Помоги проекту - поделись книгой:
Первая сила, то бишь дельфины-африканеры, геттизируя ненавидимое и презираемое ею большинство, хочет этим большинством управлять. Удерживать и укреплять свою власть. В максимальной степени отдаивать это самое большинство. И только.
Но есть еще и третья сила. В ЮАР — «Де Бирс»… У нас в России — иноземцы, опекающие, так сказать, отечество наше. Третья иноземная сила, конечно же, заинтересована в том, чтобы полицаи-дельфины (они же прогрессоры, они же африканеры и так далее) грабили с нею на паях местное архаизированное анчоусное большинство, обитающее в гетто разного рода. Как в тех южноафриканских гетто-бантустанах, в которые темнокожих помещал политический апартеид. Так и в тех российских квазигетто, которые создали наши дельфины-прогрессоры, разрушив СССР и проведя либеральные реформы. То есть соорудив «зону Ч».
Но для того, чтобы установить степень вариативности поведения третьей силы, давайте повнимательнее проанализируем крах апартеида в ЮАР. Конечно же, нас не ЮАР интересует, а Россия. И, тем не менее, всмотримся в ЮАР как в зеркало, способное что-то нам поведать о нашем настоящем и будущем.
В ЮАР третья сила (она же «Де Бирс») неожиданно обнаружила, что южноафриканские гетто того… Перегреты недальновидными и слишком наглыми африканерами. Кроме того, население гетто быстро растет. А количество африканеров — уменьшается. Ощущая нарастающую нестабильность и опасную демографическую динамику, африканеры теряют адекватность. Восстановить эту адекватность «Де Бирсу» не удается. Что делает третья сила под названием «Де Бирс» в подобном случае? Она начинает диалог с лидером темнокожих анчоусов Нельсоном Манделой, помещенным в тюрьму дельфинами-африканерами.
Налаживание диалога с лидером второй силы (Манделой) третья (дебирсовская) сила начинает не только из прагматических соображений. Конечно же, прагматические соображения (они же подстеленная вовремя политическая соломка) имели для «Де Бирс» важное значение. Но были и другие соображения, носившие гораздо более стратегический (а также концептуальный и мироустроительный) характер.
Согласно этим соображениям, авторитарная модель, основанная на дельфинско-африканерском меньшинстве и анчоусно-темнокожем гетто, недостаточно устойчива, а главное, недостаточно беспощадна. Ведь в ней все-таки есть что-то от современности. А ну как найдется адекватный африканер, который займется не тупым завинчиванием апартеидных гаек, а выгодным для африканеров частичным демонтажем гетто? Это же повлечет многие нежелательные последствия! Как практические — адекватный африканер может додуматься и до национализации «Де Бирс», дабы обеспечить взаимопонимание между дельфинами и анчоусами, так и иные. А ну как этот адекватный африканер начнет еще более глубокую трансформацию, прекратит деление на дельфинов и анчоусов, изменит идеологию, глубоко преобразует культурную и социальную ситуацию? Это ведь безумно опасно не только в практическом, но и в мироустроительном, концептуальном плане.
Теперь — другой сценарий. Быстренько демонтируются гетто-бантустаны внутри ЮАР. И вся ЮАР превращается в огромное гетто. Да, при этом ужасно пострадают дельфины-африканеры — для них это неприемлемо. А для «Де Бирс»? В практическом смысле слова — ничего страшного.
Чернокожие захотят чем-то питаться. Им надо будет выходить на внешний рынок и продавать все те же алмазы. Возможностей для продажи у них меньше, чем у африканеров. А значит, продавать они будут дешевле. Возможно, они захотят сменить «Де Бирс» на другую транснациональную компанию. Но другая транснациональная компания, занимающаяся тем же самым, — это та же самая «Де Бирс» под другой вывеской.
Что же касается мироустроительной ситуации, а также иных ситуаций еще более высокого ранга, то тут сплошные выгоды. Если не для самой «Де Бирс», то для той высшей иноземной элиты, которая эту самую «Де Бирс» полностью контролирует. Гнойники архаизации, сосредоточенные в гетто, не вычищаются, а используются для повсеместной архаизации. Теперь уже никогда и ни у кого не возникнет желания превратить апартеидное общество в гражданское. Потому что псевдотриумф архаизированного населения надежнейшим образом отсекает общество от современности во всех смыслах этого слова. Осуществив это в отдельно взятой ЮАР, можно далее распространить результаты эксперимента на другие страны. А потом и провести, так сказать, окончательный, глобальный эксперимент. Мы видим, что эксперименты по архаизации осуществляются — конечно же, с поправкой на специфику той или иной страны — и в Ираке, и в Ливии, и в Тунисе, и в Египте. Когда иначе нельзя — бомбят. И реализуют на практике подлое предупреждение, сделанное Клинтоном сербам: «Мы вбомбим вас в средневековье». Вбомбливают даже не в средневековье, а в глубокую архаику. А когда можно не бомбить — действуют более мягко. В Ливии бомбили, а в Египте — нет. Но результат один и тот же.
И почему бы от таких экспериментов в отдельных странах и целых регионах не перейти к глобальному эксперименту? Впрочем, перед тем, как осуществить этот весьма рискованный переход, надо разобраться с Россией. В России нельзя — по очень многим причинам — осуществить буквально то, что было осуществлено при демонтаже апартеида в ЮАР. В числе причин, по которым это нельзя осуществить, на первом месте стоит наличие у России ядерного оружия. И не абы какого, как в Северной Корее, а до сих пор невероятно могучего и опасного. Но к этому все не сводится. Есть не только военные, но и социальные, политические риски. Причем ничуть не менее опасные. А ну как обитающие в социальных гетто анчоусы еще не архаизировались в нужной степени? Страшно подумать, что они будут в этом случае вытворять. И наконец, осуществление в России затеи, аналогичной демонтажу апартеида в ЮАР… право, не знаю, как сказать лучше… слишком гуманистично… недостаточно беспощадно…
Внутри русских гетто, сооруженных нашими перестроечно-постперестроечными дельфинами, растет ностальгия по СССР. Современность укоренена в русском разуме и русской душе прочнее, нежели в разуме и душе представителей среднеазиатских народов, чей отказ от современности я описал выше. Ничего не хочу сказать плохого про представителей этих народов, но из песни слов не выкинешь. Приученный к современности русский человек не будет укладываться на циновки калачиком так, как это делает приехавший из Таджикистана бывший советский инженер. Иначе устроена и физическая, и психологическая, и даже социально-генетическая память. Хотелось бы избежать патетики. И признать, что нашим пакостным дельфинам удается выкорчевать современность и из русской души, а также русского разума. Вот только результат иной. Русский анчоус, из души и разума которого выкорчевали современность, не вернется в традиционализм, не заживет, как его среднеазиатский собрат, в симбиозе с досовременной архаичной средой. Русский скорее начнет спиваться, погружаться в темную безнадегу. Или — интегрироваться в криминал. Потеря современности для русского травматичнее, чем для таджика или киргиза. Никакого высокомерия в такой констатации нет. Тут уж, прошу прощения, не до высокомерности.
Но в связи с гораздо более болезненным отношением к потере современности, русский человек гораздо больше ностальгирует по современности. Которая для него связана с СССР. То есть она для таджика или киргиза еще более тесно связана с СССР. Но там, повторяю, нет столь болезненной реакции на потерю современности. Современность не была там достаточно органичной. Ее насаждали. Она пустила не столь глубокие корни. Досовременное состояние не было в такой степени искоренено, а значит, демонтаж современности, прочно ассоциируемой с русскими, имеет определенные компенсации. Хотя бы религиозные — утешение можно найти в исламе. А на самом деле и не только религиозные. Ибо для личности и народа, не слишком глубоко укорененных в современности, изъятие современности — это еще и обретение чего-то. В русском случае этого нет.
И потому ностальгия по советскому как по утраченной современности носит очень острый характер у русских постсоветских анчоусов. Преступным дельфинам удавалось долго держать этих анчоусов под наркозом самого разного рода. Но долго — это не значит вечно. Наркоз больше не действует — в чем могли убедиться все, кто наблюдал за передачами «Суд времени» и «Исторический процесс». Причем потеря действенности этого наркоза (квазипотребительского, квазикультурного и так далее) напоминает по последствиям потерю действенности наркоза обычного. Возникает и труднопереносимая боль, и весь букет сопряженных с этим переживаний.
И для наших дельфинов-африканеров, и для окормляющей нас иноземной третьей силы, аналогичной южноафриканской «Де Бирс», очень важно соединить советскую ностальгию с чем-то совершенно бесперспективным, насквозь пропитанным контрпродуктивной архаической субкультурой… Не имеющим ни малейшего отношения к советскому как особо драгоценной и перспективной модификации современного… И так далее. Это и есть Зюганов. Это и есть руководимая Зюгановым КПРФ.
Даже если анчоусы в наших гетто начнут бунтовать под флагами КПРФ и под ее чутким руководством — это должен быть именно бунт, а не революция.
Революция — это хаос, беременный новым порядком. Причем порядком, качественно более совершенным, чем предыдущий. Бунт — это бесплодный хаос.
Революция предполагает наличие авангарда, вышедшего из социального гетто, из социального ада. И готового выводить других.
Бунт — это судороги гетто. Даже если бунт не подавляют — он сам себя очень быстро исчерпывает. Ведь рано или поздно любые судороги или прекращаются, или кончаются смертью. Да и зачем судороги, если нет младенца, готового появиться на свет божий? У очень крупного и близкого к коммунистам французского писателя Ромена Роллана Святой Христофор, несущий младенца на своих плечах, говорит:
Но есть ли очевидные доказательства того, что зюгановцы заняты геттизацией, столь нужной и им, и дельфинам, и иноземцам как третьей силе? Ведь такие доказательства не имеют права быть усложненными, конспирологическими. Они должны быть очевидными для всех. Они должны лежать на поверхности. Конспирология (мол, работает на такие-то силы, по такому-то заданию) — это вирус, порождающий всеобщее недоверие. Если мы хотим выводить людей из гетто, то для нас этот вирус вреден. И мы не имеем права участвовать в войне вирусов, заявляя: «Сами вы чей-то проект».
Нет, тут или-или. Или выведение темы за рамки широкого общественного обсуждения, или прямые и очевидные, элементарные доказательства того, что геттизация и Зюганов — близнецы-братья. Так есть ли такие доказательства? Да, они есть. Они просты. Они лежат на поверхности.
Возьмите в руки газету «Советская Россия» и внимательно ее прочитайте. И вы поймете, что эту газету вполне можно назвать «Советское гетто». Или сокращенно — не «Совраска», а «Совгеттка». То же самое с нынешней газетой «Правда».
Говорю это без всякого внутреннего ликования, с глубокой горечью. Мне об этом говорить трудно потому, что газет, отстаивающих коммунизм, мало. И возникает соблазн помолчать на больную тему. Ну пусть будут хоть какие-то газеты, отстаивающие коммунизм. Но такое молчание — именно соблазн. Нельзя допустить, чтобы геттизировалась даже самая элементарная советско-коммунистическая ностальгия. Нам нужны не судороги, нам нужен младенец, он же Грядущий день, которого несет на своих плечах Святой Христофор. Нам нужно поддержать все, что помогает рождению этого младенца. И нам нужно отвергнуть все, что этому мешает. Геттизация коммунистического советского движения нужна только тем, кто не хочет, чтобы младенец родился. И чтобы его понес в светлое будущее передовой класс, он же Святой Христофор.
Экономическая война
Торговые войны — 4. В эпоху ВТО
Весь мир осознал, что ВТО — это организация богатых и сильных стран, созданная ими для того, чтобы исключить выход на ведущие мировые торгово-экономические позиции стран бедных и слабых
Уругвайский раунд переговоров ГАТТ, длившийся целых 8 лет и завершившийся к началу 1995 г. созданием ВТО, был посвящен принципиальному расширению сфер регулирования международной торговли. К условиям свободной торговли, введенным в рамках ГАТТ (таможенные тарифы и антидемпинг), добавились еще две сферы, принципиально важные для расширения экспорта развитых стран: торговля услугами (генеральное соглашение GATS) и торговля объектами интеллектуальной собственности (соглашение TRIPS). Кроме того, нормы антидемпинга были дополнены определенными запретами на систему государственных льгот и преференций для корпораций, выходящих на мировые рынки.
Одновременно происходило быстрое расширение состава ГАТТ за счет стран распадающегося «советского блока» в Восточной Европе, а также развивающихся стран Юго-Восточной Азии, Латинской Америки, Африки. Причем к такому расширению был очень существенный стимул: МВФ и Всемирный банк принципиально не оказывали финансовую помощь тем странам, которые не вступили в ГАТТ/ВТО или, по крайней мере, не предпринимали для вступления активные усилия. Именно при помощи такого кнута-пряника шло вовлечение в глобальную «свободную торговлю» новых стран. А в результате возникали новые «незанятые» рынки, которых так жаждали высокоразвитые страны, уткнувшиеся в пределы своей торговой экспансии.
Но появление новых «свободных рынков» в тот же период столкнулось с крайне неприятным для высокоразвитых стран процессом: бурным экономическим ростом так называемых новых тигров в Юго-Восточной Азии. Это были, прежде всего, Южная Корея, Сингапур, Тайвань и Гонконг, но им уже дышали в спину Малайзия, Индонезия, Таиланд. А еще — и это было сразу осознано на Западе как самое важное обстоятельство — начал очень быстро расти Китай. Который получил в той же (и явно неслучайно «звериной»!) терминологии глобальных рынков имя «Большого Дракона».
«Тигры» и затем «дракон» сделали расширение экспорта и захват мировых рынков своими приоритетами. И пока США и развитые страны Западной Европы захватывали рынки Восточной Европы и начинали «переваривать» восточноевропейские экономики — «тигры» и «дракон» наращивали свою торговую экспансию не только на рынки Азии, Африки, Латинской Америки, но и на рынки наиболее развитых стран.
Вскоре выяснилось, что в Восточной Европе «переваривание» бывших соцстран плюс включение их большинства в Евросоюз — привело к почти полному захвату ключевых экономических позиций (банковско-финансовая система, основные отрасли промышленности, в том числе автопром, станкостроение и т. д.) американцами и «староевропейцами». Но одновременно оказалось, что большая часть внутренних рынков развитых стран Запада (ширпотреб, бытовая техника и электроника, игрушки и т. д.) с каждым годом все полнее захватывается товарными потоками из Юго-Восточной Азии.
И если на начальных этапах этого процесса «тигры» и «дракон» нередко действовали в стиле фальсификации мировых брендов или просто подавления местных конкурентов низкокачественным товарным демпингом, то вскоре ситуация изменилась. И изменилась она в большой степени благодаря чрезвычайно активной экспансии западных транснациональных корпораций (ТНК) в экономики «тигров», «дракона» и их «родственников» в других регионах мира.
Эти ТНК начали массированно переводить свое производство в Корею, Китай, Малайзию, Индонезию, Мексику, Бразилию, Аргентину, ЮАР и так далее. Поскольку обнаружили здесь и дешевую рабочую силу, очень быстро приобретающую необходимую производственную квалификацию, и некоторые другие дешевые и качественные ресурсы, включая сырье, и некоторые весьма «вкусные» налоговые, кредитные и иные преференции эффективным экспортерам.
И тогда с территорий «тигров», «дракона», а также их последователей (в том числе в Латинской Америке и Африке) на рынки Запада хлынули нарастающие потоки товарного импорта. Причем импорта, вполне конкурентоспособного местным товарам по качеству, но гораздо более дешевого и разнообразного.
Тогда-то и началась — уже в рамках недавно созданного ВТО — новая волна торговых войн. Началась в условиях, когда даже обновленные и ужесточенные нормы ВТО не могли всерьез затормозить «обратный» процесс завоевания развивающимися странами рынков развитых стран.
Развитый Запад не мог не ответить на этот новый процесс «встречной торговой экспансии» Востока. И ответы нашлись.
Один из способов ответа — прежде всего, американского — достаточно подробно описан в книге Джона Перкинса «Исповедь экономического убийцы», на которую я уже ссылался. Его суть — в навязывании конкурентам из развивающихся стран таких (якобы благих, эффективных и сулящих невиданные будущие экономические и технологические перспективы) проектов и программ, которые обладают двумя реальными свойствами:
— способность обеспечить глубокую и неотменяемую зависимость страны, принявшей к реализации такого рода проекты, от оборудования и технологических услуг тех (американских) корпораций, которые привлекаются к проектам;
— способность заставить страну, начавшую реализовать такие проекты, набрать таких (американских или связанных с американскими интересами) кредитов, которые приводят к попаданию этой страны в глубокую и непреодолимую «кредитно-долговую ловушку».
Второй способ западного (опять-таки, прежде всего, американского) ответа на новый торговый вызов со стороны развивающихся стран был непосредственно связан с первым способом. Такие страны, попавшие в кредитно-долговую ловушку и открытые «внешнему экономическому миру» в силу принятия норм ВТО, обрушивали механизмами финансово-биржевой войны.
Подробнее этот тип экономической войны мы обсудим позже. Здесь же для нас важно то, что именно таким образом — путем массированной спекулятивной атаки на валютные и фондовые рынки стран, находящихся в кредитно-долговых ловушках, — был организован мировой экономический кризис 1997–98 гг. Этот кризис не только буквально обвалил экономики Индонезии, Малайзии и Южной Кореи, но и очень болезненно сказался на Японии, Гонконге, Лаосе, Филиппинах и ряде других развивающихся стран. И мы этот кризис также вряд ли можем забыть, поскольку одним из его результатов стал дефолт 1998 г. — со всеми его тяжелейшими последствиями для нашего народа и государства.
А вот Китай этот кризис, еще не будучи членом ВТО (он вступил в эту организацию только в декабре 2001 г), прошел относительно благополучно. И не только: Китай оказал в кризисе существенную финансовую помощь ряду стран Юго-Восточной Азии, включая Гонконг и Сингапур. И тем самым не только продемонстрировал всему миру прочность своей модели хозяйственно-экономического развития, но и в определенной мере «привязал» к себе этой помощью некоторых более слабых торговых партнеров.
А далее Китай — уже вступив в ВТО — продолжил и нарастил свою товарную экспансию как на рынки развитых стран Запада (в первую очередь, в США и Европу), так и в те страны в разных регионах мира, рынки которых развитые страны уже давно считали своими. И в том числе на рынки России и стран СНГ, а также стран Латинской Америки и Африки. К тому же, на эти рынки вслед за Китаем начали активно претендовать оправившиеся от кризиса азиатские «тигры», а также Бразилия, Индия, Турция, ЮАР и так далее.
Именно для остановки этого процесса в 2001 г. в Катаре (в его столице Дохе) начался очередной (и первый для созданного ВТО) раунд переговоров по уточнению и дополнению принципов «свободной международной торговли».
Однако этот Дохийский раунд ВТО, завершение которого было назначено на 2005 год, уже восьмой год после этой даты все еще продолжается — причем практически без каких-либо ощутимых результатов. Большинство мировых экономических аналитиков уже почти уверены в том, что Дохийский раунд окончательно провалился. А в последние два года об этом начали открыто говорить крупнейшие мировые политики, включая премьера Великобритании Дэвида Кэмерона.
В чем причины? Причин много. Если их обобщить, то суть в том, что весь мир уже вполне осознал, что ВТО — это организация богатых и сильных стран, созданная ими для того, чтобы исключить выход на ведущие мировые торгово-экономические позиции стран бедных и слабых. То есть обеспечить такие правила мировой торговой игры, в которой у конкурентов богатых и сильных стран не было бы никаких шансов на итоговый выигрыш.
А потому более слабые и бедные страны на новом этапе торговых войн занялись придумыванием и использованием таких способов борьбы с сильными, которые позволяют обходить правила ВТО.
Это, во-первых, способы из того арсенала, который я ранее уже описывал в отношении Японии. А именно разнообразные варианты нетарифных барьеров на пути импорта — административных, санитарных, экологических, нормо-технических, касающихся условий охраны труда и особых прав потребителей, и прочая, и прочая.
Это, во-вторых, организация противодействия импорту и наращивания экспорта через госсектор, поддержка которого нормами ВТО впрямую не запрещена.
Это, в-третьих, так называемое экспортное кредитование на льготных условиях, для которого в нормах ВТО опять-таки нет прямых и однозначных запретов.
И это, наконец, управление курсом национальной валюты таким образом, чтобы он был существенно занижен по сравнению с ее паритетом покупательной способности (ППС).
Поясню, что это такое. Есть два способа определения соотношений стоимости валют.
Первый способ — соотношение цен валют на валютном рынке (валютный курс). Если, например, на этом рынке доллар покупают за 30 рублей, то курс доллара к рублю — 30.
Второй способ — сравнение стоимостей определенной (примерно одинаковой по составу и объему) «корзины» товаров и услуг в национальных валютах в двух странах (в данном случае, в России и США). Соответствующие сопоставления уже много лет ведут МВФ и Всемирный банк. Если эта «корзина», например, в США стоит 100 долларов, а в России 1600 рублей, то паритет покупательной способности доллара к рублю равен 16.
Как мы видим, разница между курсом и ППС валют может быть очень существенной. Причем если ППС определяется в первую очередь состоянием экономики страны, то курс может меняться в зависимости от игр (и манипуляций) на международных валютных рынках, а также в зависимости от политики Центральных банков различных стран. И именно управление курсом национальной валюты таким образом, чтобы она был занижен в сравнении с ППС, и оказывается сейчас одним из главных инструментов ведущихся торговых войн.
Смысл такой операции очень простой: если курс национальной валюты занижен, то страна-экспортер обеспечивает для своих товаров и услуг на мировом рынке дополнительную ценовую конкурентоспособность. И, значит, может продавать больше на мировых рынках, одновременно не допуская на свой внутренний рынок товары и услуги конкурентов с более дорогой валютой.
Это, конечно, создает побочные — и далеко не благие — эффекты. Например, если для удешевления (девальвации) своей валюты в обращение выпускается слишком много денег, это их обесценивает, то есть идет рост так называемой монетарной инфляции. И если страна нуждается, например, в масштабном импорте того, что не имеет и не производит (сырье, машины и оборудование, лекарства и т. д.), то этот импорт при недооцененной национальной валюте становится дороже. Но в условиях войны за завоевание чужих и сохранение своих рынков на такие жертвы, как правило, решаются многие страны.
Китай, в частности, ведет политику заниженного курса юаня уже много лет. И много лет получает обвинения за эту политику от стран ЕС, Японии и особенно США. При этом американцы чаще всего заявляют, что курс юаня занижен на 15–30%. Но некоторые специалисты по китайской экономике считают, что в действительности юань занижен примерно в два раза. Американцы такие оценки решительно оспаривают — и понятно, почему. Ведь если это так, то это означает, что Китай уже обогнал США, причем существенно обогнал, по реальному (исчисленному по ППС) валовому внутреннему продукту!
Однако если в игру девальваций вступят сразу многие мировые игроки, то будет глобальная торгово-финансовая война! Об угрозе которой сейчас говорит и пишет чуть не каждый второй экономический аналитик. Ведь и впрямь: начавшаяся в ходе нынешнего кризиса политика безумного наращивания денежной массы Федеральной резервной системой США (которую стыдливо называют «количественным смягчением»), и недавно принятая в ЕС похожая политика Европейского центрального банка — пахнут именно такой полномасштабной войной.
Но речь идет не только о торгово-финансовой войне. Развернувшийся с 2007 года мировой экономический кризис резко подхлестнул и ожесточил все типы идущих в мире торговых войн.
О том, как эти войны разворачивались, и к чему они привели на нынешнем этапе, — поговорим в следующей статье.
Информационно-психологическая война
Раскрепощение Низа
Первым этапом перестроечной «борьбы с тоталитарной системой» стало растабуирование сексуальной проблематики — то есть прямая адресация к Низу. Началось все в 1986 году с показательного превращения темы любви в хохму
С чего начиналась перестройка? С требования перемен.
«Но разве само по себе обновление — это плохо? И разве советское общество не нуждалось в обновлении?» — спросит читатель.
Тут все зависит от, скажем так, технологии обновления. Ведь в перестройку была применена особая технология — поразительно напоминающая ту, которую рекомендовал Франсуа Рабле и которую столь внятно описал Михаил Бахтин. В чем же состояла эта технология?
Для того чтобы нечто — смысл или идея, или человек, или даже общество в целом — обновилось, надо, в соответствии с рекомендациями Рабле — Бахтина, обрушить вертикаль. В противном случае «нечто» прочно привязано к Верху. Ему бы мчаться на всех парах к «веселому будущему», да вертикаль не пускает! А вот если связь с Верхом оборвать — «нечто» погрузится, наконец, в стихию благодатного Низа. Веселое слияние с Низом снимет пыль, патину с привычного и надоевшего. «Нечто» обновится и засверкает первозданной красотой. Во всяком случае, именно это сулят Рабле и Бахтин. Правда, слияние с Низом иногда заканчивается летальным исходом для того, что якобы должно было обновиться. Но это частности.
Как мы уже говорили, первым этапом перестроечной «борьбы с тоталитарной системой» стало растабуирование сексуальной проблематики — то есть прямая адресация к Низу. Началось все в 1986 году с показательного превращения темы любви в хохму (типичный прием травестирования, широко применяемый Рабле). Женщину, заявившую в программе Познера — Донахью о том, что в СССР секса нет, а есть любовь, сделали всесоюзным посмешищем, выпустив в эфир ее высказывание в урезанном виде, без упоминания любви, которая в нем была противопоставлена сексу.
Однако то, что расцвело пышным цветом в годы перестройки, предуготовлялось задолго до 1986 года. И если уж говорить о том, кто сделал в нашей стране первые шаги на ниве «секспросвета» и вброса темы «в СССР секса нет», тут никак не обойти стороной Игоря Кона.
Социолог (в перестроечное время его стали называть сексологом) и философ Игорь Кон родился в 1928 году и, по его словам, был воспитан родителями в пуританском духе. Соответственно, у него и в мыслях не было нарушать какие бы то ни было табу. Однако добрые намерения подросшего советского пуританина, решившего профессионально заняться теорией личности, а заодно социологией и психологией юношеского возраста, пошли прахом в 1950-е годы благодаря знакомству с трудами Альфреда Кинзи.
Кинзи — американский биолог, считающийся «отцом сексологии». Как и Кон, воспитывался он в большой строгости: родители Кинзи были консервативными христианами и ревностно посещали Методистскую церковь. Сам Кинзи впоследствии порвал с этой церковью.
В 1935 г. Кинзи впервые прочел публичную лекцию о своих исследованиях в области сексологии. Позже Фонд Рокфеллера заинтересовался этими исследования настолько, что оказал Кинзи финансовую поддержку. В 1947 г. Кинзи основал «Институт по изучению секса, пола и воспроизводства». А уже в 1948 г. опубликовал исследование «Сексуальное поведение человеческой особи мужского пола». Главный предмет этого исследования, основанного на нескольких тысячах личных бесед, — гомосексуальное поведение. Кинзи уверяет, что результат стал для него полной неожиданностью: до 48% (!) опрошенных мужчин подтвердили, что имели в жизни хотя бы один гомосексуальный контакт. В 1953 г. Кинзи публикует результаты нового исследования, посвященного предрасположенности женщин к лесбийскому поведению.
Оба исследования стали бестселлерами. Кто-то принял их восторженно. Кто-то — крайне негативно, усмотрев в них сокрушительную атаку на социальные и культурные ценности американцев, результатом которой стало переворачивание представлений о норме с ног на голову (как сказал бы Бахтин).
Многие эксперты считают, что именно исследования Кинзи «запустили» сексуальную революцию 1960-х. И что идеи Кинзи, согласно которым большинство людей не являются строго гомо- или гетеросексуальными, а балансируют между этими категориями (то есть, по сути, являются бисексуалами), по сути, легитимизировали гомосексуальность.
Но вернемся к Кону. Знания, почерпнутые им у Кинзи, буквально его распирали. Как сам он об этом пишет:
Дальнейший «секспросвет» был связан с третьим изданием Большой Советской энциклопедии (БСЭ) в 1970-е годы. Сколько яда изливает Кон, описывая, что если в первом издании БСЭ еще присутствовала «весьма консервативная» статья «Половая жизнь», то
Ближе к концу 1970-х Кон прочитал в Институте им. Бехтерева лекционный курс о юношеской сексуальности, который широко разошелся в виде самиздата. К нему начинают поступать предложения из-за рубежа. Его книга «Культура/сексология» выходит сначала в Венгрии, а затем (под названием «Введение в сексологию») в обеих Германиях. Однако в СССР, несмотря на то, что Кону удалось заручиться рецензиями сорока ученых, книгу тогда не опубликовали. Не помогло даже то, что Кон,
В начале 1980-х Кон (история вполне в духе Франсуа Рабле!) предлагает журналу «Вопросы философии», то есть журналу «о высоком», свою статью «о низком». В ней, размышляя о филогенетических истоках фаллического культа, он рассказывает о ритуале демонстрации возбужденных половых органов у обезьян. Редколлегия большинством голосов статью отклонила. Как сказал один изумленный академик, данный материал был бы хорош в отделе сатиры и юмора, но не в «Вопросах философии».
Примерно в это же время Кон — один из первых в стране — предпринимает попытку поднять вопрос об отмене уголовного преследования за гомосексуальность. В 1984 г. в «Московском комсомольце» Кон — впервые в советской массовой печати — вводит в оборот слово «сексология». А еще он читает публичные лекции, правда, под «маскирующими» названия. Например, лекция о сексологии на семинаре в Союзе кинематографистов носила, в порядке юмора (с приветом от Бахтина!), название «Роль марксистско-ленинской философии в развитии научной фантастики».
В 1980-е выходит книга Кона «Дружба», в которой рассказывается об этом возвышающем чувстве (в том числе о трогательной дружбе Маркса и Энгельса — так и слышится раблезианский гогот)… Подробно рассмотрено, как менялись представления о дружбе от античности до наших времен… Описывая в главе об античности дружбу в мужских закрытых союзах, своей «коронной» теме — гомосексуализму — Кон был вынужден посвятить всего два-три невнятных предложения.
Как же должны были ненавидеть вертикальную коммунистическую систему те, кого неодолимо влек этот самый Низ! Не разделяя ее смыслы и ценности, они вынуждены были напяливать на себя своеобразный «корсет культуры». Потому что начав с разговоров о необходимости «сбросить Пушкина с корабля современности», большевики вместо этого жесткой рукой приобщили к высокой дворянской культуре — через обязательное изучение в школах великой русской классической литературы — все слои советского общества. Приходилось «соответствовать».
Когда же пробил час перестроечного Карнавала, Кон, содрав ненавистный «корсет культуры», выставил счет не только большевикам. В книге «Введение в сексологию» (1988 г.) он, по сути, всю русскую культуру обвинил в
В другой своей книге с характерным названием «Клубничка на березе. Сексуальная культура России» Кон, описывая западную карнавальную традицию, вновь ссылается на любимого автора:
В России же
Но мало того, что нам и так не посчастливилось, и мы оказались отлучены от великой карнавальной традиции Запада! Вследствие беспримерного диктата российской дворянской культуры наше население было еще и насильственно отторгнуто от «клубнички», которой не чурается народная смеховая культура.
От нас много лет скрывали эротические «Русские заветные сказки»…
Хорошо, признаем, как хочется Кону, что замечательное западное общество потому такое раскрепощенное, что у него есть длительный опыт взаимодействия с Низом через причастность к многовековой карнавальной смеховой традиции. А советское общество, унаследовав православное «настороженное отношение к телесному низу» и будучи к тому же насильственно вогнано в «корсет дворянской культуры», такого опыта не имело.
Но тогда признаем и другое. Даже адаптированное к Низу западное общество с трудом оправилось (да и оправилось ли?) от сексуальной революции 1960-х. Так для чего же по неподготовленному, не причастному к карнавальной традиции советскому обществу был нанесен столь мощный залп Низа, который Западу и не снился? Чтобы это общество обрело, как ему и обещали, внутреннюю свободу? Или чтобы Низ заполонил все жизненное пространство, сокрушив смысловую вертикаль, а значит, уничтожив Красную Церковь?
Напоследок — об одной несостоявшейся встрече.
Арону не откажешь в проницательности! Кон пишет:
Было бы интересно проанализировать еще одно «странное сближенье» — между поклонником Бахтина Коном и поклонницей Бахтина Юлией Кристевой (французским психоаналитиком и философом, неформальным идеологом ЛГБТ-движения). Но это — уже тема следующей статьи.
Классическая война
Доктрина Великой войны. Качественное превосходство
К осени 1941 года основной цели — уничтожения Красной Армии — вермахту добиться не удалось. И хотя наши войска понесли большие потери, они не только устояли, но и были готовы к дальнейшему отпору
Поделиться книгой: