Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Незримый поединок - Владимир Александрович Флоренцев на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Незримый поединок

РАССКАЗЫ

НЕПОЙМАННЫЙ

В переулке было так темно, хоть проявляй фотопленку. Старычев злился. Он споткнулся о корягу, едва не вывихнув ногу.

— На левую споткнулись, Сергей Петрович? К счастью! — донесся голос из темноты.

Это Гриша Шибаев. Черт бы побрал этого практиканта! Юнец…

В довершение всего откуда-то со двора донеслось:

…Полная задора и огня. Самая нелепая ошибка — То, что ты уходишь от меня.

За забором послышался визг и ликующие крики. Так, наверно, кричали индейцы, бросавшиеся с томагавками в руках на противника.

— Чарльстон танцуют ребятки, — заметил Шибаев.

«Нет, этот парень мне явно не в помощь. Нашли кого прислать», — подумал Старычев.

Он попытался представить тех, кто пляшет за забором. Лица у них, вероятно, красные, как свекла.

— Во-первых, под «Мишку» нельзя танцевать чарльстон, — сказал Старычев. — А, во-вторых, знаешь, в чем самая нелепая ошибка? В том, что вообще записали эту песню на пластинку, а потом еще и танцевать стали.

Практикант не отозвался на реплику. Ему, конечно, нравились ребятки и не нравилась работа в ОБХСС. Это видно с первого дня. Никаких тебе погонь и схваток. А что пришлось делать практиканту? Познакомиться с тем, что такое книга инвентарного учета, как оформляются накладные, и еще заниматься «делом» о похищении бочки соленых помидоров. Сгнили эти помидоры, испортились. Так и в акте записано. Ну, разве все это практика? Скукота.

Гриша Шибаев представлял работу по-другому. Он ловит валютчиков, этих самых, как их? Ну, фарцовщиков. Таких, как Ян Рокотов, о котором в газетах писали. Он, Гриша Шибаев, тонко разоблачает их. Начальник отдела награждает его именными часами. Его ставят в пример другим практикантам. Пишут благодарственное письмо ректору.

Ничего похожего не было и нет. Вот и сегодня битых два часа торчит он в этом проклятом переулке. Он должен не проморгать Русишвили. То есть не самого Русишвили, а его «волгу» ТНФ 12-47. Но прошло еще полчаса, а никто не появлялся. В этом переулке, пожалуй, никто и не живет. От нечего делать Гриша уже успел просвистеть мотивы всех песен, которые помнил. От «Каховки» до «Прощайте, голуби». Никто не появлялся.

Будь проклят этот Русишвили. Он должен приехать тут в один дом. Ему «лапу» дадут за одно дело. И его надо взять на месте преступления.

Этот Русишвили жук тот еще! Один дом на дочь записал, другой — на мать, а сам участок купил в центре. На участке — домишко. Потом написал заявление в райисполком — дом в аварийном состоянии. Пришла комиссия — в самом деле, в аварийном. Составили акт. Разрешили строить новый дом. Ну, Русишвили отмахал домину! Там весь отдел милиции поместился бы — и ОБХСС, и угрозыск, и дознание. Но сейчас они поймают этого проходимца.

Наконец-то пришел Старычев. Он такой высокий, худой и нескладный. Вид у него растерянный.

— Что-то непонятно, — пробормотал он. — Я видел машину Русишвили совсем недавно. Она ушла по шоссе. Ну, пойдем быстрее. Он вернется.

Однако Русишвили не вернулся. Напрасно Старычев и Гриша ожидали его. Русишвили, видно, передумал. Он решил, что больше рисковать не стоит. А может быть, это вообще была ложная тревога? Он хотел удостовериться, в самом ли деле за ним следят. И подослал человека. Своего. И все это было «уткой»?

В полтретьего ночи, когда уже никакой транспорт не ходил и город погрузился в сонную тишину, Старычев и Шибаев побрели домой. Пешком.

Работы было по горло. Мучила текучка. Старычев уходил домой часов в шесть, снова возвращался к девяти и потом уже сидел допоздна. Когда, наконец, шел домой, улицы пустовали. И только в подъезде четырехэтажного дома, в котором он жил, вздыхала парочка. Они целовались и приближающихся шагов его, как правило, не слышали, и он всякий раз придумывал что-нибудь новое: то кашлял, то шаркал ногой, то нарочито медленно скрипел дверью, а однажды даже запел песню «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет небо…». Петь он не умел и на четвертой строке дал петуха. Ему стало неловко перед этой парочкой. Он рванул дверь на себя. В подъезде было пусто. Это впервые. Что случилось?

Черт возьми, зря надрывал голосовые связки. Да и вообще все это ему надоело. Почему они целуются в подъезде? Нашли место. И когда они, в конце концов, пойдут в ЗАГС?

Но сегодня Старычев приближался к дому спокойно. Он пригласил Гришу Шибаева к себе ночевать. Не надо шаркать ногой, не надо кашлять. Но парочки опять не было. Старычев даже обиделся.

— Гриша, — спросил он, когда они устало поднимались по лестнице, — у тебя девушка есть?

— Чувиха? У нас на юрфаке слабовато с ними…

— Почему «чувиха»? Я говорю о девушке. И вообще, что это у тебя за выражения — «ребятки», «чувиха»?

Шибаев молчаливо отстукивал ногами ступеньки. Разговора не получилось…

Утром они пошли в кафе, пили кофе стоя, возле высокого круглого столика. Гриша Шибаев назвал кафе — «стояк». Довольно точное определение. В кафе было душно, кофе обжигал. Отличный кофе. Шибаев даже губы облизывал от удовольствия.

— Мой любимый напиток, — сказал Старычев. — Недаром Талейран говорил: «Кофе должен быть горяч, как пекло, черен, как дьявол, чист, как ангел, и сладок, как любовь».

Гриша улыбнулся. Он уже знал, что когда-то Старычев учился на филологическом факультете и хранил в своей памяти огромное количество афоризмов. На любые случаи жизни…

Старычев вдруг разволновался. Так волнуются, распечатывая письмо, которое ждут долгие месяцы.

— Ты видишь эту женщину? — тихо спросил он.

Гриша оглянулся. Женщина как женщина. Около пятидесяти лет. Только уж очень усталое лицо. И бледное.

— Она работает медсестрой. Уже двадцать лет, — зашептал Старычев. — Делала мне уколы, когда я лежал в стационаре. Муж у нее погиб под Севастополем. Сынишка есть. Учится в институте. Часто болеет. Она делает все, чтобы сын выучился на врача. Живет недалеко от Русишвили. Каждое утро приходит в кафе — покупает свежие булочки сыну. И вот, когда я вижу ее, не могу… Сам понимаешь, им нелегко. А этот Русишвили разъезжает на «волге». У него жена не работает — такая здоровая, наглая баба… — Он встретился с удивленными глазами Шибаева и помрачнел. — Ты, Гриша, учти, в нашем деле не может быть равнодушных. Этот непойманный Русишвили — наш враг. Ночами буду сидеть, в отпуск не пойду, но я его…

Старычев замолчал и принялся за кофе.

— Ну, все, Шибаев, — сказал он. — Это я так, извини. Я сейчас в отдел, а ты — к Русишвили. Надо проверить, за сколько он купил дом. И побывай у нотариуса, который подписывал документ.

Они расстались. Целый день Гриша колесил по городу. Был у нотариуса, беседовал с соседями Русишвили, побывал на лакокрасочном заводе, где раньше работал Русишвили.

На завод Шибаев ходил не один, а с экспертом из торговой инспекции. Там как раз ревизия была. Ревизоры интересовались бухгалтерскими делами, эксперт же проверял качество эмульсионного разбавителя. Шибаеву было тоскливо и от ревизоров и от эксперта.

— До лампочки мне вся эта краска, — задыхался Гриша.

Он думал о Борьке Птицыне, своем сокурснике. Птицын проходит практику в уголовном розыске. Может быть, сидит он сейчас где-нибудь в засаде. На окраине города. У заброшенного домика, заросшего бурьяном. И ожидает, когда сюда главарь шайки заявится. В этом доме у них «маслина». А тут возись с каким-то эмульсионным разбавителем… Шибаев равнодушно оглядывал тучного лысого заведующего складом и эксперта, копошившихся среди бидонов и банок.

У заведующего складом было серое лицо, будто на него сел слой пыли. Грише так и хотелось провести по нему пальцем. А глаза у завскладом совсем навыкате. И когда он начинал говорить, глаза розовели и еще сильней расширялись. Казалось, сейчас они лопнут и растекутся по пыльным щекам.

Но не за это Гриша невзлюбил завскладом, а за то, что он сказал, обращаясь к эксперту:

— А это что за экскурсант?

— Не экскурсант, а практикант…

— Откуда?

— Из ОБХСС.

— А-а-а… — равнодушно зевнул завскладом и сделал толстой рукой резкое движение, будто пытался поймать муху.

А эксперт проверял качество эмульсионного разбавителя. Он погрузил в большой бидон длинную стеклянную трубку. Так он брал пробу. 1000 граммов пробы. Он определял однородность разбавителя — принес кусок стекла, вытер его насухо тряпочкой, нанес разбавитель на стекло.

— Гм… вроде бы все нормально, — пробормотал эксперт.

А потом он проверял качество олифы «оксоль» и густотертых красок.

Гриша не знал, куда себя деть. Он думал об уголовном розыске. И завидовал Борьке Птицыну. Смертельно завидовал.

К концу дня Шибаев устал от безделья. А эксперт, мрачный, перепачканный в краске, начал ему объяснять:

— Ты понимаешь, содержание олифы «оксоль» в эмульсии должно быть 60 на 40. У них же, по сведениям, чуть ли не наоборот. А ведь от этого водостойкость и эластичность снижается. Суррогат, а не масляная краска.

— Ну, и как содержание олифы? — каменным голосом произнес Шибаев.

— Понимаешь, — снова замахал руками эксперт, снимая с себя перепачканный краской халат, — у них все в норме. Но так и следовало предполагать. Во-первых, кто-то предупредил… У мошенников особое чутье на ОБХСС… Потому они так спокойны… Вот увидишь, и с «бухгалтерией» все в порядке будет. Но ничего. Сколько веревочке не виться…

Уставший Гриша вечером возвратился в отдел.

Старычева в кабинете не было. На старом тяжелом столе, покрытом выцветшим сукном неопределенной окраски, валялась тощая брошюрка. Гриша плюхнулся на стул и мельком взглянул на брошюрку. От названия книжицы ему стало плохо. Аж перед глазами замельтешило.

«Всесоюзный научно-исследовательский институт по строительству «Вниистройнефть». Так было написано наверху. А чуть пониже светлым курсивом — «Информационное сообщение». А еще ниже строка — «Указание по приготовлению малярных эмульсий — заменителей олифы».

Поморщившись, Гриша полистал страницы.

«Все водомасляные эмульсии обладают повышенной вязкостью и перед применением в дело их необходимо разбавлять скипидаром, уайт-спиртом или керосином…» — начал он читать, чувствуя, что заболевает.

— Малокровным тут станешь, — грустно заключил Гриша, но читать все же продолжал.

«…разбавлять до вязкости олифы, применяемой для приготовления эмульсий. Количество вводимого в эмульсию разбавителя не должно превышать 30 процентов от объема олифы «оксоль» и 38 процентов от объема натуральной олифы».

Гриша проголодался, во рту было горько, но ему казалось, что плохо не от голода, а от этой проклятой брошюрки, от рассуждений эксперта и, вообще, от посещения этого лакокрасочного завода. И когда Гриша вспомнил о Борьке Птицыне, ему стало так тошно, будто он наглотался этой самой олифы «оксоль».

Вскоре пришел Старычев. А с ним какой-то высокий человек в очках, в модном лавсановом костюме. Увидев у стола Гришу, человек почему-то улыбнулся, показал редкие зубы, желтые, как кукурузный початок.

— Все, что ты говоришь, очень даже похоже на правду, — сказал Старычев, усаживаясь за стол.

«Видимо, Сергей Петрович уже разговаривал с этим человеком у начальника отдела», — подумал Гриша.

Человек отвечал на вопросы Старычева очень вежливо, с улыбочкой. Но в его словах Гриша улавливал тень какого-то поучительного превосходства. Речь шла опять о той же олифе «оксоль», о каменноугольном лаке и о замазке.

«С лакокрасочного, наверное», — сообразил Шибаев. Он слушал, как незнакомец разъяснял Старычеву, что известковую воду не брали из гасильных ям, а приготовляли в колерной мастерской, перемешивая известковое тесто с водой. Сияя выпуклыми очками, словно фарами, он говорил о каких-то кольцах из малоустойчивой резины, которые служат сальником и которые позволяют легко поворачивать наружную трубу эмульгатора. Он, видимо, хотел поразить Старычева своими знаниями, засыпать его малопонятными терминами. А Шибаева он совсем игнорировал. И Гриша даже чуть-чуть растерялся. Он взглянул на Старычева. Сергей Петрович сидел хмурый и, казалось, не слушал собеседника. Гриша знал, что в споре Старычев не уступит, ко противник тоже силен. Ему палец в рот не клади. И потом он так и обволакивает терминами. Разве разберешься в этой проклятой олифе?

Шибаев вдруг испугался — он взглянул на незнакомца, на его тонкие синие губы, подрагивающие в самодовольной усмешке, и понял — из такого много не вытянешь.

— Лекцию об эмульгаторе ты мне зря читал, — хмуро сказал Старычев. — Куда канифоль сплавляли?

— То есть как сплавляли? — смешался человек.

Старычев приподнялся из-за стола, подошел к сейфу, вытащил оттуда отпечатанный бланк протокола допроса и снова уселся за стол.

— По рецепту в замазку что входит? — тихо спросил он, обмакивая перо в чернильницу. — Три десятых части извести-пушонки, девять десятых части минерального масла и еще… А вы по сколько частей клали?

Нагловатая улыбка слетела с лица незнакомца. Он совсем загрустил, когда Старычев сказал ему, сколько граммов расходуется каменноугольного лака при окраске в один слой.

Старычев наседал. Он говорил о канифольно-казеиновых эмульсиях, о каменноугольном лаке, о нитрокраске, о безолифной шпаклевке под масляную краску.

Высокий заметался на стуле, широко раскрыв рот. А Старычев, «проанализировав» состав безолифной шпаклевки, начал разъяснять, сколько в нее входит жидкого клея, сколько мыла, скипидара и мела.

— Заметь, Гриша, — обратился Старычев к Шибаеву, — у них все тонко было сработано. — Они…

Старычев кивнул в сторону высокого.

— …они для повышения стабильности эмульсии к воде добавляли эмульгатор. Ты понимаешь, в чем тут хитрость? Но самое главное, что сейчас у них с качеством все отлично. Первый сорт. И они думают…

— Может, и были у нас какие-то недоделки. Кто прошлое помянет, тому глаз вон. Ладно, товарищ Старычев, — наконец, проговорил высокий.

Шибаев смотрел, как Старычев записывал что-то в протокол, как снова задавал высокому вопросы. Он загонял его в тупик, прижимал к невидимой стенке. Накалывал на иголку, как букашку. И человек забыл о терминах. Делая над собой усилие, он вынужденно улыбался и старался отвечать односложно. И то, о чем они говорили, было настолько замысловато, что Гриша смутно понимал их разговор. Но теперь он уже не скучал. И его не мутило…

Только сейчас, глядя на усталое лицо Старычева, Гриша понял свою непричастность ко всему, что происходит в отделе. Он не смог бы допрашивать этого высокого человека. Он, Гриша Шибаев, лишний человек для Старычева. Он — как аппендицит. И Борька Птицын тоже не нужен. Тут надо просто знать эту проклятую олифу «оксоль», густотертые краски и все такое прочее.

— Кто это был? — тихо спросил Шибаев, когда ушел высокий человек.

— Русишвили.

— Русишвили?! — удивился Гриша.

— Ты чего кричишь? — в свою очередь удивился Старычев. — Да, Русишвили, собственной персоной. Ну, ты на заводе был, Гриша? Что нового? Разобрался в этой истории?

Старычев глядел на Шибаева, прищурив глаза, и Гриша с ужасом ждал, что сейчас он задаст какой-нибудь вопрос об олифе и тогда…

— Ничего я не понимаю в этих красках, Сергей Петрович, — застонал Гриша.

— А что тут понимать? У них было много списанного животного клея и цинковых белил. Ясно?

— Пока нет.

— Клей замачивают в тройном количестве воды, — сказал Старычев. — Потом варят, а потом при смеси с олифой получается клеемасляная эмульсия. Другая продукция шла налево.

— А разве отличить эти эмульсии друг от друга нельзя?

— Гм… можно. Если применялась клеемасляная эмульсия, получается глянцевая пленка, на известковой воде — матовая. Ну, и так далее. Только не в этом дело.

— А в чем?

— А в том, что они успели спрятать концы в воду. Сейчас качество у них отличное.



Поделиться книгой:

На главную
Назад