Помоги проекту - поделись книгой:
2, 3, 5, 7, 11, 13, 17, 19, 23, 29, 31, 37, 41, 43, 47, 53, 59, 61, 67, 71, 73, 79, 83, 89, 97, 101, 103, 107, 109, 113, 127, 131, 137 ...
Аккуратные груди Поппи качались, пока она шарила по комнатушке, передвигая туалетные принадлежности Брайана-младшего и оборудование на его столе.
Брайан-младший не мог придумать, что сказать. Ему хотелось снова лечь и уснуть. Крепло предчувствие, что предстоит нечто ужасное.
Поппи подошла и села по-турецки на пол у его ног.
– А ты девственник, не правда ли, дорогой?
Брайан-младший отполз к другому краю кровати и принялся приводить в порядок предметы на столе, выкладывая в линеечку ручки, карандаши и маркеры. Рядом с ноутбуком и учебниками лежала прозрачная коробочка скрепок, и он задержал над ней руку, пытаясь придумать им подходящее место. Высыпал скрепки из коробочки и принялся раскладывать рядами по десять штук.
Поппи подползла к нему, обняла его ноги и заплакала.
– Я полюбила тебя, как только увидела твое лицо.
У Брайана-младшего осталась одна-единственная скрепка. Плохо. Одинокой скрепки не должно существовать. Она не подходила ни к одной группе и отнимала все внимание – эгоистка, думающая только о себе. Брайан-младший бросил взгляд на свое отражение в зеркале. Он знал, что чрезвычайно красив. И это его чрезвычайно раздражало. А еще он знал, что Поппи украла и неправильно процитировала признание в любви из песни Роберты Флэк, одной из любимых композиций его матери. Ева пела эту песню ему и Брианне, когда близнецы были детьми.
Он посмотрел на Поппи и сказал, переведя взгляд на стену:
– Юэн МакКолл сочинил эту песню в пятьдесят седьмом. Роберта Флэк записала ее в семьдесят втором. «Колдкат» задействовали ее в «Семидесяти минутах безумия» в акапелльном исполнении Джоанны Лоу. Микс Люка Слейтера и Гарольда Бадда.
Поппи гадала, когда он перестанет талдычить о глупой песне.
Брайан-младший снова опустил на гостью глаза и с некой живостью в голосе добавил:
– Это лучший альбом миксов всех времен.
В конце концов Поппи подняла голову, взяла руку Брайана-младшего и приложила к своей левой груди. Уставилась ему в глаза и простонала:
– Моя любовь похожа на трепещущее горлышко заключенной в клетку птицы.
Брайан-младший оттолкнул ее, быстро отдернув свою руку. К верхней губе Поппи прилипла прядка волос. Ему было невыносимо на нее смотреть. Он подцепил пальцем завиток и убрал за левое ухо Поппи.
Она промурлыкала:
– Думаю, наша радость наполнит землю и будет жить до конца времен.
– Я знаю, что будет не так, – заявил Брайан-младший.
– Что будет не так?
– Наша радость. У нас нет радости, чтобы наполнить ею землю и дать ей жить до конца времен. Вдобавок, и то, и другое невозможно. Радость не может ни наполнять землю, ни жить до конца времен. Потому что время бесконечно.
Поппи изобразила преувеличенный зевок.
Брайан-младший хотел попросить ее уйти, но не знал, как. Он не собирался причинять ей боль или обижать, но хотел забыться сном, и поэтому встал, высвободившись из объятий Поппи, и поднял с пола ее ночную рубашку. Та была холодной и влажной.
Он отдал рубашку гостье со словами:
– Я хочу тебе кое-что показать.
Поппи перестала сочиться слезами.
Он протянул ей руку, помог подняться и махнул на ровные ряды по десять скрепок, затем поднял единственную оставшуюся и спросил:
– Куда бы ты ее положила?
Поппи посмотрела на скрепки, потом перевела взгляд на Брайана-младшего. И доселе неслыханным голосом выкрикнула:
– Воткнула бы в твою гребаную задницу!
И, все еще голая, вышла в коридор.
Брайан слышал, как она забарабанила в дверь соседней комнаты, где жил китайский студент Хо. Брайан обменялся с ним нервной улыбкой в первый день, когда они складывали еду в большой холодильник и пожитки в записанные за ними шкафчики. Потом до него донесся звук открываемой двери, и тут же всхлипы Поппи.
Брайан-младший вернулся в постель, но уснуть не мог. В руке оставалась одинокая скрепка, и он развернул ее, превратив в прямое крошечное копье. Он знал, что если не определит непонятку куда-нибудь, то не сможет уснуть до рассвета.
Он открыл окно так широко, насколько это возможно, и зашвырнул искореженную скрепку в холодную ночь. Прежде чем закрыть окно, он посмотрел в чистое небо на сотни мерцающих звезд и быстро отвел взгляд, пока не начал идентифицировать их или задумываться о миллиардах небесных тел, невидимых невооруженным глазом.
* * *
Брайан-младший проснулся на рассвете в весьма взволнованном состоянии. Он встал с постели и вышел на улицу поискать скрепку. Экспедиция не заняла много времени. Вернувшись к входной двери, он не смог попасть внутрь — забыл ключ, что случалось по меньшей мере дважды в неделю с тех самых пор, как ему исполнилось тринадцать.
Он сел на холодные бетонные ступеньки и принялся ждать.
Его впустил Хо, поделившись, что спешит по поручению Поппи за завтраком для нее.
– Двойной латте и «завтрак ранней пташки». И в газетный киоск за пачкой «Силк кат» и журналами «Привет» и «Солнце». Я пошутил над Поппи. Сказал, что не могу купить «Солнце». Она ответила: «Почему же?», а я – вот шутка – и говорю: «Никто не может купить солнце, потому что оно слишком далеко и очень горячее!».
Круглое лицо Хо прямо-таки сияло.
Китаец радовался собственному остроумию, пока не услышал крик Поппи из приоткрытого окна своей комнаты:
– Эй, Хо! Давай-ка пошевеливайся!
Хо впустил Брайана-младшего в здание и помчался в сторону магазинов.
Глава 11
Когда Ева пролежала в постели неделю, Руби вызвала доктора Бриджеса.
Ева слышала, как мать и доктор беседуют, поднимаясь по лестнице.
– Она с детства крайне дерганая. Еще ее отец говаривал, что на ее нервах можно сыграть скрипичный концерт. А у меня совсем плохо с ногами, доктор. Вены на внутренней стороне бедер прямо как виноградные гроздья. Может, у вас получится по-быстрому взглянуть на них перед уходом?
Ева не могла решить, остаться лежать или сесть. Вдруг доктор Бриджес сочтет визит к ней бесполезной тратой времени?
– А вот и доктор, милочка. Когда Еве было десять и она болела менингитом, вы добирались к нам сквозь метель, помните, доктор Бриджес?
Ева понимала, что доктор Бриджес уже давно устал от того, что Руби считала его связь с семьей Сорокинс особенно близкой. Ева села и прижала к груди подушку.
Доктор Бриджес навис над Евой. В твидовом кепи и стеганой куртке он больше походил на фермера-любителя, чем на терапевта. Гулким голосом он произнес:
– Доброе утро. Ваша мать сказала, что вы уже неделю не встаете с постели, это так?
– Да, – кивнула Ева.
Руби присела на краешек кровати и взяла дочь за руку.
– Она всегда была здоровенькой девочкой, доктор. Я ведь кормила ее грудью до двух с половиной лет. Совсем испортила свои бедные сисечки. Теперь они точь-в-точь как воздушные шары, которые сдулись почти в тряпочки.
Доктор Бриджес окинул Руби профессиональным взглядом. «Гиперактивная щитовидка, – подумал он, – и красное лицо. Наверное, выпивает. И эти черные волосы в ее-то возрасте! Кого она надеется обмануть?»
– Мне бы хотелось вас осмотреть, – сказал он Еве, а затем обратился к Руби: – Позвольте нам потолковать наедине, пожалуйста.
Руби обиженно встала – она-то собиралась подробно изложить доктору весь анамнез дочери – и неохотно вышла в коридор.
– Когда закончите, вас будет ждать чашечка чая, доктор.
Бриджес вновь переключился на Еву.
– Ваша мать утверждает, что с вами все в порядке… – Он замялся и добавил: – Физически. – Затем продолжил: – Перед визитом я посмотрел вашу карту и обнаружил, что вы уже пятнадцать лет не обращались за консультацией. Можете объяснить, почему вы неделю не встаете с постели?
– Нет, не могу, – вздохнула Ева. – Я чувствую себя уставшей, но все, кого я знаю, такие же «выжатые лимоны».
– И как давно вы чувствуете усталость? – спросил доктор.
– Семнадцать лет. С тех пор, как родились близнецы.
– Ах да, – сказал он, – двойняшки. Одаренные дети, верно?
– Вы бы видели мою гостиную, – донесся с лестницы голос Руби, – она вся заставлена чудесными математическими призами, которые они выиграли.
Доктор не удивился такой новости: он всегда считал, что близнецы Бобер страдают расстройствами аутического спектра. Но Бриджес строго придерживался презумпции неболезни. Если пациенты не жаловались, он оставлял их в покое, причисляя к здоровым.
Руби, делая вид, что протирает от пыли перила, заглянула в приоткрытую дверь и зачастила:
– А еще у меня ужасное давление. Когда в последний раз его мерила, врач в больнице – чернокожий такой – сказал, что никогда ничего подобного не видел: мол, мое давление ниже, чем задница у многоножки. Он даже сфотографировал показатели на свой телефон. – Руби пошире распахнула дверь и продолжила: – Простите, но мне необходимо сесть. – Она качнулась в сторону кровати. – Чудо, что я еще на этом свете. Я ведь уже умирала два или три раза.
Ева раздраженно перебила:
– Так сколько же раз ты умирала? Два или три? Нельзя так наплевательски относиться к собственной смерти, мама.
