Помоги проекту - поделись книгой:
В Порту Турк приискал себе жилище. Он жил на те небольшие деньги, что у него были, и каждый день наведывался в клуб моряков в надежде встретить Томаса. Но Томас все не появлялся. Поначалу это не очень беспокоило Турка. Томас мог быть где угодно. С его характером он вполне мог решиться и на переход через горы. Так что Турк, заказывая себе ужин и выпивку, тут же забывал о своем приятеле с «Пустельги». Так прошел месяц. Наконец Турк достал корешок билета и позвонил по номеру, оставленному Дианой.
Механический голос ответил: такого номера не существует.
Это всерьез его озадачило, а заодно и пробудило в нем чувство ответственности. Денег у него осталось совсем чуть-чуть. Он собирался устроиться наладчиком на трубопроводы и все же решил перед тем съездить на Берег Лома. Один из боссов могильщиков помнил его в лицо. Он сказал, что Томас заболел, и очень серьезно, но у них, конечно, не было ни времени, ни возможностей возиться с каким-то старым больным матросом, поэтому Диана и рыбаки-минанги отвезли Томаса к себе в деревню.
У выезда на шоссе находился китайский ресторанчик с жестяной крышей. Турк поужинал в нем, после чего поймал очередную попутку. Водитель, агент какой-то африканской торговой фирмы, ехал на север, к подковообразной бухте с крикливой рекламой, светящейся в долгих экваторианских сумерках. Он указал Турку на грунтовую дорогу, уходящую в лес, с указателем на странном языке, и сказал: «Деревня там». Турк прошел пару миль и к тому часу, когда звезды становятся ярче, а мошкара — назойливее, — добрался наконец до горстки деревянных домишек с крышами, настланными поверх буйволовых рогов. Неподалеку была лавка, где за столами, сделанными из кабельных катушек, пили кофе при свете фонариков люди в огромных тюрбанах. Он изобразил самую вежливую улыбку, какую мог, и спросил, как пройти к клинике доктора Дианы.
Один из местных улыбнулся в ответ и перевел остальным его просьбу. К Турку подошли двое крепких молодых людей. Один встал слева от него, другой справа. Он еще раз повторил свою просьбу, и один из них ответил по-английски:
— Мы вас проводим.
Они тоже улыбались, но Турку было не по себе от вида дружелюбных внешне, но строгих конвоиров.
Да, наверное, когда ты приехал, я находился в совершенной жопе, — сказал Томас.
— Еще какой, — подтвердил Турк. — А ты что, сам ничего не помнишь?
— Очень мало.
«Совершенная жопа» означала, что Томас лежал, изможденный до крайности, не вставая с постели и с трудом дыша, в комнатушке в большом деревянном доме, который Диана называла своей «клиникой».
Турка при взгляде на своего друга охватил ужас.
— Господи Иисусе, что с ним?
— Не волнуйтесь, — сказала
— Он умирает?
— Нет. Он выздоравливает… хотя внешне, понимаю, но выглядит довольно ужасно.
— Все из-за той раны?
Вид у Томаса был такой, словно ему вставили в горло шланг от пылесоса и высосали из него все внутренности. Турк никогда еще не видел настолько исхудалого человека.
— Нет, все гораздо сложнее. Присядьте, я вам сейчас объясню.
За окном клиники Дианы в деревне продолжалась шумная вечерняя жизнь. На карнизах покачивались светильники, откуда-то доносилась музыка, напоминавшая громыхание жести. У Дианы были электрический чайник и французская кофемолка. Она приготовила кофе — горячий и крепкий.
По словам Дианы, до последнего времени в клинике работали два настоящих врача. Это ее муж и еще одна женщина, по национальности минангкабау. Оба они недавно умерли, и Диана осталась одна. Все знания, какие у нее были, она приобрела, работая медсестрой. Этого было достаточно, чтобы клиника продолжала существовать: она была жизненно необходима не только для этой деревни, но и для дюжины соседних, не говоря уж о нищих могильщиках. В сложных случаях, когда Диана не могла помочь своими силами, она направляла пациентов в больницу Красного Полумесяца на севере побережья или в благотворительный католический госпиталь в Порт-Магеллане, хотя путь туда был неблизким. С колотыми и резаными ранами, несложными переломами, заурядными болезнями и расстройствами она отлично справлялась сама. Диана регулярно консультировалась с приезжающим врачом из Порта, который, понимая ее положение, заботился об обеспечении клиники основными медикаментами, стерильными бинтами и тому подобным.
— Так, может, лучше было отправить Томаса в Порт? — спросил Турк. — По-моему, он чувствует себя крайне неважно.
— Рана на руке — самая пустяковая из его проблем. Он говорил вам, что у него рак?
— Нет… О Господи! Быть не может.
— Мы перевезли его сюда, потому что в рану попала инфекция и началось воспаление. Но по первому же анализу крови я поняла, что дело куда хуже. Из диагностического оборудования у меня мало что есть, зато есть переносной флюорограф. Ему хоть и десять лет уже, но работает отлично. После флюорографии все стало окончательно ясно. Если бы Томас не попал сюда, он бы прожил очень недолго. Как вы знаете, рак не принадлежит к числу неизлечимых заболеваний, но ваш друг слишком долго не обращался к врачам. У него были уже очень глубокие метастазы.
— Он умрет?
— Нет. — Диана помолчала и еще раз посмотрела на Гурка тем же пронзительно странным взглядом. Он сделал усилие, чтобы не отвести глаз. Это напоминало игру в кошки-мышки.
— Я предложила ему не совсем традиционное лечение.
— Какое, что-нибудь вроде облучения?
— Я предложила ему пройти курс четвертого возраста.
Турк на миг лишился речи. Из-за окна по-прежнему доносилась музыка — что-то невыносимо немелодичное, напоминающее беспорядочные звуки ксилофона, пропущенные через дешевый динамик.
— Вы это можете?..
— Могу. Я это сделала.
У Турка промелькнула мысль: «Вот это да, ну я и влип!» И как теперь из этого выбираться с наименьшим ущербом для своей шкуры?
— Как я понимаю, здесь это не запрещено…
— Вы ошибаетесь. Просто здесь легче это скрыть. Но нужна осторожность. Лишние десятилетия жизни, сами понимаете, лучше не афишировать.
— Вы же могли мне этого и не говорить…
— Не могла. Потому что Томасу, когда он встанет на ноги, понадобится определенный уход. И потому, что вы производите впечатление человека, которому можно доверять.
— Как вы об этом догадались?
— Хотя бы по тому, что вы приехали сюда из-за него. — Она улыбнулась, и Турк смутился. — Интуиция, основанная на опыте, назовем это так. Вы понимаете, что курс Четвертых — это касается не только долголетия? Марсиане с очень большой осторожностью относились ко всему, что связано с вторжением в генетику. Они не хотели создать касту влиятельных стариков. Курс Четвертых одно дает, другое отнимает. Дает лишние тридцать — сорок лет жизни, и наглядный пример тому — я сама, если вы еще не догадались. Но он также кое-что изменяет в человеческом устройстве.
— В устройстве? Человеческом? — ошарашенно переспросил Турк.
Ему даже с трудом давались слова. Он никогда еще не разговаривал с Четвертыми, разве что — сам того не подозревая. А эта женщина утверждает, что она одна из них. Сколько же ей на самом деле? Девяносто? Сто?..
— Что, я выгляжу так страшно?
— Нет, мэм, совсем нет, но…
— Правда не страшно? — Она продолжала улыбаться.
— Я просто…
— Турк, я хотела сказать… Я уже много лет Четвертая. Все мы гораздо более восприимчивы к определенным нюансам общения и поведения, на которые обычные люди не обращают внимания. Как правило, я способна различить ложь и притворство — по крайней мере, говоря с человеком лицом к лицу. Но против
— Наверное, да. В том смысле, что у меня нет никаких предубеждений насчет Четвертых. Я вообще раньше мало об этом думал…
— Теперь придется расстаться с этой блаженной невинностью. Ваш друг не умрет от рака, но ему нельзя оставаться здесь, и к тому же ему предстоит долгая адаптация. Я бы хотела передать его на ваше попечение.
— Мэм… Диана… я понятия не имею, как ухаживают ж больными. А тем более за Четвертыми.
— Он совсем недолго проболеет. Но ему нужен будет заботливый друг. Согласны ли вы стать таким для него?
— Конечно, согласен… попробую… Хотя, может, все-таки лучше не я? Тем более что я сейчас в трудном положении, и финансовом, и вообще…
— Если бы было еще к кому обратиться, я бы вас не просила. То, что вы приехали сейчас сами, — уже подарок судьбы. — Она помолчала и прибавила: — И если б я не хотела, чтобы вы меня нашли, меня было бы гораздо труднее найти.
— Я пытался позвонить, но…
— Мне пришлось отказаться от прежнего номера. — Она нахмурилась, но не стала дальше продолжать.
— Ладно… — («Какой к черту „ладно“!» — подумал он.) — Я и перед бездомным псом в грозу двери не смог бы захлопнуть.
Она снова улыбнулась.
— Я так и думала.
— Ну, теперь-то ты уже поболее знаешь о Четвертых, — сказал Томас.
— Не уверен, — ответил Турк. — Ты у меня единственный живой образчик Четвертых перед глазами. Честно говоря, не слишком вдохновляющий.
— Она так и сказала тебе: детектор вранья?
— Примерно так. А ты что об этом думаешь?
Томас оправился от болезни — по существу, от генетической перестройки, в которой и заключается курс четвертого возраста, — довольно быстро, как и предсказывала Диана. С психологической адаптацией дело обстояло иначе. Он прибыл в Экваторию, чтобы здесь умереть, а вместо этого получил еще три или четыре десятилетия жизни, на которые у него не доставало ни четких планов, ни желаний.
Зато физически он приобрел прекрасную форму. Уже через неделю после выздоровления Томас выглядел заметно помолодевшим. Его петляющая походка сделалась увереннее, есть он стал за двоих. Турку было так странно наблюдать за этим — словно Томас сбросил с себя старое тело, как змея сбрасывает кожу. «Да я это, блин!» — повторял он всякий раз, когда Турку становилось не по себе от пропасти, разделяющей прежнего и нового Томаса. Он откровенно наслаждался вернувшимся здоровьем. Единственный минус, по его словам, заключался в том, что после восстановления тканей исчезли татуировки. В этих татуировках была записана половина истории его жизни.
— Ты хочешь знать, есть ли и у меня какой-то супердетектор вранья? Ну, с точки зрения обычных людей, может, и есть. Все-таки уже десять лет прошло… А ты что думал?
— Не знаю. Мы же с тобой об этом почти не говорили.
— И правильно, что не говорили. Мне так было проще.
— Ты тоже сразу понимаешь, когда тебе врут?
— Умного из дурака никакими таблетками не сделаешь. А я и не шибко умен, и детектора лжи никакого у меня нет. Но я обычно чувствую, когда кто-то старается мне что-то внушить.
— Потому что, как мне кажется, Лизе врут. Сама она интересуется Четвертыми из искренних побуждений. Но ее могут использовать. Зато, с другой стороны, она знает кое-что, что могло бы пригодиться Диане.
Томас помолчал, потом опрокинул залпом весь остаток пива и поставил бутылку на столик. Его испытующий взгляд живо напомнил Турку аналогичный взгляд Дианы.
— Ты оказался в довольно трудной ситуации, — сказал он.
— Я сам знаю, — ответил Турк.
— Может запахнуть жареным.
— Этого я и опасаюсь.
— Можно, я немного подумаю, прежде чем тебе что-то отвечать?
— Конечно.
— Ладно. Попробую навести справки. Позвони мне через пару дней.
— Буду тебе очень признателен. Спасибо.
— Погоди благодарить, — сказал Томас. — Может, я ещё передумаю.
ГЛАВА 7
Лиза ехала по направлению к консульству, и тут приемник в машине произнес: «У вас новое сообщение».
— От кого? — спросила Лиза.
— Сьюзен Адамс, — ответил приемник.
Думая о матери, Лиза всегда вспоминала ее аптечку в углу кухни, с лекарствами на все случаи жизни, рассортированными по дням и часам. Антидепрессанты, сжигатели жира, профилактическое от болезни Альцгеймера (к которой, возможно, имелась предрасположенность и у Лизы)… Почасовая механика умирания.
— Прочитать, — сухо сказала она приемнику.
«Дорогая Лиза!».
Мужской голос в приемнике был совершенно бесцветным, и жизни в нем было не больше, чем в размороженной рыбе.
«Спасибо тебе за последнее письмо. Это немножко успокоило меня после того, что я видела в новостях».
Она заговорила о пепле, которым были все еще усыпаны улицы, из-за чего тысячи туристов спешили обратно к своим лайнерам, умоляя поскорее доставить их домой. Они приехали в Экваторию, рассчитывая увидеть пленительные экзотические пейзажи, а столкнулись с иным — в полном смысле слова иным, чему нет никакого дела до человеческих расчетов.
Точно так же, подумала Лиза, поступила бы и ее мать.
«Все, о чем я сейчас думаю, — как ты далеко, и почему ты так отдалилась от меня. Мне не хочется повторять тебе все, что я уже не раз говорила. И я не собираюсь касаться твоего расставания с Брайаном».
Сьюзен Адамс возражала против их развода так же страстно, как когда-то, по иронии судьбы, противилась их браку. Мать Лизы поначалу недолюбливала Брайана из-за его работы. В представлении Сьюзен Генетическая Безопасность сплошь состояла из бестолковых и бесчувственных людей вроде тех, что терзали ее после исчезновения мужа. «Лиза, ты не можешь выйти за чудовище!» — говорила она. Но Брайан оказался вовсе не чудовищем. Он приложил все усилия, чтобы завоевать доверие Сьюзен и развеять ее предубеждения, и вскоре сделался желанным гостем в доме. Он быстро усвоил главное правило, которого следовало придерживаться в общении с ней: ни слова о Новом Свете, о гипотетиках, о Спине и об исчезновении Роберта Адамса. Упоминание обо всех этих материях в доме Сьюзен Адамс приравнивалось к богохульству. Не в последнюю очередь поэтому Лиза с такой тревогой думала о предстоявшем отъезде в Экваторию.
Мать Лизы совсем потеряла покой, узнав, что Брайана посылают в Порт-Магеллан. «Вам нельзя туда ехать», — твердила она, словно Новый Свет был призрачным загробным царством, откуда еще никто не возвращался живым и невредимым. Ни за что, ни ради какой карьеры, нельзя отправляться в этот ад.
Конечно, это было не что иное как продолжающийся акт отрицания, насильственного изгнания из сердца тех событий, которые оно принять не может. Стратегия, которую давным-давно избрала для себя мать Лизы, ее личный громоотвод для скорби. Но именно это и возмущало Лизу.
Она ненавидела этот непроницаемый темный угол, в который мать загнала память об отце. От него не осталось ничего, кроме памяти, но память о нем невозможно было представить себе без его зачарованности всем, что связано с гипотетиками, без его любви к планете, с которой они соединили Землю непостижимыми воротами.
Поделиться книгой: