Тот мог легко выиграть дело на основании одного малозначительного на первый взгляд фактика, например — выла собака или не выла, а вы тут дурака валяете… Головой работать не можете, так решили еще немного поработать ногами. Прогуляться в Останкино захотелось, как же!»
Сеанс самоуничижения закончился на «Тургеневской», где в вагон зашла такая красавица, что у Савелия аж дыхание сперло от восхищения. Не какая-то там дива с замашками супермодели, а настоящая красавица с роскошной гривой рыжих волос, огромными зелеными глазами, аристократическими изящными чертами лица, восхитительной фигурой и не менее прекрасными ногами.
А еще она была элегантно и со вкусом одета. Ничего броского — бежевый плащ, сумочка и сапоги в тон плащу, только шарфик другой — зеленый, с искорками, под цвет глаз, но смотрелась она в этом наряде совершеннейшей королевой. Не исключено, что простые на вид вещи были произведены ведущими мировыми модельерами и оттого производили подобное впечатление. Савелий не разбирался в модных марках одежды, тем более женской. Так, следил за общими тенденциями, чтобы не казаться лохом, не более того.
Красавица уселась напротив Савелия, достала из сумочки перламутровый телефон с огромным экраном и углубилась в чтение. Савелий вздохнул и отвел глаза в сторону. Так и подмывало познакомиться — а вдруг? Но на столь решительные, если не сказать наглые поступки Савелий был не способен. А зря, наверное. Виталик, окажись он на его месте, уже пересел бы поближе к девушке и начал молоть языком. Не факт, что не сработало бы, многим женщинам нравятся такие нагловатые мужики, не теряющиеся ни при каких обстоятельствах. А уж если брательник начнет заливать про героизм своих серых будней, то тут вообще мало кто устоит. Героев женщины тоже любят. Виталик — корифей самопиара. Савелий считал некрасивым начинать знакомство с обмана, тем более с откровенной незамутненной лжи, не любил хвастаться, оттого, наверное, и не пользовался более-менее заметным успехом у прекрасного пола. Гораздо чаще влюблялся сам, чем в него.
На «Алексеевской» Савелий вышел, а рыжеволосая красавица поехала дальше. Мелькнула мысль о том, что так и упускаются шансы, которые время от времени подкидывает нам жизнь, но Савелий здраво рассудил, что мимо собственного шанса не пройдешь, непременно шевельнется в душе что-то такое, и ты поймешь — теперь или никогда. Но если он еще раз встретит эту девушку, то…
Что именно, Савелий додумать не успел, потому что пришлось уворачиваться от двери, собравшейся если не убить его, то во всяком случае сбить с ног. Придержать дверь совсем не сложно, но некоторые люди устраивают из входа-выхода целый аттракцион. Сначала толкнут что есть силы и быстро-быстро, пока дверь еще не начала обратного движения, устремляются вперед. «Успех — это успеть», — сказала однажды Марина Цветаева. Сами успевают, а идущим сзади достается.
Дом на Большой Марьинской был первым из пяти, если идти от «Алексеевской». Ничего особенного — обычная типовая «хрущевка», которую до сих пор не снесли и, наверное, никогда уже не снесут. Савелий узнал у Виталика не только номера домов, но и квартир.
Он без труда, даже не заходя в подъезд, вычислил окно и балкон на третьем этаже в третьем подъезде. А что, если убийца — верхолаз или альпинист? Спускается по веревке с крыши, высматривая подходящую квартиру, намечая жертву, и через окно… Нет, это бред.
Во-первых, кругом стоят дома и двор довольно оживленный, сейчас, например, в поле зрения Савелия находилось человек десять — мамаши с колясками, три пенсионерки, громко перемывавшие кости какому-то Борису Ивановичу, который «много о себе возомнил», двое мужчин, готовивших свои автомобили к воскресному выезду.
Во-вторых, на подъезд выходила углом асфальтированная дорожка, ведущая в глубь квартала, по которой то и дело кто-то проходил. Заметят здесь верхолаза как пить дать.
В-третьих, кто тебе даст так просто залезть в квартиру через окно? Испугаются, поднимут крик, а кто-то из бдительных соседей еще и веревку перережет. Совсем недавно где-то в Подмосковье так погиб молодой спасатель. Спускался с крыши, чтобы попасть в квартиру через лоджию и открыть изнутри дверь (наверное, хозяева потеряли ключи, а вскрывать дверь было жалко, или какая-нибудь лежачая бабушка осталась в квартире), а сосед сверху взял да перерезал веревки. Падение с высоты шестого этажа даже для тренированного человека чаще всего заканчивается весьма плачевно.
Савелий обошел дом кругом, огляделся по сторонам, не нашел ничего достойного внимания и отправился на Калибровскую улицу.
По пути купил в киоске первое в этом году мороженое — пломбир в шоколадной глазури — и неторопливо, не лето как-никак, ел его до следующего дома из мрачного списка.
Дом тоже оказался «хрущевкой», только кирпичной или облицованной кирпичом. Он стоял торцом к узкой улице, по другую сторону которой тянулся длиннющий бело-охряной заводской корпус. Народу здесь было поменьше, чем на Большой Марьинской, но все равно назвать двор малолюдным было нельзя. В стандартной топографии «хрущевок» Савелий разбирался хорошо и потому сразу определил, что двадцатой квартирой должна быть «двушка» на пятом этаже в первом подъезде. Точно в такой же «двушке», только на втором этаже и на улице Менжинского, близ платформы Лосиноостровская, жила его недавняя и недолгая любовь.
Балкон у двадцатой квартиры был странным — совершенно пустым (во всяком случае, так казалось с первого этажа) и среди своих остеклененно-захламленных собратьев смотрелся бедным родственником. Савелий подедуктировал на эту тему, но так ничего не надумал, зато привлек внимание толстой тетки неопределенного возраста в распахнутой норковой шубе поверх фланелевого халата. Не такое уж и оригинальное сочетание по московским меркам, надо сказать. Она вывела на прогулку йоркширского терьера, а заодно и прицепилась к Савелию.
Поделиться книгой: