Помоги проекту - поделись книгой:
– А компьютер?
– С компьютером я не свыкся.
– Бывало, что не хотелось писать?
– Да, и это было связано с отсутствием вдохновения. Я никогда не заставлял себя писать. Бывало, не писал месяцами. Дело в состоянии. Душа не хотела… А потом я мог писать днями и ночами.
– Были замыслы, которые не осуществились?
– Были, в которых я разочаровался. Некоторые я откладывал…
– Алкоголь и литература…
– Я считаю, писателю надо быть подальше от алкоголя. Я всегда писал в трезвом состоянии.
– Есть такие писатели, которые на вас сильно повлияли?
– Кроме классических писателей, из наших, XX века, на меня повлиял Бабель. Из классиков – Толстой, это вершина русской прозы.
– А были писатели, с кем вы по-настоящему дружили?
– Были, но большого влияния не имели на меня. Я всегда себя чувствовал самостоятельным. Большой творческой близости у меня ни с кем не было.
– Свой голос – очень важен, да?
– Да! Но это либо само приходит, либо этого нет. Я никогда не пытался найти собственный голос.
– Смех важен в литературе?
– Если в вашем даре это есть – чувствовать и понимать юмор, это замечательное свойство, а если нет, то искусственно его привить нельзя. Юмор – остаточная радость жизни после вычета глупости. Мы радуемся юмору, осознав глупость, даже если после вычета глупости в жизни не остаётся ничего, кроме разума. Но в божественном смысле это и есть главное.
– Интересная формула, над ней хочется размышлять. А у вас были серьёзные страсти?
– (Посмеивается.) Нет, пожалуй… Ну как, были… Влюблялся… Вот самая серьёзная страсть!
– А страх?
– Страх тоже бывал, но до каких-то панических вещей никогда не доходило. Был страх перед государственной полицией…
– А что может спасти от отчаяния?
– Умение жить какой-то внутренней целесообразностью и, соблюдая эту высшую целесообразность, не бояться неожиданных ударов. Важно нежелание идти на поводу у людей или направлений. В Евангелии всё сказано. Быть честным, порядочным, добрым. Главное в человеке, конечно, совесть. Совесть смягчает человека. Это великий дар, данный от природы. Я думаю, с обострённой совестью жить сложнее, но та же обострённая совесть облегчает жизнь и помогает выжить.
– Антонина Михайловна говорит: вас соборовали вчера. Вы религиозный человек?
– Ну, как вам сказать. Я склонен верить в Бога, но сильной религиозности в себе не замечаю. Если человек праведен, значит, он в глубине души верующий.
– Сейчас религиозность часто выглядит фальшиво…
– Это есть. Нажрался жизнью и пришёл к Богу, чтобы нажраться и у Бога.
– Книги помогают человеку?
– При прочтении книги, которая мне лично по-настоящему понравилась, у меня дух подымается, и я чувствую себя крепче.
– Что вам важнее в литературе: язык, сюжет, идея?
– Дух. Дух…
– А идея должна быть?
– Дух, конечно, уже содержит какую-то свою идею. Задача литературы – быть литературой. Первое – правдивость и талант. Второе – мастерство. Правдивое и талантливое доводить до читателя в лучшем виде – это и есть мастерство. И, я думаю, благородство должно быть в самом замысле, и надо его соблюдать. Но этот замысел появлялся у меня независимо от моей воли.
– А где граница между реалистичной правдой и иллюзией благородства?
– Такой границы нет. Вопрос в степени оптимизма, в отношении писателя к жизни. В какой-то степени писатель должен быть оптимистом, иначе всё развалится. Но один человек от рождения не верит ни во что, другой верит во что-то хорошее, от личности зависит…
– Прямо от рождения?
– Да, от рождения.
– А Лермонтов?
– Он был пессимистом и гением.
– А вы?
– (Смеётся.) Сложно сказать. Отчасти и оптимист, и подчинился какой-то оптимистической мысли. Подчинился! Вовремя… Важно не упускать чувство того, что ты можешь быть полезен своему читателю.
– Для вас читатель был важен, когда вы писали?
– Я об этом не думал, но подсознательно был важен.
– Хорошо написанная, однако не дающая надежд литература может как-то помочь человеку?
– Конечно.
– Общественное поведение существенно для писателя? Взять, например, Валентина Катаева. Его упрекали в конформизме.
– Талантливый писатель. Но, к сожалению, это ослабляло его талант. На талант влияют поступки.
– Вы следите за новостями?
– Да, но не очень… В более юные годы я был более политизирован.
– Вы не были близки с диссидентскими кругами?
– Не особо.
– И вы удержались от политики?
– Я не особенно удерживался, писал какие-то протесты, коллективные и личные. И с этой стороны получил достаточно неприятных ударов. Сейчас не так плотно связан с происходящим.
– Как вы считаете, возможно ли идеальное устройство общества?
– Нет, идеальное общество невозможно, потому что человек по природе своей не идеален. Наибольшая несправедливость – жизнь с завинченными гайками. Это трудно выразить словами, но есть представления о демократическом строе, который даёт гораздо больше справедливости, чем любой антидемократический. При этом надо помнить, что коллективной ответственности не бывает, ответственность бывает только личной. Покраснеть от стыда можно только лично. Коллектив не может покраснеть от стыда.
– Что вы думаете про сегодняшнюю Россию?
– Бед, конечно, много. Мне кажется, что креслоносцы оккупировали Россию.
– Креслоносцы? Вы о чиновниках?
– О них. Но я думаю, что из того сложного положения, в котором она находится, она всё-таки выкарабкается, может быть, не очень быстро. Я думаю, что Россия должна не упускать свои силы и своё влияние.
– Вы переживаете за Абхазию?
– Когда её положение было гораздо более трагичным, я, конечно, остро переживал. Сейчас, кажется, там более-менее.
– Ваше отношение к советскому прошлому менялось?
– У меня всегда было критическое отношение к Сталину и его эпохе.
– Почему народы СССР стали воевать друг с другом?
– Если в душе у вас было тёплое отношение к другим народам, оно от политики не зависит, остаётся. Думаю, при достаточно тонком отношении к народам гражданских войн в республиках можно было избежать. Но в жизни всё происходит грубее, чем хотелось бы. Когда человек лишается всех человеческих достоинств, национальное достоинство раздувается, как раковая опухоль. И это смертельная опасность для жизни страны.
– Что очевидно хорошее принесло падение прежнего строя?
– Для литературы, на мой взгляд, важно, что власти гораздо меньше стали обращать внимания на то, что пишет писатель, на его внутренний мир. Раньше было гораздо строже. Меня всегда это задевало, и я считал чудовищным, что талантливого человека могут не печатать, потому что якобы его талант не на то направлен, а у нас это было сплошь и рядом. Многое из того, что я писал, не мог напечатать и даже не отдавал никуда, заранее зная, что не пропустит цензура. Но и вес писателя сегодня уменьшился. Однако русская литература имеет такое значительное основание, что её развитие не может остановиться.
– Вы, я читал, критичны и по отношению к богатеям «дикого капитализма»…
– Да, да, да… Кстати, важно помнить: честные люди – это не те, которые всю жизнь удерживают себя от воровства, а те, кому и в голову не придёт, что можно что-то украсть, то есть присвоить.
– Не было соблазна уехать?
– Никогда. Это от человека зависит.
Книги после футбола
Четвёртую ежегодную книжную ярмарку в Варшаве в мае этого года впервые решили провести в новом выставочном пространстве - галерее Национального стадиона, на котором год назад проходили баталии чемпионата Европы по футболу. В прошлом году стенды с книгами и посетители теснились во Дворце науки и культуры – знаменитой высотке, подаренной Польской Народной Республике советским правительством. Может быть, теснота лишь создавала иллюзию многолюдности? Нет, расчёт устроителей оправдался. Более 60 тысяч человек посетили ярмарку, и 18 тысяч кв. м стадиона выдержали испытание.
Организация коллективной экспозиции, представляющей в Польше российское книгоиздание, была доверена ОАО "Генеральная дирекция международных книжных выставок и ярмарок". Объединённый российский стенд площадью 50 кв. метров размещался в одном из лучших залов. Национальная экспозиция России включала около тысячи наименований книг, выпущенных более чем 130 отечественными издательствами – «Эксмо», «АСТ», «Азбука Аттикус», «Олма Медиа Групп», «Рипол классик», «Молодая гвардия», «Белый город», «Время», «Новое литературное обозрение», «Лениздат», «Амфора», «Вече», «Флинта наука», «РОССПЭН», «Детская литература», «Голден Би», «Контакт – Культура», «Московские учебники и Картолитография», «Русский путь», «Текст», «Русский мир», «Русский язык. Курсы», «Языки славянских культур».
Акцент в программе Национальной экспозиции этого года сделан на анализе особенностей литератур двух славянских народов, сходстве и различии их судеб. И такой подход полностью себя оправдал. В день открытия форума круглый стол «Современная литература России: тенденции и противоречия» собрал на удивление много участников. Вообще стоит сказать, что тенденция возвращения интереса к российской литературе просматривалась гораздо более явно, чем, например, в прошлом году. Поляки то и дело подходили к организаторам, искали словари и разговорники, задавали множество вопросов, искали книги конкретных авторов. Интерес был обусловлен ещё и тем, что организаторы пригласили с российской стороны сильную и разнообразную писательскую команду, а не всем надоевшую разъездную бригаду тусовщиков. Посетители буквально ломились на выступление фантаста Сергея Лукьяненко: его эпопея «Дозоры» переведена и опубликована в Польше. Привлекло внимание и участие в работе стенда молодого, но хорошо известного в России Сергея Шаргунова – писателя и главного редактора интернет-издания «Свободная пресса», лауреата премии «Дебют» и российско-итальянской премии «Радуга». Его рассказ о сегодняшнем «Реальном времени» продолжился дискуссией «Роль современного писателя в обществе. Новая проза». Хочется надеяться, что мимо этого писателя теперь тоже не пройдут польские переводчики.
Традиционное обсуждение на тему «Славянские связи России и Польши» провела российская переводчица, кавалер Ордена заслуг перед Республикой Польша, лауреат премий польского Института книги и польского ПЕН-клуба Ксения Старосельская. А в качестве члена редколлегии журнала «Иностранная литература» Ксения Яковлевна выступила модератором круглого стола «Современные польские авторы на страницах «Иностранной литературы». Проблемы взаимных переводов». Дискуссию «Польская литература XX века – шедевры, мимо которых мы прошли» провели представители издательства «Текст», которое активно издаёт польскую литературу.
Творчество поэта Евгения Чигрина хорошо знакомо польскому читателю: он – участник Международного фестиваля «Варшавская осень поэзии», авторских вечеров в Кракове и Вроцлаве. В рамках нынешнего книжного форума прошла встреча «Говорим о поэзии»: Евгения Чигрина и его стихи представил поэт Владимир Штокман из Кракова, а по совместительству – переводчик стихов Чигрина на польский. Присутствию Е. Чигрина, а главное, заметному росту интереса к российско-польским культурным связям посетители и участники обязаны и тем, что впервые за долгое время на российском стенде появились польские писатели.
Марек Вавжкевич – поэт, журналист, переводчик, культуртрегер и председатель Главного правления Союза польских литераторов и Варшавского отделения СЛП – хорошо говорит по-русски. Он в своё время работал пресс-корреспондентом в Москве, был главным редактором ежемесячных журналов Nowy Wyraz, Poezja и еженедельника Kobieta i Życie. В кулуарах пан Марек обсуждал с участниками аспекты мероприятий предстоящего в 2015 году Года России в Польше, вспоминал прошлогодний Волошинский фестиваль, гостем которого был. А на стенде прочитал своё стихотворение «Коктебель».
Гжегож Гауден – президент Польского института книги и замечательный переводчик – тоже посетил нашу экспозицию, пообщался с российскими коллегами, поделился планами изданий русских книг. А потом был совместный творческий вечер российских писателей и журналистов в Российском центре науки и культуры на улице Бельведерской, в котором участвовали Сергей Лукьяненко, Сергей Шаргунов, Евгений Чигрин, Константин Эггерт.
По доброй традиции издания Российского национального стенда остаются в Варшаве. Они будут переданы Посольству РФ в Республике Польша и Центру международного культурного сотрудничества для проведения выставок и акций, связанных с русской культурой и литературой.
Соб. инф.
Он болел душой за Россию
Из автобиографии. Родился я в 1923 году, первого июня (на Духов день) в селе Пителине Пителинского района Рязанской области. Отец мой до революции служил на пароходе, как и деды мои, но все они крестьянского рода. Дед по отцу Можаев Иван Зиновьевич был астраханским лоцманом, ещё в прошлом веке водил суда по знаменитому каналу из Волги в Каспий. Роднёй я был богат - братьев и сестёр было пятеро, а двоюродных, троюродных не перечтёшь. Только по отцовской линии имел трёх тёток и пять дядьёв. С одним из них, с Николаем Ивановичем Можаевым, ушёл на войну в 1941 году, в сентябре месяце: "В кругу скупых на слёзы, ласку; в кругу семей своих, мешок наклали под завязку нам с дядей на двоих. И древней Муромской дорогой пошли мы, млад и стар..."
А всего от Можаевых, то бишь родственников из нашего села, воевало в эту войну шесть человек. Столько же пителинских Можаевых воевало в Первую мировую войну. И вот чудо – хоть и раненые, но все возвращались. У дяди Михаила шинель была прострелена в трёх местах. Двоюродный брат мой Можаев Иван был ранен осколком снаряда в голову. И поправился... Работал будь здоров! А ежели напьётся, то, куражась, спорит: «Клади яйцо на голову – не упадёт!»
На темени ость выбита – впадина. И действительно яйцо не падало с головы. «Иван, что ж ты врачей не просил, чтоб заделали тебе эту ямину?» – «Да глупые они. Давай, говорят, ребро у тебя вынем и залатаем голову!» – «И ты отказался?» – «Ну? Чудак-человек! Как же без ребра-то жить?»
Словом, по отцу родня моя весёлая. И по матери родственники мои не скучали... Дед, Песцов Василий Трофимович, и старший дядя были моряками. Дед – активный участник революции 1905 года, служил на Чёрном море. После революции скрывался два с лишним года. По амнистии в 1908 году вернулся в родное село Мичилы, где не был двадцать пять лет. Привёз со станции десятка полтора чемоданов, саквояжей, баулов. Бабка думала: «Добра-то сколько! Носить теперь не токмо нам – детям и внукам не переносить...»
Стали открывать эти чемоданы да саквояжи – а там одни книги. Он всю библиотеку партячейки привёз. Я помню эти книги в доме деда... Неспокойный был человек – он и умер в пути. Решил, что революция в Москве да Питере не так сделана. В начале восемнадцатого года поехал в Москву, чтобы доказать кому следует: «Не так делаем!»...
Вот вам моя родословная[?]
Андрей ТУРКОВ,
– Борис Андреевич Можаев прожил жизнь большую – может быть, не очень длинную, но очень содержательную и насыщенную. Был учителем, был военным, инженером. Значительная часть его жизни и литературный дебют связаны с Дальним Востоком. В ту пору Дальний Восток был предметом экзотических восторгов. Радостное освоение края, «за туманом и за запахом тайги»... А у него очень скоро появилась другая тема. Один из его героев почувствовал «тревожный запах гари». Пожалуй, самая блестящая его вещь – это «Живой». В «Новом мире» она была напечатана абсолютно не случайно. Много-много лет назад среди писем, которые Твардовский в изобилии получал на свою «Книгу про бойца», было одно письмо, до поры до времени не печатавшееся (потом, кажется, было где-то напечатано), которое резко контрастировало со всеми остальными. Я его помню почти наизусть:
Поделиться книгой: