Дочки-матери

И он на меня смотрел — а я только зевала, как рыба на берегу.

— А я, — говорит, — думал, ты с Мортиса.

А я радостно говорю:

— Нет, что ты! Я с Аллариа!

— А… — говорит. И я немедленно понимаю, что он просто понятия не имеет, где это и что это. — А чего орешь? У нас чего, неприятности?

— Ой, да ты знаешь, — несу, очень быстро, пока слушают, — у меня тут положение «ничего не вижу, ничего не слышу», у меня кислород гигнулся, вот-вот все вообще накроется. И как же чудесно, что ты услыхал и связался — ты мне помоги, пожалуйста, а?

И я это все почему говорю — я уже, конечно, на тот момент поняла, что мужчина этот такой же отщепенец, как и я. И что болезнетворных микроорганизмов бояться не будет. И что в смысле ДНК мы с ним товарищи по несчастью.

А он говорит:

— Да, хреново, — слово это мой дешифратор не берет, но я по интонации догадалась, что это он мне сочувствует. — А меня видишь? В смысле — крылья?

— Не-а, — говорю.

— Ну ладно, — говорит, — фигня. Я уже на самом деле впритык подошел. Между нами десяти километров нет. Сейчас подгоню поближе — и сообразим чего-нибудь, не ссы.

— Не буду! — говорю. А он улыбнулся.

Потом мы с ним начали маневр. Передатчик он так и не выключил — надо ж было как-то подгоняться: «вверх, вниз, вправо, влево», — но по ходу он только так еще болтал на отвлеченные темы. Даже быстрее, чем работал с клавиатурой.

— Не, ну ты представляешь, — говорит между прочим, — а я-то твою частоту когда словил, думал — девка с Мортиса.

— Ну, — говорю.

— А у нас это бабье отвратительное просто на дух не выносят, — говорит.

— У нас, — говорю, — тоже.

— Я так уж, — говорит, — связался. Поприкалываться.

— Мне повезло, — говорю.

— А че, — говорит, — грузовик трофейный?

Я замялась немного. Он так это сказал… надо было соглашаться. У него тон не терпел возражений.

— Ну, — говорю, — вроде.

Смеется.

— Так их, — говорит. — Мы тут с мужиками еще одну накрыли в соседнем квадрате. Ну буквально только что. Может, полчаса назад. Пилотша — вся такая из себя, груз — комплектующие для радаров, и пассажирки — какие-то старые жабы. Мужики там остались им ноги выдергивать, а я решил посмотреть, кто это тут разоряется.

— Представляешь, — говорю, — она со мной тоже связывалась. И даже баллона кислорода не оставила. Ну не сука?

— Сука, — соглашается. — Бог-то не фраер, правду видит. Ну да теперь она горько пожалеет, что тебя бросила.

А тем временем до меня постепенно доходит, с кем я имею дело. С бандитом.

В первый-то момент, конечно, меня дернуло и еще как. Я ж все-таки законопослушная гражданка. Меня хорошо учили. Я туго знала кодекс. Но при этом была, видимо, порочна на генетическом уровне, потому что отчего-то жутко обрадовалась тому, что услышала.

— Ваши мужики, — говорю, — у нее на борту были, да? Без карантина? И все там немытыми руками трогали? Ну, так она наподцепляла болезнетворных микроорганизмов по самое не балуйся!

И тут с ним случилась истерика. Я до тех пор в жизни не видала, чтоб так закатывались. Я даже слегка трухнула, что наши сварные швы на живую нитку сейчас от вибрации развалятся и все придется заново переделывать.

Он даже слезы вытирал. И еле-еле выдавил в конце концов:

— Ну, артист! Убил! Немытыми руками!

А я поправила дешифратор. Как-как он меня назвал?! И до меня все начинает доходить в тонких частностях. И дура-баба соображает, что мужики-то — это целая компания мужчин, ведущих антиобщественный образ жизни. И мало того — меня этот пилот считает определенно себе подобным.

Дома бы я оскорбилась.

Хотя… Знаете, ребята, может быть, те фильмецы, которые выдавались в прокат в нашей видеотеке, и не отражают действительность, как чистое зеркало или капля воды, или как там еще говорится, но герои мужского пола там совершенно другие. Представить, что кто-то из них занимается космическим бандитизмом? Э-э… Ну, компьютерный техник, порочный такой цветочек, который взламывает для своей подруги-ганкстерши чужой пароль. Ну, отравитель какой-нибудь, средневековый роковой герой. Аферист, наконец. Но бандит?!

А посмотришь на Козерога и сразу ясно — этот может. Даже больше, чем можно подумать. Впрочем, на Мортисе таких, как Козерог, нет уже лет пятьсот — с тех пор, как окончательно победило равноправие между полами. Хотя и раньше — вовсе не факт, что были.

Орлы, вы бы убавили громкости — я себя не слышу. Будете так ржать — что-нибудь забуду, точно. Короче, я решила его не разочаровывать. Мне же было ясно сказано, что бабье отвратительное его друзья на дух не переносят. Ну и пусть я буду тоже мужчина. Тем более, под скафандром мои вторичные половые признаки рассмотрел бы только эксперт, да и то — не факт. И что эти генетические монстры, думаю, приняли меня за своего — конечно, не комплимент моей наружности, но мне все-таки не художникам позировать.

И тут наши автоматы закончили подгонять и варить стыковочный отсек, и я пошла на своего нового товарища посмотреть.

И увидала — ого-го!

Я просто почувствовала себя маленькой девочкой. Вы взгляните на Козерога — он выше меня ростом! Он шире меня в плечах — вдвое. В общем, тот еще вояка. Ну и весь, конечно, в феньках — мужчины, как известно, любят всякие феньки. Но его эти штучки выглядели довольно-таки агрессивно.

Но мне было уже все равно.

Он говорит:

— Я — Козерог.

А я ему:

— Прелесть ты, Козерог! Спаситель! Я тебе теперь — по гроб жизни! — и поцеловала его в щеку.

Не как героиня кино. Как сестра.

Ух, как он удивился! У него прямо даже глаза стали большие и выразительные, как у героя фильма. Он еле выговорил:

— Ты чего, а? Ты чего, переволновался?

— Ну а то, — говорю. — Помирать-то кому охота? Ну ладно, меня зовут Луис, что будем делать? Чиниться мне долго, а бросить жалко — обогащенный уран все-таки.

— Ты чего — бросать! — говорит. — Обалдел? Живые деньги! На что новые крылья купишь? Не, надо его в «прыжок» тащить, как хочешь.

— А куда в «прыжок»-то? — говорю.

— Домой, — отвечает. Будто само собой разумеется.

— Куда это — домой? — спрашиваю.

Смотрит на меня, как на интеллектуально неполноценную.

— Куда! К нам домой, дубина.

Дальше уже показалось глупо как-то расспрашивать.

Потом мы все подгоняли, долго провозились. Сутки, может быть. Но Козерог считал, что игра стоит свеч, а я и не спорила. Тем более что он, похоже, и не торопился никуда, а все эти подгонялки в экстремальных условиях были для него вроде хобби.

А у самого Козерога прекрасная была машина. И шикарный набор ремонтных автоматов — загляденье просто. На все случаи жизни. У него сейчас крылья еще лучше, но мне и той, старой, хватило тогда как следует повосхищаться. Я дома насмотрелась на списанный хлам — а у него машина была, как боевой конь у древней воительницы. Лоснилась, если вы меня понимаете. Я тогда еще не знала, что для бойца это своего рода норма.

А Козерогу польстило, как я рассматриваю его крылышки. Мы очень мило пообсуждали технические характеристики, светски так. И когда «прыгнули» к его базе, я уже ни в чем не сомневалась. Только наслаждалась, что не мутит при ускорении.

А на орбиту Мейны мы прямо из «прыжка» вывалились. У меня дух захватило с непривычки, даже страшновато стало — сейчас вот как вмажемся во что-нибудь с гиперразгону. Но зря паниковала. Козерог здешнее пространство, похоже, знал, как собственную комнату, а местный народ — лихие пилоты — так изящно уворачивались, что только диву дашься.

Им тут всем было наплевать на технику безопасности. А космос вокруг этого мира напоминал проходной двор.

— У вас что, все на чем-нибудь да летают? — говорю.

— Почти, — отвечает Козерог. И врубает атмосферные двигатели. И пилит вниз, не размыкая стыковочный узел.

— Послушай, — говорю. — Это, конечно, не мое дело, но не связаться ли тебе с диспетчером, а? Чтоб там поле приготовили побольше…

— С кем? — говорит, а мы в это время входим в атмосферу. И турбулентность такая, что весь наш тандем вибрирует и трещит по всем швам. — Ну, ты даешь! А с президентом мне не надо связаться? Выдумают тоже…

Я удивилась. Но промолчала. В конце концов, думаю, он здесь живет и, вероятно, знает, что делает. Я просто забыла святое древнее правило — мужчины слишком склонны к риску, скоростную технику им лучше не доверять.

А напрасно забыла.

Место посадки было отмечено у Козерога в лоции. Чем ниже мы опускались, тем было виднее, что под нами — большое поселение со всеми признаками цивилизации. И расчетная точка — на огромном космодроме. И уже совсем рядом стало ясно, что, против ожиданий Козерога, в этой самой точке уже стоит чей-то звездолет.

Я тогда впервые в жизни увидела наяву этот киношный трюк — как тяжелую боевую машину для дальних полетов, да еще и с грузовиком на буксире, выворачивают, как авиетку. И теперь, как человек опытный, могу сказать точно — издали на это смотреть куда приятнее, чем находиться в этой самой машине.

Что-то так скрежетнуло и грохнулось, что у меня волосы встали дыбом. Но — дернуло, качнуло, еще качнуло — встали на грунт.

Я, наверное, была совершенно зеленая. Но очень радовалась, что мы остались живы. И радостно обернулась к Козерогу. И увидела, что он пребывает в состоянии неописуемой и неконтролируемой ярости.

— Пошли, — говорит, вернее, цедит сквозь зубы. — Я ему сейчас кишки на шею намотаю.

— Кому? — говорю.

— Рыжему, — и добавил, что еще он сейчас сделает с Рыжим.

Это должно было быть мучительно больно, продолжительно и совершенно аморально. Я пожалела Рыжего. А Козерог, говоря эти ужасные вещи, перекинул через плечо ремень тяжелого бластера, запрещенного к применению в обитаемых разумными существами мирах, и вытащил меня из кресла за руку. И так мы вышли наружу: он впереди, с кошмарным орудием убийства всего живого, я — за ним, в легком ошизении, чтоб не сказать сильнее.

Козерог сразу оглядел масштабы бедствия. Масштабы были…

Его маневренный кораблик даже не поцарапался — аккуратно так встал, загляденье. А грузовик, который мы не успели придержать силовым полем, рухнул, как мешок с картошкой — и амортизаторами снес всю навигационную систему с левого борта у того бедолаги, который стоял в нашей расчетной точке.

И у Козерога сразу похорошело на душе. Он демонически так хохотнул и выразился в том смысле, что, пожалуй, не будет делать с Рыжим то, что собирался. Что Рыжий сам уделается по уши, пока будет восстанавливать свои ощущала.

Я говорю:

— Нехорошо быть таким злым.

— А нефиг, — отвечает. Саркастически ухмыляется и поднимает указательный палец. — Ну ладно. Нормалек, что хорошо кончается. Пошли в штаб, что ли.

И я пошла. Мне было интересно до невозможности, куда это меня занесла судьбина, поэтому я шла и глазела по сторонам. А здешний космодром, наблюдаемый с земли, был потрясающе экстравагантным местом.

Ну что я видела до сих пор? Тоскливое убожество. Списанная рухлядь, вылизанная до солнечного блеска. Покрытие, отдраенное шампунем. Дурацкий неоновый транспарант над диспетчерской «Аллариа приветствует гостей!» Чахленький цветничок под тусклым куполом возле здания Санитарно-Карантинной Службы.

То ли дело — здешняя величественная панорама! Я сразу догадалась, что тут проживают широкие натуры.

Чистоту покрытия тут поддерживали посредством реактивных струй, вырывающихся из двигателей при взлете и посадке. Некоторое количество мусора таким образом разлетается в разные стороны, а то, что не успевает улететь — сгорает, плавится и навсегда прилипает к покрытию, переставая путаться под ногами и мешать. Поэтому мы шли по разноцветным пятнам, и в одном из этих пятен я узнала расплющенную латунную консервную банку.

Тот мусор, который еще не успел подвергнуться очищающему воздействию, валялся в первозданном виде. Я пожалела, что я не ксенолог. Потрясающе интересный был хлам, хоть диссертацию по нему пиши — но я не понимала назначения и половины выброшенных предметов. Бедная серая мышь из заштатной дыры на краю Галактики.

А звездолеты! Это совершенство линий! Эта безупречность мощной техники, повидавшей на своем веку множество боев и катастроф и вышедшей в полной боевой! Эти заплаты на броне! Эти намалеванные на обшивке драконы, хищные птицы и женщины, скудно одетые, но тяжело вооруженные, с такими телами, что Служба Контроля плакала бы горючими слезами!

Я поняла, что этот мир мне нравится. В его жителях было нечто очень славное.

Через четверть часа блуждания среди сказочных крыльев мы вышли к их штабу. Я, грешная, ожидала увидеть офис космодромного начальства. Судя по внешнему виду этого местечка и количеству пристроек, это и был гибрид офиса с диспетчерской и станцией слежения. Но уж казенной скуки тут и в помине не было.

Вход в этот псевдоофис украшали неоновые и лазерные изображения все в том же порядке: драконы, женщины, оружие и крылья. И выглядело все в целом, как парадный подъезд провинциального театра.

— Что это? — говорю.

Козерог открывает дверь плечом, из-за двери валит дым, будто там пожар, и доносится такая музыка, будто там кого-то под музыку пытают. И коротко отвечает:

— Кабак.

И словечко это мой дешифратор тоже не взял. Но о смысле я опять догадалась.

Там, внутри, все было в дыму, а сквозь дым светили цветные прожектора. Дым пахнул чем-то странным, от него хотелось чихать и хихикать, и я сначала не поняла, откуда он тут взялся, а потом увидела, что его выдыхают местные жители. Было полутемно, я брела за Козерогом — и впотьмах наступила на руку аборигену, который почему-то спал на полу. Он проснулся и обозвал меня ужасными словами, мне стало стыдно, но Козерог сказал, что он сам виноват, и пошел дальше, потащив меня за собой. Мы вышли на пятачок сравнительно светлого пространства. С одной стороны там была барная стойка, уставленная цветными бутылками, с автосинтезатором, а с другой — маленькая эстрада. На эстраде молодая женщина, одетая в блестящую бахрому — красивая, холеная, с отличной большой грудью, и то ли пела и танцевала, то ли постанывала и гладила себе грудь и бедра. Я несколько секунд наблюдала это действо, и мне было никак не отвязаться от мысли, что она хвастается.

Козерог посмотрел на нее, на меня, ухмыльнулся — и сел возле стойки на табурет. А я заметила, что за танцами наблюдают еще несколько людей: мужчины и женщины, сидящие в обнимку. Причем среди мужчин попадались такие громобои, что Козерог перестал выглядеть монстром на их фоне. Все женщины были одеты очень скудно, и я поняла, что это — местная мода, и мне стало неловко, что на мне — тяжелый скафандр с керамитовыми плашками, но с другой стороны, я поняла, что мне бы так раздеться не пошло: и грудь у меня маленькая, и рожа обветренная, и волосы стриженые. И я прониклась гуманизмом Службы Контроля, которая не пускает алларианок на Мортис, и они не могут себя сравнивать с женщинами, у которых личная генокарта в порядке.