– Смерть не так плоха, как ее силятся представить, – убежденно сказала Руби. – Просто летишь, летишь по длинному туннелю к золотистому свету... не так ли, доктор? – Она повернулась к Бриджесу, который готовился взять кровь на анализ из вытянутой руки Евы.
Начав набирать кровь в шприц, доктор объяснил:
– Туннель – это иллюзия, вызванная гипоксией головного мозга. Ожидая притока кислорода, мозг обеспечивает вам белый свет и чувство умиротворения. – Он поднял глаза на недоумевающее лицо Руби и добавил: – Мозг не хочет умирать. Считается, что видение яркого света – это тревожный сигнал.
– Значит, на самом деле, пока я была в туннеле, я вовсе не слышала, как Джеймс Блант пел «Ты красива»?
– Остаточные воспоминания, скорее всего, – пробормотал доктор. Он перелил кровь Евы из шприца в три маленькие пробирки. Наклеил на каждую ярлык и положил в сумку. Затем спросил у Евы: – На этой неделе у вас что-нибудь болело?
– Сама я физической боли не испытываю, нет, – покачала головой Ева. – Но, пусть это звучит безумно, я словно впитываю в себя страдания и печали других людей, и это сильно выматывает.
Бриджес слегка рассердился. Его кабинет находился неподалеку от университета, вследствие чего у него хватало придерживающихся современного оккультизма пациентов, которые верили, будто кусок лунного камня или хрусталя способен вылечить их бородавки на гениталиях, мононуклеоз и многие другие болячки.
– С ней не происходит ничего особенного, доктор, – встряла Руби. – Это тот самый синдром. Который пустого гнезда.
Ева отшвырнула подушку и закричала:
– Да я считала дни до их отъезда из дома с момента их рождения! Меня словно захватили в плен двое инопланетян! Единственное, о чем я мечтала все эти годы, – улечься одной в постель и оставаться там сколько захочется!
– Ну, это не противозаконно, – рассудил Бриджес.
– Доктор, возможно ли, чтобы послеродовая депрессия длилась аж семнадцать лет? – спросила Ева.
На доктора Бриджеса внезапно нахлынуло острое желание уйти.
– Нет, миссис Бобер, такое невозможно. Я оставлю рецепт на лекарство, способное снизить уровень тревоги, и советую вам носить компрессионные чулки все время вашего… – он оглянулся в поисках подходящего слова и выпалил: – Отпуска.
– Ну в этом же нет ничего страшного, а, доктор? – не унималась Руби. – Я бы и сама не отказалась лечь в эту кровать.
– А я бы не отказалась, чтобы ты легла в свою собственную кровать, – пробормотала Ева.
– Хорошего вам дня, миссис Бобер, – кивнул доктор Бриджес, защелкнул портфель и, следуя за медленно спускающейся Руби, зашагал вниз по лестнице.
До Евы донесся оживленный голос Руби:
– У ее отца мелодрама была в крови. Каждый вечер после работы он врывался в кухню с какой-нибудь аффектированной историей. Обычно я ему говорила: «Почему ты рассказываешь о каких-то незнакомых людях, Роджер? Мне неинтересно».
Когда доктор уехал на своем внедорожнике, Руби снова поднялась наверх и сказала:
– Я схожу в аптеку с твоим рецептом.
– Все нормально, я уже позаботилась о рецепте. – Ева разорвала писульку и положила клочки на прикроватную тумбочку.
– Об этом могут узнать, и тогда тебя накажут, – осуждающе поджала губы Руби. Она включила телевизор, оттащила стул от туалетного столика возле кровати и села. – Я согласна каждый день приходить и составлять тебе компанию. – Она пощелкала пультом, и на экране появился Ноэль Эдмондс. Он быстро вскрывал большие коробки под вопли бьющихся в истерике участников конкурса. Вопли зрителей в студии и беснующихся конкурсантов резали Еве уши.
Руби воткнулась в экран, слегка приоткрыв рот.
В шесть часов начались новости. Сестер восьми и десяти лет похитил со двора их дома в Слоу мужчина на белом грузовичке. Женщина в Дербишире прыгнула в разлившуюся реку, чтобы спасти своего пса, и утонула, а целая и невредимая собака вернулась домой четыре часа спустя. В Чили произошло землетрясение, тысячи людей оказались под обломками. Осиротевшие дети бродили по руинам, оставшимся от родных домов. Малыш кричал: «Мама! Мама!» В Ираке шахидка (девочка-подросток) взорвала самодельную бомбу, убив себя и пятнадцать полицейских-стажеров. В Южной Корее четыреста молодых людей погибли в давке, когда в ночном клубе начался пожар. Женщина в Кардиффе подала в суд на тату-салон, откуда ее пятнадцатилетний сын вернулся с татуировкой «ШЛЯПА» на лбу.
– Что за паноптикум человеческих несчастий, – прокомментировала Ева. – Надеюсь, этот чертов пес благодарен провидению.
Поделиться книгой: