Очерки по истории русской агиографии XIV–XVI вв.

В сохранившемся тексте Лихачевского фрагмента можно также выделить более правильные чтения. Про Кавгадыя здесь сказано: «самъ судия, тои же и сутяжии» (л. 1), что совпадает с Софийской I летописью[318], в других списках выделенные слова отсутствуют (в Милютинском и Тверском текст испорчен). В Лихачевском (л. 4) читается: «да благо ми будеть съ преподобными Твоими, давно бо сего вжадах, дабы ми пострадати Христа ради» — так же в Милютинском (л. 1168), Тверском и Софийской I летописи[319]; в других списках: «яко благо ми будеть пред преподобными Твоими, давно бо жадах, да ми пострадати за Христа» (Увар., л. 221 об.; Унд., л. 42 об.; F.I.306, л. 207—207 об.; Тр.671, л. 122). В Лихачевском (л. 4): «со слезами моляше Бога», «светлымъ лицемъ» так же читается в Милютинском (л. 1168), Тверском и Софийской I летописи[320], в других списках: «славя Бога», слово «лицемъ» пропущено. В Лихачевском (л. 4 об.), Милютинском (л. 1168 об.), Тверском и Софийской I летописи[321] читается «не печалуете про древо се», в списках вместо последних трех слов читается «пребывше». В Лихачевском (л. 5 об.), Милютинском (л. 1177 об.), Тверском и Софийской I летописи[322] сообщается, что тверичи «едва умолиша» князя Юрия, в других списках — «едва сладишася».

В. А. Кучкин привел убедительные примеры того, что списки Милютинский и Тверской восходят к одному протографу[323]. Этот протограф имел значительные дефекты: в Предисловии пропущен целый фрагмент текста от слов «влечет к собе» до слов «восприимаху царство небесное и венець» (Милютинский, л. 1152; Тверской, л. 88 об.)[324]; в фразе «но ревностию любве» опущено последнее слово (Милютинский, л. 1153; Тверской, л. 89 об.); в фразе «подаи же ми разум и ум» опущены выделенные слова (Милютинский, л. 1153 об.; Тверской, л. 90), и др.

Списки Вторичного вида, в свою очередь, разбиваются на две группы. Первую группу образуют списки Уваровский, Ундольского и Першинский, которые характеризуются следующими чтениями: «уместы» (Увар., л. 211; Унд., л. 31; Перш., л. 499 об.), в других списках правильно — «уметы»; «сами» (Увар., л. 211; Унд., л. 31; Перш., л. 499 об.) — ошибка, правильно читается в других списках: «самовидци»; «жестоком» (Увар., л. 212 об.; Унд., л. 33; Перш., л. 502) вместо правильного «же том»; ошибочно указывается, что князь Андрей преставился «во Тфери» (Увар., л. 213; Унд., л. 33; Перш., л. 502); «виде» (Увар., л. 214; Унд., л. 34; Перш., л. 503 об.) — вместо «вниде» (Милютинский, Тверской) или «поиде»; в фразе «един от стрегущих в нощи возлеже» выделенные слова пропущены (Увар., л. 228; Унд., л. 49; Перш., л. 522); в фразе «не бе мощно вести донести» — последнее слово отсутствует (Увар., л. 228; Унд., л. 49; Перш., л. 522 об.).

Списки Ундольского и Першинский сближаются чтениями: «приказываше про отчину свою» (Унд., л. 45; Перш., л. 517) — в других списках первого слова нет; «отпустити во Тверь» (Унд., л. 49 об.; Перш., л. 523) — в других списках выделенные слова отсутствуют. Более поздний Першинский список не является копией списка Ундольского[325]. Следовательно, оба списка восходят к общему протографу. Протограф списков Ундольского и Першинского не может при этом восходить к Уваровскому списку, в котором имеются ошибочные чтения: «безаннии» (л. 214 об.), «берменъ» (л. 215), «въстъ» (л. 223 об.), «убие» (л. 225), в списке Ундольского и Першинском правильно — «безаконнии», «бесермен», «въставъ», «убиение».

Вторую группу вторичного вида составляют списки Библиотечный, Тулуповский и Тихонравовский. Они выделяются в первую очередь наличием приписки, датированной 6994 г. (Тулуповский и Тихонравовский) или 6894 г. (Библиотечный). В Библиотечном, очевидно, допущена ошибка, свойственная писцам Пскова и Новгорода, путавшим написание чисел 800 и 900. Поэтому приписку во всех трех списках следует датировать 6994 г. (т. е. 1485 г.), хотя названия месяцев в них различались: ноябрь (Библиотечный и Тулуповский списки) и сентябрь (Тихонравовский). Кроме того, указанные списки имеют общие характеристики текста, присущие только им. Так, лишь в данных списках употребелен эпитет «божественыи» в отношении Михаила Ярославича (Библ., л. 200 об.; Тул., л. 111 об.; Тихонр., л. 306), тогда как в других списках, в том числе и в первичном виде, читается «блаженыи»; в словах «вѣру срачиньскую» выделенное слово опущено (Библ., л. 202 об.; Тул., л. 114 об.; Тихонр., л. 309 об.); вместо правильного «колико зла» ошибочно воспроизведено «велико зло» (Библ., л. 203; Тул., л. 115 об.; Тихонр., л. 310 об.); вместо «воименова рать» читается лишь «воименова» (Библ., л. 204 об.) или «вои именова» (Тул., л. 118; Тихонр., л. 313); в Библиотечном (л. 206 об.), Тулуповском (л. 121), Тихонравовском (л. 316 об.) пропущена фраза «но пакы славяше Бога со многыми слезами», вместо «въздыханием» употреблено «исповеданием»; пропущены слова «сътворилъ еси лесть» (Библ., л. 207; Тул., л. 121 об.; Тихонр., л. 317 об.), и др.

Герман Тулупов выправил текст (и заголовок) по макарьевским Великим Четьим Минеям. Поскольку эта правка не отразилась в Тихонравовском списке, то последний не может восходить к Тулуповскому. В свою очередь, Тулуповский и Тихонравовский списки не восходят к Библиотечному, поскольку в Библиотечном списке имеются свои искажения: после слов «съкрывшаго талантъ» (л. 201) опущено «господина своего»; после слов «браняаше ему итти» (л. 202) опущено «в Орду»; вместо «соимася» написано «поимася» (л. 204); после слов «не дадяше сна очима своима» добавлено «ни вѣкома дрѣманиа» (л. 206 об.); пропущены слова «в он же день, аще тужу, приклони ко мне ухо Твое» (л. 206 об.); название реки Адеж, испорченное в Тулуповском и Тихонравовском списках («идеже»), в Библиотечном вообще опущено (л. 210 об.).

Можно думать, что Библиотечный и Тулуповский списки происходят от одного протографа: во–первых, в их приписках фигурирует название одного месяца (ноябрь), в то время как в Тулуповском указан сентябрь; во–вторых, в тексте имеется сближающий их одинаковый пропуск имени князя Владимира после слов «приведе князя Русскаго» (Библ., л. 201 об.; Тул., л. 112 об.). В. А. Кучкин предположил, что название месяца ноября ошибочно внесено в приписку Германом Тулуповым[326]; теперь мы видим, что искажение внесено уже в протографе списков Библиотечного и Тулуповского. Вместе с тем можно согласиться с В. А. Кучкиным, что в протографе всей группы списков значилась дата 17 сентября 1485 г.[327]

При выборе для публикации основного списка Пространной редакции Жития Михаила Ярославича приходится констатировать, что для данной цели мало подходят рукописи Первичного вида: Лихачевский список представляет лишь небольшой фрагмент текста, а Милютинский и Тверской списки, во–первых, восходят к дефектному оригиналу, во–вторых, являются довольно поздними и датируются серединой — 60–ми годами XVII в. Из списков Вторичного вида останавливаемся на Уваровском списке, как самом старшем и наиболее авторитетном (помимо Жития Михаила Ярославича, список содержит службы Михаилу Тверскому и епископу Арсению, что скорее всего свидетельствует о тверском происхождении сборника).

Ниже публикуется Пространная редакция Жития Михаила Ярославича по списку ГИМ, Увар., № 184 (40) первой четверти XVI века. Испорченные чтения исправляются, а пропуски восполняются по другим спискам, что оговаривается в примечаниях.

В лѣто 6800 убиенъ бысть благоверныи и христолюбивыи великыи князь Михаило Ярославичь месяца ноемвриа 22 день. Благослови, отче.

Вѣнець убо многоцвѣтенъ всякым украшениемъ, всякымъ цвѣточьным, видящимъ его очима многу свѣтлость подають, кыиждо убо възора своего видѣнием влечетъ к себѣ. Ово бѣлымъ образом цветочным просвещается, ин же червленым и багряным и зѣлоточным лице имѣя, а въ единомъ совокуплении смѣсившимся от многъ араматъ, чюдоносную воню испущающе благоухания, изимающе злосмрадиа от сердца вѣрных. Сице убо жития имѣющих велие усвоение ко единому Богови, желающе, како угодная Ему сътворити, киимъ [образом][328] доити и видѣти горнии Иерусалимъ. Овии же отлождьше плотскую немощь, постом и молитвами в пустынях и в горах, в пещерах изнуряюще тѣло свое, и вѣнець, и поръфиру, и весь санъ своего суньклитъства временнааго, ничто же вмѣняюще, оставляаху, токмо единого Христа любящи въ сердци и желающе нетлѣннааго царства, но еще тѣло свое предаша на поругание узамъ, и темницамъ, и ранамъ, конечное кровь свою проливающе, восприимааху царство небесное и венець неуведаемыи. Яко же сии крепкыи умомъ и терпеливыи душею блаженныи христолюбивыи великыи князь Михаило Ярославечь свое царство, уметы[329] вменивъ, остави, приятъ страсть нужную, положи душю свою за другы своя, помня слово Господне, еже рече: «Аще кто положитъ душю свою за другы своя, сеи великыи наречется в царствии небеснемъ». Сии словеса измлада навыче от божественааго писания, положи на сердци си, како бы пострадати. Нам же се не от инех[330] слыщавше, но самовидци[331] бывше четному его въспитанию и добронравному възрасту его и премудру разуму усерднаго къ Богови усвоения.

Сего блаженнааго великаго князя Михаила Ярославича несть лепо в забвение ума оставити, но на свещьнице проповедания поставити, да вси видящи светъ богоразумнаго князя житие и терпения, конечнаа его страсти, просве тятъ сердца своя умная светомъ немерцаемыя благодати. Азъ же аще грубъ сыи и невежа есмь, но ревностию любве господина своего палимъ есмь, убояхся оного раба ленивааго, съкрывшаго талантъ господина своего въ земли, а не давшаго добрымъ торжникомъ, да быша куплю сътворили сторицею. Но пакы боюся и трепещю своея грубости[332], како въспишю от многа мало, известити о конечнеи страсти блаженаго Христова воина великого князя Михаила Ярославича, еже сътворися въ последняя времена, во дни наша. Се начиная, молю Ти ся[333]: «Владыко, Господи Исусе Христе, подаи же ми разумъ и умъ и отверзи ми устне, да възвестять хвалу Твою, да провещаю подвигъ блаженааго раба Твоего».

Въ последняя бо лета Господь нашь Исус Христос, слово Божие, родися от Пречистыя девы Мария Богородица и приятъ страсть, исправляя падения рода нашего, и въскресе въ третии день, и възнесеся на небеса въ день пятедесятныи[334]. Посла Господь Богъ нашь Духъ Свои на апостолы, оттоле начаша учити, обходяще вся страны, и крестити во имя Отца и Сына и Святого Духа, и в себе место поставляаху патриярхи и митрополиты, епископы же и прозвитеры. Господь же премилостивыи Богъ божественым Своимъ промышлениемъ на послѣднии векъ яви благодать Свою на Русьскомъ языце, приведе князя Володимира Русьскаго въ крещение. Володимеръ же просвещенъ Святого Духа благодатию, введъ всю землю Русьскую въ крещение. Оттоле распрастранися святая вера по всеи земли, и бысть веселие и радость велика в новопросвещенных людехъ, точию единъ дияволъ сетовашеся, побежаемъ от тех, ими же преже теми чтимъ бывааше, жертву приимаа и всякая угодия. Сего не терпя врагъ душь нащих, опрометашеся льстивыи, како бы совратити съ правааго пути их, и въложи въ сердце их зависть, ненависть, братоубииство, начаша въсхищати[335] [власти][336] и имения, [не восхотеша в повинении быти][337] сынъ под отцем, брат меньшии под стареишимъ братом, умножися неправда и злоба многа въ человецех, и предашася въ слабость света сего скороминующаго. Господь же премилостивыи Богъ, не терпя видети погыбающа от диявола род нашь, претяше намъ казньми, хотя нас обратити от злобъ наших, посла на ны казнь, овогда глад, овогда смерть въ человецех и скотех, конечную пагубу [наведе на ны][338], преда нас в руце измалтяном. Оттоле начахом дань даяти по татарьску языку. И егда коему княземъ нашимъ достовашеся княжение великое, хожаше князи русьстии въ Орду ко цареви, носящи множество имения своего. По великомъ жестокомъ пленении русьстѣм минувъшимъ 30 и 4 лета.

Сеи блаженыи и приснопамятныи и боголюбивыи великыи князь Михаило бысть сынъ великого князя Ярослава, въ нукъ же великого князя и блаженаго Ярославль Всеволодича, сконьчавшагося нужною смертью въ Орде[339] за християны. Роди же ся от блаженныя, воистину преподобныя матери великие княини Оксиньи, его же святая та премудрая мати въспита въ страсе Господни и научи святым книгам и всякои премудрости.

Князящю же ему [въ] вътчине своеи въ Тфери, преставися великыи князь во Тфери Оньдреи, благослови его на свои столъ на великое княжение, сего христолюбиваго великаго князя Михаила, ему же по стареишиньству дошелъ бяше степени великаго княженья. И поиде въ Орду къ царю, яко же преже бывшии его князи имяху обычаи тамо възимати княжение великое.

Въ то же время сыновець его князь Юрьи поиде въ Орду[340] же. Бывшу ему в Володимере, блаженыи приснопамятныи митрополитъ всея Руси Максимъ со многою молбою браняше ему итти в Орду, глаголя: «Азъ имаюся тебе съ княинею, с матерью князя Михаила, чего въсхочешь изъ отчины вашея, то ти дастъ». Онъ же обещася, рекъ: «Хотя, отче, поиду, но не ищу княжениа великаго». И бывшю ему в Орде, не хотяще добра роду християньску дияволъ въложи въ сердце княземъ татарьскым, свадиша братию, рекоша князю Юрью: «Ожь ты даси выход болши князя Михаила, тебе дамъ княжение великое». Тако превратиша сердце его, нача искати княжения великааго. Обычаи бе поганых и до сего дни — вмещущи вражду между братиею, князи русьскыми, себе множаишая дары възимаютъ. И бывши при велице межу има, и бысть тягота велика в Руси за наша съгрешениа. О томъ рече пророкомъ: «Аще обратитеся ко Мне и останетеся от злобъ ваших, то вложю любовь князем вашим, аще ли не останетеся злаго обычая вашего, ни покаятеся от многых безакониихъ своих, всякою казнью покажню вас». Но милостию Пречистыя Богородица и всех святых прииде благоверныи великыи князь Михаило и посаженъ бысть на столе деда [и] отца своего у Святеи Богородици в Володимере блаженым и преподобным Максимом митрополитомъ всея Руси.

И князившю ему лето в великомъ княжении, седе инъ царь именемъ Озбякъ. И поиде въ богомерьскую[341] веру сороциньскую, и оттоле начаша не щадети рода християньска, яко же бо о таковых рекоша царскыя дети, въ плену в Вавилоне сущии, глаголааху: «Предасть ны в руце царю немилостиву, законопреступну, лукавнеишю паче всея земля». Егда бо Господь Титу Иерусалимъ предастъ, не Тита любя, но Иерусалимъ казня. И пакы, егда Фоце Царьград предасть, не Фоку[342] любя, но Царьград казня за людскаа прегрешения. Еже и сие[343] нас деля бысть за наша съгрешениа. Но мы бывшае възглаголемъ.

Оттоле нача быти вражда между князема сима, а еще сварястася[344] многажды миръ межю собою, но врагъ дияволъ пакы рать въздвизааше. И пакы бывъшимъ княземъ в Орде, бывъши при велице межю има, оставиша Юрья у себя в Орде, а князя Михаила отпустиша в Русь. И минувшю лету, пакы безаконнии[345] измалтяне не сыти суще мъздоимьства, его же ради желааше, въземши многое сребро и даша Юрью княжение великое, и отпустиша с ними на Русь единого от князь своихъ, безаконнааго треклятаго Ковгадыя. Блаженыи же великыи князь Михаило срете его с вои своими, посла къ князю Юрью, рекъ: «Брате, аже тебе далъ Богъ и царь княжение великое, то и азъ отступлю тебе княжения, но в мою оприснину не въступаися». Роспустя вои свои, пои де въ отчину[346] свою с домочадци своими.

Пакы не престая дияволъ, желая кровопролития, еже сътворися за наша грехы. Прииде князь Юрьи ко Тфери ратию, съвокупя всю землю Суздальскую, и с кровопиицемъ с Ковгадыемъ множество татаръ, и бесерменъ[347], и моръдвы, начаша жечи городы и многая села. И бысть туга велика, имающи бо мужи, мучиша разноличными ранами и муками и смерти предааху, а жены их оскверниша погании. И пожьгоша всю волость Тверьскую и до Волгы, и поидоша на другую страну Волгы, въ тои стране то же хотеша сътворити.

Блаженыи же великыи князь Михаило призва епископа своего, и князи, и бояре и рече имъ: «Братье, видите, княжениа великаго отступилъся есмь брату моему молодшему и выход довалъ есмь, и се над тѣмъ, колико зла сътвориша в отчинѣ моеи, азъ же терпях имъ, чаях, убо престанетъ злоба сии. Наипаче вижю, уже головы моея ловят. А нынѣ не творюся, в чемъ виноватъ буду ли в чемъ виноват, скажите ми». Они же единѣми усты съ слезами рекоша: «Правъ еси, господине, въ всемъ пред своимъ сыновьцемъ таковое смирение сътворилъ еси, се възяша всю волость твою, а на другои странѣ вотчинѣ твое то же хотятъ сътворити. А нынѣ, господине, поиди противу имъ, а мы за тебя хотимъ [потягнути][348] животомъ своимъ». Блаженныи же великыи князь Михаило тако же съ многым смирениемъ рече: «Братие, слышите, что глаголеть святое Еуангелие: иже аще кто положитъ душю свою за другы своя, великъ наречется въ царствии небеснемъ. Намъ же не за едина друга, на за два положити душа своя, селико народа въ полону, а инии избиени суть, жены же и дщери осквернени суть от поганых. А нынѣ мы иже за толико народа положимъ своя душа, да вмѣнится намъ слово Господне во спасение».

И утвердившеся крестомъ честным, и поидоша противу ратным, и яко быша близ себе, бысть видѣти ратных бесчисленое множество. И яко съступишася полци, и бысть сѣча велика, не могутъ брани носити противнии и вдаша плещи свои. Милость бо Святого Спаса и Пречистыя Его Матери, помощию великого архааггела Михаила победи великыи князь Михаило, бысть видѣти бесчисленое множество ратных падающих язвени под коньми, акы снопы в жатву на нивѣ. Князь же Юрьи видѣвъ свои вои росполошенъ, акы птици въ стадѣ, отъеха къ Торжьку с малою дружиною, оттолѣ вборзѣ к Новугороду. А окааннааго Ковгадыя съ другы [не][349] повелѣ князь великыи избити. В немъ же бысть послѣдняя горкая погыбель.

Сии же побѣда сътворися мѣсяца декамврия[350] 22 день, на память святыя мученици Анастасии, въ день четвертокъ, в год вечернии. Самому же великому князю Михаилу бѣ видѣти доспѣх его весь язвленъ, на тѣле же его не бысть никоея же раны. Рече же блаженныи Давыдъ: «Падет от страны твоея тысяща и тма одесную, к тебѣ не приступитъ, не приидет к тобѣ зло, и рана не приступить к телеси твоему, яко аггелом Своимъ заповѣсть о тебе съхранити тя въ всѣх путех твоих, и на руках възмуть тя». Яко же и бысть, тогда съхраненъ великыимъ архаггелом Михаилом. И избави изъ плена множество душь, бывъшаа въ скверных руках поганьскыихъ, възвратися въ свое отечьство с великою радостию. Приведе оканнааго Ковгадыя въ домъ свои, и много почтивъ его и одаривъ, отпусти его. Он же лестию ротяшеся много не вадити къ цареви, глаголя: «Зане же воевалъ есмь волость твою без царева повеления».

Князь великы Юрьи съвокупи множество новогородцевъ и пьсковичь, поиде ко Тфери. И срете его благоверныи великыи князь Михаило противу Синеевьского, пакы не хотя видети другого кровопролития за толь мало дни, уладившеся[351] и целоваша крестъ. И рече блаженыи князь Михаило: «Поидеве, брате, оба в Орду, жалуемся вместе ко царю, абы ны чимъ помочи християномъ симъ». Князь же Юрьи съимяся с Ковгадыемъ, поидоста наперед в Орду, поимше с собою вси князи Суздальскые и бояре из городовъ и от Новагорода, по повелению же окааннаго Ковгадыя[352] написаша многа лжа свидетельства на блаженнааго Михаила.

Князь же Михаило посла сына своего Костяньтина, а самъ в Орду же поиде после сына своего Костяньтина, благословяся у епископа своего Варсунофья, и от игуменовъ, и от поповъ. И у отца своего духовнааго игумена Ивана последнее исповедание его[353] на реце на Нерьли на многы ча сы, очищая душю свою, глаголаше: «Азъ, отче, много мыслях, како бы нам пособити християном симъ, но моих ради греховъ множаишия тягота сътворяется [в нашеи][354] разности, а ныне, [отче][355], благослови мя, аще ми ся случитъ, пролью кровь свою за них, да некли бы ми Господь отдалъ греховъ, аще сии християне сколко почиють». Еже до того же места проводиста[356] его благороднаа его княини Анна и сынъ его Василеи, възвратишася от него съ многым рыданиемъ, испущающе от очию слезы яко реку, не могуще разлучитися от возлюбленнааго своего князя.

Он же поиде к Володимерю, [а с ним любимая сына его Дмитреи и Александръ. И бывшу ему в Володимере][357], приехалъ посолъ от царя, глаголя: «Зоветь тя царь, буди вборзе за месяць, аще ли не будешь, уже воименовалъ рать на твои город, обадилъ тя есть Когвадыи къ царю, глаголя: не бывати ему в Орде».

