Блуждающая в Пустоте

— Как любопытно, — подметил апотекарий, — что кровь примарха производила эффект подобного рода. Никогда не питал зависти к вашему существованию в их тени, но звучит поистине увлекательно.

Остальные ничего не сказали, демонстрируя таким образом, как им хотелось обсудить это снова.

— Я чую запах кишок, — проворчал Узас, когда они вошли в другую комнату.

— Я чую Кровоточащих Глаз, — произнес Сайрион.

— Привет Первому Когтю — раздался голос сверху.

Они разом вскинули болтеры, целясь в потолок куполообразной комнаты. Сама по себе она пребывала в запустении и беспорядке, и признаки заброшенности попадались на каждом шагу. Склад снабжения или казарма для экипажа, догадался Сайрион. Четыре сгорбленные фигуры сидели на корточках на стропилах, еле различимые в лесу из цепей, свисавших с потолка, подобно лианам. Шесть воинов Генезиса болтались как поломанные марионетки на крюках грязных цепей. Броня каждого из них была вспорота в области живота — силовые кабели рассечены, многослойный керамит разбит и вскрыт когтистыми руками. Тела под броней были не менее изуродованы; потроха скользкими лентами стекали на палубу. С трех тел все еще капала кровь.

Вопреки инстинктам Сайрион опустил болтер. Эти выродки едва ли могли называться его братьями, но они были смертоносными убийцами, и боевой банде очень повезло заполучить их в свои ряды. Проблема состояла в том, чтобы удержать их в бою, в который они вступали. Как они утверждали, они всегда вступали в бой первыми — это было правдой. Тот факт, что они и выходили из него первыми, также был правдой.

— Вы были заняты, — произнес он. Несмотря на расстояние, он мельком увидел, что один из них был без шлема. Кровь покрывала его руки и ту часть лица, которую ему удалось рассмотреть, пока существо поедало органы подвешенных воинов. Пронизанная черными прожилками кровеносных сосудов кожа головы и неровные кости немедленно скрылись за традиционным скошенным шлемом, выполненном в виде кричащего демона.

— Трон Лжи! — выругался воин.

— Что? — спросил Меркуциан, понизив голос.

— Варп бьется в их крови сильней, чем я себе представлял.

Рапторы обменялись серией пощелкиваний и рыков, которые могли бы сойти за разговор в кругу стаи. Один из них зашипел на стоявших внизу Повелителей Ночи. Звук превратился в скрипучий хохот, искаженный воксом.

— Эта палуба чиста, Первый Коготь. Мы очистили ее от стука сердец врагов, — раптор дважды мотнул головой на подергивавшейся шее. — Вы ищете Люкорифа?

Сайрион покачал головой.

— Нет. Мы направляемся к Залу Размышлений. Мы ищем Дельтриана.

— Тогда вам нужно искать Люкорифа. Он охраняет говорящего с машинами.

— Очень хорошо. Премного благодарны вам, — Сайрион указал братьям идти вперед. Первый Коготь обходил развешенные тела, стараясь держаться от них подальше. Кровоточащие Глаза никогда не любили, когда другие отрывали их от убийств и следовавшей за ними трапезы. Когда Первый Коготь прошел, один из рапторов включил двигатели своего прыжкового ранца и нырнул с потолка вниз, оставляя позади дымный след выхлопов, и погрузил когти в обнаженную плоть мертвого воина. Первый Коготь не обратил на него внимания и молча двинулся дальше.

Человек был человеком лишь в самом широком, в основном — в физическом смысле слова. Он не имел представления о том, что у него когда-то было имя, его разума хватало лишь на то, чтобы снова и снова переживать одно и тоже чувство мучения. Он существовал в двух состояниях, которые угнетенное сознание определяло как Оцепенение и Бичевание.

В моменты Оцепенения, которые могли растягиваться на целую вечность между Бичеваниями, он дрейфовал в молочно-белом тумане немощности, ничего не делая и ничего не зная, кроме бесконечной невесомости и вкуса солоноватых химикатов в легких и во рту. Единственное, что можно было расценивать как мысль — это слабое отдаленное эхо гнева. Оно не ощущалось как ярость, скорее это было неосознанное воспоминание о когда — то испытанном чувстве.

