Иван Поддубный. Одолеть его могли только женщины

Что именно он думал, Иван так и не сформулировал, покраснел, осекся. Вид обнаженных белоснежных плеч смутил его. Женщина заливисто рассмеялась.

– Да не тушуйтесь. Проходите, есть же свободная кабинка. У нас, у цирковых, такое в порядке вещей. Раздевайтесь, я не смотрю, – Эмилия повернулась спиной и даже принялась что-то напевать на незнакомом Ивану языке.

Над дверцей мелькнула рука с губкой, стало слышно, как она скользко поскрипывает, растирая по телу пену. Чувствуя себя ужасно неловко, Иван разделся до белья и поспешил закрыться в соседней кабинке. Рядом зашумела вода, мыльный поток поплыл к нему под деревянный настил.

– Тра-ра-ра, тра-ра-ра… – пропела Эмилия незамысловатый припев. – Я смотрела сегодня ваше выступление, – прозвучал милый, несколько низкий грудной голос. – Вы были великолепны и неподражаемы. Ни одного поражения. Вы слушаете меня?

– Слышу, слышу, – пробормотал Иван, включая обжигающе холодную воду, но даже она не могла остудить его.

Было что-то ужасно стыдное и в то же время сладкое в том, чтобы, будучи абсолютно голым, говорить через тоненькую перегородку с обнаженной женщиной.

– У вас был хороший наставник?

– Я сам занимался, по журналам.

– Трудно в это поверить. Наверное, вы скромничаете.

Раздался звук падения, брикетик мыла скользнул под не доходящую до пола перегородку и ткнулся в ногу Ивану.

– Ой, мыло уронила. Какая же я неловкая! – Эмилия протянула под перегородку руку и принялась шарить, но не могла достать.

Иван, как ошпаренный, дернулся, прижался к стене, не сводя глаз с изящной руки.

– Вам несложно будет подать мне мыло? – прозвучало очень буднично, словно просили передать солонку за столом во время обеда.

– Сейчас… – язык от волнения прилипал к небу, Поддубный нагнулся, подхватил скользкое мыло и вложил его в ладонь Эмилии. – Держите.

– Благодарю, – пальцы с ухоженными ногтями сперва коснулись руки Ивана. – Простите, я же ничего не вижу, – затем они обхватили брусочек.

За перегородкой вновь зашумела вода. Поддубный поднес к лицу ладонь с клочками душистой пены. Мыло было дорогое, французское, не чета тому простому, которым пользовался Иван. Казалось, что Эмилия забыла о своем соседе по душу, она продолжала напевать. Время от времени под перегородкой показывались ее миниатюрные ступни. Больше всего Поддубного поразило то, что ногти на ногах были покрашены красным.

– Вы холодной водой моетесь? – неожиданно спросила эквилибристка.

– Ага.

– Я тоже закаляюсь. Сперва горячая-горячая, а затем ледяная, – шум воды смолк, Эмилия предупредила: – А теперь не подглядывайте, я выхожу.

Иван отвернулся к стене, на него лились струи ледяной воды, но даже сквозь их шум он слышал, как шуршит халат.

– Все. Счастливо оставаться и спокойной вам ночи, – проворковала эквилибристка. – Как-нибудь заходите ко мне в гости. Я в шестом номере живу.

Хлопнула дверь, впустив в душ порцию свежего воздуха. Иван перевел дыхание и принялся ожесточенно тереть тело жесткой морской губкой.

Спокойной ночи, несмотря на пожелание Эмилии, не случилось. Поддубный лежал на кровати, глядя широко открытыми глазами в потолок, на который падала косым крестом тень от оконной рамы. Прямо напротив его номера горел фонарь. Иван пытался припомнить ту, ради которой покинул родное село. Вспоминалась ночь у Шведских могил, но сама Аленка куда-то пропадала, вместо нее из темноты выходила и выходила Эмилия в своем блестящем цирковом наряде.

Однако почти бессонная ночь не прошла даром. Иван придумал-таки свой собственный номер. Днем он поделился своими соображениями с синьором Труцци, тому идея понравилось. Еще пара дней ушла на подготовку и репетиции. И в воскресном представлении Поддубный уже открывал выступление атлетов…

Все места в зале были проданы. На тумбах в городе красовалась новенькая афиша, на которой был отдельно заявлен великий и непобедимый Иван Поддубный. И эта характеристика не являлась преувеличением. За все время работы на синьора Труцци еще ни одного поединка Иван не проиграл. Коверный объявил выход атлетов, но на манеж под барабанный бой вместо них выползли двое паяцев. Надрываясь, они тащили деревянный телеграфный столб. Конечно же, рухнули вместе с ним и убежали, высоко подпрыгивая. Затем из-за занавеса показался Поддубный. Многие зрители уже не по одному разу наведывались на представления, а потому сразу узнали своего героя и наградили его аплодисментами. Иван же делал вид, что никого не видит, будто бы в здании цирка он находился один. Подошел к лежащему на опилках столбу, почесал затылок, словно говорил самому себе, что негоже пропадать добру. Присел, взвалил столб себе на плечи и поднялся вместе с ним.

Тут же вновь появились паяцы. Они с криками вцепились в концы столба, пытаясь остановить Ивана.

– Люди, помогите! – надрывались они. – Не дайте ему унести наш столб!

Поддубный распрямил спину, и клоуны повисли в воздухе, болтая ногами. Подключился и коверный. Он махал руками, призывая публику быть посмелей.

– Выходите, выходите! Цепляйтесь за столб.

Наконец нашлись и желающие. Коверный следил за тем, чтобы желающие поучаствовать в проверке сил Поддубного висли по двое с каждой стороны.

– Он держит уже четверых! – неслось из зала восторженно. – Шестерых! Восемь человек!

Поддубный не только держал столб с людьми на плечах, но еще и медленно поворачивался, чтобы его могли получше рассмотреть.

– Десять висят!

Больше места, чтобы уцепиться, попросту не было. Зал заходился в восторге. Даже сам синьор Труцци выглядывал из-за кулис. И тут раздался треск. Телеграфный столб сломался от тяжести, развалившись пополам. Это не было предусмотрено номером. Но получилось здорово. Паяцы и коверный помогали зрителям-добровольцам подниматься с манежа. Отряхивали их. Под шутки публики они возвращались на свои места. Никто никаких претензий не предъявлял. Поддубный взвалил на плечи обломки телеграфного столба и вынес их с арены. Синьор Труцци смотрел на него с восхищением. Со стороны зала слышались крики и овации. Зрители требовали Ивана вернуться на манеж. Владелец цирка обнял борца и проговорил:

– С этого дня будете всегда открывать выход борцов своим номером. И столб непременно будет ломаться. Видите, как это понравилось людям?

– Сломается, не сломается – это уж как получится, – сказал Поддубный, перехватив восторженный взгляд эквилибристки-венгерки.

Эмилия уже успела переодеться, на ней был тот самый шелковый халат с золотыми драконами, который так сильно врезался в память Ивану в душе.

– А мы его, этот столб, будем теперь всегда подпиливать, – засмеялся синьор Труцци. – Ну все, Иван Максимович, идите на поклон к публике. Слышите, как они надрываются, вы их любимец.

Минут пять пришлось кланяться, пока наконец шум в зале не утих. А затем начались борцовские схватки. И вновь ни одного поражения. Каждый раз, когда Поддубный впечатывал противника лопатками в ковер, раздавались свист, топот, крики. Особо громко кричали женщины. Некоторые из них даже бросались к арене, чтобы вручить победителю цветы, и ливрейным приходилось удерживать экзальтированных дам. Иван просто ощущал на себе исходящую из амфитеатра энергию. Это грело душу, ему удалось завести людей.

И только «черные» букмекеры, принимающие ставки, нервно кусали губы. Непобедимый борец не входил в их планы, отбирал у них хлеб. Если исход борьбы предрешен, то кто же захочет ставить на кого-то другого, как не на Поддубного?

Наконец отгремели прощальные аплодисменты, публика потянулась к выходу. Поддубный прошел мимо синьора Труцци, который очень сосредоточенно беседовал с одним из букмекеров и кивал.

– Иван Максимович, вы через полчасика зайдите ко мне, – попросил владелец цирка.

– Хорошо, синьор Труцци, – не подозревая ничего плохого, ответил Иван.

Поддубный был во всем пунктуален: в тренировках, в выступлениях, в данном другим слове. А потому ровно через полчаса он уже находился в небольшом кабинете синьора Труцци. Итальянец широко улыбался, но улыбка, это сразу же чувствовалось, была не слишком искренней. Хозяин кабинета разжег под кофейником спиртовку и заговорил, несколько заискивая:

– Насчет телеграфного столба мы уже с вами договорились. Согласитесь, так будет лучше для номера.

– Конечно, это обман, – заметил Поддубный. – Лучше бы столб ломался сам по себе.

– Какой же тут обман? – всплеснул руками итальянец. – Это цирк! Не считаете же вы обманом выступление факиров? Или то, как спотыкается и падает на арене паяц. Зрелище – вот чего ждет от нас зритель. Зрелища и еще раз зрелища.

– Я все-таки не факир, не фокусник, а атлет. Все должно быть по-настоящему, – еще упрямился Иван, хотя в душе понимал, что прав опытный антрепренер.

Синьор Труцци осуждающе покачал головой:

– Ведь вы разумный человек, хотя такое среди борцов – редкость.

– Хорошо, насчет столба я согласен, пусть будет подпиленный.

Шипевший до этого кофейник забулькал. Синьор Труцци торопливо снял его с огня, погасил спиртовку стеклянным колпачком.

– Кофе не желаете? – поинтересовался он у Ивана, давая понять, что главный разговор, ради которого его и пригласили, еще впереди.

– Не откажусь.

Ароматный кофе полился в чашечки. Одна из них исчезла в могучей ладони атлета. Итальянец несколько манерно взял чашку за тонкую фарфоровую ручку, подул на горячий кофе и сделал маленький глоток.

– В воскресном выступлении у нас будут значительные изменения, – таинственным тоном заговорил синьор Труцци. – Дело в том, что к нам из Одессы приезжает чемпион Паппи.

– Серьезный борец, – припомнил Поддубный. – Об этом итальянце даже во французском журнале по атлетизму писали.

– Вот именно, что серьезный и знаменитый, – нервно улыбнулся владелец цирка.

– Постараюсь у него выиграть, – пообещал Иван.

И вновь синьор Труцци осуждающе покачал головой.

– Не стоит этого делать, – прозвучало неожиданно.

– Почему же? – удивился Иван.

– Вам известны такие понятия, как «шике» и «бур»? – поинтересовался итальянец и тут же, не дождавшись ответа, продолжил: – «Шике» – это схватка понарошку, мастерская демонстрация приемов на публику. То самое зрелище, о котором я говорил. Результат такой схватки известен борцам заранее. Они договариваются о победе одного из них. В «буровой» же схватке побеждает сильнейший. Она может быть не такой зрелищной. Но, согласитесь, зачем каждый раз выкладываться на ковре полностью? Вы еще очень молоды и, наверное, не слышали о «гамбургском счете»?

– Отчего же, слышал, – пожал могучими плечами Поддубный. – Раз в год борцы-чемпионы собираются в Гамбурге и при закрытых дверях меряются силой, чтобы знать, кто на самом деле чего стоит.

– А вы хотите каждое выступление проводить по «гамбургскому счету». Себя не бережете. Вы должны будете в конце схватки поддаться Паппи. За это получите тройной гонорар за выступление. Задаток могу заплатить хоть сейчас, – итальянец уже потянулся к сейфу.

Деньги не были бы лишними для Поддубного, но он отрицательно покачал головой.

– Специально поддаваться я никому не стану.

– Хотел бы напомнить, – сузил глаза итальянец, – что вы работаете на меня. И разрушать свое дело я никому не позволю. Вы сделаете так, как я скажу.

– Да, я работаю на ваш цирк, – согласился Иван. – Получаю от вас деньги. Но поступал я на работу по контракту. И если вы покажете мне в нем пункт, согласно которому я должен поддаться, то я так и сделаю.

Синьор Труцци нервно забарабанил пальцами по столешнице, отпил успевший остыть кофе, скривил губы.

– Я заплачу в пять раз больше, – поднял он цену. – Вы поддадитесь ему только один раз. На следующий день можете и выиграть, если у вас это получится.

– Нет, на обман я не пойду, – твердо заявил Иван Максимович. – Все будет по-честному. Могу идти? – он поднялся, давая понять, что уговаривать его бесполезно.

Синьор Труцци это почувствовал.

– Смотрите, пожалеете, Иван Максимович. Так дела не делаются. Спокойной ночи.

Неприятный осадок остался на душе у Поддубного от этого разговора. Остаток недели он выступал как обычно, итальянец не напоминал ему о своем предложении и только в субботу спросил:

– Не передумали? Плачу вшестеро больше.

– Схватка будет честной, «буровой». Никакого «шике», – пообещал Иван.

Свидетельницей этого короткого разговора стала и венгерка Эмилия. Сорокалетняя красавица-эквилибристка азартно блеснула глазами, словно хотела поддержать решительность атлета. Иван благодарно ей кивнул.

Сказать, что Поддубный не волновался, нельзя. Он не был уверен, что выйдет победителем. Впервые ему предстояла схватка с настоящим чемпионом. Приняв душ в гостинице, он понял, что уснуть с ходу ему не удастся. В голове он раз за разом прокручивал предстоящий бой, прикидывал, какие приемы лучше всего использовать. А думается всегда лучше на ходу. Размеренный шаг упорядочивает мысли. И Иван решил прогуляться по городу своим излюбленным маршрутом. Он шел по вечернему малолюдному променаду. Свет тусклых фонарей бросал на мостовую призрачные тени. Многие из поздних прохожих узнавали его. Кто-то даже здоровался, приподнимая шляпу. Иногда за спиной слышалось восхищенное:

– Смотри, смотри. Это же сам Поддубный!

Иван остановился у афиши, которая анонсировала завтрашнее, воскресное, его выступление. Тут же был изображен и его противник Паппи. Тот, кто писал текст, не стеснялся высокопарных слов. Борца-итальянца называли великим, непобедимым, уникальным. Правда, не скупились на похвалы и Поддубному, называя его русским силачом и самородком. Иван уже привык к тому, что его портреты появляются в местных газетах. Некоторые дамы даже вырезали их и прикрепляли к стенам своих комнат канцелярскими кнопками. Удовлетворив свое самолюбие, Поддубный двинулся дальше. Вскоре благоустроенная часть променада закончилась, оборвалась мостовая, под подошвами зашуршала мелкой каменной россыпью тропинка. Рядом призывно плескало невидимыми в темноте волнами море.

Иван спустился на пляж, поднял двумя руками увесистый камень, несколько раз качнул его, мышцы работали отлично. Невдалеке из-за скалы появились людские силуэты. Поддубный не видел их, не слышал из-за шума прибоя осторожных приближающихся шагов. Четверо крепко сложенных молодых парней в коротких пиджаках, одинаковых кепках-восьмиклинках крались к нему, сжимая в руках увесистые палки.

– Здоровый, черт, – беззвучно прошептал один из них и опасливо покосился на Ивана.

– Не дрейфь, нас же четверо, – шепотом прозвучало в ответ.

Иван услышал шорох камней в последний момент, повернул голову. Занесенная для удара толстая палка со всего размаха опустилась ему на ключицу. Резкая боль почти парализовала руку. Тяжелый камень упал на землю. Поддубный мотнул головой.

– Часы сюда давай, гад, – послышалось почти змеиное шипение.

– И портмоне, – добавил другой грабитель.

Походило на ограбление. Вот только странным было то, что жертвой грабители выбрали не какого-нибудь худосочного конторщика, а великана Поддубного. Хотя вполне могли сразу и не разобрать в темноте, с кем имеют дело. Да и численное преимущество было на их стороне, и увесистые дубинки в руках. Место для нападения тоже выбрали подходящее – безлюдный ночной пляж.

– Ты че, не слышишь? Оглох? Часы сюда давай!

– Мы тебе уши сейчас прочистим!

Последовал одновременный взмах дубинками. От двух Иван успел уклониться, пропустил удар третьей, она врезалась в ребра, а вот четвертую сумел поймать и резко дернул на себя. Злодей рухнул на камни, дубинка оказалась с кожаной петлей. Не удосуживаясь снять ее с запястья, Поддубный сильным рывком оборвал ремень. Но он не собирался использовать доставшееся ему оружие по назначению, хотя, возможно, и стоило это сделать. Неудачливый мерзавец заскулил и, прижимая поврежденную руку к животу, пополз в темноту ночи.

Иван стоял напротив троих растерявшихся на мгновение грабителей с палкой в руках. Никто не решался напасть первым. И все же выступления в цирке не прошли для Ивана Максимовича даром. Он умел делать эффектные жесты. Поддубный взял да и сломал дубинку об колено – та хрустнула, словно была тонким прутиком.

Один из ублюдков попытался нанести удар палкой по руке Ивана, но промахнулся, после чего Поддубный схватил его, поднял над головой и бросил в темноту. Послышался удар, напоминающий звук, как будто кочан капусты бросают о стену.

– Зубы… – донеслось из мрака.

Один из оставшихся на ногах грабителей бросился убегать, а вот второго Иван схватил за шиворот и поднял в воздух. Кепка слетела с головы и укатилась по камням. Парень сперва извивался, пытаясь высвободиться, даже пробовал дотянуться руками до шеи Ивана, а затем, осознав бесплодность своих попыток, просто повис, зло глядя на силача.

– Пошли, – неопределенно сказал Иван и понес грабителя.

Тропинку миновали в молчании. Мерзавца так сильно впечатлило то, что его несут на весу, что он весь дрожал. Впереди уже маячили редкие фонари променада. Поддубный миновал парочку молодых влюбленных. Парень и девушка проводили его удивленными глазами. Наконец у неудачливого грабителя прорезался голос:

– Куда ты меня тащишь?

– Плохо родители воспитали? Чужим людям следует говорить «вы», «господин», «сударь».

– Куда вы меня несете? – с готовностью исправился негодяй.