Помоги проекту - поделись книгой:
Жан Жак мало что знал про испанскую родню; расспросы няньки были более успешными. Нати все добросовестно пересказывала подруге.
– Значит, тот парень с корабликами твой кузен Алонсо?
– Да, Алонсо погиб вместе с моим отцом…
– А кто вообще сказал, что они погибли? – внезапно спросила Карла. – Разве вам предъявили их тела? А вдруг это все происки твоей тетки, как ее, Изабель? Может, она, наоборот, получила известие об их скором возвращении, и соврала твоей матери, чтобы та учудила что-нибудь… ну вроде того, что и учудила?
Нати решительно замотала головой:
– Ты что! Это же великий грех! Она ни за что бы не сказала такое про своего сына, побоялась беду накликать!
– Ну… может, и так. Хотя, если б не ты, ее ненаглядный Алонсо стал бы главным наследником дона Рикардо. Давай рассказывай, что ты там еще выудила у Доры? А помнишь какие-нибудь комнаты в доме? Украшения матери? Как звали слуг? Были у вас в доме собаки?
– Да это-то зачем?
– А как ты собираешься доказывать, что ты – это ты? Нужно как можно больше узнать и вспомнить. Ведь все хранится в твоей кудрявой глупенькой головке, осталось только добыть это оттуда!
Карла говорила так, словно Нати на днях отплывала в Испанию для получения своего изрядно залежавшегося наследства. Они даже обсуждали способы добраться до Европы. План Карлы, поначалу казавшийся фантастическим, разбитый на мелкие детали, внезапно начал выглядеть вполне осуществимым. И даже разумным!
– Лучше всего добраться до Ямайки. Там порт не чета вашему, приходят корабли со Старого Света. До Европы можешь доплыть на каком угодно судне: хоть на французском, хоть на английском, хоть на голландском. Все деньги сразу не отдавай, скажешь, тебя ожидает родня, она и заплатит вторую половину. Лучше с кем-нибудь объединиться, чтобы не так боязно было… Испанцы воюют с французами и англичанами, так что порты для судов этих стран закрыты. В Европе попробуешь добраться на голландце или по суше – там определишься. Ну а в самой Испании… все зависит от тебя и твоего ангела-хранителя. Нужно еще раздобыть денег на дорогу. Да и в отчий дом ты должна явиться не какой-нибудь бродяжкой-оборванкой, а достойной сеньоритой. Но с чем-чем, а с монетами у тебя проблем быть не должно: ты же работаешь в лавке и всегда можешь припрятать су, а то и ливр-другой? Да еще и знаешь, поди, куда месье Мартель прячет выручку, а?
Нати сделала вид, что не поняла прозрачного намека. Ей не нравилось, что подруга часто заговаривает о дедушкиных деньгах. Карла поняла, что больше от «испаночки» сегодня ничего не добьешься – на девчонку накатил очередной приступ упрямства, – и отступилась, памятуя о том, что капля точит камень.
Только она не подозревала, что у «капли» совсем не осталось времени…
– Послушай, там тебя какой-то англичанин разыскивает!
– Прям-таки меня? Так и спрашивает: а подайте-ка мне девушку Карлу? И как он, хорош собой? А кошелек имеется?
Нати и сама не поняла, чем ее встревожили расспросы незнакомца: она даже бросила присматривать за разгрузкой дедушкиной шхуны и вихрем взбежала прямо на второй этаж в комнату Карлы, не обращая внимания на изумленного хозяина и слуг.
– Ярко-рыжий, высокий, хорошо одетый, возможно, и деньги имеются, – серьезно перечисляла Нати. – Назвался Бартоломью Ольстером…
Карла аж подскочила.
– Барти?! О, дьявол!
Нати смотрела, как подруга мечется по комнате. Закончила упавшим голосом:
– …вот я и подумала, надо тебя предупредить…
Она никогда не видела Карлу такой испуганной. Казалось, та не знает, что предпринять. Наконец, решившись, нырнула в свой изукрашенный сундучок, напоминавший матросский рундук.
– А кто он, Карла?
– Кто он? – спросила та, продолжая лихорадочно рыться в вещах. – Мой старый приятель. Обиделся, что я его бросила, вот теперь и ищет меня по всему архипелагу. Ну ничего страшного, я с ним поговорю, он и успокоится…
Наконец вытащила из сундука тряпичную куколку, похожую на ту, что делают маленькие девочки: перевязанные ручки-ножки-голова… Нашла время в куклы играть!
– Что ты делаешь?
Карла вспомнила, что в комнате есть кто-то еще, начала торопливо выпихивать Нати за порог.
– Давай-ка уходи отсюда, да побыстрее, чтобы не застукали! Беги, цыпленок, беги, Карла таких услуг не забывает!
Выходя из таверны, Нати столкнулась в дверях с англичанином. Услышала за спиной голос хозяина:
– Чем могу служить, месье?
Сэр Ольстер повторил свой вопрос:
– Я ищу девушку – высокую, красивую, с родинкой над губой…
Озабоченная Нати вернулась обратно к пристани. Наверняка грузчики успели что-нибудь стянуть во время ее отсутствия, но предупредить подругу все же стоило…
На следующее утро город был потрясен страшным известием: в таверне был найден мертвым приезжий англичанин, оказавшийся секретарем губернатора с Антильских островов. Шлюха, принимавшая его, бесследно исчезла. Всего же страннее и загадочней была смерть сэра Ольстера. Эскулап и милиция только руками развели: казалось, все тело мужчины истыкано множеством иголок, от которых остались красные следы-точки… Чернокожие обитатели Омори упорно толковали про колдовство вуду. Слухи подтверждало и наличие языческого алтаря, обнаруженного в комнате Карлы. Сама же Карла наверняка скрылась на вышедшем под утро «купце».
Меж тем хозяин таверны вспомнил, что незадолго до прибытия англичанина к девице забегала внучка месье Мартеля. Нати была призвана к ответу. Стоя посреди разоренной комнаты, она подтвердила, что приходила сказать про ищущего Карлу англичанина.
– То есть ты водила дружбу со шлюхой? – уточнил милиционер.
– Я ее знала, – кратко ответила Нати. Ей не понравились выразительные взгляды, которыми обменялись мужчины.
Нет, они лишь здоровались и иногда разговаривали. Нет, она ничего не знает про колдовские обряды, которые проводила девица, именовавшая себя Карлой. Нет, ей неизвестно, что произошло между той и англичанином.
Выходя, Нати как бы споткнулась и незаметно подобрала валявшийся на полу гри-гри. Вещи были разбросаны по всей комнате, точно Карла собиралась в спешке и никак не могла решить, что же ей взять с собой. Может, на него и обратили внимание, но побоялись взять в руки, как побоялись разрушить языческий алтарь, скрытый за занавеской в углу комнаты – пока отец Модестус не провел над ним очищающий обряд.
Нати несла гри-гри к себе домой. Голова ее шла кру́гом. Так вот про что говорила Карла! Она владела про́клятым знанием, смертельной магией чернокожих! Наверняка по всему архипелагу ее разыскивают готовые мстить родственники и друзья умерших.
Дома Нати ждал большой скандал.
Она и не подумала, что оморские доброхоты первым делом кинутся докладывать дедушке, что его внучатая племянница водит знакомство с непотребной девкой из таверны, которую к тому же обвиняют в убийстве и колдовстве! Месье Мартель был на острове уважаемым человеком, и оттого слухи были еще слаще. Сгоряча Жан Жак отвесил пару пощечин Доре – за то, что не углядела за своей воспитанницей. Негритянка в кухне гневно гремела сковородками и утирала слезы фартуком. Прочие слуги благоразумно старались не попадаться хозяину на глаза, оставаясь в пределах слышимости, чтобы явиться по первому зову.
Но Жан Жак не стал больше размениваться на мелочи, а копил свой гнев для главной виновницы его позора. И обрушился на внучатую племянницу, едва та переступила порог.
Чего только Нати не выслушала: упреки в неблагодарности (ее растили и кормили с самого младенчества, а она вон чем отвечает!), и в своевольстве, и в том, что она позорит не только свое доброе имя, но и почтенную фамилию Мартелей, а всему виной грамота, которая не подобает женщине, больше в монастырь, да и вообще за порог дома и лавки ни ногой! Найдется ли теперь глупец и слепец, который возьмет замуж девицу, якшающуюся со шлюхами из таверны… Ведь какие у тебя друзья, таков ты сам!
Тут Нати не удержалась:
– А раз ты имеешь дела с пиратами, значит, ты и сам пират, да, дедушка?
Жан Жак задохнулся, побагровел так, что внучка испугалась – его хватит удар, – и разразился бранью. Тут она узнала много нового о своем происхождении, о папских святошах, которые только корчат из себя паинек, о дурной испанской крови, которую надо выжигать каленым железом, о… Нати перестала слушать. На ее лице появилось выражение, которое всегда выводило месье Мартеля из себя: нет, чтобы каяться, оправдываться и просить прощения, кажется, девчонка вообще ничего не слышит, не видит, угрюмый взгляд – в стену. И в позе никакой покорности.
Жан Жак от души отхлестал Нати по щекам, чего не случалось с тех пор, как та вошла в пору девичества (и зря, пороть надо было каждый день!). Объявил свой приговор:
– На два дня на хлеб и воду. Из дому и лавки – ни ногой. Попрошу отца Модестуса наложить на тебя епитимью. Уйди с глаз долой!
В кухне Дора, перемежая увещевания с утешениями, подсовывала воспитаннице сладкую маисовую лепешку, Нати не взяла, ушла в свою комнату. Тут спрятала гри-гри под подушку, села на постель и напряженно уставилась в стену, будто сквозь нее пыталась разглядеть свое будущее.
Будущее не сулило ничего хорошего.
С вольницей покончено. Теперь Жан Жак будет следить за каждым ее шагом. Потом, конечно, гнев остынет, будут послабления… но это потом. Теперь же она лишена возможности ходить на уроки отца Модестуса и брата Ионы. Если о первых Нати вовсе не сожалела, то вторые… У нее ведь только-только начало получаться!
И подруги теперь тоже нет. Не то чтобы она рвалась дружить с убийцей, но Карла всегда рассказывала такие интересные истории… и не только про мужчин! А еще заставляла взглянуть на любую привычную вещь другими глазами… Взять хотя бы испанское наследство!
Жан Жак был доволен: внучатая племянница вела себя как велено. Никуда не выходила, трудилась в лавке да на кухне помогала; стихающие от времени и от ее примерного поведения упреки слушала, не прекословя. Отец Модестус тайну исповеди не нарушил, но намекнул, что Натали избегла совращения – как духовного, так и телесного, – и при должном добром, но твердом обращении порядочной девушкой и останется.
К тому времени, как месье Бове вернулся с торговой поездки, Жан Жак находился уже во вполне благодушном настроении. И готов был обсудить тему, которую компаньон уже не раз поднимал, но твердого ответа так и не получил: о слиянии капитала через обручение единственных наследников – Аньела и Нати. Да и пора – и по возрасту, и потому, что девчонке надо дать укорот, раз не стесняется якшаться со шлюхами. Он, Жан Жак Мартель, был слишком снисходителен и не наказывал внучатую племянницу за своеволие, проявляемое с детства. Молодой же муж непокорности не потерпит, живо задаст ей трепку! Да и свекор, месье Бове, не будет терпеть испанских выкрутасов.
Так что компаньоны определили доли, приданое, проценты и ударили по рукам. Осталось объявить все счастливым детям.
…Нати и не подозревала, зачем Дора велела ей принарядиться в лучшее платье. Негритянка, подмигивая лукаво, объявила, что сегодня будут гости, и Нати решила, что к Жан Жаку явится важный клиент. Когда она увидела обоих Бове, даже фыркнула: и было ради кого наряжаться! Аньел косился на нее настороженно и прятался за спину отца. Одетый в новый камзол парень обильно потел – то ли от духоты, то ли от предстоящего.
Компаньоны обменялись учтивыми приветствиями. Месье Бове долго распространялся о многолетнем взаимовыгодном сотрудничестве, о том, что настало время укрепить их союз родственными связями, но Нати, как дурочка, не понимала ничего до самого последнего момента – пока Жан Жак, предпочитавший краткость, не воспользовался тем, что его компаньон перевел дух:
– Дети, волей родителей ваших, вы обручены! Жених, иди поцелуй невесту!
Жених с невестой уставились друг на друга с одинаковым испугом. Никто из них не шевельнулся и не сказал ни слова. Месье Бове рассмеялся:
– Ну же, дурачок, поцелуй ее, не бойся, тебя не укусят!
Аньел именно этого, похоже, и опасался. Боком, точно краб, подобрался к Нати (пот стекал по его лицу крупными каплями), вытянул губы и чмокнул невесту в щеку. Та дернулась, но смолчала, уставилась на деда круглыми неверящими глазами.
– А теперь колечко! – продолжал подсказывать месье Бове.
Аньелу удалось надеть кольцо с первой попытки – ошеломленная своим счастьем нареченная не сопротивлялась. Нати отпустила глаза, разглядывая кольцо. Тонкий золотой ободок, неплохой жемчуг в корнеровой оправе. Бове и впрямь высоко оценил свою невестку.
Вернее – ее приданое.
Месье Мартель довольно потер руки.
– Ну вот и славно! Помолвку мы решили не затягивать, поженим вас в начале следующего месяца, потом Аньел с отцом отправятся по островам, проверят, как там наши дела, прикупят подходящую шхуну или барк, а мы с его молодой женой, так уж и быть, присмотрим за нашими лавками здесь.
Пару месяцев назад Жан Жак обещал эту поездку
Она даже выпила вместе с мужчинами в честь помолвки хорошего канарского вина.
– Ну-ка, покажи мне колечко, моя сладенькая! – Дора, тоже нарядившаяся в лучшее платье и новый передник, восхищенно зачмокала губами. – Может, тебе подарят на свадьбу еще и сережки с жемчугом!
Нати машинально дотронулась до своих еще детских сережек, золотых колечек, которые ей надевали далеко отсюда, в отцовском доме, в Испании.
Нянька знала свою подопечную куда лучше, чем Жан Жак. Вглядываясь с тревогой в лицо Нати, Дора разразилась тирадой о том, что по сравнению с другими парнями Аньел вовсе не плох: и пьет умеренно, и работает прилежно, и сын состоятельного отца. А что гонор, так молод еще; а без мужа женщине, ой, как плохо, всякий обидеть норовит, или Нати надеется выскочить замуж за какого-нибудь губернаторского сыночка? А коли нет, так пусть и выкинет всякую дурь из головы, стерпится – слюбится! Будешь терпеливее, умнее и хитрее, так и приберешь муженька к рукам!
Нати молча слушала. Нянька, как и дед, все говорила правильно, но откуда же на сердце такая тоска? Словно поманили большим и ярким миром, а после заперли в душной темной клетке и выглянуть не дают даже глазочком…
Оставался еще Аньел. Особой радости от их помолвки он тоже не испытывал. Может, поговорить с ним начистоту, найти вместе какой-нибудь выход, потянуть помолвку подольше? Или запугать его веселой жизнью, которую она ему устроит?
Пирушка меж тем продолжалась, Аньела она нашла уже на улице, вышедшего охладиться. Нати оглядела его критически и решила, что давний недруг, а нынешний жених, еще в состоянии разговаривать. Поманила его подальше от двери. Аньел завернул вслед за ней за угол, настороженный и на всякий случай хорохорящийся:
– Чего тебе?
Нати подступила к делу без околичностей:
– Аньел, ты же не хочешь на мне жениться?
– Хочешь – не хочешь! – буркнул тот с досадой. – Кому это интересно?
– Ну так и я не хочу!
Нати думала его этим обрадовать, но парень насторожился.
– А чего это? Поди завела себе уже дружка? Из оморских или приезжих? Недаром ты постоянно в порту отиралась, да с этой девкой, Карлой, дружила! Говори быстро, кто он? Ну, кто он?!
Нати опешила – на жениха напал такой приступ ревности, что он даже схватил ее за плечи. Кажется, Аньел был пьян больше, чем она думала.
– Да нет у меня никакого дружка! Что привязался!
– Смотри у меня! – рычал он, брызжа слюной и дыша вином. – Думаешь, спущу тебе? Вся синяя будешь ходить; вон, отец мать постоянно плеткой учит, чтоб была тише воды, ниже травы!
Еще и притиснул Нати к стене, целуя больно и неумело и больно же ощупывая груди через платье. Приговаривал при этом:
– Чего вырываешься? Все обрученные этим… занимаются… не́чего, поди все уже знаешь, пошли… туда, что ли?
И потащил ее к ближайшим кустам. Нати обманчиво расслабилась, а потом выскользнула у него из рук, изо всех сил толкнула в грудь. Нетвердо стоявший на ногах незадачливый жених взмахнул руками и шлепнулся в кусты, к которым так стремился. Нати не стала выслушивать его проклятия и ждать, пока он выберется из зарослей.
Еще одна надежда провалилась.
Нати не рискнула говорить с изрядно набравшимся дедом. Протрезвеет, а к утру и она, может, что-нибудь придумает. Но мысли не шли, полночи Нати просто провалялась, глядя в темноту. Кольцо мешало, пришлось его снять и засунуть под подушку.
Если отбросить детские обиды, Аньел не так уж плох. Дора права: католик, работящ, во хмелю не буен и отцу послушен. Только сегодня – что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, – сегодня он выложил то, чего от него ждать в супругах. Чуть покажешь свое непокорство или просто так ему
Храброй! И где теперь ее храбрость? Ни слова поперек, на все согласная… Нати вновь вспомнила Карлу. Конечно, смертоубийство, да еще и с помощью колдовства, – это грех, и Господь за это покарает, но… изворотливости Карлы только позавидуешь. Если уж она смогла скрыться от правосудия, то избежать нежеланного замужества для нее раз плюнуть!
И что? Выйти замуж и потом отравить Аньела, если тот будет почем зря размахивать плеткой? Ох, Господи! Нати даже закрестилась, отгоняя греховные мысли. Верно говорят – пообщаешься с бесом разок, потом всю жизнь не отмоешься! Чем-то Карла, видно, ее заразила…
Утром все казалось не таким страшным. Подумаешь, припугнул Аньел спьяну, пусть только попробует хоть раз огреть плеткой, живо ему руку сломает! Осталось обсудить с дедом детали брачного договора: как бы Жан Жак чего не упустил ненароком.
Нати велела Доре поднести маявшемуся с похмелья месье Мартелю вина и легкий завтрак. Выждала, пока он поправит здоровье, и приступила к расспросам. Отошедший от вчерашних возлияний Жан Жак был доволен удачной сделкой, настроен благодушно и отвечал на вопросы охотно. Зато вскоре его внучка готова была рвать и метать.
Поделиться книгой: