Психоанализ и бессознательное. Порнография и непристойность

В объективном сознании младенца и его матери не существует — по крайней мере на первых порах — никакого четкого представления друг о друге, у них нет никакой идеи, мысленного образа друг друга. Их сильная, действенная взаимная привязанность проистекает из больших центров, находящихся в брюшной полости, — тех самых центров, где изначально сосредоточена вся их любовь, истинная любовь. Мы не говорим здесь о той отраженной, словно лунный свет, любви, что исходит из головы, об этой преобладающей в наши дни неполноценной форме любви. Она коренится в одной лишь идее: объект любви — чисто мысленный объект, бесконечное число раз оцениваемый, критикуемый, исследуемый и рано или поздно себя исчерпывающий. Все это не имеет ничего общего с действительным и действенным бессознательным.

Итак, установив, что бессознательное вспыхивает, мерцает, истекает мощным субъективным потоком из расположенных в брюшной полости центров, напрямую связывая младенца и мать на соответствующих полюсах жизнедеятельности, мы приходим к выводу, что бессознательное не содержит в себе ничего идеального, а значит, и абсолютно ничего личностного, поскольку личность, как и эго, является принадлежностью сознательного или рассудочно-субъективного «я». Таким образом, психоаналитику для начала следовало бы заняться чем-то настолько безличным, что так называемые человеческие взаимоотношения никоим бы образом его не касались. Ибо возникающие на самых первых порах отношения между матерью и ребенком нельзя назвать не только личностными, но даже биологическими. Этого, увы, все никак не могут уразуметь психоаналитики.

Возьмем простой пример. До ребенка дотронулись чем-то меховым или мохнатым — и он кричит от ужаса. Но вот дотронулись тем же предметом до другого ребенка — и он радостно гукает от удовольствия. В чем тут дело? Какой-то комплекс? У отца второго ребенка есть борода?

Объяснение, конечно, возможное, но уж слишком «очеловеченное». Ведь от трения мехом возникает чисто физический эффект, электрический заряд, а электричество, как известно, — это та сила, которая порождает отталкивание, разъединение. Сила эта соответствует волевым проявлениям, возникающим в нижнем спинном ганглии и вызывающим яростное отталкивание, порывы к собственной независимости, к проявлению собственной силы. Вот почему первый из младенцев — с кротким, мягким характером — от соприкосновения с мехом закричит от страха, а второй — упрямый и непокорный — начнет проявлять восторг. Мы имеем здесь дело с реакцией, затрагивающей очень глубокий слой психики, даже более глубокий, чем сексуальный, — слой, где формируется первоначальная, элементарная «душа». Неудивительно поэтому, что ласковый, послушный ребенок, пытаясь погладить черную кошку, в ужасе отдергивает руку, получив заряд электричества от меха дикого по природе, эгоистичного и хищного существа, тогда как тот же самый заряд вызывает у своевольного, упрямого ребенка прилив радости.

В то же время мы не можем упускать из внимания, что ребенок с первых же дней своей жизни является объектом также принципиально иных, сознательно-психических влияний со стороны окружающего мира и почти автоматически реагирует на сознательные проявления нежности со стороны матери. Именно таким образом происходит преждевременное пробуждение сексуальности и развиваются различные комплексы. Но все это проистекает вовсе не от спонтанных проявлений бессознательного. Эти комплексы порождаются вполне сознательными, умышленными действиями, даже если эти действия «ничего такого» и не подразумевали. Тут налицо результат рассудочной субъективности, деятельности сознающего себя «я», столь отличной от изначальной бессознательной субъективности.

Вернемся, однако, к чистому бессознательному. С пробуждением к жизни верхних центров открывается совершенно новое поле сознательной спонтанной деятельности. Большое симпатическое сплетение нервов в груди можно назвать «умом» сердца. Это грудное симпатическое сплетение в «верхнем» человеке прямо связано с солнечным сплетением в «нижнем». Но эта связь осуществляется по типу взаимного творческого противодействия. Из верхнего, грудного симпатического центра, как из окна, «выглядывает» бессознательное, ища себе объект приложения. Прижимаясь к материнской груди, ребенок наполняется первичным ощущением матери; он не желает ее, не наслаждается ею в полном смысле этого слова, а именно ощущает ее как таковую.

И в этом заключается первое важнейшее проявление изначального объективного знания, объективного содержания бессознательного. Такое знание является настоящим сокровищем сердца, понимаемого как символ души. Именно сердце считалось древними тем местом, где пробуждается сознание, и это не было ни ошибкой, ни метафорой. Ибо под сознанием они, как правило, понимали только объективное сознание.

Из сердца как из центра души исходит та удивительная эманация «я», которая ищет любимую и, найдя ее, устремляется к ней, подобно пальцам младенца или незрячего, любовно блуждающим по дорогому лицу, вбирающим в себя его образ и навеки переносящим его в глубины своего бессознательного, своей души.

И это — первый навык объективного знания, приобретаемый бессловесно и вслепую, прямым и непосредственным образом. Это опыт существования младенческого бессознательного непосредственно в образе матери, чистом и непреходящем, — образе, навсегда запечатляемом в его душе. Так душа сама себя оснащает непреходящими ценностями: она словно ткет из них самое себя, как паутину, паутину растущего тела, каждая клеточка которого оснащена непреходящим творческим содержанием.

Груди человека — как двое очей. Нам трудно в это поверить, но соски, как женские, так и мужские, являются полюсами жизнетворной эманации сознания и жизненных взаимосвязей. Нам невозможно это представить себе, но они, пульсируя, подают сигналы во Вселенную или, как маленькие фонарики, освещают дорогу душе, прокладывающей себе путь во тьме окружающего мира.

И конечно же, именно из аффективного «сознательного» центра, расположенного в груди, исходит радостное открытие любимого существа — первое объективное открытие в окружающем мире, первое со стороны человеческого «я» воздаяние чести и хвалы тому, что является другим «я». Функцию этого любимого существа исполняет мать, а точнее, молоко в материнской груди. Но это уже уступка большому нижнему сплетению — основному, солнечному, сплетению. Это еще и функция груди как части пищеварительной системы. Но об этом — особый разговор.

Наконец, в процессе сосания груди пробуждаются руки. Странное возникает ощущение, когда смотришь на изображение Мадонны с младенцем кисти старых мастеров. Порою круглый живот младенца кажется на их картинах доминирующим центром Вселенной, а по временам из его хрупкой груди как будто исходит нежный свет, свет любви. Кажется, будто его грудь освещает окружающий мир в поисках приложения своей любви и будто это свет истины, падающий на восхищенную Мать, нежно склонившуюся к нему и прислушивающуюся к Божественному откровению.

Маленькие ручки беспорядочно двигаются, пытаясь потрогать, схватить, познать. Хватка младенца ласкова, а не губительна. Он ищет близости с только что обнаруженным дорогим существом, он хочет до конца его понять. Понять и нежно сохранить в своей памяти. Устремиться к нему всем своим ищущим «я». Именно это мы называем любовью.

Но это на самом деле только одно из направлений любви, той любви, что исходит из центра любви в грудной клетке и заставляет губы — искать соски, руки — нежно, ласково двигаться и исследовать, глаза — широко раскрываться и воспринимать. Глаза и руки — они пробуждаются и приводятся в активное состояние по сигналу из центра в груди. Но уши и ноги управляются теми центрами, что расположены ниже и глубже. Уши, чуткие к малейшим вибрациям, и ноги, упирающиеся во всякую твердую поверхность, подчинены мощному нижнему спинному ганглию.

И вот теперь все уже действует по-настоящему: руки двигаются и исследуют, глаза стараются постичь, ноги то сгибаются, то разгибаются в коленках, маленькие ступни подергиваются и поворачиваются, уже готовые встать на твердую почву.

Становление индивида в его целости и целостности происходит именно таким образом. Два уровня сознания — первый верхний и первый нижний — устанавливаются на основе взаимосвязи двух полюсов. Так возникает первая полная циркуляция внутри индивида, между его собственными, верхним и нижним, центрами. Отныне индивидуальное сознание получает возможность целостного и независимого существования и действия, вне зависимости от наличия или отсутствия внешних связей. Отныне оно получает право быть само по себе.

V

Любящий и любимый

Сознание развивается на двух взаимодействующих уровнях. На каждом из них существуют два полюса — позитивный и негативный, то есть симпатический и волевой нервные центры. Первый уровень устанавливается между полюсами симпатического нервного центра — солнечного сплетения — и волевого нервного центра — поясничного ганглия. Этот первый, активный, уровень является уровнем субъективного бессознательного, из которого и развивается сознание как целое.

Параллельно первому уровню субъективного динамического сознания (и во взаимодействии с ним) немедленно возникает соответствующий первый уровень объективного сознания, представляющий собой объективное бессознательное, поляризованное в ганглии грудной клетки, то есть, попросту говоря, в груди. Устанавливается совершенное взаимодействие по принципу единства противоположностей между первым уровнем в брюшной полости и первым уровнем в грудной клетке. Эти два уровня, поляризующие друг друга в системе четырехкратной полярности, и составляют первое основание индивидуального, самодостаточного сознания.

Каждый из полюсов активного бессознательного выявляется в специфической деятельности и дает начало специфическому виду динамического, или творческого, сознания. На каждом уровне негативный волевой полюс дополняет позитивный симпатический полюс, однако сознание, берущее свое начало от этих двух, дополнительных по отношению друг к другу, полюсов, не является простым сочетанием позитивного и негативного — оно является принципиально иным и противостоит уже другому уровню сознания. При этом сознание каждого уровня является чистым и совершенным само по себе.

Однако в тот момент, когда оба эти уровня — верхний и нижний — вступают в область взаимодействия, достигается принципиально новый уровень их взаимовлияния. Верхний, динамически-объективный, уровень является дополнительным по отношению к нижнему, динамически-субъективному. Между обоими уровнями возникает и постоянно поддерживается гармония противоположностей, и это единство противоположностей между двумя уровнями формирует первое целостное поле сознания. В каждом индивиде существует эта четырехкратная полярность, а во взаимоотношениях двух индивидов — уже восьмикратная.

Теперь, прежде чем мы сможем так или иначе выстроить некую стройную систему научной, «понимающей», психологии[18], мы должны объяснить природу сознания на каждом из его динамических полюсов — природу сознания как направление динамико-витального потока, как результирующую физически-органического развития и деятельности индивида. И мы должны это сделать прежде, чем начнем размышлять об «адекватной» системе воспитания. Наука о воспитании нынче повсюду переживает период разброда и шатания. Больше не уповая на путеводную звезду разума, не стремясь нагрузить интеллект, она без руля и без ветрил носится по волнам в океане абсурда и отчаяния. И не стать ей серьезной наукой до тех пор, пока не будет как следует понята человеческая психика. А человеческую психику мы так никогда и не начнем понимать, прежде чем не осмелимся ступить на темный континент бессознательного. Приступив же к исследованию бессознательного, мы обнаружим, что должны идти от центра к центру — или, пользуясь древним эзотерическим термином, от чакры к чакре[19]. Мы должны терпеливо выявлять психические проявления каждого центра и, более того, по ходу дела выяснять психические результаты взаимодействия (взаимодействия по принципу противоположности) между динамическими центрами — взаимодействия как внутри одного индивида, так и между разными индивидами.

Вот достойное поле для научной деятельности — деятельности на долгие времена. Однако начинать можно хоть завтра. Такая деятельность, по крайней мере, освободит нас от самых ужасных оков — оков идей и идеалов. Это великая цель для тех. кто вечно трудится над высвобождением спонтанной психики — истинной души человека.

В предыдущих главах мы надеялись хотя бы обозначить основные вехи становления первой сферы бессознательного, для чего пытались разобраться в природе сознания, проявляющего себя на каждом из указанных полюсов, а также в сложном разнообразии динамического напряжения, возникающего между различными полюсами. До сих пор мы высказали всего лишь предположение о природе первого уровня бессознательного и попытались подойти ко второму, или верхнему, уровню. При этом мы не стремились к научной точности, по крайней мере в терминологии. Все, к чему мы стремились, — это к вразумительной постановке вопроса.

Для обеспечения уравновешенной деятельности солнечного сплетения пробуждается большое сплетение в грудной клетке. В нынешнюю эру это сплетение можно считать огромной планетой в нашей психической Вселенной. В предыдущую, симпатическую, эру цветок Вселенной расцветал в пупке. Но, начиная еще с древнеегипетских времен, солнце творческой активности сияет из груди, из сердца Высшего Человека. Именно оно является для нас источником света: любящее сердце. Святое Сердце. Именно ему мы противопоставляем темную бездну низшего человека, всепоглощающий водоворот его «животной» сущности («живот» — это то, что за пупком). Даже теософы[20] не поняли, что именно там, в животе, на самом деле и расцветает универсальный лотос и что «низший человек» с его «животной» сущностью, этот темный всепоглощающий водоворот, был некогда творческим истоком в истинном понимании этого слова.

Называя сердце солнцем и источником света, мы, однако, нисколько не грешим против биологии. Ибо корень видения, то есть зрения как такового, — в сердечном сплетении. Если же мы будем рассматривать само сердце, а не нервное сплетение, то мы должны будем говорить уже не об одной только нервной системе. Ну а если мы будем иметь дело со всем бурлящим потоком кровообращения, то нам придется залезть в такие дебри, где наш неопытный ум просто станет в тупик. Для наших целей достаточно будет иметь в виду, что солнечное сплетение является первым и главным ключом к той грандиозной пищеварительно-сексуальной деятельности, которая совершается в человеке, деятельности одновременно функциональной и творчески-эмоциональной.

Что же до сердечного сплетения, то оно есть первый и главный ключ к дыхательной системе и всей активно-продуктивной деятельности. Рот и ноздри — ворота в каждый из этих двух великих центров, нижний и верхний: даже грудной области свойственна эта двойственность. Ключ к дыханию и работе рук находится в груди, в то время как ключ к пищеварению, к чувственным проявлениям, к сексу — в нижних центрах. Эта двойственность заходит очень далеко и глубоко. Так же, как и полярность. Все в организме — от основных органов до малых лимфатических узлов — зависит для каждого от своего собственного, особого центра в бессознательной сфере: каждый открывается в сознании своим собственным, особым динамическим ключом, который почти с полным правом можно назвать «клеточкой души». Врожденное бессознательное, или душа, — это первая делимая клетка, и производные от нее клетки, также способные к воспроизводству, образуют органы, узлы и нервные центры человеческого организма. Вот наш ответ материализму, равно как и его противоположности — идеализму. Клеточное бессознательное производит органы, точно так же как и сознание. И эти великие производящие клетки бессознательного и дальше сохраняют активность внутри жизненно важных нервных центров, каковые нервные центры, начиная с первого по происхождению — солнечного сплетения — и заканчивая венчающим все это сложное строение мозгом, образуют одну гигантскую цепь двойственной, дуальной полярности и разветвленного сознания.

Все это, конечно, попутные, поспешные, поневоле сбивчивые умозаключения. Вернемся, однако, к основной линии наших рассуждений. Итак, сравнивая сердечное сплетение с солнцем и светом, мы не просто прибегаем к красивой метафоре (метафоре в первоначальном значении этого слова: перенос). Ибо эманация сознания из этого первого верхнего центра, расположенного в грудной клетке, действительно сравнима с волнами света, омывающими вечный предмет своей любви и высвечивающими сквозь оболочку его суть. Такой перенос объективного знания в глубины души — почти то же самое, что зрение. Это корневое зрение. Оно возникает прежде, чем открываются глаза. Это первый гигантский опыт постижения, пока еще темного, но движущегося к свету. Это око груди. Психически — это основное объективное знание. Динамически — это любовь, преданная и верная любовь.

Таким образом, мы почти уже определили двойственность природы этого первого, верхнего сознания. Сначала из груди исходит эманация любви, эманация любящего «я», всего себя отдающего любимому. А затем эта любовь превращается в обогащенное новым знанием объективное сознание, первое объективное содержание души.

Этот процесс является доказательством и иллюстрацией дуальной полярности. Из позитивного полюса сердечного сплетения проистекает та эманация, которую мы называем самоотверженной любовью. На самом же деле она не самоотверженная (отвергающая все свое «я»), а самоотдающая (отдающая любимому свое «я»). И это единственная признаваемая нами форма любви. Но из мощного плечевого ганглия исходит негативная эманация, которая испытующе «ощупывает» любимого, возвращаясь к чисто объективному восприятию — не критическому и рассудочному, а эмоционально проницательному.

Вдумаемся в природу этого различного действия двух верхних полюсов. Из симпатического нервного узла в районе сердца проистекает, подобно солнечным лучам, чистая и преданная любовь. Но из мощного плечевого ганглия исходит сила отрицания, сила, воздействующая на предмет своего внимания разделяюще и в конце концов переносящая внутрь себя объективный образ этого предмета. И это вторая половина преданной (самоотдающей) любви — совершенное знание любимого.

И теперь это знание само по себе может явиться причиной противопоставления любящего и любимого. Оно — дух такого противопоставления, подобный оттиску на любящем всего того, что не поддается, сопротивляется ему в любимом. Объективное знание — это всегда знание именно такого рода: знание об отличиях, которые невозможно сгладить, точное знание о пропасти, пролегающей между двумя самыми близкими друг другу существами.

Таким образом, деятельность бессознательного на первом высшем уровне состоит, собственно, из двух видов деятельности. Первый дает то блаженное состояние безраздельной слитности с любимым, которое мы и называем любовью и которым наша эпоха, кажется, насладилась сполна. Это в высшем смысле объективный вид деятельности сознания, хотя такая деятельность и не сохраняет в памяти (даже в динамической памяти[21]) никакого объективного образа. Объективно это просто мощный поток, эманация «я» в блаженном самозабвении, подобная истечению солнечного света.

При наличии одного только этого вида деятельности происходит крайнее удаление «я» от его собственной целостности: оно отступает и растворяется в любимом (не это ли мечта всех восторженных влюбленных?). И все же целостность свойственна каждому живому существу, и поддерживается она деятельностью негативного полюса. Бессознательное отправляется на поиски любимого также и из ганглия грудной клетки. Но что именно хочет оно отыскать? Действительное объективное знание. Хочет найти такие дива дивные, каких нет в нем самом, и как оттиск запечатлеть их в себе самом. И одновременно определить также и пределы своего собственного существования.

Такова вторая часть деятельности верхней, или духовной, самоотдающей любви. В этом исследовании и открытии любимого существа заключается огромная радость. Ибо что такое любимая? Она является тем, чем не являюсь я сам. Сознавая брешь, непроходимую пропасть между мной и любимой, я в самой этой бреши узнаю ее черты. Если первый вид деятельности верхнего сознания полностью устраняет ощущение разобщенности между «я» и любимым, то во втором самое открытие черт любимого является осознанием этой непроходимой, неустранимой пропасти. Таково объективное знание — в противоположность объективной эмоции. Оно всегда содержит в себе элемент самораспространения, как если бы «я» посредством познания любимого обретало способность к расширению, распространению. Кроме того, оно всегда должно по необходимости содержать в себе осознание пределов «я».

То же самое относится и к Божественному Младенцу, запечатленному на картинах старых мастеров. Любопытное впечатление оставляют его изображения на полотнах и фресках Леонардо[22], Боттичелли[23] или великолепного Филиппе Липпи[24]. На них мы видим Мать, в знак покорности и во внимании сложившую руки на груди, и Младенца, пристально вглядывающегося в нее с такой удивительной объективностью, вдумчивостью, с таким глубоким проникновением в материнскую сущность, которые, с нашей северной точки зрения, просто непостижимы. Глаза Младенца, вне всякого сомнения, полны невинности и в то же время какой-то глубокой, довизуальной проницательности, так что становится ясно, что он смотрит на Мать именно через разделяющую их пропасть. В его взгляде настолько запечатлена эта пропасть, о чем мы судим по интенсивности этой довизуальной проницательности, что северянину в этом внимательном взгляде обычно чудится антипатия, и объективность этого взгляда кажется нам почти жестокой.

Очевидно, между любящими (в объективном смысле понятия любви) обычно преобладает один из двух видов деятельной любви — «любовь притягивающая» и «любовь отталкивающая». Мы у себя на Севере обожествляем первую из них. Но на Юге все иначе: там более естественным представляется «объективный», рассудочный стиль любви. И сверх того, на лице Младенца в изображении старых итальянских мастеров почти всегда лежит темная печать изначального сознания нижнего, телесного, уровня, сознания мощного, субъективного, «эгоцентричного» — так называемой «чувственности».

Возьмем пример с нашими собственными детьми. Посмотрим на младенца, который только-только научился направлять внимание на тот или иной предмет. Нам часто кажется, что он вглядывается в свою мать с какой-то отстраненностью и даже отчужденностью! На его лице написано такое выражение, будто он видит мать с другого берега широкой реки и она представляется ему каким-то одиночным предметом, привлекающим и в то же время раздражающим его внимание. Мать, целуя и лаская его, вскоре прогонит эту тень с его лица. Но ей при всем желании не остановить неудержимого потока независимости и негативизма, который и порождает это объективно-критическое восприятие.

Более того, по временам она и сама впадает в своего рода полутранс, и ребенок на ее руках кажется ей каким-то странным и отделенным от нее предметом. Она не воспринимает его ни аналитически, ни критически. Она его вообще никак не воспринимает, не чувствует и не ощущает. Как будто в забытьи, она видит: вот он лежит перед ней, непостижимо и загадочно реальный, вне ее существа, и никогда ей его не понять и не включить в пределы своего «я». Она застигнута врасплох этим неожиданно конечным и объективным впечатлением. Именно ощущение конечности и объективности — вот результат этого недолгого переживания. Произошло нечто окончательное. У нее возникает странное чувство определенности, когда ничего уже нельзя изменить, — чувство одновременно глубокого удовлетворения и какого-то отчуждения. Она нечто приобрела, некий запас изначального, досознательного понимания. Ребенок может становиться каким угодно, но ее понимание этого существа является ее собственностью, отныне и навсегда. Оно дает ей ощущение богатства и силы. Но в то же время оно дает ей ощущение бесповоротности. Это ощущение возникает непосредственно из самой этой удовлетворенности объективностью и окончательностью понимания. Это понимание иного существа, и в нем содержится окончательная уверенность в вечности и непреодолимости той пропасти, что разверзлась между двумя существами, и пропасть эта — одиночество каждого «я», ее и его.

Таким образом, первый уровень верхнего сознания — это полностью направленное на другого, абсолютное и несказанно радостное чувство единства, дополняемое объективным осознанием любимого, осознанием всего, что в нем есть отдельного и отличного. Это осознание — самое ценное в объективном сознании, это обогащение собственного «я» другим «я» посредством работы сознания. Благодаря этому динамичному и объективному осознанию, которое в наши дни мы все чаще именуем воображением, человек со временем, последовательно развивая в себе изначальное чувство универсального, сумеет вобрать в свое «я» всю целостность Вселенной. Мистики это называют постижением бесконечности — чем лишний раз подтверждается чисто мужская сущность современного мистицизма. Древний, женский мистицизм подразумевал под бесконечностью нечто совершенно иное.

Так или иначе, обретение бесконечности, по поводу которой мистиками было сказано столько напыщенных слов, есть на самом деле конкретный процесс развития бессознательного, но лишь его объективно-сознающих центров, то есть процесс, который в естественных условиях, сам по себе, отдельно, не имеет места.

Точно так же душа не может обрести самое себя, стать самой собой посредством одной только любви и одного только единения. Сосредоточиваясь лишь на одном виде деятельности — симпатическом — и превышая хотя бы немного его меру, она разрушает собственную целостность, и это разрушение охватывает весь живой организм. На обоих уровнях любви, верхнем и нижнем, оба вида деятельности — «притягивающая» и «отталкивающая» — должны взаимно дополнять друг друга. Именно полная неспособность достижения такой гармонии расколола надвое современный мир: одна его половина непримиримо сражается за волевой, рациональный, разделяющий контроль над чувством, другая — за безраздельную, ничем не контролируемую его чистоту. Так разделенная душа индивида разделила также весь мир, и это бедствие будет разрастаться все больше и больше — до тех пор, пока не назреет необходимость примирения половин и восстановления целостности.

Цель жизни — совершенствование каждого отдельно взятого индивида. А это невозможно без мощного взаимообмена любовью между всеми четырьмя большими полюсами первого, базового поля деятельности сознания. Необходима двусторонняя эманация симпатической любви: как субъективной — направленной на себя, так и объективной — самоотверженной. И точно так же необходима двусторонняя эманация процесса осознания, играющего разделяющую роль, — как нижнего, витального самоосознания, так и верхнего, интенсивного осознания, осознания всего того, что находится извне, осознания, включающего в себя признание индивидом бесконечной непохожести на других. Сосредоточиться лишь на одном виде деятельности или взаимообмена — значит препятствовать им всем и в конце концов вызвать разрушение всего организма. Душа человека должна обрести необходимые ей силу и достоинство, чтобы понять и принять целостную четырехстороннюю природу своей собственной творческой активности.

VI

Человеческие взаимоотношения и бессознательное

Цель этой небольшой книги — наметить хотя бы какую-то точку опоры в той зыбкой области, что ныне известна под именем бессознательного. В конце концов, после всех вышеприведенных рассуждений и наблюдений, мы приходим к выводу о том, что бессознательное действительно существует. Оно представляет собой ту деятельную спонтанность, которая пробуждается в каждом индивидуальном организме в момент слияния родительских клеток и которая, будучи связана с внешним миром, как с противоположным полюсом, постепенно развивает и вырабатывает свои собственные, индивидуальные душу и тело. Таким образом, может оказаться, что бессознательное — всего лишь еще одно слово для обозначения жизни. Но жизнь — вселенская, универсальная сила, в то время как бессознательное по самой своей сути единственно и неповторимо в каждом индивидуальном организме: оно — то же самое, что деятельная, саморазвивающаяся душа, порождающая как свою собственную телесную оболочку, так и способы своей самореализации. В этом телесном воплощении и в этой самореализации скорее всего и состоит вся цель существования бессознательной души — и вся цель жизни. И, таким образом, бессознательное порождает не одно лишь сознание, но также живые ткани и органы, причем в каждый момент своей деятельности каждый жизненный орган зависит от первичного спонтанно-сознательного центра, от которого он произведен, — от этого, если угодно, душевного центра. Сознание же возникает и действует, как паутина, сотканная разумом из разнообразных шелковых нитей, исходящих от первичного центра бессознательного.

Однако бессознательное — это не только не абстракция, но и нечто принципиально неабстрагируемое. Оно всегда конкретно. В самом начале — это вспышка новой индивидуальности в оплодотворенной яйцеклетке. Далее — это цепочка или созвездие клеток, берущих свое начало от этой вспышки. А затем — это большие нервные центры в человеческом теле, в которых непосредственным образом выявляется все то, что проделано теми же первичными, или изначальными, клетками. Эти клетки — центры спонтанного сознания. Скорее всего, их прозрачные гранулы и есть зачатки сознания, вновь и вновь возрождаемого. Если все это звучит загадочно, то моей вины в этом нет. И никакой мистики в этом тоже нет. Это очевидный, наглядно доказуемый научный факт, в котором можно убедиться, заглянув хоть раз или в микроскоп, или в свою собственную душу, то есть убедиться как объективно, так и субъективно. Впрочем, люди привыкли отмахиваться от субъективных доказательств. Узколобые идеалисты не выносят никаких апелляций к недрам своего собственного человеческого восприятия.

Между тем соприкоснуться с человеческим бессознательным можно вполне осязаемо. Мы можем проследить его истоки и центры в больших ганглиях и узлах нервной системы. Мы можем установить природу спонтанного сознания в каждом из этих центров: определить полюса и направление движения тока между полюсами. Благодаря этому мы можем понять действие и индивидуальные проявления психики как таковой, можем уяснить характерные особенности и ритм работы основных органов тела. Ибо природа психики человека и характер функций его организма во многом подобны, с чем мы сталкиваемся на каждом шагу. Стоит лишь на миг затаить дыхание, чтобы понять двойственный характер их природы и двойственный характер обоих полюсов. Но здесь не место вдаваться в подробную характеристику двойственности и полярности жизнесозидательной деятельности и механико-материальной деятельности. Эти два вида деятельности представляют собой как бы два в одном, но одновременно это и полюса, диаметрально различные между собой.

Занимаясь первым полем деятельности человеческого сознания — первым уровнем бессознательного, — мы определили местоположение четырех больших спонтанных центров: два из них ниже, а два выше диафрагмы. Эти четыре центра контролируют четыре важнейших органа. И они же дают жизнь всему фундаменту человеческого сознания. Они одновременно и функциональны и нематериальны: в этом состоит первая полярная противоположность между ними.

Но эта полярность развивается и дальше. Горизонтальное сечение по диафрагме навсегда разделило человека между его индивидуальными полюсами — разделило на «верхнего» и «нижнего» человека, то есть на два больших вместилища — верхнего сознания и нижнего сознания, верхних функций и нижних функций. Это горизонтальная разграничительная линия.

Вертикальное сечение между волевыми и симпатическими системами, линия, отделяющая спинные ганглии и большие сплетения в передней части человеческого тела, представляет собой вторую линию двойственной природы человека. Существует огромное различие между мягкой, восприимчивой передней частью тела и твердой, словно стена, задней частью, то есть спиной. Передняя часть тела — это живой полюс магнита. Задняя часть тела, спина — это закрытость и противостояние. И здесь опять-таки мы имеем два параллельных потока функций и проявлений сознания, разделенных в этом случае по вертикальной линии. Это вертикальная разграничительная линия.

Две эти линии, горизонтальная и вертикальная, образуют крест всего человеческого бытия и вообще всего сущего. И даже в этом нет никакой мистики — или, во всяком случае, здесь ее не больше, чем в древних символах, используемых в ботанике или биологии.

На первом уровне деятельности человеческого сознания, который является основой всей жизни и всего сознания, находятся четыре полюса спонтанного движения. Они создают ту четырехкратную полярность внутри каждого индивида, которую схематически можно представить опять-таки в виде креста. Но индивид ни в коем случае не является вещью в себе. Он способен существовать лишь благодаря поляризованным взаимоотношениям с внешним миром, взаимоотношениям как функциональным, так и психически-динамическим. Развитие личности возможно лишь при циркуляции динамического бессознательного между внутренними и внешними полюсами Должен существовать некий дополнительный полюс, внешний по отношению к индивиду, и между ним и индивидом должна устанавливаться такая циркуляция.

Таким дополнительным полюсом может быть только другой индивид. Должна существовать поляризованная взаимосвязь с другим индивидом — или даже другими индивидами. На первом поле деятельности человеческого сознания у каждого индивида есть четыре внутренних полюса. Соответственно первое, основное поле сверхиндивидуального сознания содержит восемь полюсов: устанавливается восьмикратная полярность и четырехкратная циркуляция. Но возможно, что между двумя индивидами, даже между матерью и ребенком, будет установлена только четырехкратная полярность, дуальная циркуляция. Также возможно, что один из видов циркуляции спонтанного сознания между индивидами так никогда и не установится. Для ребенка это означало бы определенную недостаточность развития, психическую неадекватность.

Таким образом, мы снова сталкиваемся лицом к лицу с проблемой человеческого поведения. Ни одно человеческое существо не может развиваться иным образом, чем посредством поляризованного взаимодействия с другими существами. Эта взаимообразная циркуляция предшествует любому разуму и любому знанию. Она существует ранее человеческой воли, а с ее появлением господствует над ней. И все же и разум и воля способны вмешиваться в ход циркуляции: даже одна-единственная мысль способна нарушить его и. подобно камешку, попавшему внутрь сложного механизма, заблокировать психическое взаимодействие и спонтанный рост.

Почему? Да потому что не одним хлебом живет человек[25]. Пора бы уж нам поскорее разделаться с хлебным вопросом, который, в конце концов, есть лишь азбука общественной жизни, и все свое внимание переключить на гораздо более глубокий и жизненно важный вопрос: каким образом может быть достигнута и стабилизирована нормальная циркуляция витальной полярности, от которой и зависит прежде всего состояние человеческой психики — точно так же, как состояние человеческого тела зависит от циркуляции пищеварения и дыхания. Мы достигли той стадии общественного развития, на которой проблемы пищеварения и дыхания решаются почти что походя. И все же мы снедаемы скорбью, мы несказанно мучаемся от своей собственной неспособности установить и поддерживать жизненно важный психический взаимообмен с другим существом, другими существами и всем внешним миром.

Муки психического голода, на которые обрекли себя цивилизованные люди, едва справившись с проблемой более или менее сносного и постоянного наполнения своих желудков, — эти муки непереносимы, и их нельзя устранить простым усилием человеческой мысли. Прекрасные творческие побуждения, рассылающие свои тонкие и нежные сигналы в поисках того истинного полюса магнитного притяжения, который они должны обрести в другом человеческом существе или в других человеческих существах, — сколько помех встречают они на своем пути! Сколько препон в виде идей, идеалов, условностей они должны преодолеть, пока, не выдержав всего этого, не иссякнут или полностью не умрут!

Каким же образом нам избежать неврозов? Психоанализ нам этого не подскажет. Но даже малейший проблеск понимания истинной природы бессознательного уже дает нам некоторое облегчение и некоторую надежду.

Наша эпоха до смешного недооценивает восхитительно сложный и жизненно важный мир человеческих взаимоотношений. Вся эта бессмыслица о бескорыстной любви по сути своей грубей и отвратительней дикарского фетишизма[26]. Любви следует учиться[27], обретать ее веками терпеливых усилий. Это сложный и многосторонний процесс поддержания индивидуальной целостности посредством бесчисленного множества взаимодействий, взаимообменов витальной полярности между людьми. Уже на первом большом уровне сознания в каждом индивиде действуют четыре основных полюса и возможны четыре вида взаимообмена между двумя индивидами. Течение каждого из них необходимо довести до совершенства и в то же время привести в полную гармонию со всеми остальными. Кто это умеет? Да никто. Но всем нам придется этому научиться, а иначе мы обречем себя на муки нравственного голода и душевных лишений или же на извращения, изнуренность и постепенное сползание к гибели в катастрофе морального разложения. Вся наша жизнь — одна долгая и непрестанная попытка вслепую наладить эту циркуляцию токов между собою и внешним миром, человеческим и неодушевленным: между тем вся наша современная жизнь — вопиющая неудача в этой попытке. И в этом никто не виноват, кроме нас самих.

Ведь на самом деле развитие каждой индивидуальной души представляет собой результат взаимодействия между индивидом и внешним миром. А это означает, что точно так же. как внутриутробное развитие поддерживается движением материнской крови, за счет которой удовлетворяются все жизненные потребности плода, — так и каждый рожденный человек, мужчина или женщина, растет и развивается за счет циркуляции жизненных токов между его или ее спонтанным «я» и каким-то другим иди какими-то другими «я». Именно за счет этой циркуляции жизненных токов между индивидом и другим существом или другими существами происходит развитие и совершенствование каждой индивидуальной души и психики. Это закон жизни и творения, закон, над которым мы не властны. Аскеты и сластолюбцы пытаются, каждый со своей стороны, увернуться от его действия, и это им удается на какое-то время — время жизни одного поколения. Но уже в следующем поколении — обвал, катастрофа. Ибо не одним хлебом живет человек. Его существование даже более чем хлебом, поддерживается животворным творческим потоком между ним самим и другим человеком или другими людьми.

Такая сверхиндивидуальная циркуляция действительно существует и устанавливается между полюсами бессознательного двух или более индивидов. И соответствующая ей, взаимно зависящая от нее — внутренняя, чисто индивидуальная — циркуляция также существует и устанавливается между полюсами бессознательного внутри самого человека, между его верхним и нижним сознанием и между его волевыми и симпатическими полюсами. Здесь происходит четырехкратное взаимодействие внутри одного «я». И именно от этого четырехкратного взаимодействия внутри «я» начинается тот процесс, конечный результат которого известен нам как разум, рассудочное сознание.

Мозг — это, если угодно, преобразователь динамического сознания. Он преобразует этот творческий поток в некий фиксированный код. И потом выдает нам расшифровку и «распечатку» в виде неких графических символов, которые мы именуем представлениями, понятиями и мыслями. Он продуцирует новую — идеальную — действительность. Мысль — это иная, статическая целостность, иная единица механически-динамической и материально-статической Вселенной. Жизнь сбрасывает с себя мысли, как дерево сбрасывает пожелтевшие листья или как птица на лету теряет перья. Мысли — это иссохшее, омертвевшее, ненужное нам оперение: они мешают нам непосредственно соприкоснуться с окружающей нас Вселенной и представляют собой одновременно и изолятор и инструмент для подчинения себе окружающего мира. Разум — инструмент, необходимый для работы других инструментов: он не имеет отношения к творческой деятельности.

Пробуждаясь к жизни в качестве конечного результата и последней инстанции, разум чувствует себя весьма самоуверенно. «Слово стало плотью и сразу же стало в позу», — как съязвил по этому поводу Норман Дуглас[28]. Именно так и происходит. Ум, будучи по самой своей сути автоматически действующим механизмом, присваивает себе прерогативы жизни. Он даже пытается влиять на самое жизнь, полагая, что может ее «собрать» или «разобрать». «В начале было Слово…»[29]. Это самообольщение разума. Слово не может быть началом жизни. Оно конец жизни, опавший лист. Разум — тупик жизни. Но он обладает всей механической силой неживой природы. Он мощный двигатель механической суперсилы. Взяв себе в сообщники волю, он даже пытается навязать жизненному сообществу свою механическую правильность и свой автоматизм, каждое дерево обкорнать до формы геометрической фигуры, а каждого человека — до состояния хорошо смазанного механизма. И вот мы уже видим, как мозг, подобно мошной динамо-машине или аккумулятору энергии, аккумулирует механическую силу и при помощи этой механической силы пытается контролировать живое бессознательное, подчиняя все спонтанное определенным автоматическим принципам, называемым идеями или мыслями.

А человеческая воля помогает разуму в осуществлении этого усмирения и этой стерилизации. Мы ведь толком так и не знаем, что такое человеческая воля. Мы только знаем, что это некая функция, свойственная всякому живому организму, функция самоопределения. Это довольно странная функция души, способная задавать самой себе нужную направленность. Воля — это действительно та функция, которой каждый индивид наделен с самого момента зачатия для осуществления определенного контроля как над органическими, так и над любыми другими, в том числе происходящими автоматически, процессами своего собственного развития.

Изначально эта функция никак не зависит от разума. По своему происхождению она представляет собой чисто спонтанный фактор самоконтроля живого бессознательного. Можно предположить, что изначально, до возникновения разума, воля и сознание — одно и то же. Можно даже предположить, что воля нам дана как важный гармонизирующий фактор, фактор, предотвращающий автоматизацию развивающейся души.

Спонтанная воля мгновенно реагирует на чрезмерную циркуляцию каждого отдельно взятого жизненного потока — любого потока, и этот факт известен психоанализу. Что же до вырождения спонтанно-жизненной действительности в механически-материальную, то против этого автоматизма всегда должна бороться живая человеческая душа. Воля — это сила, которой обладает каждое индивидуальное «я», сила, достаточная для того, чтобы выйти из-под власти автоматизма.

Но когда свободная душа действительно переживает кризис, воля отождествляет самое себя с одним из механически циркулирующих потоков. Тогда развивается комплекс, паранойя. И вот уже перед нами начальная стадия безумия. Если отождествление продолжается, болезнь принимает серьезную форму. Возможны неожиданные расстройства основных психических функций, подобные приступам эпилепсии. Или может возникнуть любое другое из известных психических заболеваний.

Вторая опасность заключается в том, что воля может отождествить себя с разумом и стать инструментом разума. В этом случае вступит в силу тот же самый процесс нарастающего автоматизма, с той только разницей, что протекать он будет медленнее. Разум будет пытаться заполучить контроль над каждой органически-психической циркуляцией. Спонтанное течение будет нарушено и заменено автоматическим.

После этого автоматизированная душа, как мотор какой-то сложной машины, должна будет работать по схеме, основанной на неких заранее известных принципах. И вот тут-то вступают в силу идеи и мысли. Они-то и являются схемой механизма и механическими принципами автоматизированной души.

Вот таким образом человечество продолжает сводить себя с ума или самоавтоматизироваться на основании рационального сознания. И то и другое — психические расстройства. Точно так же отождествление воли с любой другой основной функцией обязательно приведет к психическим отклонениям. Сумасшествие медленно, но верно прогрессирует в нашем обществе. Так что совершенно справедливо русские и французские писатели-авангардисты провозгласили безумие великой целью человечества. Это и есть истинная цель самоавтоматизации и превознесения рационального сознания.

Разумеется, все мы должны совершенствоваться в рациональном сознании. Но рациональное сознание — это ведь не цель. Это скорее тупик. Оно лишь обеспечивает нас бессчетным количеством приспособлений, которые мы можем использовать для того, чтобы попытаться решить труднейшую для нас задачу: прийти к нашей спонтанно-творческой полноте существования.

Более того, оно даже дает нам достаточные средства, чтобы мы смогли подчинить внешнюю, материально-механическую Вселенную самим себе как венцу творения. И кроме того, оно предоставляет нам ясные указания, как нам избежать сползания к автоматизму, и даже полунамекает о должном употреблении воли, о необходимости ослабить контроль ложных, автоматизированных схем и сохранить верность глубоким импульсам души. Вот как нам следует применять наш разум — путеводную звезду и инструмент самопознания. Но разум как творец и руководитель жизни — это проклятие.

Итак, на сегодняшний день мы не можем так уж много сказать о бессознательном. Собственно, почти ничего не можем сказать. Но это только начало. Еще остаются неоткрытыми другие большие центры бессознательного. Пока что мы знаем только четыре, которые составляют две пары. И на все про все семь уровней. То есть существуют шесть дуальных центров спонтанной полярности и еще один, завершающий. И если большое верхнее и большое нижнее сознание мы только начали изучать на ощупь — то другие высоты и глубины нам не удалось пока что даже нащупать.

Нам так много предстоит еще узнать, и каждый шаг на пути познания будет представлять собой смертельную угрозу человеческому идеализму, который сегодня так отвратительно, так беспощадно терроризирует нас. Он должен умереть, и мы непременно вырвемся на свободу. Да и можно ли вообразить более страшную тиранию, чем тирания автоматически идеальной гуманности?!

Фантазия на тему о бессознательном

Fantasia of the Unconscious

1922

Первичное сознание человека не рационально и не имеет ничего общего с пониманием. Оно совершенно такое же, как у животных. И это до-рациональное, до-разумное сознание остается в нас на всю жизнь, являясь могучим корнем и стержнем нашего сознания. Разум же — это расцветший на нем цветок, это кульминация и в то же время предел.

Конечная цель — не знать, а быть. Человечество не знало более рискованного девиза, чем девиз «познай самого себя». Да, знать самого себя необходимо, насколько это, конечно, возможно. Но не для того, чтобы просто знать. Знать самого себя необходимо скорее для того, чтобы по крайней мере быть самим собой. «Будь собой» — вот самый важный девиз.

…Мудрость — это не теория, а состояние души…

Я не верю в прогресс как таковой. Но я верю в удивительные, вспыхивающие, как радуга, и вновь угасающие цивилизации.

Д. Г. Лоуренс

Перевод В. Звиняцковского, В. Чухно

Предисловие

Эта книга — продолжение книги «Психоанализ и бессознательное». Общей массе читателей я посоветовал бы не утруждать себя ее чтением. Общей массе критиков тоже. Я ее писал не для того, чтобы кого-нибудь в чем-нибудь убеждать. Это совершенно не в моем характере. Мои книги не предназначены для общей массы читателей. Я считаю ошибочным распространенное мнение о том, будто всякий человек, умеющий читать печатные буквы, способен прочесть и уяснить себе все, что напечатано этими буквами. И я полагаю настоящим несчастьем то обстоятельство, что серьезные книги выставляют у нас на продажу, как некогда работорговцы выставляли на рынках обнаженных рабов. Но тут уж ничего не поделаешь: живя в эпоху ложно понимаемой демократии, нам некуда деться от ее порядков.

Общую массу читателей я должен предупредить о том, что настоящая книга покажется им еще более невразумительным набором словесной чуши, чем предыдущая. О том же я хотел бы предупредить и общую массу критиков: с этой книгой им нечего делать, разве что бросить ее в корзину.

Что до того ограниченного числа читателей и критиков, от которых, помимо воли, ожидаешь хоть какого-то отклика, то им я также вынужден честно признаться: я бью читателя этой книги в солнечное сплетение. Надеюсь, одного этого заявления будет достаточно, чтобы и их число значительно поредело.

И наконец, оставшейся горстке моих потенциальных читателей я хотел бы заранее принести свои извинения за неожиданное обращение к космологии и космогонии, что может их удивить в этой книге, но при этом сразу же спешу оговориться о его неизбежности. Я ведь не ученый. Я дилетант из дилетантов. Как сказал один из моих критиков, вы «вольны мне верить или не верить».

Да, я не археолог, не антрополог, не этнолог. Я не принадлежу ни к одной из разновидностей «исследователей». Но я чрезвычайно благодарен исследователям за ту огромную работу, которую они проделали и результатами которой я мог воспользоваться. Я находил намеки или подсказки по интересующим меня вопросам у самых различных ученых и в самых различных учениях — и в йоге[1], и у Платона[2], и в Евангелии от Иоанна, и у Гераклита[3], и у Фрейзера в его «Золотой ветви»[4], и даже у Фрейда и Фробениуса[5] — «даже» в том смысле, что у этих двоих я нашел и запомнил одни лишь намеки и отправился дальше, доверяясь собственной интуиции. Вот почему я оставляю вам полную свободу отмахнуться от того невразумительного набора словесной чуши, которую я поместил в этой книге, и не тратить на нее своего драгоценного времени.

Позвольте мне лишь заметить, что, по моему разумению, существует огромная потенциальная область научной деятельности, которая пока что остается для нас совершенно закрытой. Я имею в виду науку, которая, опираясь на жизненный опыт и интуицию, должна понять тайну самой жизни. Назовите ее, если хотите, субъективной наукой. Наша объективная наука как часть современного знания сосредоточена исключительно на феноменах, да и то лишь на феноменах, рассматриваемых в системе причинно-следственных взаимосвязей. Я ничего не имею против нашей науки. Она делает все от нее зависящее. Но наивная уверенность в том, что ею исчерпывается весь запас человеческих возможностей в познании, кажется мне ребяческим легкомыслием. Наша наука — это наука о мертвом мире. Даже биология никогда не рассматривает собственно жизнь, а лишь ее механические функции и инструментарий.

Я искренне полагаю, что великий языческий мир, последними представителями которого были Древние Египет и Греция, — тот языческий мир, который предшествовал нашему миру, — располагал своей собственной широкой, а возможно, и совершенной наукой. Наукой, которая рассматривала собственно жизнь. В нашу эру от этой науки остались одни лишь обломки в виде магии и шарлатанства. Что ж, и от мудрости могут оставаться одни лишь обломки.

Думаю, что эта великая наука, предшествовавшая нынешней и совершенно отличная от нее по составу и природе, некогда была всеобщим достоянием во всех населенных землях. Я полагаю, что наука эта носила эзотерический характер и что носителем ее было весьма широкое жреческое сословие. Подобно тому как сегодня математика, механика и физика изучаются и одинаково понимаются в университетах Китая и Боливии, Лондона и Москвы, — точно так же, мне кажется, великая наука и космогония того древнего мира, который предшествовал нашему, являлись единым эзотерическим учением, распространенным во всех концах тогдашнего мира: и в Азии, и в Полинезии, и в Америке, и в Атлантиде, и в Европе. Представления о географии этого предшествовавшего нам древнего населенного мира как о некоем «поясе» кажутся мне наиболее интересными. В так называемый ледниковый период все воды земли, по-видимому, были сконцентрированы в верхних широтах нашей планеты, представлявших собой огромные пространства сплошного льда. А дно сегодняшних морей и океанов было в то время сушей. Таким образом, нынешние Азорские острова, например, являлись тогда горами, высившимися на равнине Атлантиды, там, где сегодня плещутся воды Атлантики, а остров Пасхи или Маркизские острова величественно вздымались над огромным и прекрасным континентом, на месте которого ныне раскинулся безбрежный Тихий океан.

Люди, жившие в том мире, много учились и много знали, и жители всей земли тесно общались между собой. Между Атлантидой и Полинезийским континентом люди свободно путешествовали в обоих направлениях, точно так же, как сегодня они плавают из Европы в Америку. Между ними происходил взаимообмен не только материальными, но и духовными ценностями, и накопленные знания, а также существовавшие тогда науки были универсальным достоянием всей земли — были такими же космополитическими, какими они становятся сегодня.

Затем началось таяние льдов, и наступил Всемирный потоп. Беженцы с затопленных континентов наводнили возвышенности Америки, Европы, Азии и островов Тихого океана. Некоторые под влиянием суровых природных условий выродились в пещерных людей — человеческие существа неолита и палеолита; другие сохранили первозданную красоту, грацию и совершенство, как, например, островитяне океанов и морей Южного полушария; иные заблудились и одичали в африканских джунглях и пустынях; и, наконец, некоторые народы — друиды[6], этруски[7], халдеи[8], американские индейцы и китайцы — сумели сохранить основное из накопленных ранее знаний и продолжали учить других древней мудрости, хотя и в полузабытом, чуть ли не символическом виде. Частично забытая в качестве позитивных знаний, наука продолжала существовать в качестве ритуалов, телодвижений и мифических преданий.

И таким образом мощный потенциал символов — отголосков древней науки — сохранился, по крайней мере, как часть человеческой памяти. Вот почему великие мифы и символы, ставшие к началу известной нам истории достоянием всего мира, в основном одинаковы в любой стране и в любом народе, будучи, так или иначе, соотносимы друг с другом. Вот почему эти мифы вновь привлекают наше внимание сегодня, когда мы практически исчерпали все возможности дальнейшего продвижения по привычному нам пути научного познания мира. И вот почему мы повсюду, у аборигенов всех континентов, находим не только похожие мифы, но одни и те же геометрические чертежи, схемы устройства Вселенной, а также мистические фигуры и знаки, подлинное космологическое или научное значение которых на сегодняшний день забыто, хотя их и продолжают использовать для колдовства или поклонения богам.

Если читатель находит все это чушью и абракадаброй, что ж, ему виднее. Но только и я со своей стороны испытываю не более почтения к его радостному кудахтанью на столь им любимом птичьем дворе. Вы можете сколько угодно идти в ногу со временем, но меня уж, ради бога, увольте. Мне нравится тот просторный мир давних времен и столетий, когда по земле бродили древние мамонты, а перед человечеством открывалась прекрасная перспектива дальнейшей истории, у которой нет ни начала, ни конца, а есть один только беспрерывный пышный расцвет средь сменяющих друг друга эпох в жизни планеты. Да. потопы и пожары, землетрясения и ледники порою вклиниваются между великолепными периодами развития человеческой цивилизации, но ничто и никогда не погасит стремления и способности человечества из вечно обновляющегося хаоса извлекать нечто великое и прекрасное.

Я не верю в прогресс как таковой. Но я верю в удивительные, вспыхивающие, как радуга, и вновь угасающие цивилизации.

То же касается и моих притязаний на какие-либо новые откровения. Боже меня упаси от таких притязаний! Я всего лишь надеюсь, что мне удастся напомнить вам кое-какие азы забытого знания. В то же время у меня нет никакого желания оживлять в вашей памяти давно забытых царей или мудрецов. Копаться в давнем прошлом, искать ключ к иероглифам — это не для меня. Да я и не сумею этого сделать, даже если и захочу. Но зато я смогу сделать нечто другое. Кто-то ведь должен уловить намек, содержащийся во всех этих древностях, столь искусно извлеченных нашими учеными из забытого прошлого. Кто-то должен на основании этого намека сказать новое живое слово. Мертвая мудрость — искра, но от нее возгорается пламя — живая жизнь.

И вот вам простой пример того, как обыкновенный современный ученый, правильно восприняв такой намек, может наткнуться на истину — истину, над которой он сам же посмеялся бы, как над фантастической чушью, будь эта истина произнесена вслух кем-то другим. Возьмем, скажем, небольшую цитату из знаменитой, хотя и успевшей уже устареть «Золотой ветви»: «Видимо, по представлениям древних ариев[9], солнце должно было время от времени пополнять запасы своего огня из пламени священного дуба».

Это очень точно, — как-то осенило меня, хотя я далеко не ученый, — ведь это означает: из пламени Древа Жизни. То есть из самой жизни. Значит, эти слова следует понимать вот каким образом: «Видимо, по представлениям древних ариев, солнце должно было время от времени пополнять запасы своего огня из жизни», — что, собственно, всегда утверждали древнегреческие философы и что до сих пор представляется мне мудрой истиной и ключом к космосу. Не жизнь берет начало от солнца, но солнце есть продукт эманации жизни, то есть всех питающих его растений и животных.

Разумеется, кто-нибудь из моих уважаемых критиков может сказать, что подобные представления древних ариев, этого давно позабытого племени, выглядят сегодня чем-то вроде старческого маразма или же, напротив, детского лепета. Но что до меня, я все же испытываю уважение к моим предкам и полагаю, что, кроме чуда своего рождения, я им обязан и многими другими, не меньшими чудесами.

В заключение еще пару слов. Эта моя «псевдофилософия» (или «психа анализ» — анализ психа, — как отозвался бы о ней один из моих уважаемых оппонентов) выросла из моих романов и стихотворных произведений, а не наоборот. Романы и стихи выходят из-под пера пишущего нечаянно, ненароком. И лишь потом абсолютная потребность в хоть сколько-нибудь удовлетворительном рациональном понимании самого себя и общего хода вещей заставляет его извлекать некие абстрактные выводы из своего писательского и просто человеческого опыта. Романы и стихи — это эмоциональный опыт в чистом виде. А вся эта «психа аналитика» — заключения, сделанные впоследствии, на основании такого опыта.

Но при всем при этом мне кажется, что даже искусство впрямую зависит от философии — или от метафизики, если вам больше нравится это слово. Художник чаще всего не в состоянии сформулировать эту свою метафизику или философию, она даже может таиться в нем на бессознательном уровне, и все же она управляет им, как и любым другим человеком, и точно так же, как все остальные, он живет в согласии с нею. Люди существуют и смотрят на жизнь каждый в соответствии с собственным пониманием, которое постепенно совершенствуется или же, наоборот, деградирует. Это понимание также существует в виде некой доминирующей идеи или метафизических представлений, — собственно, на первых порах оно существует именно в таком виде, а потом, как бутон, раскрывается под влиянием искусства и жизни. Но в наши дни это понимание у большинства людей, их вера, их метафизика износились до дыр, а наше искусство истрепалось, превратившись в лохмотья. У нас нет никакого будущего: ни у наших надежд, ни у наших целей, ни у нашего искусства. Все это в недалеком будущем превратится в серый ворох никому не нужного тряпья.

Так не пора ли развеять этот серый туман старых взглядов и представлений и попытаться прислушаться к тому, во что, в конце концов, верует наше сердце? Прислушаться к тому, чего оно на самом деле желает — хотя бы на ближайшее будущее. Вот то единственное, что следовало бы облечь в слова веры и знания. И после этого вновь двигаться вперед, чтобы эту веру и эти знания воплотить в жизнь и искусство.

Разорвать старую завесу взглядов и представлений и, пройдя через образовавшуюся прореху, следовать дальше, — вот что нам нужно. Так почему бы мне не попытаться сделать это прямо сейчас? Почему бы не попытаться описать на бумаге все, что я увидел за той прорехой, — в самом деле, почему бы не сделать этого? И если издатель пожелает напечатать то, что мною написано, — возражать я не стану. Ну а если к тому же кто-то попытается это прочесть — ради бога, читайте. Хотя, конечно, зачем читать то, что вряд ли кому-то покажется интересным? Разве что этот кто-то — мой уважаемый критик, которому нужно настрочить энное количество слов, чтобы ему заплатили за них. Ну а что он будет писать и как, — это не имеет никакого значения.