Мила Рудик и тайна шестого адепта

— На самом деле, — после паузы раздался голос Гурия, — Мстислав, вопреки опасениям, не настаивал на отмене указа.

— Странно, — озадаченно ответила Акулина.

— Да, это странно, — поддержал ее Гурий. — Если наши подозрения насчет Мстислава верны, тогда… Разве это не то, что ему нужно? Если Мстислав и Лукой… Если все действительно так, как мы предполагаем, то он должен был настаивать на отмене указа — для этого есть все основания. Найденное в руинах тело признали телом Лукоя Многолика. Для всех это выглядит так, будто угрозы в его лице больше нет. Не понимаю, почему Мстислав так легко пошел на уступки. Разве что…

После короткой паузы Мила услышала, как тяжело вздохнула Акулина.

— Ты все еще сомневаешься, что Мстислав и Многолик — один человек?

Мила нахмурилась.

— Это нелегко принять, — приглушенным голосом произнес Гурий; по интонации Мила поняла, что этот вопрос они с Акулиной уже не раз обсуждали.

— Какие причины назвал Велемир? — спросила Акулина, возвращая разговор в прежнее русло.

— Сообщники Лукоя, — коротко ответил Гурий и сразу пояснил: — Велемир сделал акцент на том, что у Лукоя могли быть еще сообщники, кроме Некропулоса, и неизвестно, могут ли они обладать теми же силами, какими обладал он. Мстислав согласился, что в сложившейся ситуации осторожность не помешает. В итоге указ о приеме «Паутины» по-прежнему действует…

Не став слушать дальше, Мила вышла из дома. Щурясь от яркого послеполуденного солнца, она направилась к дому Фреди и Платины, на ходу думая о Мстиславе. В отличие от Гурия, Мила не сомневалась, что настоящий Владыка Мстислав умер больше года назад, а человеком, который притворялся им, заняв его тело, был не кто иной, как Многолик. Но тогда почему он не настоял на том, чтобы прошлогодний указ о приеме «Паутины мысли» отменили?

Для Лукоя Многолика, умеющего внушать людям мысли так, что они принимали их за свои собственные, зелье «Паутина мысли» было преградой. Почему сейчас, когда у него была возможность убрать эту преграду со своего пути, он согласился оставить все, как есть, и даже поддержал Велемира в его осторожности?

Мила догадывалась, о чем сейчас думает Гурий — о том, что они ошибаются в своих подозрениях и Мстислав не Многолик. Это объяснило бы его поведение. Но что, если дело в другом?

Гурий как-то сказал, что Лукой никогда не любил рисковать. Однако даже без слов Гурия Мила хорошо понимала, насколько это соответствует действительности. Ведь именно по этой причине Многолик был так одержим в желании заполучить Метку Милы — по его собственным словам, сильнейший магический щит. Не обладая абсолютной неуязвимостью, которой наделила бы его первая Метка Гильдии, он не допускал никакой спешки в осуществлении своих планов.

Возможно, он предполагает, что Мила, Велемир или Гурий догадываются, кем на самом деле является сейчас Мстислав, и просто пытается соблюдать осторожность, чтобы отвести от себя всякие подозрения? Ведь чем меньше его будут подозревать, тем свободнее он сможет действовать.

Но с другой стороны…

Не дойдя до поворота, из-за которого до ушей Милы доносился гомон свадебного гуляния, она в задумчивости остановилась. Нельзя недооценивать Многолика. Нельзя думать, что он будет жертвовать осуществлением своих замыслов всего лишь ради того, чтобы не вызывать подозрений в отношении Мстислава, поэтому… Поэтому вполне возможно, что все намного проще. Он не стал настаивать на своем только по той причине, что «Паутина мысли» на данный момент совершенно не мешает его ближайшим планам.

* * *

Свадебное пиршество длилось до позднего вечера. Играла музыка, звучали тосты, новобрачные целовались после выкриков «Горько!». Амальгама, сидящая со стороны Платины, порозовела от вина, и Мила могла поклясться, что видела, как та смущенно улыбается своему новоиспеченному зятю. Госпожа Векша перестала плакать и то и дело называла Платину «доченька». Что касается молодоженов, то они выглядели совершенно спокойными и снисходительно улыбались своим родителям.

— Белка, ты рада? — с нескрываемой иронией спросил Ромка, отправляя в рот кусок жареного мяса. — Вы с Алюминой теперь одна большая семья.

Белка потемнела лицом.

— Заткнись, Лапшин, — сквозь зубы процедила она. — Обойдусь без твоих напоминаний.

Ромка негромко засмеялся, а Мила добавила:

— И не только с Алюминой.

Перехватив взгляды друзей, она кивнула в сторону, где сидел Лютов. Он выглядел скучающим и почти ничего не ел. Сейчас он сидел, откинувшись на спинку стула и засунув руки в карманы, и лениво слушал Алюмину, которая без конца что-то шептала ему на ухо. Почувствовав, что на него смотрят, Лютов поднял глаза и слегка повернул голову, тотчас встретившись взглядом с Милой. Она отвернулась.

— Он на тебя смотрит, — прикрывая рот рукой, сказала Миле Белка.

— Пусть смотрит, мне не жалко, — холодно отозвалась Мила.

— И все-таки интересно, — произнес Ромка, продолжая уплетать мясо, — как их семейка относится к тому, что вы теперь породнились. Не знаю насчет Амальгамы, но Алюмина наверняка бесится.

Белка, поскольку вопрос был обращен к ней, изобразила косоглазие.

— Еще как бесится. Но что она может сделать, если даже Амальгама не была против этой свадьбы? К тому же Алюмина, кажется, не хочет ссориться с Платиной, поэтому бесится молча.

— А этот как? — спросила Мила.

Она не произнесла имени, но друзья и так поняли, что она имела в виду Лютова.

Белка пожала плечами.

— Ему, по-моему, все равно, — ответила она. — По крайней мере, ведет он себя так, как будто его это вообще не касается. Кстати, он до сих пор на тебя смотрит.

На секунду прикрыв глаза, Мила вздохнула и встала из-за стола.

— Загляну домой — Шалопая покормить надо.

— Компанию составить? — спросил Ромка.

— Нет, я быстро.

Ей не обязательно было услышать это от Белки — Мила и без того весь день ощущала на себе взгляд Лютова. Он смотрел на нее подолгу, без какого-либо выражения, как будто просто от скуки. Она никак не могла понять, чем заслужила честь стать объектом его пристального внимания. Если ему от нечего делать обязательно нужно было на кого-нибудь пялиться, то почему это должна быть именно она? Или Лютов таким образом пытался взять Милу на измор? Новый способ ее донимать?

Выйдя за ворота, Мила направилась по улице вверх. В этот раз она была уверена, что дома никого, кроме Шалопая, нет. Перед тем как уйти со свадьбы, она видела Акулину и Гурия, которые сидели за столом с остальными гостями. Кажется, они оба весело проводили время.

Шум свадебного гуляния преследовал Милу до поворота, но стоило ей завернуть за угол, как музыка и смех смолкли, словно тишина, исходящая от леса вокруг Плутихи, приняла ее под свои невидимые крылья.

Смеркалось. Солнце едва исчезло за горизонтом, а на небе, стремительно наливающемся синевой, уже была видна неполная луна. Чуть в стороне от нее, как небесный маяк, пульсировала сиянием первая вечерняя звезда — Венера. Других звезд еще не было видно.

Прислушиваясь к шуму свадьбы, который сейчас казался совсем слабым и словно приглушенным, Мила со вздохом призналась себе, что сбежала вовсе не из-за пристального внимания Лютова, каким бы раздражающим оно для нее ни было. Она просто не могла долго находиться там, где всем так весело, потому что сама она, кажется, разучилась веселиться.

Мила смотрела вокруг и видела улыбающиеся лица. Слышала оживленные голоса и смех. А перед глазами у нее почему-то все отчетливее возникало воспоминание о похоронах. Она пыталась отогнать его, заставляя себя смотреть, как танцуют новобрачные — медленно, словно кто-то наложил на них сонные чары. Всматривалась в лица Фреди и Платины — они улыбались друг другу, и в этих улыбках было что-то настолько личное, что Мила смущенно отводила взгляд… И воспоминание о похоронах снова вставало перед глазами, словно всплывало на поверхность ее сознания. Вот почему она сбежала.

Похороны… Это было весной, в апреле…

* * *

Тело ее отца похоронили на Троллинбургском кладбище под чужим именем. Для всех теперь это была могила Игнатия Воранта, известного как Лукой Многолик. Лишь немногие знали, что на самом деле человек, которого положили в эту могилу, даже не был магом, но доказать это, по словам Велемира, было довольно трудно.

Установленное на могилу надгробие, на фоне всех остальных вокруг, без фотографии выглядело сиротливо, и Мила пожалела, что не подумала об этом раньше. Ведь у нее было фото отца, она могла сделать копию для надгробной плиты заранее, просто не догадалась.

День похорон выдался солнечным и безветренным. На деревьях, растущих вокруг могил, уже зеленела первая листва. Кое-где расцвели розовыми и сиреневыми цветами кем-то заботливо посаженные кустарники. Мила долго смотрела на могилу отца. Она была растеряна.

— Ты как? — спросила подошедшая сзади Акулина.

Мила, не оборачиваясь, ответила:

— Не знаю, что я сейчас чувствую. В эту могилу сегодня опустили тело моего отца, но ведь на самом деле он умер восемнадцать лет назад. То есть… его душа ушла из этого мира восемнадцать лет назад… А его тело… — Мила с силой сжала веки и какое-то время стояла зажмурившись, потом медленно покачала головой. — Я не понимаю, кого я сейчас хороню. В голове все перемешалось.

Акулина рядом тяжело вздохнула, но ничего не сказала. Мила была уверена, что она понимает ее. Ведь Акулине была известна правда, которую не знал почти никто: на протяжении семнадцати лет Лукой Многолик жил в чужом теле. Каким-то таинственным образом, когда он был заперт в подвалах Гильдии, ему удалось обменяться телом с другим узником. Этим узником был отец Милы — он был простым человеком, поэтому пропитанное магией тело Многолика отторгло вселившуюся в него душу. В тот день отец Милы умер. И только теперь, восемнадцать лет спустя, он наконец был похоронен.

Мила открыла глаза.

— Я так хотела найти могилу Асидоры, — тихо сказала она. — Я только сейчас поняла, что просто искала доказательства того, что у меня была семья.

Легкий порыв ветра колыхнул листву на ближайших деревьях. Акулина по-прежнему молчала и слушала.

— А теперь я стою возле могилы моего отца, — продолжала Мила, — но ничего не изменилось. Никакой связи с семьей я не чувствую. Как будто я появилась ниоткуда. Наверное, это потому, что меня в жизни ни с кем не связывали кровные узы. Бабушка и тот человек… они не в счет. Как я могу считать их своей семьей? Она всегда относилась ко мне, как к чужой, а он… больше всего на свете он хотел от меня избавиться.

Мила посмотрела на надгробную плиту без фотографии.

— Здесь лежит мой отец, а я все равно чувствую себя так, будто никакой семьи у меня нет и никогда не было.

— Это не так, — вдруг с горечью произнесла позади Акулина; ее голос показался Миле одновременно очень грустным и отстраненным, словно она говорила сама с собой.

Мила вдруг испугалась собственных слов и, стремительно повернув лицо к Акулине, сказала:

— Извини! Я не хотела тебя обидеть. Ты ведь была моей семьей все эти годы… — Она растерянно отвернулась. — Я не то хотела сказать…

Акулина одной рукой обняла ее за плечи.

— Я знаю, — мягко сказала она. — Знаю, о чем ты говоришь. И понимаю, что никогда не могла заменить тебе мать. Я была скорее твоей старшей подругой.

Акулина опять вздохнула. Ее рука исчезла с плеча Милы. Обернувшись во второй раз, Мила заметила, что Акулина отворачивает лицо.

— Акулина? — озадаченно позвала ее Мила.

Та, словно очнувшись, улыбнулась в ответ на вопросительный взгляд.

— Ничего, — покачала головой она. — Просто задумалась…

Когда они уходили в тот день с кладбища, Мила обернулась, чтобы бросить последний взгляд на могилу отца, и пообещала себе, что обязательно сделает фотографию для надгробной плиты. Она подумала, что если будет приходить сюда, а с надгробия на нее будут смотреть знакомые серые глаза, так похожие на ее собственные, она в конце концов сможет ощутить хотя бы частичкой своего сердца, что здесь похоронен родной для нее человек — ее отец.

* * *

Милу вырвал из воспоминаний громкий собачий лай где-то поблизости. Окончательно вернувшись в настоящее, она повертела головой. В радиусе видимости не было ни собак, ни других животных, и Мила решила, что, видимо, чей-то привязанный к конуре пес принялся гавкать на прошмыгнувшую мимо него кошку.

Отвлекшись от дороги, Мила тотчас была наказана. Задев ногой какой-то предмет, оказавшийся у нее на пути, она споткнулась и с коротким вскриком упала на четвереньки. Боль она почувствовала с запозданием — острое жжение чуть выше щиколотки. Переместившись с четверенек в сидячее положение, Мила бросила взгляд вдоль правой голени — внизу алел глубокий порез. С шипением втянув в себя воздух сквозь сжатые зубы, Мила скривилась.

— Больно же… ох…

Рядом валялась разбитая бутылка из-под шампанского. Наверное, ее выронили случайно, когда везли на свадьбу ящики с вином. Досадуя про себя, что никому не пришло в голову убрать ее с дороги, Мила осмотрела рану. Осколков стекла в ней, кажется, не было, но рана сильно кровоточила. Кровь стекала по щиколотке на ступню и капала на землю. Мила огляделась в поисках чего-нибудь, чем можно было бы зажать рану. Подошел бы лист подорожника, но на этом участке дороги он, как назло, не рос. Опомнившись, она полезла в карман, надеясь найти там носовой платок, однако карманы ее платья были пусты. Ей не хотелось оставлять после себя на дороге следы крови, поэтому Мила, не зная, что еще можно сделать, зажала рану ладонью. Однако кровотечение было слишком сильным — пальцы тотчас стали мокрыми от крови.

— Вот блин, — вслух посетовала Мила. — Да что же она так льется…

В растерянности она уже хотела махнуть на все рукой — ничего не поделаешь, придется идти домой с кровоточащей раной, — как вдруг прозвучало незнакомое ей заклинание, и прямо перед собой Мила увидела черный морион. На миг вспыхнуло — и Мила не сразу осознала, что вспышка была черной, как сама ночь. Подняв глаза, она окаменела от неожиданности — перед ней на корточках сидел Лютов.

— Заклинание, останавливающее кровь, меченосцы должны были учить еще на четвертом курсе, — направляя на ее порез правый кулак с морионом, произнес он. — Если ты не в состоянии справиться с такой пустяковой раной, то что ты вообще делаешь в Старшем Думе?

Только после его слов Мила осознала, что второй рукой Лютов держит ее за лодыжку. Она резко дернулась, вырываясь. Он невозмутимо убрал руку и поднялся на ноги. До Милы вдруг дошло, каким посмешищем она сейчас должна выглядеть, сидя прямо на земле рядом с разбитой бутылкой из-под шампанского и истекая кровью. Впрочем… Мила посмотрела на рану и обнаружила, что кровь запеклась поверх пореза и больше не течет.

— Так и знал — на самом деле ты слабачка, — сказал Лютов, глядя на Милу сверху вниз, и холодно хмыкнул. — Забавно, но, похоже, я тебя переоценивал.

С этими словами он повернулся к ней спиной и, засунув руки в карманы, прогулочным шагом направился в ту сторону, где шумело свадебное гуляние.

Какое-то время Мила ошалело таращилась ему вслед, но на смену удивлению очень скоро пришла злость. Сжав зубы, она тихо прорычала и встала с земли.

— Да чего тебе от меня надо?! — с яростью прошептала она ему вслед, зная, что ни за что не произнесет этого громко — не хватало еще, чтобы он ее услышал.

Мила не видела своего лица со стороны и не могла знать, оно сейчас красное от стыда или белое от злости, но внутри она готова была взорваться и от того, и от другого чувства. Ну надо же было попасться ему на глаза, будучи в таком нелепом положении! Она ни на секунду не сомневалась — Лютов залечил ее рану только для того, чтобы продемонстрировать свое превосходство. А если еще точнее — показать, насколько сильно она ему во всем уступает.

«Еще бы! Я ведь даже собственные раны залечить не могу!» — злясь одновременно на себя и на Лютова, подумала Мила.

Мысленно уговаривая себя, что не должна вестись на его провокации, она наклонилась и подобрала с земли разбитую бутылку. От переполняющей ее ярости Мила никак не могла вспомнить какое-нибудь заклинание, чтобы избавиться с его помощью от осколков.

— Эй! — раздалось вдруг у нее за спиной.

Мила резко обернулась. На языке уже вертелось грубое ругательство — почему она должна терпеть от Лютова насмешки, если можно просто послать его к черту?! Однако все слова, которые она приготовилась сказать, словно прилипли к нёбу. Перед ней стоял Ромка.

— Ты чего? — оторопело спросил он, видимо, удивившись ее неприветливому выражению лица.

— А, это ты, — выдохнув, произнесла Мила.

Ромка присвистнул.

— Понятно, — сказал он. — Только что по дороге встретил Лютова. Это он довел тебя до белого каления?

— Хоть бы он провалился где-нибудь, — со злостью пробурчала себе под нос Мила.

— Что это у тебя в руках? — спросил Ромка, озадаченно моргая.

Мила посмотрела на осколки.

— Не знаешь, как от этого избавиться? — Она подняла глаза на Лапшина. — Неохота тащить домой… И здесь оставлять нельзя — кто-нибудь может пораниться.

Ромка озадаченно изогнул бровь, но без лишних разговоров поднял руку с сапфиром.

— Декреато!

Разбитая бутылка из-под шампанского исчезла из рук вмиг, будто ее и не было. Мила какое-то время смотрела на пустые ладони, пытаясь вспомнить, знала ли она это заклинание, потом со вздохом сказала:

— Знаешь, Ромка, что-то у меня нет желания возвращаться на свадьбу.

— Я так и подумал, — ответил он. — Тогда пошли кормить Шалопая, что ли?

— Ну… если тебе тоже не хочется возвращаться…