Когда начинались Бичевания, его захлестывал ураган боли. Гнев поднимался вновь, воспламеняя вены в голове как замыкающие силовые кабели. Он чувствовал, как размыкаются его челюсти, как рот без языка беззвучно кричит в обволакивающее его ледяное небытие. Пройдет время, и боль исчезнет, а с ней рассеется и ложный гнев.

Это происходило и сейчас. Человек, когда-то известный как принцепс Арьюран, управлявший титаном «Охотник в сером», дышал ледяной жидкостью из химической утробы, вдыхая раствор и выделяя нечистоты, когда его растерзанному телу наконец было позволено отдохнуть.

Люкориф из Кровоточащих Глаз стоял перед стеклянной колбой с измученным человеком. Он не любил стоять прямо, но некоторые вещи требовали более пристального изучения. Раптор постучал когтем по стеклу.

— Здравствуй, маленькая душа, — прошипел он, улыбаясь.

Тело внутри жизнеобеспечивающей емкости было сковано, его ноги были отрезаны ниже колен, а руки ампутированы выше запястья. Люкориф смотрел, как искалеченное тело извивается в жидкости, потерянное в одних ему ведомых внутренних муках, дрейфовавших в его затуманенном наркотиками разуме.

— Не прикасайся к стеклу, — неподвижный голос Дельтриана, тем не менее, передавал его осуждение.

Люкориф дважды содрогнулся, дергая скрытой шлемом головой.

— Я ничего не разобью.

— Я не просил тебя ничего не разбивать, я попросил тебя воздержаться от прикосновений к стеклу.

Раптор издал каркающий жалобный вой и опустился на четвереньки. Он посмотрел, как пыточные иглы вынимаются из висков пленника, и обратил свое внимание на техноадепта.

— Значит, вот как вы сделали Вопль.

— Да.

Хромированное лицо Дельтриана было скрыто под капюшоном, когда он отключал генераторы подаваемых в жизнеобеспечивающую емкость болевых импульсов.

— Пленник был подарком от Первого Когтя. Они вырвали его из трона в кабине титана.

Люкориф не слушал. Он мог сам легко восстановить детали. По правде говоря, Вопль очаровывал его: сделать сканнеры вражеского судна бесполезными, наводнив их передаваемым по воксу потоком искаженного мусорного кода. Подобная технология была достаточно редкой, но все же исполнимой одним из сотни способов, при использовании нужных материалов настоящим гением. Но взращивать электронные помехи из страданий единственной души, пропускать органическую агонию через системы корабля и использовать ее для выведения врага из строя — лидеру Кровоточащих Глаз это казалось поэтичным, и он оценил это поистине высоко.

Снова постучав по стеклу и издав низкий, совершенно не похожий на смех рык, он спросил.

— Сколько в твоем мозгу осталось живой плоти?

Дельтриан замер, приподняв над клавишами консоли свои многосуставчатые пальцы.

— Я не вижу поводов и не желаю обсуждать это. Почему ты спрашиваешь?

Люкориф склонил демонический шлем — маску к амниотической колбе.

— Вот поэтому. Это сотворила не холодная логика. Нет, это творение сознания, которое понимает боль и страх.

Дельтриан колебался, не уверенный, стоит ли ему записать слова раптора как комплимент. Это всегда было сложно, когда дело касалось Кровоточащих Глаз.

Лязг гидравлики открывшихся дверей избавил его от необходимости отвечать на вопрос. В проеме показались силуэты четырех фигур, выделявшиеся в красном свете аварийного освещения.

— Привет, — произнес Сайрион.

Зал Размышлений больше походил на музей, нежели на мастерскую, и в его стенах Дельтриан был повелителем всего того, что исследовал.

Некоторое время Сайрион смотрел, как он отдавал распоряжения в бинарном коде своим слугам, направляя их усилия на неведомые проекты. Повелитель Ночи мерил шагами комнату, игнорируя суету закутанных в длинные одежды адептов и галдящих сервиторов. Его взгляд упал на ремонтировавшееся оружие и на прикованные цепями к стенам саркофаги великих дредноутов, в которых содержались призраки Легиона, ожидающие пробуждения целую вечность.

На последнем из этих бронированных гробов красовалось выполненное в полированном золоте изображение триумфатора Малхариона, показывавшее его таким, каким он был при жизни. Он стоял, держа в руках шлемы двух имперских чемпионов, перекрещенный лучами восходящей луны над самыми бастионами Терры.

— Ты, — Сайрион повернулся к стоявшему рядом адепту.

Слуга Механикум склонил скрытую капюшоном голову.

— Мое имя Лакуна Абсолют, сир.

— Как идет процесс пробуждения военного мудреца?

— Битва прервала наши ритуалы, сир.

— Конечно, — произнес Сайрион, — извини.

Он пересек комнату и подошел к Дельтриану.

— Талос приказал нам обеспечить твою защиту.

Дельтриан не отрывался от консоли. Его хромированные пальцы щелкали по клавишам.

— Я не нуждаюсь в защите. Более того, согласно докладам от Когтей, противостояние захватчикам закончилось.

Сайрион слышал эти вокс-отчеты. В них говорилось не совсем то.

— Похоже, ваше утверждение не совсем точно, уважаемый адепт.

— Но ведь военные действия практически завершены.

Сайрион заулыбался.

— Ты раздражен и пытаешься этого не показывать. Скажи почему.

Дельтриан разразился полной раздражения тирадой машинного кода.

— Изыди, воин. Многие запросы тяготеют к моему времени, а мое внимание ограничено.

Сайрион рассмеялся.

— Это потому что на твои просьбы о помощи никто не отозвался? Мы вели бой, уважаемый адепт. Если бы у нас было время побродить по корпусу корабля с вами, уверяю, мы бы исполнили то, о чем вы просили.

— Моя работа была жизненно важной. Было необходимо произвести ремонт. Если бы мы вступили в космическое сражение с вражеским крейсером…

— Но мы не вступили, — возразил Сайрион. — Не так ли? Вместо этого Талос разнес вдребезги луну. Шикарная демонстрация превосходящей мощи! Примарх заливался бы хохотом, наслаждаясь каждым моментом.

Дельтриан деактивировал вокабулятор, пресекая возможность ответа, основанного на всплесках эмоций. Он еле заметно кивнул в знак подтверждения, что слышит слова воина, и продолжил работать.

Люкориф, дежуривший у пыточной емкости, подал голос.

— Неважно. Я ответил на его зов.

Сайрион и остальные воины Первого Когтя повернулись к раптору.

— Разумеется, после того, как вы сбежали, как оголтелые, оставив нас сражаться в одиночку.

— Хватит ныть, — голова раптора дернулась на шейных сервоприводах. — Вы выжили, разве не так?

— Нет, — ответил Сайрион. — Не все из нас.

Он работал в одиночку, перемазанный кровью брата.

— Талос, — прозвучал голос по воксу, но он проигнорировал его, не поинтересовавшись даже, кому он принадлежал.

Извлекать геносемя было несложно, но требовало определенной степени деликатности и эффективности, к тому же процесс протекал гораздо легче при использовании надлежащих инструментов. Не единожды за последние годы Талос повреждал органы генного семени в разгаре битвы, вырезая их из трупа своим гладием и выдирая голыми руками. Отчаянные времена вынуждают прибегать к отчаянным мерам.

В этот раз все было иначе. Он резал не одного из своих дальних братьев под вражеским огнем.

— Ты всегда был болваном, — сказал он, обращаясь к мертвому телу. — Я предупреждал тебя, что настанет ночь, когда я увижу тебя мертвым.

Он работал в тишине своей кельи для медитаций, молча, под аккомпанемент гудения сочленений его брони и влажных хлюпающих звуков вонзающегося в плоть лезвия. Свой собственный нартециум он потерял в битве десятилетия назад, сейчас же у него не было никакого желания позволить сделать это Вариелю.

Самым трудным было разделить кости грудной клетки под черным панцирем. Биологические аугментации, делавшие кости легионера крепче человеческих, мешали даже элементарным хирургическим вмешательствам. Сначала он рассчитывал вынуть прогеноид, расширив рану возле основного сердца Ксарла, но для этого пришлось бы вырезать и выдрать еще больше плоти.

Талос поднял гладий, взвесив его в руке несколько раз. Он резко опустил навершие рукояти на солнечное сплетение Ксарла, и еще раз, и еще; каждый удар отдавался глухим стуком. В четвертый раз он надавил на эфес со всей силой, раскалывая кости грудины неровной трещиной. Еще несколько ударов расширили трещину, чтобы Талос мог взяться пальцами за края грудной клетки и раскрыть тело брата как хрустящую книгу.

Воздух в маленькой келье вскоре наполнился запахами обгорелой плоти и оголенных органов.

Он потянулся закованной в перчатку рукой к полости в груди Ксарла и вытащил первый шарообразный узел. Сначала он сопротивлялся, крепко связанный с нервной системой, мускулами и оплетенный сеткой кровеносных сосудов. В медицинский контейнер упали несколько капель крови. За ними последовал тянущийся комок плоти. В лучшие времена при этом полагалось произносить клятвы и слова. Сейчас они были бы не к месту.

Талос взял безвольную голову Ксарла и повернул в сторону. Клокочущий вздох вырвался из открытого рта трупа, когда он шевельнул тело. Вопреки тренировкам и всем тем вещам, которые ему случилось повидать за века своей жизни, от этого звука у него похолодели руки. Некоторые инстинктивные реакции были слишком человеческими, слишком тесно связанными с самой сутью воина, чтобы остаться незамеченными. Дышащее тело могло так подействовать, и он на мгновение ощутил, как в его жилах застыла кровь.

Извлекать прогеноид из глотки Ксарла было гораздо легче. Талос взрезал кожу и жилистые мышцы кончиком гладия, делая широкую рану на мертвой плоти. Он вытащил еще один комок окровавленной плоти, оплетенный венами и артериями, и поместил его в контейнер к первому.

Поворот, щелчок замка — и медицинский контейнер плотно закрылся. Сбоку загорелась зеленая руна активации.

Медленно дыша, Талос склонялся над телом брата, не говоря ни слова и ни о чем не думая. Изуродованные останки Ксарла едва ли могли напомнить, каким был этот воин при жизни. Сейчас он был поверженным, разбитым созданием из рваной плоти и осколков керамита. В сознание вкралась предательская мысль обчистить броню брата, то Талос подавил это достойное лишь стервятника желание. Только не Ксарла. Да и по правде говоря, забрать можно было немногое.

— Талос, — не унимался вокс; и, хотя он по-прежнему не обращал на него внимания, голос вывел его из состояния угнетенной задумчивости.

— Брат, — обратился он к Ксарлу. — Похороны ждут героя.

Он поднялся на ноги и направился к оружейной стойке. Древний огнемет покоился на ней уже долгие годы, очищенный от ржавчины и коррозии. Его мертвое сопло выступало из широкой латунной демонической пасти. Талос никогда не любил это оружие с того самого момента, как вырвал его из рук мертвого воина Детей Императора пять десятилетий назад.

Нажатием большого пальца он активировал зажигание. Ожив, оно огласило комнату шипением, яркий резкий свет заплясал на ее стенах. Он медленно нацелил оружие на тело Ксарла, вдыхая запах его растерзанной плоти и химическую вонь застарелого прометиевого масла.

Ксарл был там, где Талос впервые забрал жизнь. Мальчик убил лавочника в одну из беспросветных нострамских ночей. Он был с ним, когда города охватили войны банд, и вечно ругался последними словами. Он всегда стрелял первым и задавал вопросы последним. Всегда уверенный и не жалевший ни о чем.

Он был оружием, думал Талос. Ксарл был самым верным клинком Первого Когтя, он управлял силой, которая формировала их характер в битве. Он был той причиной, по которой другие Когти не желали вставать у них на пути. Пока Ксарл был жив, Талос не боялся, что Первый Коготь проиграет сражение. Они никогда не нравились друг другу. Братству требовалась не дружба, а преданность. Они стояли, прикрывая друг друга, когда галактика полыхала — всегда как братья и никогда — как друзья. Предатели до самого конца.

Он не мог подобрать нужных слов. Огнемет шипел в воцарившейся тишине.

— Если ад существует, — произнес Талос, — сейчас ты отправляешься туда. Надеюсь, мы скоро там увидимся, брат.

Он нажал спусковой крючок.

Вырвавшийся с ревом поток химического пламени захлестнул тело короткими вспышками. Керамит потемнел. Сочленения оплавились. Плоть растворилась. Талос в последний раз взглянул на почерневший череп Ксарла. Кости замерли в безмолвной и безглазой усмешке. А затем он исчез в удушливом дыму.