Помоги проекту - поделись книгой:
Мы пили еще… Потом Володя сказал, что все это – дерьмо… Никто не спорил. Все устали, но спать не хотелось. Я сказал, что лучше бы никогда не было старого Нового года…
А Володя вещал:
– Люська, ты – дура. Потому что хорошая, а баба должна быть плохой. Злой. Хотя злость у тебя есть, но у тебя она нужная, по делу. А тебе надо быть злой не по делу. Вот никто не знает, а я – злой. Впрочем, Сева и Паша знают… Сева лучше знает, а он старше, – показал на меня и скривил лицо, – потому и позволяет себе роскошь не вглядываться в меня. Десять лет разницы делают его ужасно умным и опытным. А если бы было двадцать? Разницы! У Брежнева со мной сколько разницы? Так он меня или кого-нибудь из нашего поколения понять может? Нет! Он свою Гальку понимает, только когда у нее очередной роман. Ой-ой-ой! Не понимает нас Политбюро. И не надо. Надо, чтобы мы их поняли. Хоть когда-нибудь…»
Интересно, что если Гурченко вспоминала о трех годах совместной жизни с Кобзоном с плохо скрываемым раздражением, то певец, наоборот, с удовольствием. По его словам:
«Мне нравилось, что я обладал такой красивой, известной актрисой, как Гурченко. Я получал удовлетворение от того, что, вернувшись с гастролей и заработав там денег, мы ходили по ресторанам, праздно вели себя… Я привозил ей подарки, цветы. Все это выглядело так красиво… Мы ведь были, особенно в первое время, потрясающими любовниками! И секс у нас начинался везде, где мы только находили друг друга: в поле, в степи, коридоре, где угодно. Мы были очень увлечены друг другом…
Людмила Марковна – замечательная хозяйка и очень чистоплотная женщина. По дому умеет делать абсолютно все. По крайней мере, случая, чтобы на кухне стояла грязная посуда или в спальне была не прибрана постель, я не припомню… И все же наш брак был для меня не тылом, а скорее фронтом. Мы сами обостряли наши отношения. Ее увлечения, на которые я не мог не реагировать, мои увлечения… Этот взаимный накал страстей неизбежно должен был привести к разрыву. Не менее бурному, чем вся наша совместная жизнь.
Как только мы развелись, Людмила сказала: «Я дождусь момента, когда ты нагуляешься, будешь никому не нужным, больным и старым. Тогда и станешь моим». А я ответил, что она этого не дождется – такие, как я, не доживают до глубокой старости…»
В первой половине 70-х Гурченко продолжала сниматься в кино, причем в ролях совершенно разных: как серьезных, так и легких, из разряда комедийных. Назову полный список этих фильмов: «Белый взрыв» (главная роль – Вера Арсенова), т/ф «Мой добрый папа» (главная роль – Валентина Николаевна Иванова), т/ф «Эксперимент» (майор милиции) (все – 1970), «Один из нас» (Клава Овчарова), «Корона Российской империи, или Снова неуловимые» (певичка в ресторане Аграфена Заволжская), «Дорога на Рюбецаль» (Шура Соловьева) (все – 1971), «Тень» (Юлия Джули), т/ф «Табачный капитан» (мадам Ниниш) (оба – 1972), «Карпухин» (Овсянникова), «Летние сны» (главная роль – Галина Назаровна Сахно), «т/ф «Цирк зажигает огни» (Лолита), «Дача» (Лера), «Дверь без замка» (Антонина Ивановна) (все – 1973).
Как видим, ролей было много и, как говорится, на любой вкус. Поэтому говорить о том, что Гурченко тогда пребывала в безвестности, было бы неверно. Другое дело, что, несмотря на эту востребованность, центральная пресса почти ничего не писала об актрисе Людмиле Гурченко, как будто таковой вовсе не было в природе. Поэтому, когда однажды такая статья все-таки вышла (в журнале «Советский экран»), для актрисы это событие было из разряда эпохальных. По ее собственным словам:
«Фильм «Дорога на Рюбецаль» вышел на экраны, и вот на него в журнале (№ 17, 1971) рецензия. Рецензий впереди будет много, но эту… «я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза…». Она – первая за долгие годы девальвации и забвения. Ведь именно те слова, которые мне были так нужны для того, чтобы убедиться, что избрала верный путь…
На столе стояла бутылка шампанского и фруктовая вода для папы с Машенькой (дочь Гурченко от первого брака. –
– Так, слушайте, уся моя семья, про дочурку з усем сердцем. «Только эпизод». – Ето название. – «Что запоминается в этом фильме? По-моему, несколько эпизодов. И прежде всего отличная эпизодическая роль Людмилы Гурченко». – Ето, дочурка, означаить, што золото и в… блистить. Тут я з им целиком согласный, а куда против правды денисся? Читаю дальший: – «Велика ли роль, если отпущено актрисе всего два эпизода? Актриса сумела много рассказать о «такой войне» за эти несколько минут на экране. В двух сценах она сумела развернуть целый характер – от низшей границы отчаяния до взлета благородства и решимости. Такая актерская щедрость и убедительность о многом говорят. Во всяком случае, с обидной повторяемостью «голубой певицы» для Людмилы Гурченко, я уверен, покончено». – Хочу от чистага сердца выпить за писателя, товарища Вадима Соколова, якой про мою дочурку написал правду и у самое яблочко. Спасибо тебе, дорогой товарищ, жизнь тебя за ето отблагодарить, ето як закон. Ну, за честь, за дружбу!..»
Не стояла на месте и личная жизнь героини нашего рассказа. В 1972 году, во время работы над фильмом «Летние сны», у нее случился роман с партнером по съемкам, игравшим роль ее киношного мужа – Анатолием Веденкиным. Но их отношения завершились, едва начавшись. И вот уже в 1973 году возле Гурченко появился еще один мужчина, причем еще моложе, чем Веденкин. Речь идет о музыканте Константине Купервейсе, которому суждено будет стать четвертым официальным мужем Людмилы Гурченко. В жизни нашей героини это был противоречивый год. Именно тогда она снялась сразу в трех фильмах, причем две роли были главные (одна из них заставит заговорить о ней весь киношный мир), нашла себе очередного мужа, но потеряла другого любимого человека – своего отца.
Начнем с фильмов. Весной 1973 года Гурченко была утверждена в картины «Открытая книга» В. Фетина (роль Глафиры Сергеевны Рыбаковой) и «Старые стены» В. Трегубовича (роль директора ткацкой фабрики Анны Георгиевны Смирновой). Прогремит на всю страну последняя роль.
Съемки фильмов были в самом разгаре, когда из жизни ушел отец Гурченко Марк Гаврилович. Это случилось в воскресенье, 17 июня 1973 года. Причем ничто в тот день не предвещало трагедии. Накануне ночью актриса находилась в подмосковном Ногинске, где во Дворце культуры снимался один из эпизодов «Старых стен», причем весьма радостный – свадьба. Работу закончили в четыре утра, после чего Гурченко на машине поехала в Москву. Дома она соснула пару-тройку часов, а в девять утра за ней уже приехала другая машина – с «Мосфильма», на которой актриса отправилась на съемочную площадку фильма «Дети Ванюшина». В пять вечера на такси Гурченко вновь мчится в Ногинск, где снимается уже другой эпизод: в нем директор Анна Георгиевна Смирнова, которую она играет, приходит к работницам в старые казармы-общежитие. В нем снимались сами работницы фабрики и только две актрисы.
Съемка закончилась около семи. В начале девятого Гурченко приехала домой, но только прилегла, как зазвонил телефон. Звонил ее отец (они с матерью жили в небольшой московской комнате, которую недавно обменяли на харьковскую квартиру). Он сказал, что очень соскучился по ней (они не виделись пять дней), что сегодня утром у него здорово прихватило сердце и он даже подумал – конец. Но потом принял лекарство, боль отступила, и они с женой даже сходили на выборы (в тот день проходили выборы в местные Советы). Сказав это, отец внезапно стал просить дочь поговорить… с карликовым пинчером Эдиком. Была в их семье такая игра: слыша в трубке голос родного человека, пес отвечал песенными руладами, чем сильно потешал старика. Но на этот раз Гурченко было не до игр с собакой. Она так и сказала отцу:
– Папочка, милый, не могу. Я еле живая. Я же ночь работала, спала три часа, сейчас ничего не соображаю. За день сжевала три пирожка – поесть некогда, а ты со своим Эдиком. Ну нельзя же так, пап, зачем тебе людей собирать, скажут, что мы ненормальные какие-то…
Отец в ответ стал извиняться, видимо, поняв, что позвонил не вовремя. Это было в начале девятого, а в десять вечера Гурченко уже стояла в маленькой комнате родителей. Далее послушаем рассказ самой актрисы:
«На тахте лежал мой папа и чему-то счастливо улыбался. На груди у него стоял ощетинившийся, ощеренный Эдик и никого не подпускал к папе и близко. Так мы и стояли: мама, я и Эдик. А папа лежал и улыбался. Умер наш папа. А подойти к нему мы не можем. Эдик был такой воин, такой защитник, такой друг. В людях, которые не чтут собак, есть незнание ощущения, что тебя не предадут никогда. Эдик чувствовал, что случилось непоправимое. Когда же мама исхитрилась и кое-как ухватила его, Эдик вдруг на наших глазах обмяк, сник, стал тяжелым-тяжелым и покорно лег на свое место, глядя на нас пустыми, равнодушными глазами. Да и вообще, он больше никого не любил. Исполнял свои сторожевые обязанности исправно, иногда «говорил по телефону», но недолго и безо всякого удовольствия. Зарабатывал себе на жизнь, и все. А потом и он ушел вслед за своим любимым хозяином…»
А теперь самое время рассказать о новом избраннике Гурченко – музыканте Константине Купервейсе. Как пишет сама актриса: «Этот молодой человек – музыкант. Я его не замечала, хотя в концертах он играл в оркестре, на сцене, рядом со мной. Но тогда, в те дни, ничего не видела. Я неслась. У меня умер папа, кончилась прошлая жизнь. И уже не для кого было расшибаться в лепешку и лезть из кожи вон.
Для человека, а для женщины особенно, пусть она и актриса, безусловно, главное в жизни – найти свою половину. У одних эта половина появляется в юности, у других – в зрелости. Счастье? Да, если ты искренен, расслаблен, понимаешь, что «половина» примет тебя и поймет в любом «неконцертном» и непраздничном состоянии. С того времени, как не стало папы, потребность в такой понимающей и преданной «половине» возросла до невероятных размеров. И я абсолютно верю, что этого скромного и доброго человека – моего мужа – послал папа. Ведь папа знал, что для меня главное – верность. Случайно мы очутились за одним многолюдным столом, но ровно через «пять минут» я подумала: неужели – тот самый? Если он исчезнет из моей жизни… А это главное, чтобы человек постоянно был рядом…»
А теперь послушаем рассказ самого Константина Купервейса: «Однажды в нашей программе принимала участие Люся. Я дал ей послушать пленку с рок-оперой «Иисус Христос – суперзвезда». Она ее с удовольствием прослушала, а потом вдруг ни с того ни с сего спросила, что я делаю вечером. Пригласила в пресс-бар Московского кинофестиваля (он проходил в июле 73-го. –
Молодые поселились в квартире невесты, и Константин взвалил на свои плечи не только обязанности супруга: он стал аккомпаниатором, секретарем, финансовым директором, продюсером жены и еще черт знает кем. Коллеги отныне стали называть его не иначе как «мужем Гурченко», но он не обижался – знал, на ком женится и что за этим последует.
После успеха фильма «Старые стены» (а он стал настоящим открытием проката 1974 года, явившись тем редким фильмом на производственную тему, который сумел стать настоящим произведением искусства) о Людмиле Гурченко заговорили как о великолепной актрисе, которой подвластны любые роли: от комедийных до драматических. Статьи о ней в центральной и региональной прессе буквально заполонили страницы газет и журналов, после чего ее актерский статус взлетел на недосягаемую высоту. И начались годы нового, еще большего триумфа Людмилы Гурченко. Многие тогда отмечали, что в зрелые годы она стала даже более интересной, чем в молодые годы. Вроде того, что старое вино с годами становится только лучше. По словам самой актрисы:
«Царство небесное режиссеру Виктору Ивановичу Трегубовичу, он играл в лотерею: или Гурченко, известная по «Карнавальной ночи», проходит в серьезной «производственной» роли – вот такой анекдот, или мы оба горим, он как режиссер, я как актриса. Это был ход ва-банк. Картина полгода не выходила – нетипичный директор. Человечный. Это был революционный шаг на экране. Там у меня была фраза, единственная, которая не вошла в фильм: «Женщина-руководитель – это неверно. Женщины такие капризные, субъективные…» И вообще у женщины есть масса моментов чисто физиологических, которые от нее не зависят. Это очень интересная деталь, которую я взяла на вооружение для всей роли… Работая над этой ролью, я убирала многое женское. А вот по-личному у меня много общего с героиней. Я стеснительный человек, я трудно схожусь с людьми, я тяжело верю…»
В 1976 году фильм «Старые стены» был удостоен Государственной премии РСФСР. Но вернемся на некоторое время назад.
Помимо трех названных выше фильмов, в 1974 году Гурченко «засветилась» и в двух телевизионных «Бенефисах». Этот жанр открыл на ТВ режиссер Евгений Гинзбург, который снял два первых «Бенефиса», посвященных актерам Сергею Мартинсону и Савелию Крамарову. Гурченко снялась в обоих – исполнила по одной песне.
В 1975 году она добавила к своим киноролям еще две: одна была серьезная (Инна Сергеевна в картине «Дневник директора школы»), другая – комедийная (владелица шляпного салона Клара Бокардон в телемюзикле «Соломенная шляпка»). Громче прогремела первая роль, где Гурченко играла в дуэте с Андреем Мироновым.
Премьера «Соломенной шляпки» состоялась 4 января 1975 года по ЦТ. А за пару месяцев до этого Гурченко и Миронов вновь встретились на съемочной площадке: режиссер Эльдар Рязанов решил попробовать их на главные роли (Женя Лукашин и Надя Шевелева) в телевизионной мелодраме «Ирония судьбы, или С легким паром!». Однако эта проба оказалась неудачной и двух замечательных актеров на эти роли не утвердили. И слава богу, поскольку с ними эта «нетленка» выглядела бы совершенно иным фильмом. Впрочем, Миронов и Гурченко в «Иронию судьбы» все равно попали: в эпизоде, где Лукашин смотрит телевизор, демонстрируется сцена из «Соломенной шляпки», где герои Миронова и Гурченко лихо отплясывают канкан в шляпном салоне. Как говорится, пустячок, а приятно.
Потеряв в том году роль в комедии, Гурченко была утверждена на роль в военной драме. Речь идет о фильме Алексея Германа «Двадцать дней без войны». Это была экранизация повести Константина Симонова «Из записок Лопатина», где в центре сюжета были взаимоотношения фронтового журналиста Лопатина (прообраз самого Симонова) и женщины-актрисы по имени Нина Николаевна, с которой он познакомился, будучи в тылу.
На роль Лопатина Герман пригласил Юрия Никулина, а вот роль Нины Николаевны изначально предназначалась Алле Демидовой. Однако с нею возникла проблема: худсовет был «за», а вот Симонов – против. Герман пускал в ход все свое красноречие, чтобы убедить писателя в неправильности его позиции. Режиссер говорил: «Мне нравится Демидова. Они с Никулиным именно та пара, которая здесь нужна. Москвичка, интеллигентка, заброшенная войной в эти азиатские края, – это будет так пронзительно». Симонов в ответ повторял свое категорическое «нет». Как выяснится позже, всему виной стали… прическа и грим Демидовой, в которых она стала похожа на бывшую жену Симонова Валентину Серову. В итоге пришлось вызывать на пробы нескольких популярных актрис. Среди них были: Зинаида Славина, Татьяна Васильева-Ицыкович, Алиса Фрейндлих, Лариса Малеванная, Людмила Зайцева и героиня нашего рассказа Людмила Гурченко. Именно последняя в итоге и была утверждена на роль Нины Николаевны. Хотя Герман делал это, что называется, со скрипом. Своего отношения режиссер от актрисы не скрывал. Он ей так и сказал: «Вы нормальная драматическая актриса, тут никаких открытий не будет. Жаль, мне видится только Демидова. Но автору она не по душе… Ну ничего, все будем строить вокруг Никулина. С тобой будет работать наш второй режиссер, он отлично это умеет. Проба у тебя так себе. Я там подрезал, кое-что подсобрал…»
В середине января 1975 года съемочная группа приехала в город Джамбул Казахской ССР. Здесь вскоре должны были начаться съемки фильма, но они встали под угрозу срыва. Дело в том, что к приезду киношников ничего не оказалось готово: не было ни вагонов военного времени, ни паровоза. Герман срочно телеграфировал об этом Симонову, который немедленно связался с казахским ЦК КПСС. Там пообещали помочь, стали звонить в Джамбул, но замдиректора фильма почему-то решил, что звонки эти связаны с угрозой каких-то неприятностей, и к телефону не подходил. К счастью, длилось это недолго, и недоразумение было улажено.
Съемки начались 22 января в естественном интерьере – в поезде времен войны, которому предстояло ездить по железнодорожной ветке 300 километров туда и обратно. Работа в тот день выдалась нервная. Сначала едва не поцапались Герман с оператором Валерием Федосовым. Последний стал тянуть одеяло на себя, командовать на площадке, указывать Гурченко и другим актерам, как себя вести в кадре, куда встать. Герман терпел это недолго и сказал оператору следующее: «Валерий, я два года придумывал это кино, у меня уже все решено. А у тебя в голове никакого кино нет, есть только желание командовать. Если так, забирай свои вещи, и расстанемся». Оператор оказался человеком понимающим, больше с тех пор одеяло на себя не тянул, и вообще они потом стали с Германом друзьями.
Где-то в середине дня «сорвалась» Гурченко, которая в глубине души таила обиду на Германа – за его слова о том, что он в нее не верит. В тот день актриса никак не могла сыграть рыдания так, как ее просил режиссер (а ему хотелось, чтобы в этом эпизоде рыдания Гурченко были похожи на уродливые рыдания английской актрисы Сары Майлз из фильма «Работник по найму»), чем здорово злила Германа. Когда после нескольких дублей у нее так и не получилось зарыдать по-майлзовски, режиссер остановил съемку: «Вот видите, не можете простого… Давайте в кадр Юрия Владимировича, а с вами завтра попробуем еще раз». Гурченко расстроилась, ушла в свое купе и заперлась в нем, чтобы никого не видеть.
Вспоминает Л. Гурченко: «Фильм «Двадцать дней без войны» – это моя любовь и нежность к Юрию Владимировичу (отметим, что с астрологической точки зрения у Скорпиона-Свиньи и Стрельца-Петуха дисгармония. –
После того как сняли первый материал, режиссер объявляет: «Будем снимать любовную сцену, лежа, голыми, как весь мир снимает, ничего особенного». И тут я посмотрела на лицо Никулина… Этот поезд, зима, обледенелые окна, в шесть утра стакан растворимого кофе, грим, в семь уже выезжаем. После кофе стук в дверь, я знаю, что это Ю. В., открываю. В обледенелом коридоре стоит в майке, в длинных трусах, с полотенцем через плечо. Я говорю: «Что с вами?» Он: «Будем приучать друг друга к своему телу. Я – первый…»
В течение почти трех недель (с 22 января по 12 февраля) длилась джамбульская экспедиция. Это была поистине адова работа: съемки велись при минусовой погоде в неотапливаемых вагонах. Группа дико злилась на Германа за это (ведь ему предлагали снимать эти эпизоды в павильонах «Ленфильма», но он хотел, чтобы в кадре все выглядело достоверно), но поделать ничего не могла – нарушать производственную дисциплину было нельзя. Юрий Никулин оставил о тех днях следующие воспоминания:
«Ну что за блажь! – думал я о режиссере. – Зачем снимать эти сцены в вагоне, в холоде, в страшной тесноте? Когда стоит камера, нельзя пройти по коридору. Негде поставить осветительные приборы. Нормальные режиссеры снимают подобные сцены в павильоне. Есть специальные разборные вагоны. Там можно хорошо осветить лицо, писать звук синхронно, никакие шумы не мешают. А здесь шум, лязг, поезд качает». Иногда, так как наш эшелон шел вне графика, его останавливали посреди степи, и мы по нескольку часов ожидали разрешения двигаться дальше. День и ночь нас таскали на отрезке дороги между Ташкентом и Джамбулом.
Ни о чем, кроме фильма, с Германом говорить было нельзя. Он не читал книг, не смотрел телевизор, наспех обедал, ходил в джинсовых брюках, черном свитере, иногда появлялся небритый, смотрел на всех своими черными умными и добрыми глазами (доброта была только в глазах) и упорно требовал выполнения его решений. Спал он мало. Позже всех ложился и раньше всех вставал. Актеров доводил до отчаяния.
– Юрий Владимирович, – говорила мне с посиневшими от холода губами Гурченко, пока мы сидели и ожидали установки очередного кадра, – ну что Герман от меня хочет? Я делаю все правильно. А он психует, нервничает и всем недоволен. Я не могу так сниматься. В тридцати картинах снялась, но такого еще не было. Хоть вы скажите что-нибудь ему.
А я пытался обратить все в шутку. Не хотелось мне ссориться с Алексеем Германом, хотя внутри я поддерживал Гурченко и считал, что так долго продолжаться не может… (отметим, что у Стрельца-Петуха и Рака-Тигра все та же дисгармония. –
– Боже мой, какой вы несчастный! Ну что же вы молчите? Вы что, постоять за себя не можете?
А я постоять за себя могу, но для этого мне необходима убежденность, а тут я все время сомневался, вдруг Герман прав. От съемок я не испытывал никакого удовольствия и радости. Возвращался после каждой съемки опустошенным и не очень-то представлял, что получится на экране. В первые же недели я сильно похудел, и мне ушили гимнастерку и шинель.
Алексей Герман накануне съемок крупных планов говорил мне:
– Юрий Владимирович, поменьше ешьте, у вас крупный план.
В столовой со мной всегда садилась жена Германа (сценаристка Светлана Кармалита. –
Спустя год я понял, что обижался на Алексея Германа зря. Увидев на экране эпизоды в поезде, с естественными тенями, бликами, с настоящим паром изо рта, с подлинным качанием вагона, я понял, что именно эта атмосфера помогла и нам, актерам, играть достоверно и правдиво…»
Вспоминает А. Герман: «Ненависть ко мне группы была беспредельная… Ванны нет, помыться негде, сортиры такие, что лучше не вспоминать, холод пронзительный – вагон я нарочно выстудил, иначе не избежать фальши в актерской игре. Вместо одного мальчика, с которым была в кадре Гурченко, их понадобилось пятеро: дети ночью сниматься не могли, быстро уставали, нужно было их менять…
Помню, какое ликование было в группе, когда меня оплевал верблюд. Я по его глазам уже видел, что он полон враждебных чувств и готовит какую-то гадость, но думал, что верблюд плюется вперед, и поэтому уходил от него вбок, а он как раз вбок и плюется. Так он меня достал: поднял губу и обдал с головы до ног зеленой зловонной пеной. Прервать съемку я не мог, потому что велась она на переезде, который специально для нас освободили всего на полчаса, поэтому, смердя, как навозная куча, продолжал репетировать, а потом попросил всех в вагоне спрятаться в своих купе, пока я пробегу к себе, чтобы переодеться. Одежду еле потом отстирал…»
В Ташкенте группа пробыла до 1 апреля, после чего отправилась в Калининград. Однако Гурченко туда не поехала – она тогда снималась в двух других фильмах: социально-криминальной драме «Преступление» (Люба) и телевизионном мюзикле «Небесные ласточки» (прима-актриса Карина).
Осенью Гурченко вновь включилась в работу над «Двадцатью днями…» – снимали в павильонах «Ленфильма». Закончили работу над фильмом в марте 1976 года. Однако до выхода ленты еще целый год (ее долго принимали в Госкино), а пока на экраны страны выходит другой фильм с участием Гурченко, где у нее опять же главная роль. Речь идет о комедии «Шаг навстречу», где героиня нашего рассказа сыграла роль одинокой женщины Валентины Степановны, в которую оказывается влюблен мужчина, случайно увидевший ее в магазине. Весь фильм он ищет свою Незнакомку, не подозревая о том, что она живет… за стенкой в его же доме. Роль влюбленного играл Николай Волков-старший.
«Шаг навстречу» вышел на широкий экран 26 апреля 1976 года. Гурченко тогда снималась в очередном фильме – советско-румынском мюзикле «Мама», где исполняла роль Козы, у которой Волк украл козлят. Кстати, фильм снимала румынская женщина-режиссер Элизабет Бостан.
Съемки фильма начались в конце марта 76-го и благополучно шли к своему экватору – через десять дней съемочной группе предстояло закончить работу в Советском Союзе и выехать в Румынию для продолжения съемок. Как вдруг буквально на последних «советских» эпизодах случилось ЧП – Гурченко сломала ногу. Вернее, ей помогли это сделать.
Все произошло в самом начале съемок. В тот злополучный день снимали эпизод на льду с участием Козы и Медведя (в этой роли снимался знаменитый клоун Олег Попов). Поскольку Гурченко плохо каталась на коньках, она заранее предупредила Попова и всех остальных участников съемок об этом нюансе. Но эти слова, как выяснилось, в сознании Попова плохо отложились. Спустя несколько минут после команды «Мотор!» он настолько увлекся съемками, что не заметил впереди себя Гурченко и на предельной скорости врезался в нее. Актриса рухнула на лед, а ее партнер упал сверху. В ноге Гурченко что-то хрустнуло. От дикой боли актриса на какое-то время даже потеряла сознание. Тут же вызвали «Скорую помощь», которая увезла пострадавшую в Институт травматологии. Там врачи установили неутешительный диагноз: закрытый перелом двух костей голени правой ноги. Актрисе грозила инвалидность. К счастью, она окажется не таким человеком, чтобы впадать в панику и уже спустя два месяца не только встанет на ноги, но и продолжит съемки в «Маме». Однако роль в другом фильме – «Неоконченная пьеса для механического пианино» Никиты Михалкова актриса безвозвратно потеряет. Впрочем, в одном из его фильмов она в итоге все равно снимется, а также два раза сыграет его экранную возлюбленную: в «Сибириаде» (1980) и в «Вокзале для двоих» (1983).
Гурченко и Михалков играли в «Сибириаде» людей, которые в юности были влюблены друг в друга, но война разлучила их на долгие годы. Только в 50-е годы герой Михалкова (Алексей Устюжанин) приезжает в родные края и застает там свою бывшую возлюбленную (Тая), которая по-прежнему одинока. И между бывшими влюбленными вновь возникают чувства друг к другу.
Съемки эпизодов с участием наших героев проходили в июле 1977 года под Калинином. 24 июля прошло освоение объекта «село Елань», после чего на следующий день начались съемки. Снимали встречу Алексея Устюжанина с Таей. Гурченко только что оправилась от страшной травмы, полученной год назад на съемках фильма «Мама» (после полученного там перелома ей вставили в ногу титановую пластину с шестью шурупами), и в картине это был ее первый съемочный день. До этого она успела сняться еще в двух фильмах, но везде играла либо в гипсе, либо опираясь на что-то (в «Обратной связи» Гурченко только сидела или стояла на здоровой ноге, во «Второй попытке Виктора Крохина» опиралась на стол). В «Сибириаде» ей предстояло впервые ходить.
Вспоминает Л. Гурченко: «Нога болит нестерпимо. А мне сейчас нужно быть победоносной, эксцентричной, разбитной и завлекательной. Мой партнер (Михалков) моложе меня на десять лет. Я его еще юношей видела на экране, а мне тогда было двадцать семь лет. Теперь ему тридцать, он сильный, красивый, здоровый. Нам сейчас предстоит дуэль-состязание, мы должны вот-вот сойтись в сцене и подняться на самую высокую ноту, попасть в «жанр».
Нет сил ничего доказывать, нет желания. Такая разбитая, хочется скорее лечь. Сколько можно доказывать? На пробе доказываешь, на репетиции, на концерте, в интервью, в жизни – все доказываешь, доказываешь, доказываешь. Ну нет же сил… Что делать, как уйти от неминуемой сцены?
Стою за домом. Меня никто не видит. Отсюда я пойду на камеру, навстречу роли, партнеру, людям, которые мне потом станут родными, навстречу режиссеру… Ой, ну не могу… ну нет же сил…
– Ты прекрасна, ты самая красивая. Ты все можешь, все. Не думай об этом, пусть твоя героиня хромает. Это даже интересно. За двадцать лет с человеком бог знает что может произойти, а тем более с ней (Алексей и Тая расстались двадцать лет назад: он ушел на фронт и в родные края возвращаться не торопился, а она все это время его ждала. –
Какой он красивый, как прекрасно улыбается. Какие прекрасные люди живут на земле! Я посмотрела на себя в деревенское окошко. Свет падал мягко, теней под глазами не было. А я вроде сейчас действительно ничего, вполне, а? Ведь он прав – я и пою, и играю! Почему я все время в себе копаюсь, сомневаюсь? Что это со мной? На улице жарко, а по спине, между лопатками, поползла ледяная струйка. Вот и во рту пересохло, вот уже и забил озноб. Началась знакомая трясучка – уже сигналит мой актерский профессионализм моему разбитому больному организму, что он уже готов: «Давай, подбирай свои «дрябы» и мышцы, пошли в бой!» Сейчас, сейчас, подождите. Я сейчас соберусь. Сейчас сцена эксцентрическая, комедийная, а потом, в конце, «она» раскроется в драматической ситуации, но это потом. Вот такая моя героиня – Тая. Я вспоминаю, что кумиром Таи мы с режиссером решили сделать звезду пятидесятых годов Лолиту Торрес.
Мотор!..
И я уже иду навстречу молодому партнеру и вижу его складки у рта и лоб в морщинах, и мне от этого легче… На ходу, шаг от шага, чувствую, что делаюсь изящнее, стройней и моложе.
А почему я не хромаю? Ведь это мы обговорили, это интересно, как сказал режиссер. Но нога совершенно не болит. Она здоровая. Первый раз не болит за этот мучительный год. Но все, уже поздно. Начинается сцена. Партнер заглянул мне глубоко в глаза, а дальше – уже не я, уже кто-то другой. Никогда, ни на одной, самой подробной репетиции так полнокровно не узнаешь партнера и себя, как после слова «мотор», «горячим» способом. Тут видно все. Ничем не прикроешься. Это самое мощное и высокое напряжение всех твоих актерских и человеческих ресурсов. У нас – в драматических ролях, драматической картине – пошел дуэт из мюзикла! Все, что мы говорили, на фонограмме звучит как музыка! Без специальных подстроек и мучительных, болтливых, изматывающих репетиций мы с ходу попали в жанр этой необычайной драматической картины, спели сцену «в яблочко». И стало ясно, почему двадцать лет назад эти, теперь уже повзрослевшие, герои фильма полюбили друг друга на всю жизнь. В предыдущей серии дуэт юных талантливых артистов уже сыграл наши роли (Елена Коренева и Евгений Леонов-Гладышев. –
…Я сильно осунулась, сильно захромала и, держась за забор, пошла опять туда, где меня никто не видит.
– Эй, ты, Коза, ну, как тебе твой партнер?
– Ой, что вы, Никита Сергеевич, по-моему, хорошо… Получилось вроде.
– А-а… нравится! Эх ты, такую роль на Козу променяла.
Я двинула плечами, сутулая, сникшая… Я его больше не стеснялась, он сейчас так много узнал про меня, а я про него, как будто мы долгие годы знали друг друга.
– А-а, Коза, не поверила мне, вот и ножку сломала. Теперь будешь верить? А?
– Теперь не знаю. Б-буду… – сказала я не совсем уверенно…»
27—30 июля съемки «села Елань» были продолжены. А 2 августа сняли любовную сцену на «Лебедином озере»: Алексей и Тая падают в объятия друг и друга и предаются страстной любви.
30—31 августа снимали сцену «в избе Таи». Смешную, кстати, сцену. Алексей приходит к Тае и в ее отсутствие забирается к ней в кровать. Он не знает, что к Тае также ходит другой нефтяник – Тофик. И вот, в тот самый момент, когда Алексей ждет Таю в ее кровати, в дом приходит Тофик. И Алексей, посрамленный, уходит 3–4 сентября опять снимали «избу Таи». На этот раз Алексей приходит к Тае, чтобы уговорить ее уехать с ним. Но она отказывается, поскольку понимает, что ничего путного из их отношений не получится.
В том же 1977 году Л. Гурченко было присвоено звание народной артистки РСФСР.
Во второй половине 70-х в послужном списке нашей героини оказались следующие фильмы (кроме названных выше): т/ф «Строговы» (революционерка Капитолина), «Семейная мелодрама» (главная роль – Валентина Барабанова), «Сентиментальный роман» (Мария Петриченко) (все – 1977), «Обратная связь» (Маргарита Вязникова), т/ф «Бенефис Людмилы Гурченко», т/ф «Красавец-мужчина» (Сюзанна Сергеевна) (все – 1978), «Вторая попытка Виктора Крохина» (Люба Крохина; фильм снят в 1978 году, но выйдет в 1987-м), «Уходя уходи» (главная роль – Алиса Сулина), «Пять вечеров» (главная роль – Тамара Васильевна) (оба – 1979).
Из всех перечисленных лент самой дорогой стала для Гурченко камерная мелодрама «Пять вечеров» все того же Никиты Михалкова. До этого он ни разу не снимал Гурченко в своих картинах, хотя очень хотел: например, в «Неоконченной пьесе для механического пианино» (1977). Но, как мы помним, накануне съемок актриса сломала ногу и эта роль досталась другой актрисе. Потом они вместе с Михалковым снимались в «Сибириаде», но тот фильм снимал не он, а его брат Андрей Михалков-Кончаловский. Наконец в 1978 году мечта Михалкова осуществилась – Гурченко оказалась-таки в его фильме.
В августе 1978 года он закончил натурные съемки своего очередного фильма («Несколько дней из жизни И. И. Обломова») и, вернувшись из Пущино в Москву, решил в течение месяца снять еще одну картину – те самые «Пять вечеров». Идея этого фильма возникла благодаря Олегу Табакову. Это он предложил Михалкову взяться за экранизацию пьесы А. Володина «Пять вечеров»: дескать, действующих лиц мало, место действия почти не меняется (все происходит в пределах коммунальной квартиры). «Ты и кино сделаешь, и коллектив сохранишь во время осеннего простоя», – закончил свою мысль Табаков. И Михалков с ним согласился. Далее послушаем рассказ автора пьесы А. Володина:
«Мне позвонил Никита Михалков и сказал, что хочет снять картину по давней моей пьесе «Пять вечеров». «Зачем вам это? – сказал я Михалкову. – Не позорьте себя, не позорьте меня!» – «Ну ладно, тогда хоть приезжайте к нам, в Пущино, просто отдохнуть».
Там он снимал картину «Несколько дней из жизни И.И. Обломова» и прислал машину. Но когда я приехал, сразу сказал ему:
– Одно условие: никаких разговоров о «Пяти вечерах». Вы пригласили меня отдохнуть, вот я и приехал отдохнуть.
– Не будет, не будет, – пообещал он.
Мы поднялись в номер, где был накрыт стол с набором бутылок спиртного. Через некоторое время выпили на брудершафт, и он сказал:
– Ну, завтра за работу. Что не нравится – вычеркивай. Но учти, мы решили снять картину за 25 дней… Так что времени в обрез…».
А теперь предоставим слово Л. Гурченко:
«Рано, часов в восемь утра, неожиданный звонок:
– Это Михалков. Привет, Коза. – Голос в восемь утра бодрый, энергичный. Наверное, Михалков уже пробежал десять километров, как это было на съемках «Сибириады», – вся группа еще только просыпается, а он уже пробежал, позавтракал, сидит и читает газету.
– Я сейчас между двумя сериями «Обломова» хочу попробовать снять в короткий срок картину, у меня есть до зимы три месяца. «Пять вечеров» Володина знаешь? Мне нужны артисты, которые быстро сумеют войти в роль. Ищу, ищу актера, сам бы хотел сыграть, но думаю, нет, не смогу – снимать и играть… Но очень хочется. Вообще играть очень хочется, но Ильина не буду. Сыграю Тимофеева (эту роль в итоге сыграет Александр Адабашьян. –
– Я свободна, – сказала я, не моргнув глазом. И в тот же вечер прервала переговоры с группой, где уже была намечена проба, а режиссера еще и в глаза не видела… Звонили ассистенты…
«Пять вечеров». Тамара Васильевна. Роль, состоящая из цитат, сыгранная и другими, и мной в предыдущих фильмах. Уже давно драматурги и сценаристы разнесли пьесу Володина по частям, по репликам. Она появилась в 1957 году. Сколько раз я сама на экране говорила, как Тамара Васильевна: «Все парами, парами, а я все одна и одна». Сколько я сыграла одиноких женщин, и сколько раз мне на экране говорили партнеры: «Выходи за меня…».
Что мне делать с этой ролью? Ведь в Тамаре Васильевне все играно-переиграно, и очень хорошими актрисами.
Нужно попытаться, не мудрствуя, поближе быть к пьесе, постараться реставрировать роль, не стесняясь повтора, если это на благо образу, если это искренне. Наверное, нужно попытаться не рыдать, не плакать, избежать напрашивающихся сантиментов. Тамара семнадцать лет живет одна, она так уже привыкла, она забыла, что это вообще такое – любовь. В бесформенном халате, в бигуди, серая, безликая, непонятно, сколько ей лет – тридцать, сорок, пятьдесят… Ее виду никто не удивляется – все давно привыкли. Это очень важно. В первой встрече с Ильиным она будет неприятной, даже отталкивающей – ведь она давно уже не видит себя со стороны, она уже давно не женщина, все умерло. Работа, племянник, дом, телевизор, железные бигуди, железный голос, «лет сто не танцевала»… Больше ничего от третьего вечера мы о ней не знаем. Но Ильина она рьяно, по-сумасшедшему разыскивает… Это еще не любовь, это только проснувшаяся память о прошлом, о том, какой она была прежде. Она еще железная, хотя внешне и изменилась к лучшему… Тамара уже слабая, потому что опять любит. Чувство к Ильину просыпается с новой силой, и на глазах возрождается никуда не ушедшая, приглушенная, нерастраченная женственность. Это слабая, нежная, хрупкая девочка с морщинками на душе. Она дождалась своего счастья…»
В начале сентября съемочная группа «Обломова» выехала в Киев для продолжения съемок, и там же начались репетиции «Пяти вечеров». Для этого туда специально приехали Людмила Гурченко, Станислав Любшин, Валентина Теличкина, Лариса Кузнецова.
20 сентября, уже в Москве, состоялось утверждение актеров на роли. Причем утверждение было чисто формальным, поскольку все было определено Михалковым заранее. Свою первую серьезную репетицию с Гурченко и Любшиным Михалков провел 27 сентября в 10-м павильоне «Мосфильма». По словам Гурченко:
«Репетиций я боялась как огня. Но Михалков про меня давно уже все понял. На репетициях я тарахтела без умолку. Рассказывала анекдотики, копировала и шаржировала, хихикала и пела на разные голоса, рассказывала про папу, крутилась и вертелась, забыв, что мне сорок два… А к роли нет-нет да и вернемся. Почитаем, прослезимся… полюбуюсь на Любшина… и опять меня режиссер отпускал на свободу!..»
1—4 октября вновь прошли очередные репетиции с актерами. Тогда же Михалков узнал, что Гурченко встала на ниву литературного творчества. Разговор об этом вскользь заходил еще год назад, когда они снимались в «Сибириаде» и актриса развлекала партнеров по съемочной площадке рассказами из своего далекого детства. Однако никому и в голову не могло прийти, что она возьмется переносить их на бумагу. Но Гурченко решилась. И тетрадки с мемуарами принесла на съемочную площадку «Пяти вечеров».
По словам Михалкова: «Шумно иронизируя над собой, тем самым пряча смущение, она наконец сказала, что это начало ее книги, но тетрадок она никому не даст: у нее, мол, плохой почерк и много помарок, но если мы очень хотим, то можем послушать – она почитает сама.
Я, признаться, несколько смутился: придется что-то говорить, огорчать не хочется (да и невыгодно – нужно репетировать), а ничего путного, даже вполовину адекватного ее рассказам, от рукописи я не ждал. Но когда Люся стала читать, меня поразило то, что я не почувствовал никакой литературности, никакого, даже скрытого, желания быть или хотя бы казаться писательницей. Это был живой, льющийся, полный юмора, легкости и в то же время драматизма рассказ…».
Первый съемочный день выпал у Гурченко на 8 октября – снимали «квартиру Тамары». Эту декорацию снимали до 19 октября. 25-го съемочной площадкой стало одно из помещений Рижского вокзала, где снимали эпизод, в котором Ильин и Тамара сидят в ресторане. Кстати, в этом же вокзальном ресторане через четыре года будут снимать Гурченко и Михалкова в комедии «Вокзал для двоих».
9 ноября сняли эпизод «в квартире Тимофеева». Роль последнего должен был играть сам Никита Михалков, но из-за вечной загруженности этого сделать не удалось. В итоге роль была отдана Александру Адабашьяну. И он сыграл ее превосходно, сделав этот эпизод одним из лучших в картине. В нем Тамара приходит к Тимофееву, чтобы узнать, где Ильин, который в этот момент прячется в соседней комнате. И Тимофееву приходится изворачиваться, чтобы выгородить друга. Ему это удается, но потом друзья ссорятся, и Ильин уходит от Тимофеева в ночь.
13—14 ноября снимали отдельные эпизоды из разных частей фильма в «квартире Тамары» с участием Гурченко, Любшина, Адабашьяна.
Поделиться книгой: