Последнее предсказание Тауки

    - Говорят, тандры женятся раз и навсегда, - глаза Куль горели почти так же ярко, как окружающие площадь фонари. - Никогда жен на свободу не отпускают, только если смерть ее заберет. Говорят, они запирают тех в своих домах под охраной и никогда не разрешают прокидать выделенных им комнат. Что уж там говорить о развлечениях! Им ничего нельзя, только служить мужу! Ужас!

    - И они там в заточении... всю жизнь... несколько веков, - подхватила Валисса с дрожью в голосе. - Понятно, почему они вымирают. С такими-то дикарскими обычаями.

    Девчонки прыснули.

    - Хватит уже меня пугать! - не сдержалась я. - Мы день рождение празднуем, веселимся или что?

    - Да ладно тебе, Инжу, - миролюбиво улыбнулась Куль. - Чего ты боишься? Где он бывает, а где мы... Главное, на улице ему не попадаться! Вдруг глаз положит?

    - Хватит, я сказала!

    - Интересно, а правда, что у тандров существует связь между парами на ментальном уровне? Говорят, так мужья и узнают, что жены их ослушались - просто чувствуют!

    - А что они выбирают пару не из практических соображений, а только по любви?

    - По любви? - фыркнула Куль. - Вот это точно ерунда полнейшая! Все по расчету, а они вдруг по любви?

    - А почему тогда они так поздно женятся? А бывает, не женятся вообще? - спорила Валисса, не давая мне и слова вставить. - Потому что долго ищут жену!

    - Ага. А потом запирают ее в четырех стенах и до конца жизни заставляют себя слушаться, - со злой иронией дополнила Куль. - Может, потому и ищут долго? Кто из хладнокровных добровольно отдаст родную дочь такому монстру как тандр?

    - Да замолчите вы уже, наконец! - зашипела я.

    - Ну ладно, ладно, - Зорма уже смотрела в сторону. - Смотрите, какие пирожные продают! Пойдемте пробовать.

    - Я угощаю!

    Со всех ног я бросилась к торговцу, радуясь, что он спас меня от их болтовни. Руки дрожали, когда я доставала монеты из кошелька, но главное, что этот пугающий разговор прекратился.

    ***

    Никто из моих многочисленных подруг не знал, что я знакома с Томирисом лично. В моей жизни он появился несколько лет назад, когда мне исполнилось пятнадцать и я только-только закончила школу. Он стал часто бывать в нашем доме, я так и не знаю, с кем из родителей у него были дела. И какие. Вряд ли он был любовником матери - та предпочитала мужчина веселых, предупредительных и пухленьких - полную противоположность хмурому, жилистому Томирису, который вряд ли бы смог придумать хотя бы один пустой комплимент, а тем более навешать их гроздьями, как мамины ухажеры.

    Вот, кстати, вторая черта, присущая классу хладнокровных - они до маньячества блюдут честь дочерей, но стоит ту выдать замуж, как всем вокруг становится безразлично, сколько любовников та заводит. Большинство семей поддерживали свободные отношения - как мои родители. Главным считалось забеременеть от мужа, что проверялось анализами, а как ты проводишь свободное от обязанностей жены время, никого не волнует.

    Так вот, с отцом у Томириса тоже вряд ли могли найтись общие дела. Мой отец в мире хладнокровных чиновник далеко не последнего ранга, но между ним и главой Теневой квестуры, которая оказывает влияние на все решения совета и Короля, как минимум десять ступеней главенства. Проще говоря - не менее десяти начальников разных мастей.

    Так что, какая причина заставила Томириса появиться в нашем доме, так и осталось для меня загадкой. Когда же я пробовала расспросить родителей, то они начинали жутко нервничать и придумывать такие нелепые глупости, что я быстро перестала мучить их расспросами. Наверное, какой-то грязный секрет. Про Томириса Хайде много чего говорили, через неделю после того, как он стал у нас появляться, я собрала на него досье.

    Хуже того, почти каждый вечер он оставался на ужин.

    Я до сих пор с содроганием вспоминаю эти вечера. Хотя нет, говоря по правде, ничего ужасного в них не было, но судя по полученной информации, в его обществе полагается чувствовать себя не в своей тарелке.

    Мне, конечно, было любопытно посмотреть на объект сплетен, да еще когда говорят, что его дико боятся сильные мира сего. Да еще и возраст у меня был такой, что хотелось во весь голос кричать о своем протесте против всего, чего только мне пытались запретить или навязать.

    Стоит держаться подальше? Да ни за что!

    Я ничего страшного в нем не видела. Он не рассказывал ничего страшного, да и вообще мало говорил. Зато внимательно слушал, что говорили другие.

    Родители, вероятно, чтобы поддержать беседу самым простым способом, а может, избегая неудобных тем, только и делали, что задавали мне вопросы об учебе, подругах и моих интересах, ну или вспоминали мои детские годы.

    До того случая, пока я не разозлилась. Помнится, была у меня в детстве любимая игрушка - пушистый шар розового цвета, который мурлыкал, разговаривал и смеялся, если ему почесать пузико. Сколько себя помню, я с ним никогда не расставалась даже на минуту. И вот однажды родители стали расписывать в красках, как я была к этому шару привязана. Ну прямо такую идиотку из меня сделали, что я от злости чуть ли не пыхтела. Что за манеры такие - рассказывать первому встречному о глупом детстве? Еще бы рассказали, как часто я на горшке сидела!

    - Правда, Инжу, ты его обожала? - спросила меня мама.

    - Терпеть не могла этот вонючий кусок гавна, - ответила тогда я, прекрасно зная, что за это слово меня накажут и еще как. Но я ведь взрослая и пусть видят, что я взрослая, а не ребенок, которого волнуют какие-то там детские игрушки. Конечно, никто не узнает, что шар до сих пор живет в моей комнате и я никогда не ложусь спать, предварительно не пожелав ему спокойной ночь и не поцеловав в теплый шершавый нос. Нет, этого знать никому не нужно. - Вообще игрушка жуткая, - мстительно добавила я, смотря папе в глаза. - Каким нужно быть идиотом, чтобы выбрать ребенку такое чудовище! Денег, что ли на нормального медведя пожалели!

    Родители после моих слов почему-то застыли, вместо того, чтобы возмутиться и просто выставить меня из-за стола, как делали обычно.

    Я высоко держала голову, потому что была намерена продемонстрировать свой немалый возраст и жизненный опыт. Они еще увидят, что я не ребенок!

    В тишине вдруг раздался хруст. Мама ахнула и я чуть не повторила за ней - вилка в руке Томириса, сделанная из настоящего высокопроцентного серебра была сломана на две части. Он вслед за нами опустил глаза на обломки и осторожно положил их на тарелку, а потом резко отдернул руку и спрятал под стол.

    - Извините, - отрывисто произнес он, ни на кого ни глядя.

    Все неловко промолчали, и тогда Томирис поднял с колен салфетку, положил поверх сломанной вилки, поднялся и быстрым шагом вышел из столовой, не закончив ужина.

    В тот вечер меня так и не наказали, но я и сама настолько испугалась, причем неизвестно чего, что пообещала никогда больше не портить застолье подобными выходками.

    Чего я испугалась? До сих пор понять не могу. Со временем я убедила себя, что видела, как его глаза угрожающе сверкают и вроде он даже зло скалился. И возможно, мое общество ему было неприятно. Я немного чувствовала себя героиней - еще бы, довела такого легендарного злодея до того, что он не сдержал раздражения - и это я, пятнадцатилетняя выпускница школы! Ха-ха!

    Впрочем, больше он на ужин не являлся и я быстро о нем забыла, конечно, предварительно растрепав друзьям, что он вовсе не такой уж и страшный, как гласят слухи, я лично его вообще ничуть не испугалась, несмотря на его крайне агрессивное поведение. При этом все делали вид, что верят и никто вроде бы не расслышал в моем голосе дрожи.

    Итак, Томирис остался в прошлом.

    К тому же в те времена у меня были совсем другие интересы...

    Хотя, если уж совсем по правде, интересы были точно такие же, как сейчас, но мозгов, вынуждена признать, все же было поменьше.

    Я впервые в жизни влюбилась. Ему исполнилось семнадцать и он был кузеном Зормы.

    Никто никогда не знал и не узнал, что тогда, получив в ответ на свои признания от объекта своего обожания лишь скептическую улыбку, я решила предоставить ему единственное доказательство, которое должно было его убедить в том, что я настроена крайне серьезно - я решила подарить ему свою девственность.

    Мы с подругами много и часто болтали о том, что не родителям решать, когда и с кем мы познаем любовь, но для меня вся это болтовня была ни о чем. До этого момента. Припомнив, какие уверенные были у нас голоса и какие громкие лозунги звучали в тишине наших комнат над склоненными друг к дружке головами, я подготовила письмо, где назначила интимное свидание и отправила его своему возлюбленному.

    Целый день ничего не происходило - он мне не отвечал. Я места себе не находила. Переживала жутко! Неужели он меня отверг? Это невозможно! Но почему тогда молчит?

    Вечером меня срочно вызвали к отцу. В тот момент меня не волновало, зачем, я просто шла по коридору, тупо смотря перед собой и думала, что возможно, я совсем не так уж и симпатична, как считаю и возможно, кузен Зормы не увидел во мне того, что вижу я сама, глядя в зеркало. Возможно, мои ровные золотистые волосы кажутся ему чересчур желтыми, а серые глаза чересчур обычными? И говорят, что мужчины любят другую грудь, похожую на арбузы, то есть раз в пять больше моей...

    Подойдя к кабинету ближе, я вдруг услышала голоса. