Голль. У истории, Павел Степанович, бывали и темные страницы. Закон есть закон... Не ответ.
Ковалев. А вы бы хотели, чтобы колесо остановилось?
Голль. Такой гигантской задачи перед собой я не ставлю. Не по силам. Но хочу, чтобы вышеназванное колесо не давило людей.
Ковалев. Кто же будет с этим спорить?
Голль. А вы, генерал?
Тепляшин. Вернемся к исходному рубежу. Генералы тоже воюют за убеждения. Воюют с теми, кто хочет это колесо пустить в сторону.
Голль. Успокойтесь. Я не собираюсь пускать его в сторону. Пусть катится. Но люди хотят жить!
Ковалева
Ковалев
Барбарисов. Нет свидетелей.
Ковалева
Ковалев. Я не затягиваюсь.
Барбарисов. В принципе мужчина должен дымить.
Ковалева
Барбарисов. Лишний гривенник.
Ковалева
Барбарисов. Пациенты делятся на две категории: одни в основном здоровы, но любят лечиться, другие больны, но не любят лечиться.
Ковалева. Гадай, когда они появятся. Ирина не звонила?
Ковалев. Нет.
Голль. Она вместе с Кириллом и Максимом.
Ковалева
Ковалев
Барбарисов. Я могу обманывать всех, кроме Даши.
Ковалев
Голль. Потеряли, но не навсегда.
Ковалев. Нашли... После войны. Американцы освободили Бориса, отправили в Швецию, в свой лагерь.
Голль. А сейчас?
Ковалев. В Харькове, начальник участка на машиностроительном заводе.
Голль
Ковалев
Голль. Не принимали?
Ковалев. Заочный техникум закончил.
Голль. Попал под колесико.
Корниенко
Барбарисов
Корниенко. Ах, Михал Михалыч, вы все еще в строю?
Барбарисов. Старая гвардия не сдается.
Корниенко. Сдается, сдается.
Барбарисов. Если и сдается, то только перед вами.
Корниенко. Могу еще поверить генералу, но не врачу.
Барбарисов. Генералитет хранит гордое молчание.
Тепляшин. Генералитет еще не старая гвардия.
Барбарисов. Вы сегодня удивительно красивая...
Корниенко. А цветы?
Барбарисов. Тюльпаны, Валечка.
Ковалев. Сережа, медицина действует более решительно.
Корниенко
Ковалев. С Наталкой... Сегодня...
Барбарисов
Ковалев. Знает, что тюльпаны любишь.
Барбарисов. Угадывать желания красивых женщин — мое призвание.
Корниенко. Сергей Васильевич, что же вы разрешаете себя обгонять?
Тепляшин. Не верьте терапевтам, — бывает, они подносят пилюли.
Корниенко. Пилюли подносят и терапевтам, но тюльпаны я все же люблю...
Барбарисов
Ковалев. Самое обидное для доктора — все усилия напрасны.
Голль. Удивительно хороша.
Ковалев. Это, кажется, видят все, кроме Сергея.
Тепляшин. Я тоже не лишен зрения.
Ковалев
Голль
Тепляшин. А что же вам мешает? Женитесь.
Голль. Годы, дорогой генерал. Прожитые годы и несчастья.
Ковалев
Голль. Вы считаете, что я скриплю?
Ковалев. Именно.
Голль. Тот, что занял ваше место?
Ковалев
Голль. И у вас нет на него никакой личной обиды?
Ковалев
Голль. К сожалению, не первая скрипка.
Тепляшин. Для вашей скрипки, пожалуй, ансамбля не соберешь.
Голль. Почему же? Если проявить некоторые усилия...
Ковалев. Нет. Мне не безразлично.
Голль. Человеческий разговор.
Тепляшин. Не поддавайся, Паша.
Ковалев
Тепляшин. Это все, что Родичев пишет?
Ковалев. Есть еще.
Голль. У вас были свои виноградники?
Ковалев
Голль. Опять ломали?
Тепляшин. Приходится и ломать.
Голль
Тепляшин. Как могут относиться военные? Весьма положительно.
Ковалева
Ковалева. Полюбуйтесь на них! Прибыли!
Шабанов. Зачем же тревожить ваше безлошадное хозяйство?
Наталка
Шабанов. Цыц, баба! Дай лучше поручкаться с начальством.
Барбарисов. У тебя со зрением слабовато, предметы расплываются.
Шабанов. Именно, предметы расплываются.
Тепляшин. Тепляшин.
Шабанов. Наталка, учти, — генерал. В академии преподает. Мы туда Николку определим.