Помоги проекту - поделись книгой:
Кто-то звал его там, за ставнями, за преградой, и я тоже ощутила этот беззвучный отдаленный зов. Чувство походило на то, что испытываешь, когда раскаленный конец горящего прута касается обнаженной плоти. Мое сознание пронзила боль, точно после настоящего ожога. Я содрогнулась, ломая силу видения, и оно растаяло.
У меня вырвался глубокий вздох, словно я спаслась от некоей опасности. И опасность эта действительно существовала. Нечто, двигающее поступками Эйнина и весьма грозное, принадлежало не нашему миру, если только наш мир не переменился полностью с того дня, когда мы, расставаясь с Эйнином, испили из кубка дракона.
— Опасность, — уверенно произнесла я. — Эйнин околдован кем-то из Темных Древних.
— Но пока это лишь предупреждение, — Эфрина кивнула в сторону кубка, — призрак опасности.
— Предупреждение предназначено мне. Если Эйнина околдовали, ему будет трудно освободиться. В нем кровь нашего отца, а не нашей матери. Дара у него нет.
— Верно. Значит, ты пойдешь к нему?
— Пойду. И надеюсь успеть.
— У тебя есть то, что я сумела тебе передать, — я слышала боль в ее голосе, — и то, что принадлежит тебе по праву рождения, но ты не владеешь знаниями, составляющими силу госпожи. У меня никогда не было детей от своей крови и плоти, потому что я не свернула на ту дорогу, по которой когда-то решилась пойти твоя мать. Но ты — дочь моего сердца. Я не вправе удерживать тебя, но с тобой погаснет мое солнце.
Опустив голову, она закрыла лицо руками, и я впервые с изумлением увидела, что они высохшие и морщинистые гораздо сильнее, чем лицо, а это свидетельствовало о наступлении старости.
Раньше у Эфрины была гладкая и плотная кожа, и держалась она всегда прямо, но сейчас она сжалась на своей скамье, как побитая, словно тяжесть всех минувших лет разом рухнула на нее и придавила своим грузом.
— Ты была мне матерью, — я обняла согбенные плечи, — и я ничего не пожелала бы, кроме того, чтобы остаться твоей дочерью, Мудрая, но у меня нет выбора.
— Знаю. Твоя мать была уверена, что удел твоей жизни — служить другим, как некогда служила она, но меня будет мучать страх за тебя.
— Не говори об этом! — прервала я ее. — Сама мысль о страхе уже рождает страх. Ты должна приложить все усилия, чтобы поверить, что я ухожу не для того, чтобы погибнуть, а чтобы победить.
— Где ты собираешься его искать? — мгновенно осведомилась она, уже прикидывая дальнейшие действия.
— Об этом спросим руны.
Эфрина снова направилась к ящику, достала из него сложенный кусок полотна и разостлала его на столе. Полотно разделялось золотыми полосами на четыре квадрата, а те, в свою очередь, были рассечены на равные треугольники красными линиями, сходящимися посередине в одну точку. В каждом треугольнике были написаны рунами Слова Власти, которые люди уже разучились читать. Затем она извлекла золотую цепочку, с которой свисал хрустальный шарик. На другом конце цепочки было закреплено кольцо. Эфрина надела его на палец и, встав у стола, протянула руку так, что шарик завис над самой серединой полотна. Рука ее оставалась неподвижной, а шарик начал раскачиваться взад и вперед. Потом он передвинулся и принялся раскачиваться только над одной красной полосой. Я смотрела и запоминала.
Значит, мне следует направиться на юго-запад, причем как можно скорее, поскольку, как я сама остерегала Джервона, мог выпасть снег и перекрыть все перевалы, так что долину вообще невозможно будет покинуть.
К этому времени шарик перестал раскачиваться, и Эфрина, пока я складывала полотно, поместила его обратно в мешочек.
— Завтра, — сказала я.
— Лучше всего, — согласилась Эфрина и незамедлительно принялась собирать меня в дорогу.
Я знала, что она вооружит меня всеми орудиями Мудрого Знания, что имеются в ее распоряжении, и тут же отправилась в жилище Оманда. Поскольку всем было известно, что мы с Эфриной можем видеть незримое и ведаем тайное, мое известие не показалось там невероятным. Разумеется, мы никогда не объясняли, каким способом можно видеть далекое, поэтому я просто сказала Оманду, что, прибегнув к своим знаниям Мудрой Женщины, проведала о нависшей над моим братом опасности, которая исходит не от войны, а от Темных Древних. Из этого следует, что я, как его близнец, обязана поспешить к нему на помощь.
Оманд кивнул, хотя его женщины, как обычно, недоверчиво покосились на меня.
— Ты верно говоришь, госпожа, выбора у тебя нет. Итак, вскоре ты покинешь нас?
— Завтра с рассветом, потому что снег в нынешнем году может выпасть рано.
— Согласен. Что ж, госпожа, ты многое сделала для нас, равно как и твои родители, когда жили среди нас. Но ты не связана с нами узами рода и крови, а люди обязаны откликаться на их зов, когда придет пора. Посему — прими нашу благодарность за все твои благодеяния и еще… — он тяжело поднялся и подошел к сундуку, — вот малый дар за всю былую помощь, но пусть он по ночам согревает тебя в этих суровых краях.
Он передал мне дорожный плащ, над изготовлением которого, очевидно, изрядно потрудились. Сшитый из мохнатых шкур горных коз, светло-пурпурным цветом он напоминал оттенок туманного заката. Подобный цвет может получиться только в результате какого-то удачного смешения красок, повторить который невозможно. Словом, плащ был замечательной красоты, особенно при нашей нынешней жизни. Сомневаюсь, чтобы какая-нибудь знатная леди владела лучшей одеждой для зимы.
Моя благодарность могла проявиться только словами, однако я была уверена, что Оманд понял, что значит для меня такой плащ. У меня в жизни было немало добротных вещей, но они крайне редко отличались красотой. А Оманд лишь улыбнулся, взял мою руку в свои и, наклонив седую голову, коснулся ее губами, точно я и вправду была его госпожой.
Хотя я всегда считала себя чужой народу Варка, но в ту минуту осознала, что это отчасти и мой народ и что-то теряется в моей судьбе. Но не все рассуждали, как Оманд, и его домашние были, похоже, рады моему уходу.
Перебросив плащ через плечо, я вернулась к Эфрине — больше здесь не с кем прощаться. Но, к моему удивлению, в доме я нашла Джервона. Эфрина продолжала укладывать мой дорожный мешок, а Джервон сидел за столом, держа чашку с отваром из трав и дикого меда. При моем появлении он встал с какой-то особой стремительностью, которой я прежде в нем не замечала.
— Мудрая Женщина говорит, что ты уезжаешь, госпожа.
— У меня есть дело, не терпящее отлагательств.
— У меня тоже есть дело, которое я давно стремлюсь исполнить. Но по нынешним временам нужно следить за обеими сторонами дороги и людям не следует путешествовать в одиночестве. Мы отправляемся вместе.
Джервон не спрашивал, а утверждал, и это задевало мою гордость, но я понимала, что он был прав и большой удачей будет путешествовать с человеком, гораздо лучше знающим возможные опасности дороги, поэтому я не стала отвергать его помощь, однако же спросила:
— А если моя дорога лежит в другую сторону, меченосец?
Он пожал плечами.
— Я ведь говорил, что не знаю, где сейчас мой господин. Если ты собираешься искать брата на юго-западе, то я могу там же разузнать, где собирается войско моего лорда. Но предупреждаю тебя — мы рискуем очутиться в пасти дракона, а вернее — в зубах Псов.
— Мои знания охранят нас, — возразила я, твердо решив, что в дороге не позволю себя оберегать, как нежную леди из Долины, и нянчиться, как с младенцем. Раз мы отправляемся вместе, то на равных правах, как товарищи по оружию. Правда, я пока не знала, как ему об этом сказать.
Эфрина при виде плаща принялась громко восхищаться моей теплой обновой и тут же достала фибулу, чтобы застегнуть плащ. Мне было известно, что на эту фибулу наложены самые сильные чары для защиты в пути, какие только могла навести Эфрина.
Джервон отодвинул чашу.
— Итак, на заре, госпожа? Идти пешком не придется — ведь есть кони, мой и Пэла.
— На заре. — согласилась я. Упоминание о лошадях меня обрадовало, обещая скорость передвижения. Значит, на юго-запад… Но куда и как далеко?
Ехать пришлось по той же дороге, по которой добрался сюда Джервон — другой ведь не было. И с тех пор по этой дороге никто не проезжал. Она была очень старой, и вдоль нее нередко встречались метки. Кто их расставил? Люди? «Нет, — решила я, — до нас в здешних местах бывали одни охотники и пастухи, скитающийся люд. Выходит, дорога проложена Древними».
— Она проходит в миле от Переправы, — рассказывал Джервон, — однако здесь делает крюк в сторону моря. Мы свернули на нее только потому, что по дороге было быстрее и сподручнее ехать. Но куда она ведет и откуда… — он пожал плечами. — Это дорога Древних, а кто разгадает их прихоти?
Такая поговорка была в Долинах. Но я знала, что действиями Древних двигала не прихоть, а логика, хотя, возможно, и отличная от нашей.
— Ты родом не из Долин, — это утверждение прозвучало подобно меткому арбалетному выстрелу, поражающему насмерть.
«Насмерть»? Почему мне на ум пришло именно это сравнение? Но ответила я честно:
— Я родилась в Варке, так что можно сказать, что я родом из Долин, но мои родители прибыли из-за моря. Не из Ализона, нет. Их народ искони воевал с Псами, и когда мой отец узнал о нашествии, то немедля ушел на войну. Больше мы никогда ничего не слышали о нем. С тех пор прошли годы, он наверняка погиб. А моя мать умерла после нашего с Эйнином рождения. Вот и вся правда о моем происхождении, воин.
— У тебя нет ничего общего с жителями Долин, — продолжал он, словно бы пропустил мои слова мимо ушей. — Народ из Варка рассказывал о тебе…
— …то, что болтают о каждой Мудрой Женщине, — закончила я фразу. Не подлежало сомнению, что обо мне ходило множество пересудов, и, наверняка, не только одобрительных, потому что я ни с кем не дружила, кроме Эфрины, а остальные, как женщины в доме Оманда, всегда относились ко мне с подозрением. Я была незамужней и не собиралась выходить замуж, потому что это помешало бы моему предназначению, а это было против обычая. Если бы у нас оставалось больше здоровых мужчин, я оказалась бы перед выбором, особенно тягостным для меня, ибо не хотела становиться служанкой домашнего очага ни одного мужчины Варка.
— Говорят, что ты больше, чем просто Мудрая Женщина. Они шепчутся, что ты связана с Древними, — в его голосе я не услышала ни страха, ни отвращения, а только интерес. Так солдат, увидевший неизвестное ему оружие, спрашивает, как им пользоваться.
— Если бы так! Способный общаться с Древними не будет жить такой жизнью, как наша. Но людям свойственно думать, что Сила может все: построить замок из воздуха, обратить вражеские войска в прах, развести цветущий сад на голых камнях. Ты видел что-нибудь подобное у нас в поселке?
Он рассмеялся, что меня удивило.
— Мало похожего, девушка-воин. Но я ведь не умаляю значения Мудрых Женщин, где бы они ни жили — в деревне или монастыре, просто я считаю, что Древним нет дела до наших мелких свар, каковыми, вероятно, представляются им все наши устремления, и в их власти разделаться с каждым, кто осмелится их потревожить.
— Их должно искать. Сами, без зова, они не приходят.
Возможно, в моих словах заключалось провидение, но тогда я этого не знала. Двигаться приходилось осторожно, потому что ехали мы по пересеченной местности и не хотели загонять лошадей. Около полудня мы свернули на обочину, оставили коней пастись, а сами пообедали хлебом и водой из ближнего ручья. Джервон растянулся на спине, глядя на ветви дерева, склоненные над ручьем.
— А я родом из Долин, — сказал он. — Мой отец был в семье третьим сыном и поэтому остался безземельным. Тогда он, как водится, принес вассальную клятву владетелю Дорка, которому приходился родичем с материнской стороны, и стал офицером в его коннице. Моя мать была в родстве с леди Гвидой. Так что я получил хорошее воспитание. Отец мечтал, когда я стану взрослым, отправиться на дикие незаселенные земли, на север, чтобы найти собственную долину. Но с приходом захватчиков надеждам на поход в северные земли пришел конец. Надо было думать о том, как бы сохранить то, что имелось. Дорк находился как раз на линии первого удара Псов. Перед этим они в пять дней захватили Малис, потому что у них было новое невиданное оружие, выбрасывающее огонь и плавящее камни. Еще через три дня до нас добрались двое — все, кто выжил из Дорка. Он был уничтожен, стерт с лица земли. Мы поначалу не могли в это поверить. Той же ночью я приехал на вершину холма и увидел Долину Дорка. Там не осталось камня на камне.
Рассказывал он совершенно спокойно, очевидно, время стерло горечь. Потом он замолчал. Взгляд его не отрывался от дерева, но я знала, что он видит что-то свое.
— Я остался в Хефордейле и принес лорду вассальную клятву. Но мы не смогли удержать дорогу на запад, не смогли противостоять чудовищному оружию Псов. Впрочем, со временем это оружие удалось уничтожить, а другого, подобного, у Псов, похоже, не оказалось. Во всяком случае, никто не видел, чтобы в этих краях они его применяли. Но пока оно у них было, Пек воспользовались им сполна. Все большие Долины юга были разрушены, все до единой! — Рука его сжалась в кулак, хотя голос звучал все так же бесстрастно. — У нас не было вождя, способного сплзтить вокруг себя лордов всех Долин. Псы смогли в этом убедиться. Редерд из Дорка, Мейрик из Гестандейла, Лауги — все лишились своих владений и солдат либо погибли. Псы хорошо подготовились к войне. Им были известны все наши уязвимые места, а их, как видно, оказалось больше, чем укрепленных. Силы лордов были разрознены, и Псам ничего не стоило уничтожить их по одному, подобно тому, как сбивают с дерева созревшие плоды. Нам же оставалось бежать, прятаться и опять бежать. От нас сохранились бы только кости, белеющие в поле, если бы с севера не пришли четыре лорда, сумевшие навести некоторый порядок в наших рядах. Они убедили всех, что нужно либо объединиться, либо умереть. Так возник союз, заключивший договор с Всадниками-Оборотнями.
Совершилось это не скоро, но мы повернули течение вспять: отбивали у Псов долину за долиной. Правда, и они порой одерживали победы, как случилось у Переправы на Вегре, и все же, я верю, придет время, когда Псы будут скулить, а не лаять, и мы разочтемся с ними сполна. Только с чем мы тогда останемся? Большинство лордов погибло, Долины лежат в развалинах. Хай-Халлак должен претерпеть сильные перемены. Вероятно, он будет управляться четырьмя верховными лордами, хотя нет, тремя — ведь Скаркер умер, не оставив сына и наследника. Да, наша страна будет совсем другой.
— Что же будешь делать ты? Останешься служить Хефордейлу?
— Ты имеешь в виду — если доживу? — он улыбнулся. — Для меня нет смысла загадывать о будущем. Кто-то переживет войну, но я, будучи воином, вряд ли окажусь среди этих выживших. Я не уверен, что увижу окончательную победу, ибо с тех пор, как я вошел в возраст, вся моя жизнь проходит на войне. Мира я почти не помню. Но в мирное время присягу Хефордейлу я не принесу. Возможно, постараюсь осуществить мечту своего отца — отправлюсь на север за собственной долиной, но я ничего не загадываю наперед. Сейчас умнее всего — жить сегодняшним днем.
— Рассказывают, будто на севере и на востоке сохранилось больше строений Древних, чем у нас, — я старалась припомнить то малое, что слышала об этих краях.
— Правильно. Может быть, как раз потому война туда и не дошла. Пора ехать дальше, девушка-воин.
Ночь застигла нас среди скал, где мы и расположились на ночлег, не разжигая костра, который мог нас выдать. Я предложила Джервону разделить со мной плащ Оманда, и он воспринял это совершенно естественно, словно рядом с ним был Эйнин, а не Эйдис. Вдвоем под плащом было тепло, и мы хорошо выспались, не обращая внимания на мороз.
На следующий день мы достигли Переправы. Там все еще сохранились следы сражения, но поодаль виднелись останки погребального костра. Джервон, вытащив меч, отдал им честь кострищу.
— Это сделал Хефордейл. Его воины воздали почести павшим. Выходит, они снова воссоединились и выступили.
Спешившись, он принялся искать брошенное оружие. Его добычей был десяток арбалетных стрел, который пополнил его небогатый запас, а также красивый кинжал с усыпанной драгоценными камнями рукоятью и лезвием, совершенно не затронутым ржавчиной, несмотря на то, что кинжал долго пролежал на открытом воздухе.
— Работа Псов, лучшее, на что они способны, — пояснил Джервон, заткнув кинжал за пояс и вновь поднимаясь в седло. — Едем — отсюда начинается торговый тракт на юг, в Трименкипер. Хотя, может статься, этого города уже не существует.
Уже вечерело, но мы не остались ночевать у Переправы. Здесь слишком близко был погребальный костер, и это место вызывало слишком много воспоминаний у моего спутника. Мы поехали дальше, пока Джервон не свернул в ущелье. Здесь было пространство, защищенное от ветра, где оставалось множество старых кострищ и какая-то загородка из жердей.
— Здесь был лагерь, — Джервон пошевелил сапогом золу. — Давно остыла. Думаю, тут мы будем в безопасности.
Но костер разжечь мы снова остереглись. Эта ночь была лунной, и я решила взглянуть на свой талисман. Несмотря на то, что сейчас я была не одна и сохранить тайну не представлялось возможным, мне необходимо было узнать, что с Эйнином.
Сразу после ужина я вынула кубок, развернула его и чуть было не уронила. Пятно, ранее казавшееся туманным, успело потемнеть, захватив ножку, а вся нижняя часть кубка совсем почернела. Мне стало ясно, что злые силы захватили Эйнина, и все же он был жив — в противном случае, кубок почернел бы полностью.
— Что это? — спросил Джервон.
Я не хотела объяснять, но уйти от ответа было нельзя.
— Эта вещь предупреждает, что Эйнин в опасности. Вначале он только потускнел, а сейчас… Видишь черное пятно? Оно ползет вверх, значит, опасность возрастает. А если кубок почернеет полностью, значит, Эйнин мертв.
— Почернел примерно на треть, — заметил Джервон. — Ты знаешь, что именно это за опасность?
— Нет. Знаю лишь то, что она рождена не превратностями войны, а пришла дорогой Власти. Он попал под какие-то чары.
— Народ Долин не владеет колдовством, за исключением того, что известно Мудрым Женщинам, а у Псов собственная магия, ничем не связанная с нашими обычаями, выходит… Древние…
Мне было трудно представить, как Эйнин сумел потревожить Древнее Зло. Его никогда не привлекали подобные вещи. Я начала припоминать свое видение: комнату, где спала молодая женщина, и как мой брат пытался раздвинуть брусья, запиравшие ставни.
— Ты можешь увидеть то, что вдали?
— Отсюда — нет. Здесь нет необходимых приспособлений… — сказала я и усомнилась собственным словам. Привыкнув следовать за Эфриной, я невольно представила вызов видения на ее манер. Но ведь она сама всегда утверждала, что моя власть гораздо сильнее. Между мной и Эйнином кровная связь, мы близнецы, и, глядя друг на друга, словно смотрелись в зеркало. Следовательно…
— Передай мне флягу с водой.
Джервон передал мне ее. Я отыскала льняную тряпицу, которую захватила на случай, если придется перевязывать раны, растерла в ней щепоть трех разных трав из запасов Эфрины и развела водой из фляги. Полученной смесью старательно протерла руки и, только очистившись, взяла кубок. Хотя он был пуст, я вглядывалась в него, как прежде в раковину, полностью отгородив сознание от всего, кроме стремления увидеть, где находится и что делает Эйнин. Вдруг мне почудилось, будто я сама оказалась на дне кубка — кругом разливалось сияние серебра. Это лишь на мгновение сбило меня с толку, а затем я увидела окружающее прояснившимся взглядом. Это были высокие колонны, напоминающие стволы деревьев, только гладкие, блестящие, без намека на ветки, и на них не покоилась никакая крыша — только небо, усыпанное звездами и освещенное луной. Колонны были расположены не в ряд, а по спирали, поэтому, двигаясь между ними, поневоле приходилось углубляться в ее сердцевину. И тут меня охватил такой ужас, подобного которому я в жизни не испытала. Нечто, затаившееся в сердце спирали, было по природе своей настолько далеко от жизненных путей, что представлялось мне воплощением чистого, всеохватного зла. Потом… Оно переменилось, словно прикрыло свою сущность личиной или загородилось щитом. Страх испарился, уступая место жгучему любопытству и жажде видеть то, что его вызвало. Однако я помнила об убийственной эманации того, что ждало в засаде, и чары на меня не подействовали.
В просвете показался силуэт всадника на боевом коне, в шлеме, кольчуге и с мечом у пояса. Спешившись, он уронил поводья, точно дальнейшая участь коня его не заботила, и, словно торопясь на зов, направился к спиральному проходу.
Я хотела закричать, хотела преградить Эйнину дорогу, на которой его ждало что-то страшнее смерти, но мой брат вошел…
— Эйдис! — меня трясли за плечо.
Я сидела, склонясь над кубком… над пустым кубком… сияла луна, но под ней не было спирального леса колонн…
Я быстро подняла кубок к глазам, страшась увидеть, как увеличилось черное пятно. Если Эйнин действительно пошел по этой дороге, то как ему помочь? Но чернота оставалась на прежнем уровне.
— Что это было? — спросил Джервон. — Ты словно бы видела нечто невыразимо ужасное и кричала имя своего брата, будто пыталась отогнать от него смерть.
Джервону эти края были известны гораздо лучше меня, он должен был знать и о спиральной дороге с колоннами — такое жуткое сооружение не могло быть оставлено без внимания народом Долин.
— Выслушай меня… — заворачивая и пряча кубок, я пересказала Джервону свое прежнее видение — как мой брат силился открыть окно, и видение нынешнее. — Где может находиться это место?
— Ни в Трименкипере, ни в его окрестностях ничего подобного нет. Однако заколоченное окно… что-то такое я однажды слышал… — он потер висок, стремясь припомнить. — Заколоченное окно… Точно! Замок в Громовом ущелье! Есть старое предание, что там из одного окна в донжоне видны отдаленные холмы, и если в какой-то урочный час их увидит мужчина, то он садится на коня и уезжает, чтобы никогда не возвращаться назад. Пропавших пытались искать, но не могли найти даже следа. Поэтому замок в Громовом ущелье перестал быть резиденцией лорда и превратился в обычный военный гарнизон, а окно в башне забили. Но все это случилось еще при жизни моего деда.
— С тех пор Громовое ущелье снова могло стать резиденцией лорда! Ты рассказывал, что мой брат заключил помолвку. Из моего видения следует, что он успел жениться, и все же оставил молодую жену, отправившись на поиски чего-то. Я еду в Громовое ущелье!
Когда мы прибыли в замок, нас ожидал довольно необычный прием. Меня впервые приветствовали на сторожевом посту именем лорда Эйнина. Но я, желая узнать все возможное о своем брате без лишних вопросов, не стала возражать, а лишь сказала, что была в разведке и новости они узнают в должное время. Может, это объяснение и было шито белыми нитками, но его никто не оспаривал, и все, похоже, радовались моему возвращению.
Джервон, со своей стороны, тоже не уличил меня в обмане, а только взглянул на меня удивленными глазами, потом опустил их, словно согласившись с моим решением. Я же настоятельно заявила о своем пылком желании увидеться со своей супругой и госпожой, потому что, как я правильно угадала, Эйнин уже был женат на леди Крунисенде.
Окружающие заулыбались, послышались смешки и перешептывание. Я догадалась, что люди всегда себя так ведут, когда свежеиспеченный муж заявляется домой. Но старший из стражи, несомненно, воин высокого ранга, отвечал, что мой неожиданный отъезд был для леди Крунисенды ударом, и с того дня она не покидает спальни. Я изобразила сильное беспокойство и пришпорила коня.
Наконец я ступила в ту самую спальню, что была показана мне, и та красавица все так же лежала в постели. Однако теперь рядом с ней была немолодая женщина, в чем-то схожая с Эфриной. Я решила, что это воспитательница из Мудрых Женщин.
Красавица с криком «Эйнин!» кинулась ко мне. Ее ночная одежда сидела вкривь и вкось, веки опухли от недавних рыданий, а глаза уже вновь струили слезы. Но пожилая женщина, внимательно взглянув на меня, подняла руку и сделала хорошо известный мне знак, на что я без колебаний ответила тем же. Ее глаза расширились, а Крунисенда уже висела у меня на шее, обращясь ко мне, как к Эйнину, и требуя, чтобы я объяснил, где был и почему ее бросил. Сделать этого я не могла, а потому вывернулась из ее объятий.
Поделиться книгой: