Помоги проекту - поделись книгой:
– А ничего! – с вызовом произнес Тарас. – Так и не поехала к моей матери на глаза показываться. А ведь точно такая она и была. Как-то мне сказала, что ей все равно с кем, лишь бы хрен был…
Сказав это, Тарас махнул рукой и, даже не пожав руку на прощание, бросился в темноту. Иван стоял у громады циркового здания. Огни давно погасли. Фасад освещала лишь пара бледных фонарей. Трепетали флажки на ветру, но они, днем разноцветные, казались сейчас все одинаково серыми.
– Ну, пошла Аленка замуж и пошла себе. Не дождалась, – пробормотал Иван, словно и сам не обещал жениться на Эмилии. – Жизнь идет.
На душе стало неспокойно. Огромная сила требовала выхода. Хотелось просто так, за здорово живешь, загнуть фонарный столб или разбить на кусочки афишную тумбу.
– Дай ей Бог счастья, – пробормотал Иван, вспоминая прошлое в деталях, будто сам сейчас был на давней встрече у Шведских могил.
С неба закапал монотонный дождь. Поддубный поднял воротник плаща и пошел ко входу в гостиницу, которая находилась на задворках цирка.
Пустой коридор встретил его тишиной. Все артисты уже улеглись. Веселые компании угомонились. Можно было только догадываться, кто и у кого остался в номере ночевать. Слышно было, как мелкий дождь стучит в жесть оконных подоконников. Иван прошелся до своей двери. Всего несколько шагов отделяло его от комнаты Эмилии. Он приблизился к ее двери и, как мог, деликатно постучал, прислушался.
Ему чудилось, что женщина в номере не одна, что там слишком тихо. Человек, когда в самом деле спит, дышит шумно, ворочается. Дважды он ударил костяшками пальцев в дверь. Снова тишина.
– Эмилия! – позвал он, надеясь, что цирковая дива просто обиделась на него за то, что предпочел ее на сегодняшний вечер беседе с земляком.
Имя эквилибристки было произнесено достаточно громко, чтобы разлететься эхом по пустому коридору.
– Эмилия, это я, – вновь постучался Иван.
Ему уже невыносимо было думать о том, что сегодняшнюю ночь придется провести одному. В соседнем номере щелкнул замок, показалась взлохмаченная голова:
– Нельзя ли тише? – проговорил недовольный паяц. – Три часа ночи!
– Извините, любезный, – попросил прощения Поддубный.
– А, это вы, Иван Максимович? Мадемуазель Эмилия у себя, сам видел, как заходила после душа. В халате. Выходит, что никуда больше не собиралась. Так что стучите посильнее, спит, наверное, – с ехидством добавил он и даже не стал закрывать дверь.
Иван еще раз ударил костяшками, дав себе обещание, что больше этого не сделает. Наконец за дверью послышалось движение. Щелкнул замок. Эмилия выглянула в узкую щелочку.
– Ты? В такое время? Что случилось? – она старалась загородить собой обзор, словно специально дразнила.
– Я вернулся. Поговорил с земляком, – растерянно произнес Иван.
– Извини. Я тебя долго ждала. Не спала. Ты все не приходил. А теперь я страшно устала. До завтра, – Эмилия послала Поддубному воздушный поцелуй и тут же закрыла дверь.
Он постоял, не веря до конца, что ему отказали. Ивану чудилось, что слышит за дверью шепот, какие-то странные движения, но гнал от себя плохие мысли.
«До завтра, – в мыслях сказал он себе. – Завтра мне в Одессу. Могла бы уж и пустить».
Не к месту вспомнилось о потраченных на Эмилию деньгах. Однако тут же Поддубный одернул себя, ведь тратил он их на женщину по своей воле, никто его не принуждал. Во всяком случае, ему так казалось.
Эмилия все же пришла провожать Ивана в порт. Несколько виновато посмотрела на него, но не стала вспоминать вчерашнее. Взяла под руку. Так и стояли. У ног Ивана примостился его плетенный из лозы саквояж. Черный пароход уже вовсю дымил трубами. Пассажиры поднимались на борт. Поддубный улыбнулся.
– Что-то вспомнил? – настороженно поинтересовалась Эмилия. – Или подумал?
– Вспомнил, как в биндюжники нанимался. Кобыла боялась по сходням на судно зайти. Так я ее на плечи поднял и понес. Вот тогда меня один грек и заприметил. Место предложил.
– Ты всегда умеешь удивлять, но не умеешь себя ценить, – маска напряженности исчезла с лица Эмилии. – Не хочу, чтобы ты уезжал.
– Что поделаешь, если так надо? Да и вернусь скоро, ты и заметить не успеешь, как я снова постучусь в твою дверь.
– Ты о вчерашнем? Я буду ждать. И обещаю, что со мной тебе никогда не будет скучно, – с этими словами женщина вытащила руку из-под локтя своего спутника. – Не люблю прощаний, особенно если они затягиваются. Все, иди, я тебя отпускаю.
Эмилия приподнялась на цыпочки, коротко поцеловала Ивана в губы, решительно повернулась на каблуках и пошла. Шагала она так, словно шла по манежу. Поддубный видел, как помимо воли другие мужчины поглядывают на стройную эквилибристку, любуются ею, наверняка в мыслях примеряя себя рядом с ней.
Иван поднялся на корабль. Вскоре отдали швартовы. Пароход дал длинный гудок и отошел от стенки. Провожающие на берегу махали, что-то кричали. Махали и кричали отплывающие, и лишь один Поддубный стоял молча.
Глава 7
Поездка в Одессу была Ивану в радость. Больше всего ему хотелось вновь повидать Дурова. Хоть они и были знакомы лишь поверхностно, успели обменяться несколькими фразами, но Поддубный чувствовал, что этот человек сделан из того же теста, что и он сам. Между ними существовала странная совместимость, когда можно даже молчать, но при этом абсолютно понимать другого человека.
Оказалось, что Иван поспешил приехать. Борцы из других цирков должны были прибыть только завтра. Так что поневоле у него оказался выходной. Дурова в цирке не оказалось, жил он в городе на квартире, и беспокоить его Иван не решился. В любом случае он увидится с ним на представлении. Вот и пришлось бродить по Одессе. Город Поддубному понравился – живой, богатый, подвижный, люди в нем остроумные. Что бы ты ни спросил, обязательно ответят шуткой, при этом вложат в нее всю нужную тебе информацию. И шутка будет совсем необидной.
«В таком городе наверняка любят цирк», – подумал Иван.
Вечером он специально покрутился возле входа в цирк, прислушиваясь к разговорам зрителей. Вылавливал ухом имена артистов, чтобы узнать, «на кого идут». Шли в основном «на Дурова», все остальное являлось как бы приложением к знаменитому шуту и дрессировщику.
Прежде чем подняться в зал, Иван заглянул за кулисы. Дуров уже готовился к выступлению. В проходе стояла клетка, полная свиней. Анатолий, увидев Поддубного, тут же заулыбался, обнял его как старого друга.
– Ждал, что ты приедешь, – сказал он.
– О тебе перед цирком все только и говорят. Успех у тебя в городе огромный.
– За огромный успех и платить приходится много. Если б ты только знал, как я ненавижу дураков, которые шуток не понимают…
Развить мысль Дурову не позволил управляющий цирком. Он буквально подбежал к Анатолию, отдышался и выпалил:
– На сегодняшнее представление сам градоначальник с супругой приехали.
– Адмирал Зеленый?[1] – вскинул брови Дуров. – Большая честь для моих свиней.
Поддубный вопросительно глянул на Дурова, тот пояснил:
– У нашего градоначальника фамилия такая – Зеленый, а еще он – адмирал. Но ни первое, ни второе ума ему не прибавило.
Управляющий цирком заискивающе тронул короля шутов за плечо:
– Вы уж, голубчик, учтите это обстоятельство при сегодняшнем выступлении. Поговаривают, что наш градоначальник потому приехал на вас посмотреть, что ему уже все уши прожужжали, будто вы страшную крамолу на манеже несете. Власть оскорбляете. А он эта самая власть и есть. Вы уж поаккуратней сегодня. Не перегибайте палку.
– Я король шутов, а не шут королей, – повторил одну из своих излюбленных фраз Дуров.
– Я не против. Публика на вас валом валит, – пытался урезонить знаменитого артиста управляющий. – Но градоначальника тоже понять можно. А человек он из тех, кто шутки плохо воспринимает. Прямолинейный очень.
– Сделаю все, что могу, – пообещал Анатолий, прикладывая руку к сердцу.
– Буду очень вам обязан, – повторил жест управляющий и пятясь удалился.
Иван устроился в последнем ряду прямо напротив ложи, в которой уже расположились градоначальник со странной фамилией Зеленый и его супруга. Адмирал выглядел соответственно своему чину. Нахмуренные брови, строгий взгляд, словно он пришел не в цирк, а на похороны. Адмиральская фуражка лежала перевернутой на парапете. Казалось, что это не головной убор, а тарелка с борщом, которую выставили на подоконник, чтобы остыла.
Началось представление. Градоначальник хохотал и даже вытирал слезы, когда клоуны демонстрировали не слишком умные шутки-пантомимы с лестницей, которой постоянно сбивали друг друга с ног, с пусканием водяных струй из глаз. Затем, когда на манеже появилась молоденькая акробатка в облегающем трико, он не постеснялся рассматривать ее в мощный морской бинокль. Поддубный не столько следил за представлением, сколько за градоначальником. Иногда поучительно наблюдать за реакцией зрителя.
И вот наконец коверный объявил номер Дурова. Лицо адмирала тут же сделалось напряженным, а вот публика оживилась чрезвычайно. Для начала шут-дрессировщик выгнал на манеж пару собачек, одетых как дама и господин. Шли они рядом на задних лапах, а сучка еще умудрялась нести над собой и раскрытый зонтик. Совершив круг, собачки остановились, повернулись мордочками друг к другу и принялись тереться носами, вроде как целовались. Дуров все это сопровождал едкими комментариями, затем пытался урезонить кобеля, когда тот стал уж слишком откровенно домогаться близости со своей «дамой».
– Одно слово – «собаки», – подытожил король шутов то, как его питомцы исчезли за занавесом.
Адмирал снисходительно улыбался, даже пару раз похлопал, правда, без особого энтузиазма. Но взгляд его уже был не таким настороженным, он словно говорил: «Собачки, кошечки… все это хорошо. И смеяться над людскими плотскими пороками – это можно».
Потом был номер «Большой взрыв» – из картонных коробок вылетели стаями птицы: петухи, утки, гуси. Зал наполнился кряканьем, шипением, кудахтаньем. Казалось, что сейчас вся эта пернатая масса разлетится по всему залу и собрать ее воедино уже никому не удастся. Однако, повинуясь всего лишь окрику своего хозяина, птицы мгновенно организовались и стройными рядами покинули манеж без лишней суеты.
– Как вы это делаете, господин Дуров? – не удержалась и выкрикнула закономерный вопрос жена градоначальника.
– Я просто им очень много плачу! – тут же нашелся с ответом дрессировщик.
Зал отозвался одобрительным хохотом.
– А вот тут вы вводите народ в заблуждение, – раздался зычный командный голос градоначальника.
– Это каким же образом? – отозвался Дуров.
– Что-то не припомню, чтобы мне доводилось подписывать бумаги с графой «налоги, полученные от птиц». А ведь любой заработок облагается налогом.
– Вы, ваше превосходительство, могли убедиться, что мои птицы не дураки. Вот потому они и не платят налоги.
Зеленый принял шутку вполне снисходительно. Скорее всего, он решил, что ничего более крамольного сегодня не прозвучит, но тут он ошибался. Ливрейные вынесли на манеж письменный стол. Следом за ними бежал уже знакомый Ивану по Севастополю поросенок в форменной фуражке. Он тут же привычно вскарабкался на лавку и сел, как человек, положив перед собой передние копыта, после чего требовательно захрюкал.
– Это он с вами так здоровается! По-свински. Он же форменная свинья.
Поросенок закивал, а затем сменил тон. Казалось, что теперь его хрюканье обращено уже к одному дрессировщику.
– Чего-то хочет, – предположил дрессировщик. – Кажется, я тебя понимаю… Ты хочешь почитать газету? Да?
Поросенок согласно хрюкнул и засучил по столешнице копытцами. Дуров подхватил стопку газет, поднял одну, показал публике, газета была городской, узнаваемой, либерального толка. Ее Анатолий и положил перед свином. Тот склонился, принюхался, гневно хрюкнул и сбросил газету на землю.
– Нет, это не свинская газета, – откомментировал Дуров. – Попробуем другую.
Но ни одна приличная по содержанию и ориентации газета свина не устраивала, все они оказались на земле.
– Ну, откуда мне знать, какая газета твоя – свинская? – взмолился Дуров. – Может быть, эта? – и он показал залу черносотенский листок «Патриот».
Свин тут же блаженно закатил глазки, закивал и радостно захрюкал, узнав «свинскую газету».
– Тогда читай! – Дуров положил ее на стол.
Поросенок тут же стал жадно рвать ее зубами, жевать и глотать.
Зал хохотал. Адмирал Зеленый налился краской, звучно воскликнул:
– Безобразие! – взял супругу под руку и покинул ложу.
Эта сценка еще больше развеселила публику. Дурову долго еще не позволяли покинуть манеж, раз за разом вызывая аплодисментами. Наконец оркестру, который исполнил прощальный марш, удалось урезонить публику, люди потянулись к выходу.
Хотел уйти и Поддубный, но тут его подстерегал сюрприз. Биндюжники из местного порта узнали его, когда-то работали вместе в Феодосии. И, конечно же, им не терпелось посидеть вместе со знаменитостью, угостить его. Отказываться было неудобно, да и невозможно. Не было принято даже такое веское оправдание, что Иван уже договорился провести вечер с Дуровым. Оно возымело обратный эффект.
– Иван Максимович, если ты нам в компанию еще и Дурова приведешь, мы тебе по гроб жизни будем обязаны! Это ж какой он человек смелый!
– Да, смелости ему не занимать, – произнес Иван и отправился искать знаменитого шута. – Сказал им на свою голову.
Анатолий, даже не переодевшись после выступления, согласился на предложение. Так и пошел в цирковой буфет в сценическом наряде и гриме. Поддубный пытался объяснить бывшим коллегам по портовым будням, что водки он больше не пьет, но ему все равно налили в стакан и тут же произнесли незамысловатый тост в его честь. Иван сделал вид, будто пьет. Дуров подыграл ему, быстро подменил стакан на пустой. У циркачей руки ловкие, всегда обманут публику и не покраснеют при этом.
Биндюжники – народ своеобразный. Водка на столах особо не застаивалась. Вскоре зазвучали крепкие словца, сальные шутки. Кто-то даже затянул песню. К веселой компании присоединилось еще несколько цирковых артистов. Поддубный уже подумывал о том, чтобы постараться незаметно уйти, и даже шептался об этом с Анатолием. Но тут абсолютно неожиданно для всех в цирковом буфете объявился сам градоначальник в сопровождении двух чинов в форме. Адмирал хмурил брови, смотрел на компанию исподлобья, губы его кривились.
Веселье оборвалось. Недопитые стаканы с водкой один за другим были отставлены на столы с жалобным позвякиванием. Мужчины, способные нести на своих плечах по нескольку тяжеленных мешков с зерном, вмиг скукожились и потухли. Сперва поднялся один, затем второй, третий… Поддубный даже не заметил, как встал и сам. Наверное, сработал сельский рефлекс уважения к начальству. Не поднялся лишь Дуров, он сидел, вальяжно положив руку на спинку соседнего стула. В руке держал недопитый стакан и весело щурился на адмирала, словно тот был каким-нибудь буфетчиком, и не больше того.
– Встать! – выкрикнул градоначальник. – Вы что, не видите, я – Зеленый!
Адмиралы умеют приказывать. От их голоса только мертвый не поднимется. Иван почувствовал, как его тело само собой тянется в струнку. Дуров же только улыбнулся, сделал неторопливый глоток, отставил стакан, промакнул губы салфеткой, сложил ее вчетверо и лишь потом соизволил отозваться:
– Извините, ваше превосходительство, как раз-то я первым и заметил, что вы «зеленый», вот и хотел дождаться, когда вы созреете, тогда и поднялся бы.
Колдовство командирского голоса вмиг развеялось. Засмеялись все, даже чины в форме. Люди уже не могли стоять на ногах от хохота. А ведь то, над чем смеешься, уже перестает пугать. Адмирал сперва покраснел, как вареный рак, затем так же стремительно побледнел, после чего лицо его в буквальном смысле позеленело.
– Вы… я… крамола… – бессвязно выдал он несколько слов, втянул голову в плечи, развернулся и выбежал из буфета.
Вслед за ним бросились и чины, на ходу прикрывая ладонями улыбки.
– Я что-то не так сказал? – удивленно пожал плечами Дуров. – Правда, смеяться над фамилией человека не принято. Но эта шутка просто висела в воздухе, и мне пришлось ее произнести. Он сам напросился.
– А я-то, как дурак, встал, – сокрушался Иван.
– Ничего страшного, – поспешил успокоить его Анатолий.
По поводу бегства адмирала решили выпить еще. А решив, сделали. Вскоре прибежал перепуганный управляющий цирка, бросился к Дурову:
– Я же просил вас помягче сегодня, без дерзостей. Вы меня обнадежили, а сами, коварно…
– Ничего я вас не обнадеживал, – заявил Дуров. – Я сказал, что «постараюсь». Вот и постарался, как мог. Публике понравилось. Лучше выпейте с нами, знаете, нервы успокаиваются. Все равно уже ничего не исправишь.
Управляющий кивнул, мол, налейте и мне, глотнул одним махом и вздохнул:
– Вы, господин Дуров, уникальный артист. Для любого цирка вы настоящий клад. На вас публика валом валит. Но вы сами себя губите. И меня подставляете. С властями ссориться нельзя. На то они и власти. Боюсь, что нам с вами придется расстаться, хоть мне и жаль.
– А как же контракт? Он еще не истек.
– Я вам заплачу сполна, по контракту. Но вы уж увольте. Мне неприятности не нужны.
Поделиться книгой: