Помоги проекту - поделись книгой:
Все портовые города похожи друг на друга, пусть не архитектурой, но духом. В каждом из них чувствуется энергия, чувствуется влияние больших денег, которые в них крутятся. Их переполняют приезжие, прибывшие работать на стройках, в порту. Сюда же стекаются и искатели приключений, жулики всех мастей, аферисты. Портовые города почти никогда не спят, по ночам работают увеселительные заведения, кафе, рестораны, игорные дома. Приезжему из провинции тут легко растеряться.
На этот раз Поддубный решил не повторять своей единственной ошибки, совершенной в Севастополе. Жить в бараке – утомительно. Такой «отдых» порой выматывал больше, чем работа. Теперь он решил снять квартиру. Не отдельную, конечно, а просто комнату, чтобы иметь свой угол в шумной Феодосии. На обустройство на новом месте греческая фирма выделила ему три дня. Поддубный, переодевшись в порту поприличнее, отправился с утра в город. Теперь он уже не выглядел инородным телом – провинциалом, приехавшим на заработки. Ходил, не озираясь по сторонам, от экипажей не шарахался.
Ивану хотелось найти комнату поближе к порту, но, пройдясь по близлежащим кварталам, сразу понял, что это жилье ему не по карману, а потому двинулся по улицам в глубь города. Улочки старой Феодосии забирали вверх к Митридатовой горе, откуда еще во времена Древней Греции и начинался город. На фоне выжженных солнцем холмов высились полуразрушенные крепостные башни бывшей генуэзской фактории.
Понять, сдается ли в доме комната или квартира, было легко. Хозяева просто приклеивали на окно листок бумаги – ходи, выбирай. Вот так и оказался Поддубный в тесном дворике двухэтажного дома. Балкон-галерея опоясывал его, опоры густо увивала виноградная лоза, на веревках ветер полоскал белье. Чувствовалось, что здесь живут тихо. Даже тощие южные коты, бродившие под стенами, сложенными из местного ракушечника, не мяукали. Из других живых существ здесь присутствовала только старуха. Она сидела на вынесенном во двор видавшем виды стуле и неторопливо вязала, бросая короткие взгляды на пришельца-силача. Клубок грубых шерстяных ниток лениво перекатывался в картонной шляпной коробке. На втором этаже как раз белел приклеенный к окну квадратик бумаги.
– Комнату себе ищете? – не прерывая занятия, проговорила старуха.
– А вы – хозяйка? – Поддубный указал взглядом на окно с бумажкой.
– Она самая.
О цене договорились быстро. Хотя Поддубный чувствовал, что можно было бы сбить еще, но торговаться он не умел. Его комната находилась в небольшой квартирке, куда провела его хозяйка. В зале, как называла старуха большую проходную комнату, стоял круглый стол, на стене тикали часы-куранты. У дальней стены стояли две аккуратно застеленные кровати с горками подушек: мал мала меньше. Над ними висела длинная самодельная полка, заставленная книгами и иностранными журналами.
– Тут у меня двое молодых людей квартируют, – рассказывала хозяйка. – Очень, кстати, приличные и достойные люди. На мореходных курсах учатся. Когда с занятий придут, уже сами познакомитесь.
– А как же иначе? С соседями всегда ладить надо.
Хозяйка провела Поддубного в его комнату, располагавшуюся сразу за залом. Тут было тесно. Рослый, широкий в плечах Иван если бы расставил руки, то смог бы сразу дотянуться до противоположных стен. Мебели стояло немного. Кровать, стул, тумбочка да небольшой столик. Короткая – на три колышка – настенная вешалка украшала стенку.
– Гардероб у меня в зале, – предупредила старуха и тут же предложила: – За отдельную плату можете и столоваться, как ваши соседи. Готовлю я отлично. Не пожалеете.
– Что ж, и это меня устраивает. Только хлеба я ем много.
– У меня есть определенные правила, – хозяйка говорила строго. – Барышень не водить. Возвращаться до полуночи. Не пьянствовать. Если не уверены в себе, то лучше поищите другую квартиру.
– В себе я полностью уверен, – пообещал Иван.
Устроившись, Поддубный пошел знакомиться с городом. Вернулся уже вечером, когда безлюдный до этого дворик ожил. Оказалось, что населяют его исключительно мужчины. Наверное, это было еще одним неозвученным правилом старухи.
Зайдя в зал, Поддубный увидел двух молодых людей, сидевших у стола за ужином. Один был высоким, статным, с короткими усиками. Второй – коренастым, чисто выбритым.
– Вкусно вам поесть. Я ваш новый сосед, – произнес Иван и представился.
– Нас хозяйка уже предупредила. Николай, – пружинисто поднялся и назвался обладатель усов, пожав Поддубному руку.
– Петр, – подал ладонь коренастый.
Рукопожатие у Ивана было крепким, иногда, здороваясь, он забывался, и тогда люди даже вскрикивали от боли. Но на этот раз он пожал руки своим соседям аккуратно.
– Присаживайтесь, – Николай указал на стул.
Только сейчас Поддубный заметил, что стол накрыт на три персоны. Он устроился на предложенном ему стуле и сразу растерялся. Иван привык есть «по-простому», ломая хлеб руками, орудуя одной ложкой. А тут перед ним стояли три чистые тарелки, поблескивали начищенные ложка, вилка, столовый нож, лежала накрахмаленная полотняная салфетка. Поглядев на учеников мореходных классов, он сообразил, что следует делать с салфеткой, и неуклюже затолкал ее край себе за воротник, затем покосился на фаянсовую супницу, из которой торчал половник.
– Наливайте, Иван, – подсказал Петр. – Борщ сегодня отменный.
Поддубный брал супницу в руки осторожно, словно боялся раздавить ее, как яичную скорлупу. Налил полную тарелку огненного борща, в котором плавала мозговая косточка, взял тонкий ломтик хлеба. Однако есть бесшумно, как соседи, у него не получалось, все равно прихлебывал, а потому остановился и даже покраснел. Николай сочувственно посмотрел на соседа:
– Вы не тушуйтесь. Неумения не надо стесняться. Всему когда-нибудь приходится учиться впервые. У меня тоже, пока маменька научила вилкой и ножом управляться, до слез доходило.
Приободренный Иван улыбнулся и уже спокойно доел борщ. Поднял ломтик хлеба, посмотрел сквозь него на окно.
– Тонко режет. Даже просвечивает. Экономит?
Николай с Петром деликатно улыбнулись непосредственности Поддубного. Пришедшая чуть позже хозяйка убрала посуду. Разговор не клеился, чувствовалось, что ученики мореходной школы привыкли обсуждать вещи, о которых Иван не имел ни малейшего понятия. Для приличия немного поговорив «о жизни», Поддубный пожелал спокойной ночи и отправился спать.
Железная кровать безбожно скрипела под мощным телом Ивана, а потому приходилось лежать не двигаясь. Ему куда сподручней было бы спать на сеновале. Да где ж его тот сеновал в городе найдешь? Из-за двери доносились тихие голоса соседей. Ученики обсуждали спектакль, на который ходили в прошлое воскресенье. Многие слова Поддубный слышал впервые и даже не понимал их смысла. Он практически впервые столкнулся с другим миром, который существовал рядом с ним, был чем-то враждебным, но в то же время и притягательным. Тут же вспомнилась история про Геракла, рассказанная ему греком Топузидисом.
«А сколько всего другого есть на этом свете, о чем я не имею ни малейшего представления? – подумал Иван. – Это как с местом, где живешь. Сперва, в детстве, кажется, что мир кончается за селом. Потом узнаешь, что есть другие села, города, в которых живут люди. А ведь есть еще и другие страны, другие земли…»
С такими мыслями он и заснул.
Спать можно было бы долго, завтра еще один свободный день, а там уже в порт, на работу. Но дом, населенный одними мужчинами, просыпался рано. Уже с рассветом послышались перезвон ведер, хлопанье дверей. В открытую форточку врывался свежий морской ветер, гудки пароходов, перестук колес. Соседи уже встали. Поднялся бы и Иван, но не хотел мешать им собираться. Поняв, что Николай с Петром уже оделись и вышли, Поддубный легко вскочил со скрипучей кровати.
Во дворе он застал несколько странную картину, на которую никто из жильцов не обращал особого внимания. Видно, подобное происходило здесь ежедневно. Двое его соседей по квартире расположились посреди двора одетые в одинаковые костюмы – полосатые тельняшки-безрукавки и полосатые же спортивные трусы. Между ними лежали на подстилке две пары гантелей. Парни же ловко перебрасывались небольшими гирями с ручкой.
– Раз, два, три! – скомандовал Николай, бросая гирю.
Бросил свою и Петр. Вращающиеся в полете гири разминулись в воздухе. Спортсмены словили их одновременно. И вновь прозвучало:
– Раз, два, три!
Поддубный смотрел на соседей с балкона, облокотившись на перила.
«Ловко у них выходит!» – подумал он.
Затем парни перешли к другим упражнениям. Укладывались на землю и, заложив руки за головы, опускались-поднимались. Они поднимали гантели, причем делали это не просто, а так, словно бы хотели продемонстрировать публике свои хорошо натренированные мышцы, хотя из всех заинтересованных зрителей в наличии имелся только Поддубный.
Николай запрокинул голову, увидел, что за ним наблюдают, и крикнул:
– Доброе утро, Иван, присоединиться не желаешь?
Заинтересовавшийся Поддубный спустился во двор.
– Легковатые у вас гирьки, – прищурился Иван. Он, как большинство сельских жителей, почти никогда не говорил «здравствуйте», «добрый день», а начинал встречу с какой-нибудь бытовой фразы.
– Дело не в весе, а в ловкости, – усмехнулся Петр, подхватил гирю и несколько раз ее подбросил, поймал в воздухе, даже не глянув на нее. – Сможешь так? – он абсолютно органично окончательно перешел в общении на «ты».
– Попробую.
Гиря показалась Поддубному почти невесомой, в ней не было и пуда. Он легко подбросил ее, закрутив в воздухе, а вот словить не сумел. Николай еле успел убрать ногу, на которую она должна была приземлиться.
– Видишь? – Николай несколько раз повторил трюк, а потом стал поднимать – выжимать гирю над головой. Его мышцы рельефно переливались под загорелой кожей.
– Чем это вы занимаетесь? – поинтересовался Иван.
– Гимнастика, атлетизм, – пояснил Петр. – Тренируем мышцы, с утра разминаемся, даем себе нагрузку, потом весь день бодро себя чувствуем и хорошо выглядим.
– Баловство это все, – сказал Иван. – Зачем мне с утра гири таскать, если потом в порту я целый день мешки бросать буду? А один мешок, как десять ваших гирь весит.
– Ну-ка, сделай вот так, – Петр продемонстрировал, как именно надо сделать.
Он сжал кулаки, согнул руки к плечам, напрягся. Все мышцы торса и рук обозначились, бугристо прорисовались под кожей, а потом несколько раз Петр прогнал по животу «волну». Несколько раз картинно повернулся. Иван сбросил через голову сорочку, повторил, как умел. Получилось совсем неграциозно.
– Вот видишь, – втолковывал Николай. – У тебя силы хватает. Тут вопросов нет. Но когда ты в порту работаешь, у тебя задействованы только определенные группы мышц. Вот и развиваются они непропорционально. А надо давать равномерную нагрузку на все группы. Тогда будет гармония. Это еще древние греки поняли, они и разработали первые системы тренировки. У них это настоящий культ был. Атлетов боготворили, считали такими же героями, как и героев войны.
– Это как Геракл, что ли, который с детства теленка на плечах по утрам носил? – уточнил Иван.
Николай с уважением глянул на Поддубного. Далеко не каждый биндюжник знал о древнегреческом герое и о том, как он наращивал себе мышцы.
– Я сейчас принесу. Время у тебя есть?
Николай сбегал в комнату, принес толстый журнал, на обложке которого был изображен какой-то силач в облегающем трико с голыми ногами. Он стоял, словно изваянный из камня, гордо подняв голову, грудь его наискосок покрывала шелковая лента с надписью.
– Французский журнал по атлетизму, – пояснил Николай. – В Европе сейчас атлетизмом многие увлекаются. А у нас это увлечение только начинается. Посмотри.
Поддубный не умел бегло читать и по-русски, не то что по-французски.
– Французского я, конечно же, не знаю. Ничего не пойму, – крутил он в руках тяжелый журнал, изданный на хорошей бумаге.
– А тут и не читая все понять можно, – Петр стал листать страницы.
Рисунков было много, по нескольку на каждой странице. Иногда они покрывали даже все ее пространство.
– Тут показано, как нужно делать упражнения для развития разных групп мышц, – пояснял Петр. – А вот здесь приемы борьбы.
