Иван Поддубный. Одолеть его могли только женщины

– Иван Максимович! Докажи им за наших, – донеслось уже сзади.

Поддубный перешагнул барьер и вошел в полукруг атлетов. Возле коверного увивался клоун в огромных – не по размеру – ботинках, но пока еще ничего не говорил, только корчил рожи и гнусно хихикал, то и дело поднимая худосочные согнутые к плечам руки. Мол, и я тоже атлет, смотрите, какие у меня мышцы.

– Ну вот, теперь мы и знаем, как вас зовут, Иван Максимович.

– Он думает, – встрял клоун, – что если мешки в порту бросает, то и профессионального борца сможет на лопатки бросить! – скрипучим голосом проговорил он, чертиком вынырнув перед Иваном. – Но, почтенная публика, мешок ведь не сопротивляется! Мешок грузчика сам не бросит.

Зал отозвался смехом, стало обидно.

– А это мы еще посмотрим, – ответил Иван.

– Сколько их уже было, таких смельчаков, – вскричал коверный. – И ни один не победил. Потому что сильнейшие борцы – в нашем цирке. Выбирайте, с кем хотели бы сразиться.

Поддубный уже давно выбрал себе противника одного с ним роста, комплекции, с бритой наголо головой и такой короткой шеей, которая из головы сразу же переходила в затылок.

– Вот с ним.

– Ну что ж. Выбор вы сделали сами. Потом не обижайтесь. Никто вас не заставлял. А теперь вы должны что-нибудь нам продемонстрировать. Может, у вас и силы-то нет?

– Подкову принесите, – попросил Иван.

Подкова нашлась незамедлительно, ее сунул Поддубному в руки вездесущий клоун. Иван, как и учил его коверный, высоко поднял ее над головой, повертелся, демонстрируя залу.

Иван по гулу чувствовал, что зал пока еще на его стороне. Каждому хотелось верить, что такой же человек из народа может противостоять титулованным борцам. Он не спеша, без особого усилия на лице разогнул подкову и подал ее своему противнику. Тот так же спокойно вернул подкову в прежнее состояние.

– Пока мы квиты, – подытожил он.

– А теперь покажите нам что-нибудь посложнее, ну, хотя бы вот такое, – предложил коверный, делая жест рукой в сторону бритого.

Атлет подошел к двухпудовой гире, с десяток раз быстро поднял ее над головой, а затем принялся подкидывать. Тридцатидвухкилограммовый кусок чугуна порхал в воздухе, словно невесомый. Он пролетал то под коленом, то взмывал на уровне плеча. Атлет успевал повернуться вокруг оси и вновь поймать, перехватив его ручку.

Зал зааплодировал, но как-то вяло. Иван, сильно не торопясь, сбросил свитку, снял сапоги и босиком ступил на ковер. Подхватил гирю. Крутил он ее не так виртуозно, как предшественник, но получалось вполне зрелищно. Делая скидку на то, что перед ними не профессионал, а портовый грузчик, публика одарила Ивана более продолжительными аплодисментами, даже несмотря на то что он, в отличие от своего противника, не сумел толком повторить последний трюк с поворачиванием вокруг оси и перехватом ручки. Гиря чуть не вырвалась из пальцев, и Иван поставил ее на землю.

Коверный театрально несколько раз хлопнул в ладоши, зал его поддержал.

– Неплохо, неплохо, Иван Максимович. Для портового грузчика неплохо. Ну как, досточтимая публика, кто, по вашему мнению, выиграл?

Понять из криков, кому отдает предпочтение зал, было невозможно, а потому, подняв руку вверх, коверный вмиг заставил его замолчать.

– Получается ничья? Тогда продолжим.

Следующим соревнованием стало перебрасывание гирями между атлетами. Бритый наголо бросал, Поддубный ловил и перебрасывал назад. Он и раньше этим иногда занимался с соседями по квартире, но гири были легче, да и партнеры старались бросить так, чтобы снаряд удалось поймать. Теперь же все происходило по-другому. Гири сильно закручивались, отклонялись от выгодной траектории, да и весили они по два пуда каждая!

Однако Поддубный держался, но у него уже участилось дыхание, заломило в груди, пальцы от напряжения деревенели. Зал поддерживал именно его, Иван это чувствовал, и именно эта поддержка заставляла его держаться до последнего. И этот «раунд» ему удалось свести к ничьей. Одну гирю упустил он, другую – через минуту – противник. Коверный был явно доволен, публику заинтересовало появление на манеже свежего человека из народа. Иван нравился зрителям. А что еще нужно для цирка?

Еще один раз атлеты пытались выяснить, кто более умел в силовых упражнениях. И вновь ничья.

– Силен, силен! – нахваливал коверный Поддубного. – Но это и неудивительно – грузчик. На силе биндюжников наш город и держится. А теперь – борьба! – он выкрикнул это так, чтобы магическое слово расслышали все, и жестом предложил Поддубному вновь выбрать себе противника. – Разумно, – похвалил он выбор Ивана, когда тот снова указал на бритого. – Надеетесь, что он выдохся? Но выдохлись и вы, а публика не будет ждать, пока вы отдохнете. Представление продолжается!

Борцы сошлись, им предстояло бороться на кушаках. Этот вид борьбы был тогда основным в цирках Российской империи, его хорошо понимал простой народ. Правда, вместо настоящих кушаков – широких и длинных матерчатых поясов, борцы использовали полоски кожи. Коверный был и за судью. Он подвел Ивана к противнику, проследил за тем, чтобы они обменялись рукопожатиями, забросили ремни друг другу за спину, приняли стойку, и после этого дал отмашку.

Поддубный действовал осторожно, прощупывал противника, как всегда делал в Красеновке. Понять, что противник слабее тебя, легко, а вот что он сильнее – не сразу и сообразишь, может притворяться. Иван рванул пояс на себя, соперник не поддался, но поскольку рывок был сделан лишь в часть силы, на пробу, то Иван с радостью для себя понял – борец слабее его! Его можно уложить на лопатки! И тут, когда Поддубный в душе уже чуть ли не праздновал победу, случилось непредвиденное. Он не понял, как и что происходит. Ему показалось, что кто-то невидимый просто выдергивает ковер у него из-под ступней. Потеряв опору, Иван качнулся, а профессиональный борец подправил его падение, чтобы Поддубный не успел вывернуться. Его, как мешок с зерном в штабель, точно впечатали лопатками в ковер. Резко пригнувшийся судья-коверный честно зафиксировал этот факт, вскинул руку.

Зал разразился криками и аплодисментами. И хоть они звучали так же, как и раньше, но Иван ощущал, что предназначены они не ему, а сопернику. Он, покрасневший от напряжения и стыда, поднялся, отряхнулся. Сказать что-либо в свое оправдание ни себе, ни людям он не мог. Поражение было очевидным. Коверный взял руку соперника и высоко ее поднял, чем вызвал еще один взрыв аплодисментов. Несмотря на очевидность поражения Поддубный ощущал себя обманутым. Он точно знал, что соперник слабее его в физическом плане, просто он знал какой-то неизвестный Ивану прием, вот и уложил его на спину. Поддубный даже понимал суть приема – надо дать тому, с кем борешься, возможность приложить к тебе усилие, а потом резко уйти от него и подтолкнуть. Вот и обернется твоя же сила против тебя. Такому отец никогда не учил Ивана.

– Ну что ж! – воскликнул коверный. – Благодарим вас за смелость, за силу. Возвращайтесь на свое место! Наше представление подходит к концу…

И тут Иван даже не успел подумать, но у него уже вырвалось:

– Э нет, милейший, так не пойдет!

– А что вы еще от нас хотите? Все ваши желания мы исполнили.

– В афише что написано? Любой желающий может помериться силой с каждым из них! С каждым! Давайте еще одного!

– Возвращались бы вы на место, любезный, – посоветовал коверный.

– Форменный обман! – закричал Иван, обращаясь к публике. – Сами пишут, а потом не исполняют. Давай еще одного! Реванша хочу!

– Дайте ему шанс! – выкрикнула из зала какая-то экзальтированная мадам.

– Дайте! – нарастал гул недовольных голосов.

Коверный оценил ситуацию: идти против желания зала для артиста – последнее дело.

– Хорошо, дело ваше. Даю возможность реванша!

На этот раз Иван противника не выбирал, просто указал рукой на первого попавшегося. На этот раз он продержался минут семь и вновь оказался припечатанным к ковру тем же самым хитроумным приемом. По залу прокатился гул отчаяния, Иван уже полюбился зрителям, почти все переживали за него, и он не мог обмануть ожиданий. После того как рука очередного победителя вновь была поднята коверным, Поддубный пожелал получить еще один шанс. И снова зрители его поддержали.

Третья схватка ожидаемо окончилась поражением Ивана. Он стоял в сторонке, тяжело дышал, упершись руками в колени, пока победитель кланялся зрителям.

– Реванш! – ответил он на вопросительный взгляд коверного.

В глазах того мелькнула жалость.

– Вам же завтра в порт. Работать не сможете.

– Реванш, – как заведенный, повторил Иван.

– Ну, помилуйте. Вы всем уже доказали, на что способны. Зачем такие жертвы?

– Ничего, мы за него завтра в порту поработаем! – послышался из верхних рядов голос знакомого биндюжника.

Назад ходу не было. Поддубный проиграл и эту схватку. В его распоряжении остался только один борец. Коверный достал из кармана часы, щелкнул серебряной крышкой.

– Досточтимая публика. Осмелюсь заметить, что время, отведенное на представление, давно окончилось…

Ему не дали договорить.

– Схватку давай! Схватку!

Пришлось подчиниться. И на этот раз Поддубный решил бороться до конца, хотя разумнее было бы поддаться с самого начала. Публика бы ему это простила. Перед глазами плыли темные круги, дыхание сбивалось, все тело покрывал липкий противный пот. Соперник же был свеж и даже пах хорошим одеколоном.

– Давай, Иван Максимыч! Знай наших! – донеслось сквозь шум в ушах до Ивана.

И этот крик сделал невозможное. Поддубный толком и сам не понял, каким образом отправил соперника на ковер. Тот, как показалось ему, просто выскользнул, а сам Иван завалился на него. Профессиональный борец попытался вывернуться, чтобы не коснуться лопатками ковра, однако Поддубный уже навалился на него, прижимал к полу. Некоторое время борцу еще удавалось держать «мостик», но все решало уже только время, он не мог ни дернуться, ни пошевелиться. Коверный, касаясь щекой пола, сверлил глазами узкую световую полоску под плечами атлета и держал руку наготове, чтобы зафиксировать поражение. Зал бесновался. И вот наконец свершилось! Ослабевший борец хлопнул рукой по ковру и опустил выгнутую в невероятном напряжении спину.

Что тут началось! Не выдержав, некоторые из зрителей выбежали на манеж, но их тут же усмирили двое полицейских чинов, присутствующих в зале. Тогда самые нетерпеливые ограничились тем, что, встав на бортик, кричали и махали руками.

Иван плохо их видел. Перед глазами все плыло и кружилось, словно его затягивало в гигантский водоворот. Кто-то взял его руку и поднял.

«Да это же победа!» – сообразил Иван.

Его чествовали как победителя, хотя на самом деле он проиграл четыре схватки из пяти. Профессионалу бы поклонники такого не простили…

Борец, с которым пришлось схватиться последним, вывел Ивана на задний двор к умывальнику. Было уже темно. Поддубный смывал пот, ополаскивал лицо, фыркал. Атлет протянул ему полотенце.

– Вытрись. Ветер прохладный. А ты хорош. У кого учился?

– Отец в селе учил.

Атлет хмыкнул. Он-то ожидал услышать другое.

– Ладно. Счастливо тебе. Может, когда и увидимся.

Мужчины крепко пожали руки и разошлись. Поддубный стоял на площади перед цирком. Огни погасли, горели лишь фонари. Потерявшие свои яркие краски в полумраке, полощущиеся на ветру флажки – все казались одинаково серыми. В ушах все еще стоял восторженный гул зала. Это было чем-то вроде сладостной отравы, попробовав ее однажды, уже никогда не сможешь отказаться от нее.

– Я проиграл четыре схватки, – прошептал Иван. – Да. Но одну я выиграл!

Только сейчас он заметил, что еще не вся публика разошлась, некоторые прохаживались рядом с цирком. Другие осели в питейном заведении на краю площади. Огоньки ламп под балками открытой террасы казались желтыми звездочками. Усталость, радость первой победы, досада от четырех поражений – все смешалось в душе у Поддубного. Он знал, что, вернувшись домой, не сможет уснуть, а соседи станут укорять его – почему не сказал о том, что сегодня будет бороться в цирке. Иван двинулся туда, куда манил его свет. Заказал себе шкалик водки, бублик, задымил папиросой. Господа за соседним столиком его узнали, приветственно махнули рукой, позвали буфетчика, чтобы принес борцу из народа еще один шкалик. Пришлось поднять рюмку в сторону угощавших и опрокинуть ее в рот.

Хмель довольно быстро ударил в голову. Зато, как говорится, отпускало, уходила усталость. Иван опустил голову на кулаки и тихо затянул украинскую народную песню, которую слышал от матери. Когда же поднял ее, то увидел, что напротив него сидит тот самый коверный из цирка – даже не посчитал нужным переодеться. Перед цирковым тоже стоял шкалик с водкой. Коверный хитро подмигнул, как бы намекая на то, что реален, а не является плодом воображения подвыпившего борца из народа, и налил себе в рюмку.

– Утомили вы меня сегодня, Иван Максимович, – начал он. – Ну разве так можно?

– Жалеете, что согласились меня выпустить на ковер? – спросил Поддубный, наливая и себе.

– Ни вот столечки не жалею, – коверный почти свел большой и указательный пальцы вместе и вновь хитро подмигнул. Стало заметно, что и он немного пьян. – Но… утомили. Не столько меня, но… в первую очередь себя. Егоров я, Александр Онуфриевич, – неожиданно представился коверный.

Мужчины обменялись рукопожатием, после чего циркач сделался грустным:

– Вы, – обратился он к Поддубному, – совсем себя не жалеете. Ну разве так можно? Смотрю я на вас и думаю: вот мне бы сейчас с моим опытом да ваши годы.

Иван слушал и не мог понять, к чему клонит коверный.

– Очень хотелось мне сегодня выиграть, – проговорил он.

– Вы и выиграли, хоть и проиграли, – вновь прозвучало не слишком понятно. – Я ведь не всегда коверным был, – на лице пожилого мужчины появилась мечтательная улыбка. – Начинал гимнастом. А у гимнастов век под куполом цирка короткий. Но выступление – это как отрава. Овации зрителей, выход на поклоны, – Егоров приложил руку к сердцу. – Вот здесь оно все. А теперь я выхожу на арену, объявляю номер. Зал аплодирует, но не мне. Давайте еще выпьем. Вам сегодня можно.

Немного налили в рюмки, чокнулись, выпили. На этот раз без всяких тостов. Коверный подпер голову рукой, глядя на то, как Иван закуривает.

– Вы что собираетесь делать в дальнейшем? – поинтересовался коверный.

– Домой пойду, завтра, как вы справедливо заметили, мне в порт надо.

– Я не о завтрашнем дне. Я вообще – о жизни.

Поддубный прикусил губу, выдавать сокровенные мысли ему не хотелось, к тому же возникли они лишь в последние дни. Александр Онуфриевич помог ему.

– О цирковой карьере мечтаете. Вижу, вижу, зараза уже и в вашей душе поселилась, как когда-то в моей.

– Мечтаю.

– Думаете, что много денег можно будет заработать? – хохотнул коверный. – Большие деньги единицы получают. И сразу можете себя готовить к тому, что нормальной семьи у вас никогда не появится. Цирковая жизнь – она вся на колесах. Сегодня здесь, завтра – там.

– Есть у меня шанс? – напрямую спросил Иван.

– Шанс, он у всех есть. Но как в Библии сказано: «много званых, да мало избранных», – вновь прошелестел смешок. – От природы вам многое дано, молодой человек, однако над собой еще постоянно работать надо. Вот вы курите, к примеру. А теперь вспомните, как вам во время схватки воздуха не хватало. Ну, вспомнили? И выпиваете еще. Все эти дела приятные, но силы у человека отнимают. Я вам как бывший акробат говорю.

Иван взглянул на шкалик с водкой, на коробку с папиросками. Раньше эти вещи казались ему вполне безобидными, но сейчас он почувствовал правоту в словах собеседника. Вспомнилось, как занимало дыхание во время схватки, как иногда тяжело было работать в порту с утра после выпитого вечером.

– Мой вам совет, – подался вперед коверный. – Если решили стать цирковым артистом, то займитесь собой всерьез.

Затем, вопреки своим советам, Александр Онуфриевич предложил выпить еще по одной, но на этот раз уже по последней. Шкалики опустели, в голове приятно кружилось. Коверный и Иван вышли из питейной.

Ласково шумело, прячась в темноте, море, лишь изредка вспыхивали белым бурунчики на волнах, подкатывающихся к берегу. Ветер, дувший из степи, был теплым и сухим, дышалось легко. Мужчины неторопливо шли по опустевшему променаду.

– Ну что ж, – остановился Александр Онуфриевич и театральным жестом снял с головы помятый цилиндр. – Рад знакомству и надеюсь когда-нибудь еще с вами встретиться. У вас может сложиться неплохое будущее. Только помните, что драгоценный камень требует огранки и хорошей оправы, тогда и продается он хорошо.

– Обязательно встретимся, – пообещал Иван.

Поддубный в одиночестве дошел до конца променада, остановился под неровно мерцающим фонарем. Машинально вытащил коробку с папиросами, посмотрел на нее. Раньше практически не задумывался о том, зачем он курит, нужно ли ему это. Затем сделал над собой усилие, решительно смял картонку в могучей ладони вместе с оставшимися папиросами и бросил в урну.

В порту товарищи встречали Поддубного как настоящего героя. Никому и в голову не приходило подшучивать над его поражениями. Всех восхитила его настырность и победа в финальной схватке. Иван даже растерялся, когда его окружили биндюжники, подняли на руки и минут пять с радостными криками подбрасывали в воздух. Наконец он снова стал на землю.

– Все это хорошо, но нашу работу за нас никто не сделает, – сказал он и первым взвалил на плечи мешки с зерном.

К обеду вместе с потом вчерашний хмель вышел из него окончательно. Если раньше во время работы Иван обычно думал о родном селе – о прошлом, то теперь мысли его устремились в будущее. Он прекрасно понимал, что в ближайшее время ему нет смысла пытаться устроиться на работу в цирк. Он, если следовать сравнению коверного, драгоценный камень, но еще не получивший огранки и не имеющий оправы. Вот этим ему и предстояло заняться. В конце дня Поддубный отказался от предложения товарищей отметить его вчерашнее выступление, чем несколько их обидел и озадачил.

– Все, братва, – твердо сказал он. – С сегодняшнего дня я не пью и не курю. Лучше помогите мне в одном деле, пошли.

Вместе с двумя биндюжниками Иван отыскал расположенную в подвале скобяную лавку. Хозяин уже собирался ее закрывать, но, завидев поздних покупателей, решил задержаться.

– Что желаете приобрести, господа? – он несколько подозрительно косился на крепко сбитых молодых мужчин, оказавшихся в его магазине.

На грабителей они, конечно, мало походили, но при желании могли бы одолеть кого угодно.

– Гири собрался купить, – слегка стесняясь, проговорил Поддубный.