Думаша же бояре его, рькуще: «Сынъ твои в Орде, а еще другого пошли». Тако же и сына его глаголаста: «Господине отче драгыи, не езди самъ в Орду, которого хощеши, да того пошлеши, зане же обаженъ еси ко цареви, донде же минетъ гневъ его». Крепкыи же умомъ исполнився смирения, глаголааше: «Видите, чада, яко царь не требуеть вас, детеи моих, ни иного кого, но моеи головы хощеть. Аще азъ где уклонюся, а отчина моя вся в полону [будет и много християнъ][358] избиени будутъ, а после того умрети же ми есть, то лучьши ми есть ныне положити душю свою за многы душа». Помянулъ бо бяше блаженнааго отечьство боголюбца великаго Христова мученика Дмитрея, рекше про отчину свою и про град Селунь: «Господи, аще погубиши ихъ, то и азъ с ними погыбну, аще ли спасеши их, тъ и азъ с ними спасенъ буду». Сии бо тако же сътвори, умысли положити душю свою за отечьство, избави множество от смерти своею кровию и от многоразличных бед. И пакы много поучивъ сына своя[359] кротости, уму, смирению же и разуму, мужеству, всякои доблести, веляше же посл ѣдовати благымъ своимъ нравомъ. На мнозѣ же целовашеся съ многыми слезами, не можааху разлучитися от аггелообразнаго възора, красныя светлости его и святого лица его, не могуще насытися медоточнааго учения его. Егда разлучистася слезни и уныли, отпусти их въ отечьство свое, давъ имъ ряд[360], написавъ имъ грамату, раздели имъ отчину свою, ти тако отпусти ихъ.

Дошедшю же ему въ Орду[361] месяца септеврия въ 6 день, на память чюдеси великого архааггела Михаила, на усть рекы Дону, иде же течеть в море Сурожьское, ту же срете его князь Костяньтинъ, сынъ его. Царь же дасть ему пристава, ни дадуще его никому же обидети. Се бо умякнуша исперва словеса их паче елея, та бо ны быша и стрелы, егда одари вси князи и царицю, последи же и самого царя. Бывшю же ему въ Орде[362] полтора месяца, и рече царь княземъ своимъ: «Что ми есте молвили на князя Михаила, сътворита има суд съ князем Юрьемъ, да котораго сътворите въ правду, того хочю жаловати, а виноватаго казни предати». А не веси окаанне, аже ся своею казнью исплелъ еси ему венець пресветелъ.

Въ единъ убо от дни събрашася вси князи Ординьстии за дворъ его, седше въ единои вежи, покладааху многы грамоты съ многым замышлениемъ на блаженнааго князя Михаила, глаголюще: «Многы дани поималъ еси на городех наших, а царю не далъ еси». Истинныи же Христовъ страдалець Михаило любя, глаголя, истинну со всякою правдою обличаше их лживое сведетельство. О таковых судьяхъ речено бысть: «Поставлю властеля, ругателя их, и судию, не милующа их». Сеи бо бяше нечестивыи Ковгадыи самъ судиа и сутяжеи, тои же и лживъ послух бываше, покрывааше лжею своею истинная слове са вернааго Михаила. И изрече многозамышленыя вины на блаженнааго, на непорочьнааго Христова воина, а свою страну оправъдая.

Пакы минувши единои недели по суде томъ, въ день суботныи, от нечестивых изыде повеление безаконно, поставиша и на другом суде связана блаженнаго Михаила, износящу ему неправедное осужение: «Царевы дани не даялъ еси, противу посла билъся еси, а княгиню Юрьеву повелѣлъ еси уморити». Благовѣрныи же князь Михаило со многымъ свидѣтельствомъ глаголаше: «Колико сокровищь своих издаялъ есмь цареви и князем, все бо исписано имяше, а посла како избави на брани и съ многою[363] честью отпусти». А про княиню Бога послуха призывааше, глаголаше, яко «ни на мысли ми того сътворити». Они же безаконнии, по глаголющему пророкомъ, «уши имуть и не слышат правды, уста имуть и не глаголють правды, очи имуть и не видят», ослѣпи бо их злоба их, не вмѣниша себѣ нимала словеса на блаженнаго, но рѣша в собѣ: «Поносы и узами истяжимъ его и смертию нелѣпотною осудимъ его, яко неключимъ есть нам и не послѣдуеть нравом нашим».

Яко же бо въсхотѣша злобы, тако и сотвориша. Въ настоящую бо нощь приставиша от седьми князь седмь сторожовъ и инѣх немало и покладааху пред блаженнааго многыя узы желѣзныя, хотяще отягчити нозѣ его. Въземше от портъ его, подѣлишася, и в ту нощь мало облегчиша ему от узъ желѣзных, но связанъ тако пребысть всю нощь. Тое же нощи отгнаша от него всю дружину, силно бьюще, и отца его духовнааго Олександра игумена, и оста единъ в руках ихъ, глаголаше бо в себѣ: «Удалисте от мене дружину мою и знаемых моих от страстеи».

Наутрия же, в недѣлю, повелѣниемъ безаконных възложиша колоду велику от тяжка древа на выю святого, прообразующе ему поносную муку прияти, ю же приимъ, благодаряше Господа Бога с радостию и съ слезами, глаголя: «Слава тебѣ, Владыко человѣколюбче, яко сподобилъ мя еси прияти начатокъ мучения моего, сподоби мя кончати подвигъ свои, да не прельстятъ мене словеса лукавых, да не устрашатъ мя прещениа нечестивых».

И повелѣша безаконнии вести святого послѣ царя, бяше бо пошолъ царь на ловы. Премудрыи же благовѣрныи великыи князь Михаило яко же [имѣяше][364] обычаи измлада, николи же не измѣняше правила своего, въ нощи убо пояше псалмы Давыдовы. А како поиде из Володимеря, от тои недѣли до недѣли постящися, причащающися тѣла и крови Господни. А отнеле же ятъ бысть, наипаче беспрестани по вся нощи не дадяше сна очима своима, не да уснеть, не въздремлеть, храняи его аггелъ, но пакы славяше Бога со многыми слезами и съ глубокым въздыханиемъ, исповѣдаяся к Нему, глаголаше: «Господи, услыши молитву мою, и вопль мои к Тебѣ да приидеть, не отврати лица Твоего от мене, Владыко. В он же день тужду, приклони ко мнѣ ухо Твое, в он же час призову Тя, Господи, скоро услыши мя. Се бо минуша яко дымъ дние мои, прочее спаси мя, Боже, яко внидоша воды до душа моея, приидох бо семо, яко въ глубину морьскую, аки буря потопи мя. Се бо умножишася на мя паче влас главы моея ненавидящии мене без ума. И преже сего мои хлебъ ядяше и мою любовь видевша, а ныне укрепишася на мя врази мои, быша досажающи ми бес правды».

Егда безаконни они стражие в нощи забивааху в тои колоде святеи руце его, но ни тако озлобляемъ, не престая пояше псалтырь, а единъ отрокъ его седяаше, прекладая листы. Он же прилежно глаголаше: «Господи, не отврати[365] лица Твоего от отрока Твоего, яко скорблю, скоро услыши мя, вонми души моеи, избави ю от врагъ моихъ. Ты бо единъ веси помышление мое, студ мои и срамоту мою, се бо пред Тобою суть вси стужающии ми бес[366] правды. Иже бы со мною кто поскорбелъ, и утѣшающаго не обретохъ, развие Тебе, Господи, въздаютъ бо ми злаа въздобрая, пролеи на ня гневъ Твои и ярость гнева Твоего да объиметь[367] я. Почто ся хвалиши о злобе своеи? Безаконныи же Ковгадыи злая мыслит[368] на мя по вся дни, языкъ свои[369] яко бритву изъостренну, сътворилъ еси лесть, възлюбилъ еси злобу паче добра, забылъ еси многых моихъ даровъ, глаголалъ еси на мя неправду ко цареви. Сего ради раздрушитъ тя Богъ, въсторгнетъ[370] тя и преселитъ тя от села твоего и корень твои от земля живых. Но терплю, Господи, имени Твоего ради, яко благо ми будеть пред преподобными Твоими, давно бо жадах, да ми пострадати за Христа. Се бо видя себе озлобляема, сице радуюся о спасении твоемъ, во имя Господа Бога нашего възвеличимся. Но въскую, Боже, при скорбна еси, душе моя, воскую смущаеши мя, уповаи на Бога моего, яко исповемся Ему, спасение лицю моему Богъ мои».

Тако же на всякъ часъ славя Бога съ слезами, въ день же бяше всегда видети светлым веселым възоромъ, словесы сладкыми и веселыми тѣшаше дружину свою. И бяше видети, яко никоего озлобления приемлюще, глаголаше: «Се ли вы едино было [любо][371], дружино моя, егда преже сего яко въ зерцало зряще на мя, тешастася. Ныне же видящеи на мне древо се, печалуетеся и скорбите. Помяните, како прияхом благаа въ животе нашемъ, сих ли не можемъ претерпети? А что бо ми есть сия мука противу моимъ деломъ? Но болша сих достоина ми прияти, да негли бых прощение улучилъ». И приложи слово праведнааго Иова: «Яко Господеви годе, тако будеть. Буди имя Господне благословено отныне и до века. Да не печалуите про древо сие[372], помале[373] узрите прочее выя моея».

Минувшем же днемъ 24 святому в неизреченномъ терпении, нечестивыи же Ковгадыи имея ядъ аспиденъ под устнами своими, пакы досажаа души долготерпеливаго Михаила, повелѣ его привести в торгъ в таковои укоризнѣ. Созва вся заимодавца и повелѣ святого поставити на колѣну пред собою, величашеся безаконныи, яко власть имыи над праведнымъ, и многа словеса изрече досадна праведному. Посемъ рече: «Вѣдая буди, Михаиле, таковъ[374] царевъ обычаи: аже будеть ему на кого не любо, хотя от своего племени, то таково древо въскладаютъ на него, егда же гнѣвъ царевъ минетъ, то пакы въ первую честь введет его. Утро бо въ предъидущии день тягота сии отъидеть от тебе, потомъ в большои чти будеши». Възрѣвъ, рече сторожомъ: «Почто не облегчите древа сего?» Они же рекоша: «Заутра или на другои день тако сотворимъ по глаголу твоему». И рече окаанныи: «Поддержите ему древа того, да не отягчаеть ему плещу». Тако единъ от предстоящих за нимъ подъимъ, держаще древо то.

Многу же часу минувъшю о въпросѣх, а праведному отвѣты дающю, посемъ велѣ вонъ вести блаженааго. Ведше его вонъ, и рече слугамъ своимъ: «Дадите ми столець, да прииму покои ногама своима, бѣста бо отягчали от многаго труда». В то же время съехалося бесчисленое множество от всѣхъ языкъ, сшедшеся стояще, зряще святого. Рече же единъ от тых стоящих ему: «Господине князь, видиши ли, селико множество народа стоятъ, видящи тя в таковои укоризнѣ. А преже тя слышахом царьствующа въ своеи земли, абы еси, господине, въ свою землю шолъ». Блаженыи же рече съ слезами, яко «позору быхом аггелом и человѣком, и вси видящии мя покываша главами своими». И пакы: «Упова на Господа, да избавитъ и, яко хощеть Ему, яко Тои есть исторгии мя ис чрева, упование мое от сесцю матери моея». Въставъ[375], поиде к вежи своеи и глаголя прочее псалма того, и оттоле бяше видѣти очи его полны слезъ, чюяше бо ся въ сердци, яко уже сконьчатися доброму течению.

Бывъшю же блаженому князю Михаилу в неизреченномъ томъ терпѣнии, в такои тяготѣ 26 дни за рекою Терком, на рѣцѣ на Сѣвѣнци, под городом Тютяковымъ, минувши горы высокыя Ясскыя и Черкаскыя, близ вратъ Желѣзных. В среду рано повелѣ отпѣти заутренюю и часы, сам же съ плачем послушавъ правила причащениа и рече попови, да бых самъ молъвилъ апостолом сии. Онъ же въда ему книги. Приимъ книги, нача глаголати тихо, со умилениемъ и многымъ въздыханиемъ и со многыми слезами, испущая от очию яко рѣку слезы, глаголаше се: «Сохрани мя, Господи, яко на Тя уповах. Псалом 2. Господь пасеть мя, ничто же мя лишит. Псалом 3. Вѣровах, тѣмъ же и възглаголахъ». Посем нача каатися ко отцем своим духовным со многым смирениемъ, очищая свою душю, бяше бо с ним игуменъ да два попа. Посемъ же приседящю у него сыну его Костаньтину, он же приказываше къ княгине и сыномъ своимъ про отчину свою и про бояре и про тех, иже с нимъ были, [от блъших][376] и до меньших, иже с нимъ были, не веля их презрети. И посемъ уже часу приближающюся, и рече: «Дадите ми псалтырь, вельми бо есть прискорбна душа моя». Чюяше бо сии въ сердци — при дверех пришелъ святыи зватаи по блаженую его душю. Разгнувъ, обрете псалом: «Внуши, Боже, молитву мою, вонми моление мое, въ скорбех печалию моею смутихся от гласа вражия и от стужениа грешнича, яко [уклониша на мя безаконие и][377] въ гневе враждоваху мне».

Въ тои час окаанныи Кавгадыи въхожааше къ царю и исхожааше съ отвѣты на убиение блаженааго Михаила. Сеи же чтяше: «Сердце мое смутися во мне, и страх смерти прииде на мя». И рече попомъ: «Отче, молвите псалом сии, скажите ми». Не хотяше болшему смущати ему: «Се, господине, знакоми то молвыть въ последнеи главизне: възверзи на Господа печаль твою, и Тъи тя препитаеть, не дасть бо в векы смятения праведнику». Он же пакы глаголааше: «Кто дасть ми криле, яко голуби, полещю и почию. Се удалихся бегаа, въдворихся в пустыню, чаахъ Бога, спасающаго мя».

Егда вожааху блаженнааго Михаила в ловѣхъ со царемъ, глаголааху ему слугы его: «Се, господине, проводници и кони готови, уклонися на горы, животъ получиши». Он же рече: «Не даи же ми Богъ сего сътворити, николи же бо сего сътворих во дни моя. Аще бо азъ гдѣ уклонюся, а дружину свою оставя в такои беде, кую хвалу приобрящу, но воля Господня да будеть». И рече: «Аще бы ми врагъ Ковгадыи поносилъ, претерпелъ убо бых ему. Но и сеи ненавидяи мене велеречю еть о мнѣ и се ему нѣсть изменениа от Бога, азъ же, Господи, уповаю на Тя». И тако сконьча псалом и съгнувъ псалтырь, и дасть отроку.

И се в тои час единъ отрокъ его въскочи в вежю обледевъшимъ лицем и измолкшим гласом: «Господине княже, се уже едутъ от Орды Ковгадыи и князь Юрьи съ множествомъ народа прямо къ твоеи вежи». Он же наборзе въставъ и воздохнувъ, рече: «Въмъ, на что едутъ, на убиение[378] мое». И отсла сына своего Костяньтина къ царице. И бе страшно въ тои час, братие, видети от всех странъ множество женущих [къ двору][379] блаженааго князя Михаила. Ковгадыи же и князь Юрьи послаша убиици, а сами в торгу сседоша с конеи, близ бо бяше в торгу, яко каменемъ доврещи. Убиици же яко дивии зверие, немилостивии кровопивъци, разгнавше всю дружину блаженааго, въскочивъше в вежю, обретоша его стояща. И тако похвативъше его за древо, еже на выи его, удариша силно и възломиша на стену, и проломися стѣна. Онъ же пакы въскочи, и тако мнози имше его, повергоша на землю, бьяхуть его нещадно пятами. И се единъ от безаконныхъ именемъ Романець изъвлече великыи ножь, удари в ребра святого въ десную страну и, обращая ножь семо и овамо, отреза честное и непорочное сердце его. И тако предасть святую свою блаженую душю в руце Господни великыи христолюбивыи князь Михаило Ярославичь месяца ноября въ 22, въ среду, въ 7 час дни. И спричтеся с ликы святых и съ сродникома своима с Борисом и Глебом и с тезоименитомъ своимъ с Михаиломъ с Черьниговьскым, и приятъ венець неуведомыи от рукы Господня, его же вжеле.

А дворъ же блаженааго разграбиша русь же и татарове, а имение русьское повезоша к собе въ станы, а вежю всю расторъгоша подробну, а честное тело его по вергоша наго, никим же не брегомо. Единъ же пригнавъ в торгъ и рече: «Се уже веленое вами сътворихом». Ковгадыи же и князь Юрьи вседше на кони, приехаша въскоре над тело. Ковгадыи же виде тѣло наго, лаяше съ яростию князю Юрью: «Не отець ли сеи тебе бяшеть князь великыи, да чему тако лежитъ тело наго повержено?» Князь же Юрьи повеле своимъ покрыти единою котыгою, еже ношааше, приоде[380] его, а другыя[381] кыптомъ своим.

И положиша и на велицеи веце, и възложиша и на телегу, и увиша и ужи крепко, и привезоша и за реку рекомую Адежь, еже речется горесть. Горесть бо намъ воистинну, братие, въ тои час бысть, видевъшимъ таку смерть поносную господина[382] своего князя Михаила Ярославича. А дружина наша не мнози гоньзнуша рукъ ихъ: иже дерзнуша, убежаша въ Орду[383] ко царици, а другых изимаша, влечахутъ нагы, терзающи нещадно, акы некыя злодея, и приведши въ станы своя, утвердиша въ оковах. Сами же князи и бояре въ единои вежи пьяху вино, повествующе, кто какову вину изрече на святого. Нъ възлюблении князи русьстии, не прельщаитеся суетными мира сего и века суетнааго скороминующаго, иже хуже паучины минуеть. Ничто же бо принесосте на светъ сеи, ни отнести можете, злата и сребра или бисера многоценнааго, нежели градовъ и власти, о них же каково убииство сътворися! Но мы на первое възращьшеся, сътворившееся чюдо да скажемъ.

В настоящую бо нощь посла князь Юрьи от слугъ своих стеречи святого телеси. И яко начаша стеречи святого телеси, яко страх великъ и ужасъ приятъ, не могуще терпети, отбегоша въ станы. И рано пришедше, не обрѣтоша телеси святого на вѣжеѣ, но телѣга стояще и вѣку на неи ужи привя зоно, тѣло особь на единомъ мѣсте лежаша раною к земли и кровь многу изедшу изъ язвы, десная рука под лицемъ его, а лѣваа у язвы его, а порты одинако одѣнъ. Преславно бо Господь прослави вѣрнааго раба Своего Михаила и тако удиви: об нощь бо лежало тѣло на земли, а не прикоснуся ему ничто же от звереи, от множества сущю бесчислену. Съхранитъ бо Господь вся кости ихъ, ни едина же от них не съкрушится. Смерть же грѣшьникомъ люта, еже и бысть треклятому и безаконному Ковгадыю: не пребывъ ни до полулѣта, злѣ испроверже окаанныи животъ свои, приятъ вѣчныя мукы окаанныи.

Мнози же вѣрнии и от невѣрных тое нощи видѣша чюдо преславно: два облака свѣтла всю нощь осѣняета над телесемъ преблаженнааго, раступающася и пакы съступающася вмѣсто, осѣняющи яко солнце. Наутрия глаголааху: «Святъ есть князь сии, убиенъ бысть без винно, облакома сима являеть присѣщение аггельское над нимъ», — еже исповѣдаша намъ съ слезами и съ многыми клятвами, яко истинна есть бывшее.

И оттолѣ посла тѣло въ Мжачары и съ всѣми бояры. И тамо слышаша гости, знаеми ему, хотѣша прикрыти тѣло его съ честию плащаницами многоцѣнными и съ свѣщами славно въ церкви поставити. Приставлени же немилостивии бояре не даша ни видѣти блаженнааго, но со многою укоризною поставиша въ единои хлѣвинѣ за сторожи. Но и ту прослави его Господь: мнози от различьных языкъ, живущих въ мѣсте томъ, по вся нощи видяху столпъ огненъ, сияющь от земля и до небеси, инии же яко дугу небесную, прикладающе над хлѣвину, иде же лежитъ тѣло [святого][384]. И оттолѣ повезоша его к Бездежю. И яко приближившимся имъ къ граду, и мнози видѣша из града около санеи святого множьство народа съ свѣщами, инии же на конех съ фонари на въздусѣх ездяще. И тако привезше въ град, не поставиша его въ церкви, но въ дворѣ стрежахуть его. Единъ от стрегущих [в нощи][385] възлеже верху санеи, сущих с телесемъ святого. И тако невидимо нѣкоторая сила сверже его далече съ санеи святого. Онъ же с великою боязнью едва въста, живу ему сущю, пришед, повѣда сущему ту иерѣови вся бывшая ему. От него же мы слышахом и написахом.

И оттолѣ повезоша его в Русь. Везуще по городомъ по русьскым и довезоша Москвы, положиша и въ церкви Святого Спаса в монастыри. Княиинѣ же его и сыномъ не вѣдущимъ ничто же сътворьшагося, далече бо бяше земля, не бѣ мощно вѣсти [донести][386] никому же.

На другое[387] же лѣто приеха в Русь князь Юрьи, приведе с събою князя Костяньтина и дружину отца его. И се уведавши княини его Анна и епископъ Варсунофеи, и сынове его, послаша уведати на Москву. По слании же приехаша, поведая, яко христолюбивыи великыи князь Михаило убиенъ бысть. И плакашася на многы дни неутешно.

Бывшю князю Юрью в Володимере, посла к нему князь Дмитреи брата своего Олександра и бояръ своих, и едва сладишася. И възя князь Юрьи множество сребра, а мощи блаженнааго Михаила повеле отпустити. Послаша на Москву бояръ своихъ съ игумены и съ прозвитеры, привезоша же мощи святого въ Тферь со многою честию. И срете и Дмитреи, Олександръ и Василеи и княини его Анна в насаде на Волзѣ. А епископъ Варсунофеи съ кресты съ игумены, и с попы, и дияконы, и бесчисленое множество народа сретоша его у святого Михаила на березе. И от многаго вопля не бяше слышати поющих, не можаху ракы донести тесноты ради до церкви, поставиша пред враты церковными. И тако на многы часы плакавшеся, едва внесоша въ церковь, пѣ вши надгробныя пѣсни, положиша въ церкви Святого Спаса въ гробе, яже самъ создалъ, на деснои стране, посторонь преподобнааго епископа Семеона, месяца септеврия въ 6–и день, на Чюдо архааггела Михаила.

Се чюднее сътвори Богъ Своею чюдною неизреченною милостию: ис толь далечее стороны везено тело святого на телезе и в санех, потом же лето все стояло на Москве, обретеся все цело и красно, а не истлевше. Да како по достоянию въсхвалити можемъ, блаженыи княже Михаиле. Радуися, воине Христовъ непобедимыи, но всегда по6ѣ–жавыи находящая бес правды въ отечьство твое. Радуися, страстотерпьче[388] Христовъ, яко проиде святое имя твое въ всю вселенную. Радуися, ею же вжеле, тъ и сътвори, течение съверши, веру съблюде, приятъ венець от всех Христа Бога, Его же моли за отечество свое, яко имея дерзновение, да избавимъся от грех и бед[389] и напастеи твоими молитвами и всех святых, да сподобимся царь ствию небесному, славящи Святую Троицю, Отца и Сына и Святого Духа, и нынѣ и присно и в векы векомъ. Аминь.

§ 2. Житие Софьи Ярославны

Памятник древней Тверской агиографии введен в научный оборот Л. В. Тигановой и опубликован по списку начала XVI в. — РГБ, ф. 247 (Собр. Рогожского кладбища), № 658 (л. 228 об. — 231)[390]. Заголовок в Рогожской рукописи имеет вид: «В лето 6800, месяца февраля въ 10 день. Житье госпожи нашея Софьи». В тексте говорится о пострижении тверской княжны Софьи, сестры Михаила Ярославича, в мужском монастыре архангела Михаила (несмотря на противодействие родных), ее иноческих подвигах, о построении Софьей церкви святого Афанасия и монастыря, наконец, о кончине княжныинокини в год, когда ее брат Михаил Ярославич получил в Орде великое княжение — т. е. в 1305 г.

Сочинение отнесено Л. В. Тигановой к жанру повестей и названо «Повестью о Софье Ярославне Тверской», однако несомненные признаки агиографической литературы, название «Житие», присутствующее в Рогожском списке, позволяют видеть в нем типичное житие краткого, Проложного типа.

Хотя публикация текста Рогожского списка не безупречна[391], но и в самой рукописи имеются явные ошибки, устраняющиеся при сравнении с новым списком, сведения о котором содержатся в работе Ю. Д. Рыкова и А. А. Турилова[392]. Новый список Жития Софьи включен в состав Торжественника РГБ, ф. 775 (Собр. М. И. Чуванова), № 1 (л. 398 об. — 400 об.). Рукопись отнесенана названными авторами к третьей четверти XV в.[393], но датировку можно уточнить: основной филигранью является Голова быка под стержнем с 6–лепестковым цветком и трилистником — ближайшая аналогия в альбоме Пиккара, XII, № 674 (1457—1460 гг.). Поэтому рукопись можно с полным основанием датировать 60–ми годами XV века.

Помимо явного старшинства, Чувановский список содержит правильные чтения, позволяющие исправить дефекты Рогожского списка.

Так, пострижение Софьи датировано в Чувановском списке 6801 г., в Рогожском — 6800 г. Указано, что пострижение произошло 10 февраля, во вторник[394]. Но 10 февраля падает на вторник в 1294 г., следовательно, верно чтение Чувановского списка, датирующее событие 6801 мартовским годом[395]. Пострижение Софьи 10 февраля 1294 г. согласуется с известием Жития, что в тот момент князь Михаил Ярославич находился в Орде: по летописям, Михаил Тверской был в Орде именно зимой 6801 г.[396]

В Рогожском списке сказано, что Софья скончалась во «второе лето пострижения еа», когда Михаил Ярославич «прия великое княжение», что является ошибкой, потому что Михаил Тверской получил великое княжение только в 1305 г. Правильно читается в Чувановском списке: «наставъшю же 2–му на 10 лету пострижениа ея» (л. 400). Двенадцатое лето по пострижении Софьи, действительно, приходится на 1305 г.

Чувановский список позволяет восстановить пропуск Рогожского, касающийся дня освящения церкви святого Афанасия (ср. Рогожский, л. 229 об.), а также пропуск после слов «и мы дѣвы» (Рогожский, л. 230 об.).

Можно утверждать, что Чувановский список почти на всем протяжении содержит верные чтения по сравнению с Рогожским, за исключением, пожалуй, только одного места: в Чувановском (л. 399— 399 об.) читается «священнымъ Андреемъ», правильным представляется чтение Рогожского (л. 229 об.): «священоепископомъ Андреемъ».

Что касается времени создания Жития Софьи Ярославны, то Л. В. Тиганова предположительно отнесла его ко второй половине XV в.[397] С этим, однако, нельзя согласиться. Во–первых, пострижение Софьи (в Чувановском списке) датировано по мартовскому стилю, а применение на Руси мартовского стиля ограничено первой третью XV в. Во–вторых, указание автора, что он не может подробно описывать события по причине «скудости ради харатии» (л. 399 об.), вводит нас в век господства харатейного писчего материала, т. е. в XIV век. Но в тексте Жития содержатся уникальные подробности исторического характера, отсутствующие в дошедших до нас источниках: приведена дата пострижения Софьи (10 февраля 1294 г.), указано имя игумена монастыря архангела Михаила (Юрьи Явидович), постригшего Софью; уточнено, что в момент пострижения (10 февраля 1294 г.) князь Михаил Ярославич находился в Орде; воспроизведены даты закладки и освящения церкви святого Афанасия; отмечены день отъезда в 1305 г. Михаила Ярославича в Орду (1 мая), день и час похорон Софьи (20 октября, в 7 часов дня) и факт отсутствия в Твери в тот день князя Михаила.

Полученные данные могут свидетельствовать о том, что автор составлял Житие Софьи во время, близкое к описываемым событиям. Однако — не в начале XIV в. Стремление поставить в центр повествования Михаила Ярославича указывает уже на существование культа Тверского князя. Эту мысль подтверждает фраза, что Михаил Ярославич отправился в Орду, «заступая крестьяне от нашествия поганых» (Чувановский, л. 398 об.). Хотя отмеченная фраза отражает общую идею Жития князя Михаила Тверского, но ближайшим образом она связана с текстом Службы Михаилу Ярославичу:

«град свои заступи от нахожения поганых»,

«кровию своею избавилъ еси нас поганых нашествия»[398].

Принимая во внимание, что Служба Михаилу Ярославичу написана на основании его Жития[399], признаем, что наиболее вероятным временем создания Жития Софьи Ярославны являются 20—30–е годы XIV в. (тем самым утверждается факт составления в те же годы и Службы Михаилу Ярославичу).

Ниже публикуется текст Жития Софьи Ярославны по списку РГБ, ф. 775 (Собр. М. И. Чуванова), № 1 (л. 398 об. — 400 об.):

В лѣто 6801–е месяца февраля въ 10 день, на память святого мученика Харлампия, въ седмыи час нощи, пострижеся госпожа наша Софиа, великая княжна, Ярославна, и постриже ю епископъ Андрѣи и Юрьи Явидовичь, тои бо бѣ игуменъ у святого Михаила. Ту бо пострижеся Софиа в манасътыри в мужскомъ святого архистратига Михаила, поне же убо таяшеся матери своеа великиа княини и всих домашних своихъ.

И в то бо время не бѣ брата ея в градѣ великаго князя Михаила, но бяше в Ордѣ, заступая крестьяне от нашествиа поганых. Брат же ея князь велики Михаило любляше свою сестру, акы свою душю, великую княжну Софию, и не можаше же долго терпѣти, не видѣвъ сестры своея, рано и поздо бьяше еи челомъ. Егда же поиде в Орду и вниде к неи, пролиявъ слезы своя, и рече: «Госпоже моя, сестрица милая, послушаи мене, брата своего, не мози сего сотворити без мене, еже еси умысълила въ сердци своемъ», — вѣдяше бо хотѣние сестры своея, како любляше чинъ аньгилскыи. Се же бесѣдующу брату к неи, она же видѣвши скорбяща и ея ради, и обѣщася не створити без него. Он же рад бывъ и, цѣловавъ ю, и отъиде от нея и тако поиде в Орду. Она же помысли въ себѣ, глаголющи: «Аще послушаю брата моего, обрящюся боящися брата, а не Бога». И нача сице молитися Богу: «Господи, открыи очи мои умнеи, да разумею чюдеса от закона Твоего», — поне же жадаше чину ангелскаго, яко елень источника, яко рыба воды, и яко земля росы, и яко птичь въздуха, и яко младенецъ сытости.

И егда же отвержеся мира и яже въ мире, по заповедемъ Господнимъ, и начатъ почитати житья преждних святых девъ, Феклы, Февронии, Еупраксии и прочих, како презреша славу мира сего и света сего прелестнаго. И вниде умиление въ сердце ея любити Бога всею душею и всимъ сердцемъ своимъ, и нача томити плоть свою постомъ и жажею, и пениемъ нощным, и наголеганиемъ[400], и железа ношаше на теле своемъ. Тогда бо уже омерзе еи злато и сребро и камение драгое, и моляшеся Богу, помощи просящи на супостата врага.

И хотяше, дабы умножити черноризицъ, и поставиша манастырь на поли, обложиша церковь месяца маия на память святого апостола Андроника, въ 17 день маия, и священа же бысть церковь святого Афанасиа месяца сентября въ 17 день, на память святых трех девъ Веры, Любви, Надежи и матери ихъ Софии, священнымъ [епископомъ][401] Андреемъ и игумены его, их же именъ не писах скудосъти ради харатии, и с презвитеры и зъ дьяконы. И тогда бысть радость велика Софии о священии церковнемъ.

Оттоле начат болми подвизатися на труды иноческаго житья и понужати сродници свои отврещися мира, глаголющи сице: «Госпожи и сестрици мои, помяните, где цари, где князи, где деди и прадеди наши? Не все ли земля и попелъ, въ малъ бо час красится, а в веки мучитися. Но подтщитеся внити тесными враты, узок бо путь и тесни врата, въводяи въ жизнь вечную, а широкии путь и пространна врата вводяи в пагубу». Они же слышаще словеса ея, инии отверзоша сердца своя и приемлюще со страхомъ и радостию и надеждею вечных благъ, и уневестишася Христови. А инии заткоша уши свои, да не слышать, возлюбивъши прелесть света сего и надеющеся в немъ вечновати.

София же молящися Богу и святому Афонасию, кого приведетъ во ограду свою. И колико их имяше во обители своеи, учаше я, глаголющи: «Сестры и матери, Бога деля внимаемъ къ своему спасению, възыщи Бога и жива будеть душа ваша. И самъ Христосъ то же глаголеть: Аще кто хощеть по Мне ити, да отвержется себе, сиречь своих хотении душепагубных и всякиа утѣхы плотския, и возметъ крестъ свои и по вся дни по Мне ходить, сиречь да зря на крестъ и помня Христовы страсти, по вся дни терпитъ всяку нужю и хулная словеса». И паки рече: «Ищите писаниа и в томъ живота вечнаго Христа обрящете, и по тому разумети, ажь гнилою и мертвою вещью, образомъ Святыа Троица, сущимъ в нас умьнымъ талантомъ и словомъ и душею. Аже ли кто умныи талантъ, даръ Божии, свѣтилникъ спасенаго промысла, погребъ въ земли, погибающих вещеи, начнет ленитися о своемъ спасении». Или паки кому въсеетъ врагъ въ сердце изыти изо ограды святого Афонасиа, похуляюще небрежениемъ иноческое житие, глаголюще сице: А которая чюдеса или знамениа дѣются въ манастыри семъ, почему разумети, аже добро житье общее; тако глаголя: «Причитается в часть неверных жидовъ, просящих знамении от Христа, на них же Спасъ страшенъ отвѣтъ отвеща, глаголя: Род золъ лукавъ любодеивыи знамениа ищетъ, и знамение не дасъться ему. Мужи Ниневгитстии и царица Южская въ последнии день страшнаго пришествия, вставше на суд, судят ищющих знамении и чюдесъ в муку вечную. Лѣпо было комуждо насъ того боятися, поне же дѣвы есмы. И паки о семъ молю вы, сестры, Бога ради не укаряите стариць, глаголющи: Мы девы. Блюдитеся сего, еже глаголетъ писание: Мнози от блудниць девы быша, и мнози девьство соблюдше, прокажены быша». И сице учаше, глаголющи, яко мати чадолюбивая, учаше чада своя умилно.

Наставъшю же 2–му на 10 лету пострижениа ея, месяца маия въ 1 день, на память святого пророка Еремея, поиде брат ея князь Михаило во Орду, тогда прия великое княжение. Того жде лета София начат тужити и плакати много о отхождении брата своего, глаголющи, яко «уже брату моему не видѣти мене въ свѣтѣ семъ». И тако разболеся и предасть душю свою Господеви въ 6 часъ нощи.

И бысть великъ плачь и рыдание во всемъ граде, не токмо въ градѣ, но и по селомъ, вси слышаще и плакаху, и глаголаху «прибѣжище наше и утѣха», а инии заступления и помощи, многия бо в печали утѣшающе, и бѣднымъ помагаше. Прииде же епископъ со игумены и прозвитеры и дьяконы, и тако отпевше над нею погребеное пение, и положиша ю в гробѣ мѣсяца октября въ 20 день, на память святого мученика Артемия, въ 7 часъ дне, о Христе Исусе Господе нашемь.

§ 3. Житие Михаила Александровича

Два древнейших вида Жития князя Михаила Александровича Тверского имеют летописное происхождение: 1–й вид представлен в Новгородской IV и Софийской I летописях, 2–й вид — в Рогожском летописце и Симеоновской летописи. Оба рассказа посвящены в основном описанию последних дней жизни Михаила Александровича (скончавшегося 26 августа 1399 г.), прославлению его христианских добродетелей и завершаются похвалой тверскому князю. Включение 1–го вида Жития Михаила Александровича в Новгородскую IV и Софийскую I летописи свидетельствует о том, что памятник уже содержался в их общем источнике — Своде митрополита Фотия 1418 г. В Софийской I летописи Житие читается в урезанном виде, без Предисловия[402]. Однако доказано, что как Предисловие, так и остальной текст атрибутируются известному русскому средневековому писателю Епифанию Премудрому[403]. Житие Михаила Александровича Тверского написано Епифанием явно в Троице–Сергиевом монастыре, поскольку адресовано тому же архимандриту Кириллу тверского Спасо–Афанасиева монастыря, которому Епифаний отправил другое свое послание в 1415 г. Таким образом, епифаниевское Житие Михаила Александровича можно датировать серединой второго десятилетия XV века.

Полный вид Жития Михаила Александровича, написанного Епифанием Премудрым, содержится в Новгородской IV летописи. Поэтому для публикации мы выбираем первоначальный вид Новгородской IV летописи, отразившийся в Карамзинском списке первой трети XVI века[404]:

О преставлении князя Михаила Тферскаго

Егда единою видѣвы пришлець великаго града изрядное стоание, что убо хощеть рещи о немь, но токмо же в собѣ видѣнию дивится, яко инѣм же глаголеть: «Видѣх убо аз преславное граду видѣние, о нем же по части нѣсть ми съглаголати. Преудивиша бо мя мудраа основаниа, твердости и крепости стенъ, и утвръжение врат, и сведение стлъпъ, и полатъ украшение, разум же не преде ми ни къ единому ухищрению». Да тѣмь не могу инемь исповедати, ибо сам азъ не насладихся неизреченныа красоты. Яко же и се в томь подобное вещи, отче отцемь Кирилъ, г.с. р.ч.е.е.г., еже повелел ми еси написати от житиа премудраго Михаила боголюбца князя, и то же выше силы и не досажема умалению нашему. Обаче же блюсти подобает, да не преслушание в нас обрящется. Молю твое боголюбство, честнаа главо, ибо самь чюдяся мужа разуму и нравомъ, и не могы единаго разсужениа въ умъ привести, ослушаниа же бояся, да аще от великых многъ малаа некаа речемь, всяко прощение въ оглаголаниа место да приимемь от священнаго верха.

Разболеся князь великыи Михаило Александровичь Тверскии по Госпожине дни, и бысть ему болезнь тяжка, изнемагааше добре, уже и грамоты духовныа повеле писати, уже бо мало владеаше собою. И в то время приспешя пришедшии из Царяграда послове, их же бе посылал к Царюграду с милостынею, Данило протопоп с дружиною своею, и привезе ему от патриарха благословение и поминок, икону патриархову, на неи же написано бяше страшныи суд. Он же повеле владыце Арсению съ всемь сбором, съ игумены и с попы, и сь диаконы, и съ кресты, и с кадилы, и свещами срести честно святую икону ту и пети молбены. А самъ вставъ от постеля своеа, аки забыв болезнь свою, и чюдо бе зрети: обновися яко орелъ уностью, аки не чюяше ни старости, ни болести, и срете икону на своемъ дворе у церкви святого Михаила, и нача целовати любезно святую икону. И повеле створити пиръ великъ, и позва на пиръ епископа своего Арсениа и архимандриты, и игумены, и попы, и дьаконы, и крилошане, и черньцев, и черниць, нищих и убогых, и слѣпыа, и хромыа, и вредныа, и понудися вечеряти с ними вкупе. Бяше убо велми изнемогаа[405], поддръжахуть[406] его. И потомъ испивъ ко всемь, и нача пращатися съ всеми, преже съ священскымь чиномъ, комуждо их из своеа рукы подавь чашю и, целуя их, къ всякому глаголаше: «Простите мя и благословите». Они же надолзе не могуще ся удержати, целующе его, жалостно плакахуся по немь. И тако всехь поряду целовавъ от мала и до велика и отпусти я. Они же идяху от него дряхли, плачуще. Последи же целоваша своих детеи и бояръ, и слуг, и домочадых, и учаше дети своя, веля им имети обычаа благыа, боголюбие и милостыню, правду, мужество, целомудрие и братолюбие, и заповеда имь брату брата чтити и любити, а стареишаго брата всемь слушати. «А вы, братие моа боляре, вспоминаите моим детемь, чтобы жили в любви, яко же указах имъ». И раздели их комуждо их часть отчины. Сыну Ивану и его дѣтемь, Александру и Ивану, — Тферь, Новыи Городок, Ржову, Зубцев, Радилов, Въбрынь, Опоку, Вертязинъ. А Василию и Борису и его сыну Ивану — Кашинъ, Коснятинъ. А сыну Феодору два городка Микулина и с волостми. И яко же написах грамоты духовныа, по чему княжити и жити, и «не преступати моего слова и моеа грамоты духовныя».

И встав, поиде в церковь съборную, в Святыи Спасъ, бивъ челомь великому Спасу и Пречистѣи Его Матери и святому архаггелу Михаилу. И потом нача гробом кланятися: своего дѣда гробу, великого князя Михаила Ярославича, и своего отца гробу, Александра Михаиловича. И пришед к столпу, иже на правои странѣ, идѣ же бѣ написани Авраамь и Исаакь и Иаковъ, и под тѣмь мѣстомь повелѣ гробъ себѣ сѣчи. А самь поиде вонъ из церкве Святого Спаса. И вышедъ из дверии церковных на степени, и бѣ народа много множество стоаху, сшедшеся. Он же к нимь поклонися, смиреномудриа и любве образ показаа, про щениа от них от всѣх прошаше, глаголя: «Братие, простите мя и благословите вси». Они же яко единѣми усты, съ въсклицаниемь плачюще и глаголюще: «Богъ простит тя, добрыи нашь княже господине».

Бяше бо тогда видѣние доброты его премѣнися на дряхлость и свѣтлость лица его на блѣдость преложися от многыа истомы и от великыя ему болезни. И оттолѣ поиде по степенемь доловь. Князи же сынове и бояре его мняхуть пакы на свои дворъ хощет поити, он же, кажа рукою, повелѣваше вести себе в монастырь. Княгини же его Овдотья с прочими княгинями и снохами, тако же и князи сынове его и внучата, и бояре и слугы то от него слышавше, велик плачь створиша. Он же тако поиде в лавру святого Афанасиа. Они же вси проводиша его с плачемъ.

И в том часѣ повелѣ пострищися въ мнишьскыи чинъ, и пострижен бысть рукою преподобнаго Арсениа, епископа Тферскаго, августа 20, и наречено бысть имя ему въ мнишскомь чину Матфеи. И пребысть в монастыри 7 днии, в то ж день и преставися благовѣрныи и христолюбивыи Михаило, сынь Александров, внук Михаилов, правнукъ великаго Ярослава Ярославича. Бысть всѣх днии житиа его лѣт 66. И отъиде от житиа сего к Господу августа 26, въ вторник на ночь, в куроглашение. А в гробъ положень бысть на заутра, в среду, въ своеи отчинѣ въ градѣ Тфери, въ зборнои церкви в Святомь Спасѣ. И мног плачь бѣ по всему граду в тои день.

Бяше бо сеи князь был тѣлом великъ боле людии, крѣпокъ и сановитъ, и смышленъ, и разумен, взоръ имѣлъ грозенъ, и преудивленъ лише человека; зело боголюбивъ и любя церковныи чинъ, и чьсть подаваше Божиим служителем священником, и зело любляше пение церковное, и милостивъ зело къ убогымь; паче же любляше суд праведенъ, не на лиця судити, бояромь не потакаше, но паче сиротамь въ всемь помагаше, милостыню всегда беспрестани творяше. Того ради и Богъ удиви милость Свою на немь, давше ему толику благу и красну житию кончину. И вечнаа ему память.

Второй вид Жития Михаила Александровича содержится в так называемой тверской обработке Троицкой летописи, доведенной до 1412 г. и представленной в Рогожском летописце и Симеоновской летописи. Здесь тверской идеолог оправдывает политику тверских князей и излагает свою точку зрения на события конца XIV — начала XV в. Текст представляет своеобразный тверской «ответ» на идеологию московской стороны, отраженную в Троицкой летописи. Рассказ о кончине в 1399 г. Михаила Александровича Тверского написан в иной, чем у Епифания Премудрого, стилистической манере (автор ориентируется в качестве источника на Сказание о Борисе и Глебе) и насыщен многими бытовыми подробностями, которые могли быть известны только местному писателю–монаху. Автором тверской переработки признается архимандрит Спасо–Афанасиева монастыря Ки–рилл[407]. Датируется памятник, как и 1–й вид Жития Михаила Александровича, серединой второго десятилетия XV века. Ранее текст Жития был издан в 1–ом выпуске XV тома ПСРЛ (Пг., 1922. Стб. 167—176), однако с многими ошибками: модернизирована орфография рукописи, пропуски восстановлены по смыслу без указания в примечаниях, имеются неправильные прочтения («ангельскаго» вместо «аггелскаго», «во иже» вместо «в он же», «святого» вместо «святаго», «ангельскыи» вместо «аггелскыи», «святыи» вместо «святыя», «добролетныхъ» вместо «добролепных», «граду» вместо «град», «странии» вместо «страннии», и др.). Поэтому мы переиздаем текст Жития Михаила Александровича непосредственно по рукописи Рогожского летописца 40–х годов XV в. (РГБ, ф. 247, № 253, л. 352 об. — 358 об. — по карандашной нумерации листов):

Того же лѣта преставися благовѣрныи великии князь Михаило Александровичь Тферьскыи, бывъ от рожества летъ 65, добре удръжавъ столъ Тферьскыи летъ 34, в нихъ же сынове Тферьстии благодатию Божиею многа блага въсприаша. При семъ корчемникы и мытаря и торжьныя тамгы истребишася, бе бо благородныи изрядне княжа[408], церкви Божиа съзидая и украшаа, и люди бещислено сладце и благочинно собра, и грады Тферьскыя утверди, и в добреденьстве многа лета поживе, миръ глубокъ имея къ всем странам, его же именемъ сынове Тферстии хваляться, поминающе и въ род и род. О таковых бо пророкъ Давидъ рече: «В память вечную будет праведнику», тако же и Соломонъ, удивляя память, рече, с похвалами праведнаго бываеть. И сии бо благочестивыи князь великии Михаило Александровичь, иже от уности Господа Бога возлюби всею душею и произволениемъ, и сведении Его взыскаа паче злата и топазиа, по пророку, сего ради, яко же рече, ко всем заповедем Его направляшеся и милостивъ бываше ко убогым и маломощным, нагыя одѣваа и алчюща напитаа, и болным посетитель и кормитель бе, и просто, яко же и по Иову рещи, нога бе хромых и око слепых, и пришелцем согреянныи покои обреташася и обидемыя от насильствуемыих, яко отець, заступаше, наипаче же черноризца, яко самого Христа любляше, и сим честь паче князи подаваше. Толми же милостивъ бываше на иночьскыи чинъ, иже многажды любезне со слезами лобызашеть я, и съ крепкым желаниемъ сердца, зело радуяся, тѣм предстояше. Обаче же многа и неизочтенна благонравиа показа и к Богу велию веру в делех стяжа, образ добръ оставле всѣм князем, хотящим властовати на земли. Тъмъ же и Господь Богъ необидемыи дародавець[409] зѣло Сам и возлюби и многа тому бещисленаа блага дарова, славою бо и честию венча и, и въ странах прослави и. Самъ бо рече: «Прославляюща Мя прославлю», и сему сбысться по пророку, еже въ слухъ уха послушаша и, и от странъ к нему сбирахуся, и сынове туждии поработаша тому, и Господь бо постави и во главу многыим, и люди земля его веселиа и богатьства исполни, и всегда веселитися ему сподоби, зря сыны своя окрестъ трапезы, яко новорасли маслинныя, по пророку, видѣ бо ины сыновъ своих благородиемь цветуща пред очима его и всеми въ благыхъ исплъни желание его: «Азъ бо, рече, люблящаа Мя люблю».

Преставление же боголюбиваго сего великаго князя сице есть. Бысть яко же богоспасенному[410] граду Тферьскому живущу всем миром и благочестиемъ, церковнаго ради благостояниа, и сему князю великому Михаилу Александровичю изрядне строящу град и люди, и людем всем благовременнующе обилне и всемъ благодарящим Господа Бога о таковем благовременнем пребывании града. И бысть яко же исходящу лету тридесять четвертому дръжавныя области Тферьскаго настолованиа и мирънаго царства Михаила, достославнаго великаго князя, в лето, в не же обновлена бысть святаа великаа съборнаа Тфѣрьскаа церкви, приидоша посолници Тфѣрьстии от Констянтиняграда иереи Даниилъ, началникъ прозвитером сборныя церкви святаго Михаила, и Калоаннъ, преже бо двою лет посланныим сиимъ сущим от благороднаго Царюграду зѣло съ многым имѣниемъ къ святѣи православнѣи съборнѣи и апостольстѣи церкви, къ царю же и патриарху, яко же обычаи бе ему и многащи посылати прежде. Царь же и патриахъ многами сих почтивше и отъпустиша, таче же съ сими и своя послы отъпустиша с дары къ благородному. Патриархъ же, видыи по вере боголюбиваго, посылаеть любовныя безценныя дары, яже паче богатьства всего мира: святую чюдоносную икону, написание имеющу страшнаго суда, преудивлено и преславно съделание имеющи, и многа от святых мощии и мира честнаа и драгая. И бысть яко же сиимъ приближающимся ко граду, повелѣ благородныи и да не внидуть въ град вечеру сущу, радости же духовныя исплънися, бе бо всею душею ждыи благословениа и молитвы от святаго патриарха, мысляше бо, яко да святаго молитвою хотяще тещи в добрыи путь, имъ же добрии текше, добраа неизреченнаа въсприаша, еже въ иночьское житие, и восприати святаго аггелскаго образа, его же се от многых лет горениемъ сердца желаше, и сего ради со слезами завидяше иночьскому житию и яко бо аггела Божиа съ любовию инока среташе. Абие же тогда въскоре премени си умъ от тленных на нетленнаа и от маловременных на безконечнаа, сице бо рече: «Да аще мя сподобить Господь Богъ срѣсти и видѣти животворивую икону, еже от святаго мѣста, и восприати благословение от праведнаго патриарха и от вселенскаго святаго збора, живъ Господь Богъ мои, к тому не возвращуся в дом мои, но да будеть ми сие вождь в вѣчныи животъ». Всю же нощь бе[з] сна пребысть, моляся Господеви съ слезами, сице глаголя: «Господи, иже премногыя Ти ради милости сподоби мя въ утрии день въсприати иночьское житие святаго аггелскаго образа и причти мя, Владыко мои, недостоинаго въ святем избраннем стаде Твоем, яко мне зело честни быша друзи Твои, Боже, да со всеми и азъ въспою Твою силу».

На утрии[411] же день, сущу вторнику, благородныим сыномъ его сущем у него, прочиимъ же княземъ и бояром и всем людем ждущем и хотящем приити къ нему обычнаго градскаго ради управлениа, и уже не повелѣ никому же внити к собѣ, повелѣ же сыномъ и всѣм изыти от него. И призываеть к собѣ единаго блаженаго епископа Арсениа и с тѣм наедине многа со слезами бесѣдова и сице глагола: «Мене, его же видиши недостоинаго, отче, ибо человѣколюбивыи Богъ, даровавыи ми мирнаа лѣта животу, и в них здраву ми быти сотвори, и многоденьство ми без пакости препроводи, къ симъ же славою въ человѣцѣх почте мя и богатьства многа мя исплъни, да при всем том боюся благаго моего бесмертнаго Дародавца, еда нѣколи въсхощеть у мене въпросити от длъгу того, аз же обрящуся, яко и онъ лѣнивыи рабъ, иже не ждавыи господина своего и небрежением[412] изгубивыи вся порученнаа ему. Нынѣ же, честныи отче, моли Господа Бога, да мя сподобить въ день сии пострищися въ иночьское житие от честныя ти рукы и еще же помози ми святыми ти молитвами, да ничто же тлѣнных сих и мирскых красот ослабить ми на пакость». Блаженыи же епископъ Арсении, видѣвъ мужа божественым огнем возгорѣвшася и зѣло на Христову любовь духомъ того горяща, и к симъ же начать епископъ многа от божественых писании прилагати в доброжеланное ему сердце, яко да и еще всяко силенъ Христовъ воинъ явится, еще крепцѣ могыи оттещи славы мира сего и презрѣти честь сего суетнаго маловрѣменнаго царства. На длъзѣ же бесѣдующема князю же и епископу, послѣди же рече великыи князь: «Богъ, честныи отче, твоими молитвами по милости Своеи, яко же въсхощеть и сотворить, аз же уповаю на Нь, ты же, отче, всяцѣмь сохранениемъ соблюдаи сие, да некако сынове мои, княгини стужати ми начнуть, дни же сего повели всему святому събору, да сберуться к тобѣ архимандрити, игумени и прочии вси въ срѣтение святыя иконы».

И яко же изыиде епископъ от благороднаго, повелѣ же и посолником да внидуть въ градъ. От того же часа изыиде въ слух по всему граду, яко дни сего хощеть великыи князь Михаило Александровичь оставити княжение и хощеть пострищися и черноризець быти. И дивляхуся людие зѣло, инии же не вѣроваху глаголемым, и сбирахуся людие, яко на дивное чюдо. Бояре же и отроци по малу, склоншеся другъ ко другу, слезы истачаху, тако же и княгини его и сынове его особь плакахуся. Пред ним никто же не смѣя что рещи, бояху бо ся его, яко бѣ мужь страшенъ, и сердце ему, яко сердце льву. Послании же яко же поидоша во град, носяще честнаа и бесцѣннаа скровища. Епископъ же и весь соборъ и множество народа изыдоша съ свѣщами и с кандилы въ срѣтение честныя иконы, ликующе и поюще Господеви. Изыде же и самъ благоразумныи великыи князь Михаило Александровичь и яко же честнѣ въсрѣте святую икону, и видѣвъ ю, возрадовася духовным веселиемъ сердца, и со слезами и радостию поклонение сотвори, со страхомъ же и вѣрою знаменашеся от нея, в он же благодаряше Господа Бога, сице глаголя: «О слава Тобе, слава Тобе, премногыи въ милости и человеколюбивыи Боже, яко толику грешну и недостоину ми сущу, по безмернеи Ти милости желание сердца моего дал ми еси, да слава Тобе, благыи богатодавче Боже, слава Тобе». Посолници же въдаша ему грамоту преподобнаго патриарха и от всего святаго събора, миръ и благословение и разрешение в неи ему имѣющи. Повеле же епископу да въ полатнеи церкви святаго Михаила поставлеше честную икону и вослють благодарныя пѣсни Господ еви Богу. Епископъ же и весь съборъ въ светлах ризахъ воздааху благодарныя песни, Господеви Богу молящеся и Пречистеи Его Матери, и самь же богоразумныи князь частыми воздыханми сердца и многыми слезами молящеся и благодаряще Господа Бога. И по скончании же молитвенемъ сотвори обедъ честенъ и учрежение велие епископу же и всему собору и маломощным, и много имениа ереом же и маломощным раздаваше. Повеле же и несоша пред нимъ святую икону въ соборную церковь Святаго Спаса, самъ же радуяся, въ слѣд ея грядяше. И поставиша честную икону близъ святаго олтаря на деснеи стране. И яко же святыя иконы дожда святаго патриарха вселенскаго събора, еже въ грамоте благословениемъ даровася, и сиа вся желаннаа получивъ, Давидьскы рещи, яко многую користь обрет ея, зѣло радовашеся, целова же святыя иконы въ соборнеи церкви.

И яко же обещася к тому не возвратитися в дом свои, но вся славнаа возненавиде и уже пометаеть княжение, исходитъ же изъ церкви красными враты, и се народ, множьство людии зѣло бещислено, он же ставъ на высоце степени пред церковию, поклонися всемъ людемъ, прощениа от них прося, и си глагола им: «Братие мои и дружина, добрии сынове Тферьстии! Мнѣ Господь Богъ доселе повеле быти в вас, ныне же простите мя, и се вы оставляю любимаго и стареишаго сына моего Иоанна, да будеть вы князь в мене место, вы же любовь имеите к нему, яко же и ко мнѣ, и онъ о Бозѣ да блюдеть вас, яко же и азъ». Людие же, слышавше сиа, въсплакаша зело, горце рыдающе и глаголаху: «Кде нынѣ отходиши и камо грядеши от нас, о Тферскаа великаа свободо и честнаа слава сыновъ Тфѣрскых, великыи страже [413] Тфѣрскаго града, иже тако всегда стрегыи, яко же орелъ гнѣздо свое, и тобою сынове Тфѣрстии въ странах честни и необидими бываху». И бысть плачь в людехъ велии зѣло, он же смирено всѣмъ поклонився, конечную любовь и миръ им подавъ, в монастырь святаго Афонасиа на пострижение грядяше.

О умиленое видѣние и слезъ достоино! Кто бо не почюдиться о сих или кыя слезы не пролѣються зрящи, иже въ странах славенъ бывъ великыи князь и страшенъ бывъ ратным, толику славу княжениа воскорѣ оставляеть и толми своима ногама в монастырь приходить и умиленнѣ у епископа пострижениа просить. Преподобныи же епископъ Арсении, со слезами благодаря Господа Бога, постриже и и облече и въ святыи аггелскыи образ, Матфеи тому имя нарек. Людие же рѣша: «Воистину Господь не лишить добра хотящиих не злобою, се очи Господни на боящихся Его, и благословенъ Богъ, иже сотворяя волю боящихся Его». Доблии же душею Матфеи, уже к тому безо власти, нося смирениемъ къ брату иноку Григорию приходить, в келии у него упокоитися прося и мъзду тому подаваа. Премудрому же съдѣтелю Господу Богу, иже вся человѣколюбнѣ строящу, начать болѣзнию изнемагати крѣпкыи Матфеи, въ 4 день призываеть епископа и скимнаго совершениа желанием просить. Епископъ же, радуяся духовнѣ, в куколь и въ скиму съверши и, и святымъ масломъ по многы дни мазахуть его и пречистых Христовых таинъ частѣ причащашеся. Благодатию же Божиею болѣзнь его не бѣ тяжка, но сѣдя вся исправляше. Повелѣ бо и прихожаху к нему всего града игумени и попове, своима рукама многое сребро на сорокоустие тѣмъ подаваше, и свое имя пред собою написовати в поминание веляше. Они же предъ очима его и зрящу ему написовахуть Матфеи имя его. И тако благодатию Божиею пребысть днии 8 въ святѣм аггельстѣм образѣ, и бысть яко же скончевающуся дни осмому вторник, вечеру сущу, благородным сыном его присѣдящим ему, уже конечное им благословение отдасть, отъпусти я, остави же архимандрита Корнилиа и священоинока Парфениа, и тѣма повелѣ пѣти канон въ исход души. И бысть яко же скончавшем им канон, часу же пришедшу, абие простеръ нозѣ, иже бѣста красно текли от славы мира сего, тихо и кротко преставися блаженыи Матфеи и во добрѣ исповѣдании къ Господу Богу отиде, Его же возлюби. По вѣрѣ же его тогда приключишася преподобнии иноци Святыя горы Сава и Спиридоние, мужие духовнии, и сии скуташа тѣло по обычаю Лаврьскому, яко же видѣша в велицѣи Святѣи горе. Престави же ся в монастыри святаго Афонасиа, вторник, вечеру глубоку сущу.

И в том часѣ увѣдѣся по всему граду преставление его и восплакаша человѣци в домѣх своих и смутися весь град нощи тоя, печали ради бывшиа. Наутриа же, свитающи средѣ, стѣкахуться людие всего града, мужи и жены, раби и убозии, и чада маломощных, старии же и болнии влечахуся, глаголюще: «Конечное дадим благыи конець добраго посетителя нашего». Блаженыи же епископъ Арсении, собравъ весь съборъ, сънидошася всего града архимандрити, игумени, попове и диакони, и вжегше свѣща и кандила въ свѣтлах ризах приидоша ко одру блаженаго. Повелѣ же епископъ, да положено будеть честное его тѣло в велицѣи соборнѣи церкви у отець своих. Много же плакашася его благороднии его сынове. Кто же исповесть умиленое рыдание и слезы любимаго и стареишаго сына его благороднаго Ивана, колико рыдаа глаголаше: «Отче, отче мои, господине сладкы, любезнѣи ми, драгыи свѣте очию моею, благыи наказателю и вожу уности моея! Азъ всегда веселяхъся, зря, яко аггела Божиа, светлыя красоты лица твоего, ныне же кто ми утешить многосетованную скорбь сердца моего, яко разлучившу ми ся сладкыя и неизбытныя любве твоея, к тому бо уже не узрю благаго и любимаго лица твоего, ни к тому целую честных добролепных сединъ твоих, ни же насыщуся красныя ти беседы, яко уже не услышу тихаго наказаниа благаго ти гласа». И многа же и ина со стенаниемъ в печали сердца глаголаше. И яко же понесоша благороднии князи тело любезнеишаго отца, народу же бещислену сущу, муж и женъ и дѣтии, въгнѣтахуться людие зѣло, кождо хотяи конечьно видети одръ любимаго си господина, и в болезни сердца въпиаху, жалостныя слезы испущающу, плакаху разлучениа сладкыя любве господина своего. Гостие же мнози от странъ тогда быша ту, и тѣ тако же плакаша зѣло, видяще толикъ недоумѣнныи плачь народу имущь, глаголаху друг ко другу: «Виждь, како ти любезенъ бе таковыи князь граду сему, яко же нигде тако видено есть». И пакы глаголаху: «Блаженъ еси въистину Тферскыи граде, иже таковую красоту по много время пред очима имевыи». Епископъ же и весь соборъ въ светлах ризах со свещами и с кандилы честно провожахуть и, и принесше, поставиша на одре тело его во соборнеи церкви. И не бе слышати пениа въ плачи мнозѣ, и тако со многыми слезами пѣвше над нимъ надгробныя песни, конечное целование и обычное благословение и разрешение о Бозѣ ему подавше, и погребоша и в велицѣи и соборнѣи церкви Святаго Спаса на деснеи стране, в лето 6907 месяца августа въ 27, на память святаго отца Пимина.

Бысть же плачь в людех велии зело, яко же не бе такъ преже иногда никогда же, бѣ бо дни того видѣти въ всем градѣ жалость и рыдание, яко же бо мати единороднаго отрока предавши земли, плакахуть бо вси различными слезами: иерее церковнаго строителя и дозирателя, черноризци же великое прибѣжище и утѣшение, раби свободителя, болнии добраго посѣтителя и кормителя, нагыи одежду, вдовы яко печалника, алчющии питателя, страннии покоителя, сироты помощника, унии наказание, вси же людие суд не обидим и дръжаву крѣпку. Благородныи же сынъ его Иванъ, видѣвъ толику несовратну любовь людии къ отцю его имуща, и со многыми слезами моляше Господа Бога, еже слѣдовати въ стопы отчаа, и прошаше всего суда и исправлениа, смиренъ тогда глаголъ, кроткыи увѣтъ подасть всѣм[414] людем и благочиннѣ утѣши сыны Тфѣрьскыя, и взята быша всѣх сердца сладкою любовию къ благородному, и возлюбленъ бысть всѣми благонравиа ради.

§ 4. Житие епископа Арсения

Житие епископа Арсения Тверского известно в нескольких редакциях, но самым ранним является рассказ о последних днях святителя и его кончине 2 марта 1409 г.[415], сохранившийся в составе Новгородской IV летописи. Поскольку не видно, чтобы в Новгородской IV летописи особо привлекались тверские источники, то рассказ о смерти епископа Арсения следует возводить к Своду митрополита Фотия 1418 г. Этот своеобразный рассказ–плач об Арсении некоторые исследователи сближали с творчеством Епифания Премудрого (Г. М. Прохоров), однако, как представляется, автором рассматриваемого памятника являлся упоминавшийся выше архимандрит Кирилл Тверской[416]. Мы публикуем рассказ о кончине епископа Арсения по первоначальной редакции Новгородской IV летописи, отраженной в Карамзинском списке (РНБ, F.IV.603, л. 418—419):

В лѣто 6917. О Христѣ Исусѣ Господи нашемь, Богъ щедротамь, благыи человѣколюбець Спасъ всѣмь приходящимъ к Нему с вѣрою, хотяи всемь человекомь спастися и в разумъ истинныи приити, не хотяи смерти грѣшникомь, но ожидая обращениа, приемляи кроткыа и упокоевая смиреныа по деанию добродетели их. Бысть в богоспасаемемь граде Тфери, при благоверном великом князи Иване Михаиловиче, священному епископу Арсению Тферскому от жития преставитися сицевымь образом. Индикта 2, приспевшу Сбору всегодищному, и многолетствовахом пастырю и учителю своему в неделю Сборную, в понеделник же поучение слышахом от устъ его и некаковаа исправлениа о законных дѣлех, послѣ же всѣмь благословение и прощение, и отъидохом въ свояси. Бысть же мѣсяца февраля 28, тоя же недѣли в четверток, поболѣ главою велии нашь учитель, к полунощи же случися словесному органу угаснути и затворитися гласу. Наставшу месяцю марту, по книжному день первыи, а по лунному февраля 15, в пяток, по заутрении, приходить к нему князь великыи с своею братьею и з детми и з боляры, и съзывает архимандриты, и игумены, и попове на освящение масла и на помазание святителя. Сему же тако бывшу, приходящим же к нему всѣмъ, благословениа ради и прощениа, глубоцѣ нощи суще, приседяху у него 10 черноризцов, чающе некоего словеси услышати от него. И не бысть гласа, ни послушаниа. О нужа! Страхъ бо ны обдержить и ужасъ: в толице сыи славе и чьсти бывыи, лежить безгласенъ и нечювствен, истязаяся, приемля за пищу алкание, за покои болѣзнь, за беспечалие тугу. Увы, увы! Слышати въздыханиа болезньная и стенаниа сердечнаа. Тое нощи, бысть за полътретья часа, пастырь нашь и учитель, сборныа великыа церкве Святого[417] Спаса настолникъ, от житиа к Богу отходить, нас же сирых оставль, своя овця, не имущих пастыря. О нужда, плачь и рыдание, вопль мног, по Богослову: не зле ли и болезнь, не старость над главою, печалемь сплетение? Изчезе доброта, умножися злоба, друзи невѣрны, церковь бес пастыря, путье нощию, свѣщи нѣсть, посѣтитель спить, бывыи на своемь столе, добре упасъ свою церковь лет 19 и 6 месяць, месяца марта въ 2, свитающи суботѣ, на память святого священномученика Феодота Киринеиска.

И вложи Богъ в мысль великому князю и всѣм людемъ положити честное тело его у Святои Богородици въ богосъзданнемь его монастырѣ и у святых отецъ Феодосиа и Антониа. Събравшужеся събору священному и всему множеству народа, и певше надгробное в Святомь Спасѣ, и проводиша и честно в богосъзданнѣи[418] его церкви, и тамо пѣвше над гробомь и положиша и в гробъ. О великое человеколюбие Божие! Бывъ пастырь и посѣтитель всеи земли Тферскои, гробу предается, имѣа честь славну и слугы доволны обладаемаа, вся преминушяся, по пророку: в тои день погыбнуть вся помышлениа их, в гробѣ покрываются. Котораа слава свѣта сего пособьствуеть? Токмо единь Господь Богъ Владыка, всемогии Исус Христос и Пречистаа Его Мати, да избавить ны в день будущаго суда в векь на векъ и в векъ веку, слава в Троици единому Богу. Аминь.

В 1483 г. установлено местное празднование епископу Арсению, «новому чудотворцу». По поручению Тверского епископа Вассиана инок Желтикова монастыря Феодосий составил Службу Арсению. Текст Службы Арсению известен по Сборнику РГБ, ф. 256 (Собр. Н. П. Румянцева), № 397 (л. 137 об. — 146), написанному, судя по палеографическим данным, около 1556 г.[419] На л. 146 помещена запись: «В лѣто 6991, при державѣ благовѣрнаго и богохранимаго великаго князя Михаила Борисовичя, въ пространномъ[420] градѣ Тфери, по благословению боголюбиваго священноепископа Васьяна Богом спасаема града Тфери и честнаго събора, съставленъ бысть сии канон и стихиры священноепископу Арсению Тферьскому, новому чюдотворцу, въ обители Пречистыа, иже въ святых отца нашего Николы и преподобных отець Печерьскых Антониа и Феодосиа, на Желтиковѣ, при строении господина игумена Горонтеа, рукою многогрѣшнаго инока Феодосия».

Существуют еще два списка Службы епископу Арсению в Минеях служебных 50—60–х годов XVI в.: РГБ, ф. 152 (Собр. И. Я. Лукашевича — Н. А. Маркевича), № 56 (л. 164—173 об.) и № 57 (л. 85 об. — 94 об.). Однако выше, при анализе Жития Михаила Ярославича, мы указали более ранний список первой четверти XVI в.: ГИМ, собр. А. С. Уварова, № 184 (40), л. 241—251 (но без приписки Феодосия).

Естественно предположить, что монах Феодосий не ограничился составлением Службы Арсению, но написал также Житие святого[421]. В связи с этим следует обратить внимание на Житие Арсения, помещенное в упомянутом сборнике Рум., № 397 на л. 418—419. Указаний на авторство оно не содержит, а по своему характеру представляет краткое житие Проложного типа. В составе Пролога удалось обнаружить такое же житие только в рукописи ГИМ, собр. А. С. Уварова, № 684 (10). Сам Уваровский Пролог относится к концу XVI в.[422], но первые 13 листов переписаны в середине XIX в. Здесь на л. 8—8 об. (под 2 марта) и помещено Житие Арсения, причем, судя по отличительным признакам, данный текст послужил источником для публикации в «Памятниках древнерусской церковно–учительной литературы»[423]. Хотя В. О. Ключевский полагал, что Проложное житие Арсения является сокращением более позднего Пространного жития, без сомнения, Проложный вариант и представляет искомое сочинение Феодосия:

В Проложном житии сообщается, что Арсений «бѣ от пространнаго града Твери» (Рум., л. 418); в приписке к Службе также говорится о «пространномъ градѣ Тфери» (Рум., л. 146).

В Житии читается: «от младых ногтеи Христа възлюбив и Пречистую Богородицю» (Рум., л. 418); в Службе: «Сеи бо измлада възлюби Христа и Пречистую Его Матерь» (Рум., л. 145).