Упражнения на развитие разных групп мышц особо Поддубного не заинтересовали, он по-прежнему считал это пустой забавой, а вот рисунки, изображавшие сражающихся борцов, сразу же привлекли внимание. Вспомнилось, как боролись на кушаках в Красеновке, повеяло родным и близким. Вот только борцы на рисунках действовали не по правилам, и кушаков у них не было. Но Иван прекрасно понимал – сколько существует стран, сколько народов – столько и правил.
– Если хочешь, бери, смотри, – предложил Петр. – У нас там еще несколько номеров этого журнала.
Вроде бы обычное происшествие, обычный разговор с соседями по квартире, но это вновь было одно из звеньев цепи судьбы, которая вела Ивана Максимовича по жизни. Вечерами он иногда брал журналы, листал их, рассматривал рисунки, сравнивая приемы знакомой ему борьбы на кушаках с приемами из французского журнала. Теперь уже в его комнате по вечерам часто и подолгу горел свет. Даже хозяйка замечание сделала.
В порту Иван теперь иногда развлечения ради шел к большим весам и для товарищей по работе показывал, как можно бросать гири. При этом всегда использовал самые большие – двухпудовые. Но пока это было лишь слабое и несерьезное увлечение портового грузчика, все еще мечтавшего заработать побольше денег, вернуться в родное село и «забрать» себе Аленку. Правда, образ любимой девушки стал для него уже каким-то далеким, почти прозрачным и нереальным, как тогда, в ночи, когда он увидел ее, идущую к Шведским могилам. Думал о ней? Думал. Но встретив, не знал бы, что и сказать.
Настоящий перелом в судьбе Поддубного случился позже, и произошло это так…
В один из дней он отправился после работы прогуляться вдоль моря. Слушая удары волн, крики чаек, так приятно думалось о родных местах… Хорошо в Феодосии, но дома лучше. Вспоминалось, как земля вываливается из-под лемеха черными жирными пластами, как подскакивает борона за конем, разрыхляя их, как летят с широкого размаха зерна, чтобы подняться потом ровной зеленой щеткой молодых еще ростков, как наливается изо дня в день пшеница, как желтеют колосья.
На променаде было людно. Ивана не искушали ни питейные, из которых неслись громкие голоса подвыпившей публики, ни призывные взгляды продажных девиц. Одна из них даже сама сделала к нему шаг и проворковала:
– Господин хороший, позабавиться не желаете?
– А у меня и так жизнь веселая, – как-то сразу же, не задумываясь, ответил Иван.
– Всегда может быть еще веселее, – не унималась проститутка.
Она была еще совсем молодой и, как понимал Поддубный, не до конца испорченной.
– Ну, так как? – прозвучал вопрос.
– Такие штучки со мной не проходят.
На променаде, где прогуливалась публика, ощущалось какое-то новое движение. Рядом с Поддубным и девицей с криками пробежали мальчишки. Впереди виднелась толпа, послышалась духовая музыка. Она приближалась.
– Вы не знаете, что там такое? – отошла от прежней темы девица и вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть.
Тем временем уже стали слышны торжественные выкрики, словно предвещавшие важное событие. Блеснули медью трубы, серебряно отозвались музыкальные тарелки, глухо застучал барабан.
– Вы не могли бы мне помочь забраться на парапет? – попросила девица.
– Вот это можно, – согласился с таким предложением Иван, легко подхватил почти невесомую для его сил проститутку под локти и поставил на парапет, после чего залез на него сам.
Теперь, с возвышения, стало лучше видно и слышно. Впереди процессии, сопровождаемой народом, шествовал по променаду духовой оркестр. Дирижер двигался спиной вперед, взмахивая над головой жезлом с блестящим набалдашником. Звучал разухабистый марш, который не мог перекрыть зычный голос господина в сюртуке и примятом цилиндре, идущего рядом с оркестром.
– … дамы и господа, не пропустите! Гастроли знаменитого и неповторимого цирка Бескоровайного!..
– Цирк, – вымолвила девица, голос ее уже не звучал распутно. – Вы любите цирк?
– Наверное, – проговорил Поддубный, не отрывая взгляда от величественного зрелища.
Он и в самом деле не знал, любит ли цирк, потому что ни разу в нем не был. Однажды в Красеновку заехала бродячая труппа канатоходцев. Тогда в центре села поставили опоры, растянули канат, и совсем еще мальчишка ходил по нему с длинным шестом в руках. Но это событие особого следа в душе Поддубного не оставило.
Толпа уже проходила мимо Ивана, который с высоты наблюдал за непривычным для себя зрелищем. Променад наполнился ощущением праздника. Восторженно кричали не только мальчишки, но и солидные господа, даже некоторые дамы потрясали в воздухе зонтиками, приветствуя артистов. Следом за оркестром шли разряженные арлекинами артисты на ходулях. За ними передвигались двое гимнастов, делая сальто. Причем внешне им удавалось это так легко, что казалось, по-другому они и ходить-то не умеют. Затем провезли запряженные цирковыми конями клетки с дрессированными животными. Грозный лев метался в узком пространстве, громко рычал, бросался на прутья. Дрессировщик в строгой черной тройке щелкал длинным кнутом – шамбриером. На отдельной повозке был установлен турник, и хрупкая девушка в коротком платье, усыпанном сверкающими блестками, делала на нем головокружительные перевороты. И все это происходило во время движения. За ней катил в запряженной огромной свиньей тележке клоун в цветастом балахоне и посылал хохочущей публике воздушные поцелуи сразу двумя руками.
Чувствовалось, что некоторых артистов люди уже знают, они знаменитости. Поддубный непроизвольно улыбался, как мальчишка, глядя на буйство красок, движения, ловкости. И тут девица очень непосредственно вцепилась в руку Ивана, затрясла ее и даже стала подпрыгивать.
– Силачи, силачи идут! – восторженно кричала она.
Шествие цирка Бескоровайного замыкали борцы-атлеты. Они шли с достоинством, то и дело поднимая руки и демонстрируя накачанные мышцы. Все они были одеты в облегающие трико, оставлявшие открытыми ноги. Двое перебрасывались на ходу гирями. Любопытные, толпившиеся на набережной, выкрикивали их имена. Кто-то даже бросил букет цветов. Атлет в маске ловко поймал его и поднял над головой.
Шествие удалялось, затихали грохот барабанов, звуки духовых инструментов. Толпа схлынула. Иван помог девице спуститься с парапета. Больше никаких предложений она ему не делала, просто поблагодарила и устремилась вслед за артистами цирка. Поддубный остался стоять. Увиденное поразило его до глубины души. Это был какой-то иной мир, в котором отменялись будничные условности реальности. Тут, казалось, не действуют даже законы природы. Грозный лев подчиняется человеку, можно ходить на руках, выдыхать огнем, заглатывать шпаги. Можно сгибать свое тело, будто бы у него нет суставов и костей. Но больше всего запомнились ему атлеты и то, как их приветствовала публика. Ощущалось, что их любят, им поклоняются. Достаточно было взглянуть на мальчишек, на то, как сияли их глаза, и каждому наверняка хотелось стать в будущем таким же сильным, как они.
Что-то «сломалось» в Иване, теперь нарядный променад казался ему слишком блеклым, словно солнце светило уже не так ярко и краски южного моря померкли. Они не шли ни в какое сравнение с великолепием цирковых костюмов. Цирк Бескоровайного ураганом пронесся по набережной, заставив людей на время забыть о ежедневных заботах и о хлебе насущном.
Поддубный остановился у тумбы. Пожилой расклейщик расправлял на ней свеженькую афишу поверх отслужившей свое – театральной.
– Когда первое представление? – спросил Иван.
– Завтра.
Поддубный неторопливо читал афишу. Много в ней было всякого, но взгляд зацепился за последние слова. Зрителям сообщалось, что их вниманию будут представлены соревнования знаменитых борцов и что каждый желающий сможет выйти на цирковой манеж, чтобы помериться с ними силой. Ивану хотелось спросить, так ли это, но расклейщик афиш уже исчез, оставив после себя лишь капли клейстера на мостовой променада. На солнце и ветру афиша быстро сохла, растягивалась, расправлялась буквально на глазах.
Вечером Иван за столом рассказал о приезде цирка своим соседям.
– Мы уже знаем, видели, – за себя и за приятеля ответил Николай. – Завтра идем на представление. Хочешь, пойдем вместе?
И тут впервые Поддубный не стал сомневаться в том, стоит ли тратить на сомнительное удовольствие отложенные для завоевания Аленки деньги.
Поделиться книгой: