Помоги проекту - поделись книгой:
— В пять.
Я прикинула, подумала — и согласилась. Мы договорились встретиться прямо в автобусе. Только сесть порознь и не разговаривать, будто мы незнакомы. Марину Борисовну все эти конспиративные правила пугали, однако она послушала меня как более опытную в таких делах. На этом и распрощались.
Выйдя на проспект Содружества, я огляделась по сторонам. Вроде никого. Я уже научилась жить под колпаком, с оглядкой. Быстро же приходит этот навык. Может, подсознательно мы всегда готовы к этому и настороженность у нас в крови?
Куда, однако, отправиться ночевать? Самый простой вариант — к Саше. Но самое простое — далеко не всегда самое лучшее. У нас с Шуриком прекрасные отношения, и мужик он отличный, но… не следует слишком перенапрягать тонкие струны. Саша может расценить мое поведение как стремление сделать наши отношения больше, чем просто дружескими. А это в его планы наверняка не входит. Не то что он убежденный холостяк — просто пока он о женитьбе не думает. Это я точно знаю — он мне как-то признавался, был у нас откровенный разговор на эту деликатную тему. Лучше уж одну ночь пропустить. Так куда же?
Да что это я? У меня же есть, можно сказать, любимый человек — или, честнее, номер один в хит-параде любимых мужчин этого года, — замечательный художник Леня. Правда, он вечно голодный. Угоститься у него — большая проблема. Свой стол надо нести с собой. И от налетчиков он меня не спасет — драться совершенно не умеет. Скорее мне придется его спасать в случае чего. Но уж ночлег в его мастерской мне всегда обеспечен. Итак, решено. Я поискала глазами ближайший магазин и отправилась «накрывать свой стол».
ГЛАВА 14
Разоренное гнездо
Марину Борисовну я увидела, как только она подошла к остановке. Твердо выполняя мое предписание, она сделала вид, что меня не заметила. Я потихоньку осмотрела пассажиров, ожидавших автобус в Александровку. Большинство составляли женщины, деревенские жительницы. Было еще несколько человек, которых можно было принять либо за учителей, либо за агрономов — в общем, сельская интеллигенция. Никаких подозрительных лиц я не заметила.
В салоне автобуса мы, как было условлено, сели порознь — Марина Борисовна впереди, а я сзади. Автобус тронулся и выехал из города. По сторонам замелькали сельские пейзажи. Хотя на полянах кое-где еще лежал снег и было довольно грязно, все равно глядеть по сторонам было приятно.
Мы проехали две ближних к городу деревни, уже полностью превратившихся в дачные поселки, и вот показалась Александровка. Мы вышли. Марина Борисовна не спеша направилась по главной улице села, затем свернула на боковую улочку… Я следовала за ней поодаль, при этом все время поглядывая, не идет ли кто за нами. Вроде никого.
Моя провожатая свернула еще раз. Мы были уже на самой окраине села. Дом, к которому мы шли, я угадала еще издали — среди невзрачных соседей он выделялся свежей краской стен и совсем уж веселеньким зеленым цветом наличников. Мария Борисовна открыла калитку и скрылась за забором. Наступил решающий момент. Я еще раз оглянулась, внимательно осмотрела окрестности. Две бабы разговаривают у одного из домов, мужик несет ведро, видимо, с водой… Больше никого. Я быстро шагнула в калитку.
Марина Борисовна ждала меня. Лицо ее было встревоженно.
— Калитка не заперта и дверь тоже, — почему-то шепотом сказала она. — Значит, Гена должен быть здесь.
— Вот и отлично, — заметила я, — а что вас тревожит? На вас лица нет.
— Дым! — показала она на торчащую на крыше трубу.
Я взглянула туда и не увидела никакого дыма, о чем и сообщила ей.
— Вот я и говорю — дыма нет! — воскликнула она. — Холодно же еще. Печь надо топить. Гена всегда в такое время печь топил.
Она поднялась на крыльцо, взялась за ручку двери. Та скрипнула, поддалась — да, она не была заперта.
— Нет, — с каким-то стоном покачала головой Марина Борисовна. — Нет, не могу. Идите лучше вы вперед.
Я не стала возражать и вошла первой, оставив свою спутницу на крыльце.
Я оказалась в прихожей. Остановившись, я прислушалась. Абсолютная тишина.
— Геннадий Егорович! — позвала я.
Тихо. Я двинулась дальше. Следующая комната, очевидно, служила у хозяев гостиной. Мне сразу бросился в глаза беспорядок: какие-то обрывки бумаги на полу, кружка, валяющаяся в углу, сорванная со стены икона, распахнутый шкаф…
Я вошла в следующую комнату — это была спальня — и увидела сидевшего в углу человека. Он сидел спиной ко мне на стуле. Он сидел, когда я вошла, и продолжал оставаться неподвижным, когда я подошла вплотную к нему. Приближаясь, я уже догадывалась, что он мертв. Однако я не была готова к тому, что предстало моим глазам. Несмотря на приобретенный в милиции опыт, меня даже замутило.
Хозяина дома не просто убили. Его долго мучили. Как видно, в ход шли сигареты, электроток, нож. Лицо покойника было обезображено, грудь залита кровью. Судя по запаху уже начавшегося разложения, он умер не сегодня и, возможно, даже не вчера.
— Ну что там?! Он… жив?! — внезапно раздавшийся голос Марины Борисовны заставил меня вздрогнуть. Видимо, она не вынесла неизвестности и вошла в дом, остановившись в прихожей. Я поискала глазами и, не задумываясь, сдернула красивое покрывало с кровати и накрыла им убитого. Затем вышла в прихожую.
— Он мертв, Марина, — просто сказала я.
— Убили! — закричала в голос женщина. — Убили, гады!
Она бросилась в спальню. Я попыталась удержать ее.
— Нет, — она твердо отстранила мою руку. — Я ничего не боюсь. Я должна его видеть, обнять. Не беспокойся, я выдержу.
Она вошла в спальню, а я осталась в передней. Я ожидала услышать крики, рыдания, но ничего этого не было. Лишь прислушавшись, я различила тихий сдавленный плач.
Я чувствовала себя лишней. Надо было дать горю этой женщины излиться. Я начала внимательно осматривать переднюю, затем прихожую. Осмотр убедил меня в том, что дом не грабили, нет — в нем проводили обыск. Те, кто убил Бунчука, что-то искали. Из шкафчика была вынута вся посуда, из стоявшего за печью сундука — старая одежда. Видимо, искали даже в печных нишах — об этом говорил слой гари и пыли на полу. Что они искали — деньги? Золото?
— Таня, вы поможете мне? — Марина Борисовна во второй раз за этот день заставила меня вздрогнуть. Она стояла в дверях спальни, с распухшими от слез глазами, но прямая и решительная.
— Да, конечно! А что вы хотите делать?
— Снять с него эту ужасную рубашку, умыть, приготовить к погребению — все, что я еще могу сделать для него.
— Может быть, не надо? Ведь следует позвонить в милицию, они станут снимать отпечатки, и потом тело все равно будут вскрывать…
— Я знаю. Пусть потом делают что хотят, но сейчас я так его не оставлю. А отпечатков, думаю, здесь и без того полно.
Я не решилась ей возражать. Вдвоем мы разрезали и сняли с убитого пиджак и рубашку, Марина смыла кровь с лица и натянула чистую рубаху. На вымытом лице следы пыток еще сильнее бросались в глаза.
Закончив, мы обе вышли в переднюю. Пока мы занимались нашим скорбным делом, я обратила внимание, что в спальне искали еще тщательней, чем в других местах, — даже диван был распорот.
— Ну, теперь так, — с удивившей меня твердостью, даже жесткостью сказала Марина Борисовна. — Вы, Таня, посмотрите еще раз, что вас интересует, и уходите. Смеркается уже. Автобуса сегодня больше не будет, но, если выйти на трассу, можно машину остановить. Женщину всегда посадят. Я сколько раз так уезжала. Случаев нехороших у нас вроде не было, так что не бойтесь.
— А вы?
— Я пойду в правление, там телефон есть, позвоню, вызову милицию. Моя роль тут ясная, мне чего скрываться, а вам тут как бы делать нечего. Я о вас ничего говорить и не буду. Одна, мол, приехала. Вместе нас не видели, так что никто не подумает.
Как видно, она все успела продумать. Я с уважением взглянула на эту женщину, которая вчера показалась мне наивной и, если честно, недалекой.
— Марина Борисовна, вы, наверное, заметили, что в доме что-то искали. Вы не знаете, Геннадий Егорович хранил здесь деньги или какие-то ценности?
— Никогда об этом не слышала.
— А что в таком случае могли искать?
— Что? Сейчас прикину…
Она задумалась.
— Знаете что, — наконец сказала женщина, — я вот что вспоминаю. Гена как — то сказал мне, что ведет что-то вроде дневника. В основном о делах пишет: что сделано, какие планы. Но есть и личные записи. Поэтому он его никому не показывает. «Увидишь только ты, — сказал, — когда меня не будет».
— А где он мог хранить этот дневник? Если здесь, то скорее всего его уже нашли — видите, как все перерыли…
— Знаете, было еще одно место… Пойдемте-ка.
Мы вышли из дома и, обогнув его, подошли к дровяному сараю. Марина Борисовна пошарила под притолокой, достала ключ. Сказывалась близость Александровки от города — сарай запирали от лихих людей (не говоря уже о доме), но это была еще деревня, и ключ находился рядом с замком.
Она отомкнула здоровенный амбарный замок, чиркнула спичкой. Огонь выхватил из темноты ряды поленьев, сложенные в углу топоры.
— Вот тут одна застреха есть — нипочем не заметишь. Мне Гена ее как-то раз показывал. Даже не знаю зачем. Хотя теперь знаю — может, специально для такого вот случая.
Она встала на скамеечку, потянулась рукой вверх. Видимо, между бревнами, из которых был сложен сарай, был паз, невидимый снизу.
— Ну что? — спросила я.
— Что-то есть, — тусклым голосом ответила Марина Борисовна. Как видно, после смерти Бунчука уже ничто не могло ее сильно взволновать.
Она опустилась на пол, держа в руках небольшой мешочек и сверток побольше.
— Пойдемте в дом, тут ничего не увидишь, — предложила хозяйка.
Мы вернулись в дом. Остановившись в передней, Марина Борисовна открыла мешочек и высыпала его содержимое на стол. В комнате сразу посветлело.
— Что это? — удивленно спросила Марина.
— По всей видимости, бриллианты, — сказала я. — И скорее всего настоящие — зачем бы Геннадий Егорович стал прятать подделку.
— Так вот из-за чего он такую смерть принял! — воскликнула она. Видимо, боясь, что я неправильно ее пойму, Марина добавила: — Нет, он не жадным был, но упрямым. Не любил уступать. Если они требовали, чтобы он им нажитое отдал, он из одного упрямства до конца держался. Что ж, будет теперь на что его похоронить, будет на что семье жить.
— Мне кажется, он предназначал их для вас, — заметила я. — Поэтому и держал здесь, а не дома.
— Нет, я не возьму, — упрямо покачала головой Марина. — Не хочу, чтобы его жена про меня такое говорила — из-за камешков, мол, за ним увязалась, богатства захотела. Мне он был нужен, а не деньги или бриллианты эти. Ладно, давайте этот сверток поглядим.
Она развернула пакет. На стол выпала клеенчатая тетрадь — в таких в старших классах школы ведут математику.
— Вот он, дневник, — прошептала Марина.
Она взяла тетрадь, прочла несколько страниц и протянула дневник мне.
— Тут все о делах, — заметила она. — Может, вам это и пригодится. Если найдете что о нас — пропустите, пожалуйста. А потом мне дайте, я прочту, ладно?
Я кивнула и взяла драгоценную рукопись. Мне почему-то казалось, что Бунчук принял смерть именно из-за нее, а не из-за драгоценностей. За нею охотились его мучители, именно этот дневник он скрывал. Поэтому находка поистине представляла огромную ценность.
— Ну что ж, давайте пока прощаться, — сказала Марина. — Найдите их! Это те же люди, что убили Петра Петровича, я уверена. Я сама мстить не умею, но знаю, что за Вязьмикина, а значит, и за Геннадия найдется кому отомстить.
Она проводила меня к задней стороне двора, отвела доску в заборе.
— Домик-то у нас крайний, — пояснила она. — Вон, видите, дорожка идет? По ней пойдете, выйдете на трассу, минуя деревню. Никто вас и не заметит. А там машину поймаете. Дайте-ка я вас перекрещу на прощанье.
Она трижды размашисто перекрестила меня и пошла назад к дому, уже не оборачиваясь.
ГЛАВА 15
Лучшая помощь — та, которую не ждешь
На трассе я довольно быстро остановила грузовую машину с сумрачным молчаливым дядькой за рулем. Он сразу же строго предупредил меня, что он, во-первых, не курит, во-вторых, едет только до 20-й линии — то есть до окраины. Я на все сразу согласилась. Когда показались огни города, я начала размышлять — а куда я, собственно, сейчас направляюсь? У Лени вчера собирались друзья-художники. Ребята они, конечно, замечательные, и в другое время я бы с удовольствием посидела с ними не то что до двух ночи, как вчера, а хоть до утра, но сейчас мне было не до веселья. Мне требовалась тишина и одиночество. Шурик? Но вернулся ли он из своей поездки? Нет, лучше все-таки дома. Не рискнуть ли?
Дядька взял с меня всего-то двадцать тысяч, да и то засмущался, когда называл цену. Я довольно удачно пересела в троллейбус и вскоре выгрузилась возле своего дома.
Сперва я обошла его кругом, затем быстро заглянула в подъезд. Не обнаружив ничего подозрительного, зашла и поднялась в лифте на девятый этаж. Оттуда осторожно, стараясь не шуметь, спустилась на свой шестой. Опять никого.
Я быстро-быстро открыла дверь в коридорчик, потом другую — в свою квартиру и защелкнула замок. Ух, пронесло! Как все-таки хорошо оказаться дома! Я пустила воду, чтобы принять ванну, приготовила чистое белье, а пока вода журчала, наполняя ванну, открыла дневник — уж больно мне не терпелось с ним познакомиться.
Дневник представлял собой толстую тетрадь. Общего заглавия не было, не было вообще никаких заголовков. В левой части каждой страницы стояла дата. Справа от нее шли записи — иногда всего несколько строчек, чаще полстраницы, а иногда запись занимала страницы две-три.
Я читала: «
Виделся с Женей. Выглядит усталым, но держится. Молодец парень. Не забыть оформить на его фирму заказ через Ник. Ив.
Завтра годовщина моего знакомства с Мариной. Уже четыре года. А можно и так: всего четыре года! А кажется, что знакомы всю жизнь. Трудно представить, что когда-то я ее не знал. Где-то читал, что хорошо сходятся только очень разные люди. Наверное, мы с ней достаточно разные. Завещание на нее я уже оформил, но захочет ли она, при ее характере, что-то получить? Купить цветы (розы не любит!), бутылки три „Абрау“ — и в деревню.
В машине что-то стучит, возможно, пальцы, сказать Косте, чтобы посмотрел…»
Звонок в дверь прервал мое чтение. Идя открывать, я продолжала думать над прочитанным. Что-то меня задело, какое-то слово — оно стояло не на месте, раздражало, требовало решения.
Взглянув в глазок, я увидела роскошный галстук и золоченые очки. Иван Георгиевич Жвания выглядел, как всегда, величественно. Сбоку от него я разглядела Катю. Когда я открыла, пригласив гостей в квартиру, Иван Георгиевич приветствовал меня с такой сердечностью, словно я была его любимой дочерью, вернувшейся из трудного путешествия.
— Ну, как продвигается наше расследование? — спросил он сразу, как только мы расселись.
Я кратко рассказала о встрече с Вязьмикиным-младшим, упомянула о том, что после нее меня преследовали.
— Вас пытались похитить? За вами следили? — Испуг адвоката был абсолютно искренним. — Вам не показалось, Танечка? Нет, я не хочу сказать, что у вас богатое воображение, но все же…
— Поверьте, Иван Георгиевич, мне это не причудилось. Если бы не случайная помощь одного моего знакомого, не знаю, чем бы кончилось дело.
— Честь и слава вашему знакомому! Он спас для нас такого замечательного сыщика! Как зовут этого славного человека — чтобы я мог помянуть его в своих молитвах?
— Костя его зовут, — почему-то (сама не знаю, почему) соврала я. — А вы что, религиозны, Иван Георгиевич?
— А как же, Танечка?! — Он был еще искреннее, чем минуту назад (если только подобное возможно). — Все мы под Богом ходим. От него все зависит — и дела, и здоровье… и ваше чудесное спасение тоже. Но, однако, это чрезвычайно опасно! Я хочу быть правильно понятым, но я юрист, защищающий интересы своей клиентки, и мой долг…
— Слушаю вас, Иван Георгиевич, — я поняла, что он хочет сказать мне нечто неприятное. Еще я отметила, что до сих пор Катенька не проронила ни слова. Она присутствовала при разговоре, не больше. Было неясно, кто же является моим клиентом — она или Иван Георгиевич.
— Если расследование явно сопряжено с опасностью для вашей жизни, то наша обязанность как нанимателей — или оформить договор страхования, заложив в него достаточно крупную сумму, или…
— Или что?
— Или прекратить расследование.
Видя мою растерянность, Жвания принялся объяснять:
— Поймите, мы с Екатериной Владимировной несем ответственность за вашу жизнь и здоровье. Вам угрожали, вас могли убить или искалечить. А вы уверены, что эта угроза непосредственно связана с поставленной перед вами задачей? Я хочу сказать вот что: допустим, что, расследуя убийство Вязьмикина, вы задели интерес людей, как-то с ним связанных, но не имевших отношения к убийству и, таким образом, не могущих повлиять на освобождение Олега. Вы подвергаетесь страшной опасности, рискуете своей жизнью — а во имя чего? Вы ведь работаете не в милиции, у вас вполне узкая локальная задача. Вы меня понимаете? Мы можем понести ущерб, оплачивая ваше лечение (не хочу говорить о более неприятной перспективе), а наше дело при этом не продвинется ни на шаг.
— Понимаю… — выдавила я из себя. Я взглянула на Катю, ища у нее поддержки. В конце концов, это ее муж сидел в тюрьме, она так беспокоилась за его судьбу. И это она, а не Жвания нанимала меня для проведения этого расследования. Однако Катя по-прежнему молчала.
Поделиться книгой: