Помоги проекту - поделись книгой:
Вместо начала.
Вот, наконец-то я решился написать об отце. Я очень долго искал писателя, журналиста, или сценариста, в общем, человека который мог бы
профессионально, литературным, высокохудожественным языком рассказать людям о событиях тех огненных лет. Но, увы, поиски мои не увенчались успехом. Одни очень заняты, другим нужно щедро заплатить, а я не настолько богат. Что ж, придется самому взяться за это дело. Правда, я – музыкант, и писательству не обучен. Мой отец – Донецкий композитор Григорий Алексеевич Бирюшов говорил: если вновь сочинённая мелодия на что-то похожа и напоминает, какую то, ранее звучащую, или ассоциируется с музыкой слышанной прежде, то это уже хорошо. А если она ни на что не похожа, то сами понимаете... Надеюсь, что мой первый блин не будет комом, и это повествование будет хоть на что-то похоже. За послевоенное время были написаны и изданы тысячи мемуаров, романов, отснято огромное количество художественных и документальных фильмов, сделано множество театральных постановок, и вот ещё одна капля информации в море воспоминаний на военную тему. Можно сказать проба пера, поэтому, за язык изложения я заранее прошу прощения. Главное – это сама идея. Небольшой отрезок жизни, пройденный и пережитый моим отцом во время войны. А, читатель я думаю, меня поймёт.
Моё мнение: из всего этого получился бы интересный и поучительный фильм для молодого поколения. Сейчас молодёжь больше предпочитает смотреть, чем читать. Ветеранов войны остаётся всё меньше, а мы всё дальше отдаляемся от войны. Ведь никто не станет спорить, что прошлое нужно знать и помнить. Я постараюсь, как можно правдивей, воскресить те образы и события тех лет, о которых рассказывал мой отец. Пусть это маленький эпизод военного времени, но он тоже – наша история, и заслуживает чести находиться в ряду великого подвига Советского народа.
Я много раз слышал эту историю, и каждый раз слушал её с раскрытым ртом, и непроизвольно запоминал самые яркие эпизоды и ситуации. Позже, повзрослев, при встречах с отцом всегда говорил:
- Эту твою героическую, музыкально - боевую эпопею нужно бы записать на бумаге. Как говорится, оставить память для потомков. У тебя же есть твои коллеги, друзья – писатели и поэты. Пусть кто-нибудь из них и потрудится, постарается. Надо написать книгу или снять фильм о музыканте на войне. Как фильм Л.Быкова «В бой идут одни старики». Согласись, всё же не привычная тема. На что отец отвечал:
- Ничего героического я не совершал, воевал как все, разве что в плену побывал да без ранений прошёл всю войну, одна только контузия и была.
- А, правда, что перед атакой Советские офицеры напутствовали солдат словами Иосифа Сталина:
- Ни шагу назад! Враг будет разбит! Победа будет за нами!
А солдаты кричали:
- За Родину! За Сталина! Ура-а-а!
И шли в атаку.
- Правда! Так и кричали, и умирали с этими словами. Потому что верили. Искренне верили в победившую Социалистическую революцию, в коммунистические идеалы партии и правительства, братство и счастье всех народов. Потому что партия была одна, могучая, крепкая как кремень. Коммунистическая – народная, и ни кто не сомневался в правильности её планов и решений. Партия рабочих и крестьян! Не было неразберихи с выборами в народные депутаты. Всё было чётко и ясно, коммунист значит свой, значит, будет бороться за интересы и чаяния народа, если надо, то и жизнь свою отдаст за светлое будущее. Как Урбанский в фильме «Коммунист». И боролся, и умирал, становясь настоящим героем, истинно народным. И не только коммунисты, но и комсомольцы и пионеры. Навечно оставаясь в памяти народа. Все были равны. Не было бедных и богатых. Одним словом: - от каждого по способностям, каждому по потребностям! Конечно, и в то время были перегибы, перестраховки, бюрократы. Что греха таить и взяточничество, и коррупция. Но наша партия была первой в мире. И как первопроходец не была застрахована от ошибок. Не имела ещё опыта, не знала как правильно, а как не следует поступать. Можно сказать, находилась в состоянии постоянного поиска, сомнений и исправлений.
Да, немало солдат погибло в Великую Отечественную войну.
А сколько дошагало до её конца, до светлого и радостного Дня Победы? И вспоминают то время со слезами горести и печали по погибшим боевым товарищам. Радуясь, что, наконец - то закончилась эта трижды проклятая война. А сколько вернулось поседевших, совсем ещё молодых ребят, но не по годам повзрослевших, постаревших сердцем, понюхавших пороху и повидавших смерть, инвалидами без ног, без рук и вообще недвижимых? Как им приходится жить и видеть когда кругом растут дети, всё движется, развивается, бурлит, и всё вокруг наполнено счастьем. А к ним испытывают только жалость и сочувствие, и готовность заниматься благотворительностью по отношению к ним. Даже из тех, кто остался живым и невредимым, война сделала психическими инвалидами, навсегда изменив характер, травмировав душу. Оставив в подсознании такие качества как безжалостность, жестокость, почти полное отсутствие сочувствия к чужой, да и своей боли. Научила безразлично взирать на страдания других. Не адекватное восприятие мирного времени, подозрительность и подвох во всём. В окружающих видеть врагов, и спустя многие послевоенные годы, во сне ходить в атаку. Не желание мириться и соглашаться с окружающей обстановкой. Такая себе, бескомпромиссная, тупая гордость и самоуверенность.
Но, тем не менее, не всё так мрачно было в послевоенное время. Многие находили в себе силы для учёбы, работы, любви, создания семьи, отбросив в сторону обиды на всё и на всех. Не винить кого – то в своих бедах и неудачах.
Это своего рода тоже – героизм, что бы, не сойти с ума, не наложить на себя руки, не спиться, а продолжать жить наперекор судьбе и сложившимся обстоятельствам. Найти себя в таком ограниченном пространстве. Нет, я не воевал, но я настолько четко и ясно запоминал рассказы отца о пережитом и пройденном, что порой мне казалось, будто я сам являлся непосредственным участником тех событий. Когда у нас дома собирались боевые друзья – однополчане моего отца, или просто воевавшие музыканты, после проведенного праздничного концерта, вечера танцев, естественно, выпивали и вспоминали минувшие годы. Собирались на все праздники дружно и весело, радовались, что вернулись с войны живыми. Вояки приходили с женами, с невестами и наперебой рассказывали о своих боевых наградах и кто, за какие действия их получил. О военных, боевых, невероятных приключениях, курьёзах, порой смешных и забавных, а так же трагических случаях. Это был настоящий праздник воспоминаний, без громких слов, без фальшивых душевных высказываний. Мобильных телефонов, компьютеров, скайпов, даже телевизоров тогда ещё не было, поэтому общались непосредственно при встречах, лично, или по почте, письмами.
Как-то летом, в середине пятидесятых, стояли музыканты клубного джазового оркестра в тени деревьев. В парке шахты имени Серго Орджоникидзе, что в городе Макеевка, беседовали между собой и пили пиво возле пивной. Подходит к ним один старичок, и просит угостить его пивком, мол, я ведь тоже воевал, сынки, не откажите, и хвастается боевыми наградами, висящими на офицерском, изрядно поношенном кителе без погон, видать с чужого плеча. Один из музыкантов говорит:
- А ну постой, товарищ, дорогой! Что это у тебя за награда такая?
И приблизив медаль к глазам, громко вслух прочитал: – «За взятие Киева».
– Ну, ты даёшь, у меня такая же, но только – «За освобождение Киева». Так ты его не освобождал, а брал? У кого брал, у нас? У Советского Союза? Я не понял, за кого ты воевал? На чьей стороне? И воевал ли вообще? Такими медалями фашисты награждали бандеровцев и власовцев! Ты на каком базаре её купил? А ну, иди ка ты отсюда, по добру, по здорову! Не доводи до греха!
И музыканты добродушно, со смехом прогнали незадачливого вояку.
Когда собирались соратники отца вместе, у нас дома, я, будучи совсем ещё ребенком [1949 года рождения] сидел на маленьком стульчике в этой же комнате, или под столом, (такая себе - детская игра), и слушал с каким-то всепоглощающим вниманием. У нас был большой прямоугольный стол, за которым могли свободно разместиться восемь человек, а если места не хватало, то приставляли небольшой дополнительный, кухонный, тогда помещалось человек двенадцать, шестнадцать. Да, в послевоенные пятидесятые, праздники проходили с задором. Кампании были многочисленными, шумными. Народ искренне был счастлив и от всего сердца уважал солдат – победителей. Все устали от немецкой оккупации, от унижений, от голода, и жаждали мирной жизни. И ударно с вдохновением трудились на благо своей семьи, своей Родины. В послевоенные годы Советская власть во главе с генералиссимусом Иосифом Виссарионовичем Сталиным (Джугашвили), всегда к празднику восьмого марта, радовали женщин понижением цен на продукты питания, обувь, одежду, и прочие товары народного потребления. Настроение у женщин поднималось вдвойне, первая причина - весна, а вторая - цены. Люди строили дома, получали квартиры, обзаводились хозяйством, покупали скотину, приобретали мебель. В общем обустраивались. А для меня, с моей детской наивностью, все воевавшие и просто военные казались героями. На праздники все или почти все солдаты запаса воевавшие «старички», надевали боевые награды, ордена и медали, и они весело звенели, ударяясь друг о друга. И все вояки казались, такими залихватскими удальцами, бравыми молодцами. А мы, со старшим братом Вадимом [1941 года рождения], с интересом рассматривали их и искренне гордились наградами отца, хотя их было не так уж много, но это, же награды НАШЕГО отца. Мы с душевным трепетом трогали медали своими детскими ладошками, ощущая холодок металла, и при этом нам становилось жарко от волнения.
Вспоминаю однополчан моего отца, которые приезжали к нам в гости в основном на День Победы. Напорский Михаил – кларнетист из Ростова- на- Дону, брат которого сгорел в танке. У него не раз в послевоенные годы мы тоже гостили всей семьёй. Павлюков Александр – оперный певец из театра оперы и балета города Ворошиловграда[1] был другом и частым гостем нашей семьи, и исполнял новые песни, написанные отцом. У Александра был приятный, на редкость сочный бас, и под аккомпанемент отца, на пианино, они устраивали домашние концерты. Козлов Валентин – аккордеонист из Макеевки. Он, правда, был моряком, но играли они в одном оркестре, уже после войны, и виделись с ним почти каждый день, так как проживали в одном посёлке. Проскуряков Пётр – баянист из России. И ещё многие, я уже не помню всех имен, и фамилий.
Война.
Мой дедушка - Алексей Григорьевич и бабушка Анастасия Елисеевна Бирюшовы - греки из села Керменчик Сталинской области (ныне Старомлиновка Донецкой области). Оба с 1890 года рождения. Произвели на свет божий в 1919 году сына Фёдора, в 1921 году сына Григория (моего отца), в 1923 году сына Ивана, и в 1926 году дочь Розу. И всем своим детям дед Алёша прививал любовь к труду, искусству, к музыке. И, что характерно, все овладели музыкальной грамотой и игрой на баяне. Так что семейный ансамбль состоял из четырех баянистов и Розы, которая в основном пела и плясала, так как была ещё совсем ребёнком. (Позже и она освоила баян и работала учителем музыки в школе). Репертуар был самый разнообразный: греческие, украинские и русские народные песни, а так же песни популярных артистов, Шульженко, Утёсова, Руслановой. Ездили по сёлам и колхозам с концертами. На свадьбах звучали греческие песни и танцы, сиртаки, хайтарма, бузуки. А ещё, братья Бирюшовы, поймали раненого лисёнка, вылечили, выходили его и возили с собой, показывая зрителям, как самый необычный номер программы. Особенно радовалась живому лисёнку детвора. На концерт она валила гурьбой. Тем жили и зарабатывали на хлеб. Греческое село Керменчик находится на берегу речки Мокрые Ялы, где прошло детство Григория, его братьев и сестры, и его будущей жены (моей матери - Сарбаш Марии Николаевны с 1926 года рождения). Сарбаш в переводе на русский язык звучит так, Сары – жёлтый, баш - голова. Жёлтая голова.
Они ходили на речку ловить рыбу, раков и просто отдыхать, купаться. У них было много братьев и сестёр, двоюродных, троюродных, конечно, и много родственников. Раньше - то семьи были многочисленные, поэтому весь род, в основном и селился в одном месте. Керменчик до войны был – районным центром. Есть возле села ещё и речка Пердя, которая впадала в Мокрые Ялы и была мельче и теплее. Поэтому нравилась детворе. А происхождение этого названия такое. Как-то пришли на речку купаться с сельской детворой братья Бирюшовы, а Федя, раздевшись, стоит на берегу у самого краешка воды, и, погрузив ноги в жидкую грязь, стопами делает движения, от которого происходят характерные звуки – Пр - р, пр - р! А детвора смеётся, думает, что Федька объелся гороха и пукает. И стали его дразнить «Пердя». Таким образом, в честь Фёдора название речки и укоренилось. Сколько поколений сменилось, а до сих пор все знают, где речка Пердя, но не все помнят происхождение этого названия.
В селе было три школы: русская, украинская и греческая. Дети Бирюшовы учились в греческой школе, поэтому знали три языка плюс четвёртый, иностранный – немецкий. Дома и в школе общались на греческом и русском языках. В селе с русскими друзьями – на русском, с украинцами - на украинском языке. Короче, настоящий социализм, коммуна. Все народы – братья! И никто не чувствовал себя обиженным или в чём – то ущемлённым, притеснённым. Не в национальных вопросах не в языках. Украинцы и русские тоже понимали и частично объяснялись на греческом языке. Как говорится, с кем поведёшься – того и наберёшься! Так воспитывали детей с раннего возраста. Если не любить, то, хотя бы уважать другие народы, а так же больных и стариков.
В 1939 году Григория приняли на работу в Шахтёрский ансамбль песни и пляски. В то время семья уже жила в Макеевке. Под руководством Советского композитора Зиновия Дунаевского – родного брата Исаака Дунаевского (написавшего много симфонической, фортепианной музыки, а так же музыку к известным художественным фильмам таким как «Дети капитана Гранта», «Волга – Волга», и многим другим). В те годы Дунаевский являлся самым популярным и продуктивным композитором.
База ансамбля находилась в помещении ДК имени Ивана Франко, в районе шахтёрского посёлка железнодорожной станции «Рутченково» города Сталино, где и проходили репетиции оркестра. Когда отец сообщил деду Алёше о том, что его приняли на работу к самому Дунаевскому играть партию четвертого баяна с окладом четыреста рублей, (на то время это были неплохие деньги), то Дед конечно не поверил. Пока через месяц Гришка не принес зарплату. На следующий месяц его перевели на партию третьего баяна с оплатой шестьсот рублей. А ещё через месяц Григорий играл уже партию второго баяна с окладом восемьсот рублей. Похвалам деда Алеши не было предела, он Гришку ставил в пример Федьке и Ваньке, а на Розку только кряхтел, недовольно глядя через очки, что, мол, доля женская известная – выйти замуж и все дела, от неё в семью ни копеечки не попадет.
Как отец добирался на репетиции ансамбля из Красногвардейского района города Макеевки до Рутченковского, города Сталино? Надо отметить особо. Он шёл сначала пешком, напрямик. Через шахтёрские поселки, сёла, через старое русло реки Кальмиус, километров пятнадцать. До первой марки городского трамвая, и ехал на нём до Пожарной площади. И пока шёл, завтракал двумя – тремя початками вареной кукурузы, или бутербродом (хлеб с салом или сливочным маслом). Затем делал пересадку на другой трамвай, до Рутченково, а дальше пешком до Д.К. им. Франко. Так он путешествовал только первое время, потом снимал квартиру. В 1940 году отец поступил в Ростовское музыкальное училище, народное отделение по классу баяна (заочно). Но проучиться успел всего только год. Потому что 22 июня 1941 года началась ВОЙНА. Трудно подыскать слова, что бы описать народное горе. Какой тяжкий груз свалился на плечи каждого. Это страшное слово ВОЙНА, это «коричневая чума» со свастикой на рукаве и петлёй в руке. Это время всеобщей растерянности, конец всем планам, надеждам, мечтам и мирной жизни. Время, когда смерть ходит рядом и в любую секунду может оборвать твою жизнь. До конца ещё не успели прочувствовать эту горькую реальность, переварить в мозгах эту мировую трагедию, эту душевную пустоту, и тревогу за дальнейшую свою судьбу, судьбу нашей Родины и всех стран планеты Земля. Вся страна была в шоке, и всего за один только день всё перевернулось с ног на голову и стало делиться на «ДО» и «ПОСЛЕ». До войны, в 20 е. - 30 е. годы, в селе Керменчик, ещё со времен НЭПа, у деда была маленькая артель, на которой он изготавливал кустарным способом кирпич, черепицу и молотильные катки из бетона. Эти катки прицеплялись при помощи оглоблей к лошади, затем зрелый урожай в развязанных снопах укладывался на землю, и человек управляющий лошадью, водил её по кругу, а каток выбивал из колосков зерно. Затем его ссыпали на кучи для просушки, и колхозники ходили вокруг, и периодически перемешивали деревянными лопатами зерно. Вообще мой дед был - мастер на все руки, клал и обкладывал дома, ставил печи, плотничал, столярничал, слесарничал, играл на баяне. И всему этому он обучал своих детей. И дети ему в этом производстве помогали и старались освоить баян. В хозяйстве у деда была лошадь, бричка, корова, телёнок, свиньи, козы и всякая птица. Короче, был зажиточным крестьянином, не ходил с протянутой рукой, а наоборот, даже односельчанам помогал. Всего добился собственным трудом. Моего деда знало всё село и пользовалось его изделиями, мастерством и талантом. Да что там село, весь район знал мастерового грека. За что власти посчитали его кулаком и раскулачили? Недолго погоревав, и восприняв это как очередной удар судьбы, как веяние новой эпохи, новой власти, был вынужден уехать из насиженного, обжитого места на шахту. Что бы как-то выжить и прокормить семью, дед Алёша пошёл рубить уголь. Так в тридцатых годах, во время коллективизации дед попал в Макеевку на шахту «Старочайкино», и стал шахтёром.
Где-то в этот период, тяжело заболел Фёдор. Диагноз – тиф. Кожа имела вид сплошной водянки. У него из тела уже сочилась лимфа, организм заживо разлагался. И от случайных царапин, из кожи, появлялись тифозные вши. В один из вечеров его сердце остановилось, в итоге врачи констатировали смерть, и Федю положили в морг. Пролежав там ночь, он очнулся и попросил у врача, который уже собирался его вскрывать, воды. После чего его перевезли в реанимационную палату и начали выхаживать. Врачи сказали, что у него оказалось на редкость крепкое сердце, и поэтому он выжил. Так Фёдя, благодаря своему невероятно крепкому, лошадиному здоровью, победил страшную болезнь можно сказать без лекарств.
Дед ещё в первую мировую служил и воевал за царя и отечество. Но когда в 1941 году началась мобилизация, его на фронт не взяли, возраст оказался не призывной. И пришлось ему по приказу правительства взрывать ставшую уже родной шахту.
Приказ Верховного главного командующего гласил:
- Не оставлять врагу ничего! Что не могли вывезти на восток – подлежало уничтожению! Заводы, фабрики которые не успели эвакуировать – взрывали. Пшеничные, ржаные, кукурузные поля сжигали.
После затопления шахты дед Алёша с бабой Настей, Ваней и Розой собрались возвращаться в родное село. Как там их примут односельчане, родственники? Всё – таки незаслуженное клеймо «кулак» не давало деду покоя. Тем не менее, в деревне легче прокормиться, там хоть что-то можно вырастить на земле, и опять, артель или мастерскую открыть. Война – войной, а жить то как-то надо. Федя и Гриша добровольцами ушли в народное ополчение. Организовывались так называемые «Рабочие отряды», и мой отец с братом пошли в один из таких отрядов. Публика там подобралась разношёрстная,
как по возрасту, так и по одежде. От взрослых, седых мужчин до безусых юнцов. Одеты все были в гражданскую одежду - костюмы, плащи, туфли, сапоги, в общем, у кого что было. Нет, конечно, выдавали и гимнастерки с галифе, и пилотки, и ботинки с обмотками, но на всех не хватало. Отец с братом были одеты по гражданке, в пиджаки с брюками, кепки и модельные туфли. Некоторые пришли даже со своими охотничьими ружьями, с патронами заряженными картечью - на крупного зверя видать готовились. В отряде на скорую руку объяснили, как стрелять из винтовки, разбирать, смазывать и собирать её. Затем построили эту толпу, как попало (не по ранжиру), и повели на железнодорожный вокзал города Сталино. Выдали сухой паёк на три дня,
разместили в вагонах - теплушках и эшелон отправился на запад, на фронт. В теплушке тесно и душно, поэтому ехали с открытыми дверьми, закрывали только на ночь, и то оставляли щелочку, покурить. Братья всё время держались вместе, спали, ели, курили. И вот, в который раз скрутив из махорки самокрутки, закурили возле двери и подключились к всеобщему обсуждению текущих событий. Всех интересовала дальнейшая судьба, не только своя, но и всей страны. Говорили, что, мол, война не будет долгой. Повоюем месяца два - три, ну максимум полгода, прогоним «фрицев», и домой в медалях и орденах, к любимым жёнам и невестам. Гриша, к этому времени, уже был женат на учительнице Зинаиде Костромитиной, и она ждала первенца. Всех волновала неизвестность. До конца не осознавая всего трагизма ситуации, некоторые товарищи гоношились, хвастались, показывая свою молодецкую удаль. Вели себя несерьёзно. Через двое суток, эшелон с «Рабочими отрядами» остановился на каком-то участке пути, выгрузился и отправился обратно на восток. Лица у всех небритые, костюмы мятые, с горем пополам построились, огляделись, кругом какие-то посадки да поля и никаких строений. Прозвучала команда:
- Шагом марш!
И все зашагали по пыльной грунтовке. Пока шли, узнали от командиров, что прибыли в Полтавскую область и что здесь они будут воевать, бить проклятых оккупантов. Когда пришли в назначенное место дислокации, командир отряда – старший офицер приказал нарубить в посадке веток, метра по полтора, и очистить их от листвы. Объяснил, что поскольку винтовок на всех не хватает, пусть враги думают, что у нас оружия вдоволь. И что на расстоянии, когда пойдём в атаку, немцы всё равно не разглядят, что у нас в руках вместо оружия обыкновенные палки, и, приблизившись к врагу бить его направо и налево этим «оружием». А когда товарища убьют или ранят, взять его винтовку и продолжать атаковать врага. И это с пятью - то патронами на каждую винтовку. Неизвестно, кому в голову пришла гениальная идея, таким образом обмануть врага?
- Да, с таким арсеналом, мы навоюем, Гитлер умрёт со смеху!
С досадой говорили ополченцы. Но делать нечего, приказы, как известно, не обсуждаются, а исполняются быстро и в срок. И всем стало ясно, что эти, наши «Рабочие отряды» посылают на верную гибель, что бы ещё хоть чуть-чуть задержать врага, хотя бы на день, хотя бы на час. Даже жертвуя жизнями многих тысяч практически ещё не обстрелянных ребят, не нюхавших пороху, не видевших смерть и не понимающих, как это умереть самому?
Плен.
Приказано – окопаться. Слава Богу, хоть лопаты нашлись, правда, не для каждого, но всё же. Был конец сентября, и было ещё довольно тепло, но ночи уже были прохладными. Окоп рылся в человеческий рост для удобства вести из него огонь, и в длину около двух метров, что бы можно было лежать на дне, при артобстреле. Даже если танк накроет окоп, то у бойца есть шанс уцелеть на дне. Поэтому, когда окопы были вырыты, в них было тепло и уютно ночами, и братья собирались в одном из окопов поговорить, пообедать сухим пайком и покурить. Кипяток готовили в котелке на костре, там же разогревали тушёнку, о полевой кухне ополченцы только слышали. Отделение, в котором находились Федя и Гриша, состояло из восьми человек и командира в том числе. Все были одеты в гражданскую одежду, так совпало. Командиром отделения был назначен самый старший по возрасту и грамотный товарищ - преподаватель немецкого языка, у него всё же институт за плечами. Он был вооружён наганом. Братья – музыканты и ещё один боец вооружены палками. Затем был ещё пулемёт «Максим» с одной пулемётной лентой и три винтовки с пятью патронами для каждой. Этого вооружения хватило бы на две, три, максимум пять минут боя.
Утро встречало бойцов солнечной и тёплой погодой. Позавтракав и справив естественные надобности, солдаты занимались своими делами: кто брился, кто покуривал махорку, кто благоустраивал свой окоп, маскировал его ветками и травой, наводил бруствера и укреплял их булыжниками, найденными в поле, а кто был занят игрой в карты. Братья – греки были как всегда вместе. Гриша говорит брату:
- Федь, ты видел пулемёт «Максим», который дали нашему отделению?
- Ну, видел.
- А ремень кожаный, за который его таскают?
- Ну, видел.
- Ты помнишь, как на свадьбах и концертах мы натирали на плечах водянки от баянных ремней, случалось, что до крови? Ремни то на баяне – узкие, а на «Максиме» - широкие. Вот бы мне такие ремни, я был бы самым счастливым баянистом на свете.
- Нашёл о чём мечтать, ты лучше вспомни, где мы находимся и для чего.
Разговор братьев прервал старший офицер - командир отряда, он как раз обходил позиции окопавшихся ополченцев.
- Хлопцы, будьте готовы, наверно, сегодня «фриц» попрёт. Так что смотрите в оба, о малейшем движении на линии горизонта или в районе лесополосы немедленно докладывать командиру отделения.
- А что хлопцы? Мы всегда готовы, пусть только сунутся, мы им покажем, где раки зимуют и быстро отобьём охоту до чужой земли! Да мы их шапками забросаем, зубами порвём, голыми руками давить будем! - с нескрываемой, излишней бравадой на полном серьёзе ответили ребята.
И только командир ушёл с позиции, этак, минут через десять – пятнадцать, только ребята успели выкурить ещё по одной самокрутке, все услышали гул, и в небе показался неприятельский самолёт. Какой - то необычной конструкции. Это был «Фокке-Вульф - 189», который все называли «Рамой» за его двойной фюзеляж. Все знали, что его функция – разведка, после которой следует атака. Но о названии этого аэроплана узнали гораздо позже, а пока все с любопытством его рассматривали. Самолёт пролетел над позициями наших отрядов на высоте километра, может чуть выше, и скрылся за горизонтом. Ещё минут через десять – пятнадцать в воздухе раздался оглушительный свист и взрыв. И всё вокруг начало свистеть и взрываться, сливаясь в оглушительный гул называемый канонадой. Бойцы попрятались в своих окопах и головы не могли поднять, чтобы посмотреть, что происходит, и далеко ли от окопов рвутся снаряды. Вокруг свистели осколки, падали на голову и плечи комья земли. Земля дрожала и гудела, особенно это ощущалось на дне окопа, где лежали, свернувшись калачиком бойцы, прикрыв руками голову. Они, не могли знать, а тем более видеть, что происходит вокруг и для скольких солдат, окоп, вырытый своими руками, стал - могилой. Оправившись от потрясений, через две – три минуты после артподготовки, ребята уже выглядывали из своих укрытий и оценивали ситуацию. Ещё через две – три минуты всем стало ясно, что скоро начнётся настоящий бой. Стояла такая тишина, что было слышно, как бьётся сердце, как гудят провода на телеграфных столбах. Были слышны стрекот кузнечиков и песни жаворонков в раскалённой дневным солнцем украинской степи. Как только гарь и пыль от разрывов улеглась, солдаты начали осмотр своих и соседних укрытий. Одни были засыпаны полностью, другие наполовину. Третьи вообще целёхонькие, даже не тронутые взрывами.
Григорий выбрался из своего окопа, отряхнулся от земляной пыли и увидел, метрах в десяти от себя, полуразрушенный окоп, а рядом разбитый взрывом пулемёт «Максим» лежащий на боку.
- Не пропадать же добру! - Подумал Григорий. – После войны пригодится! Он подошёл и принялся отцеплять пресловутый кожаный ремень от пулемёта.
Поделиться книгой: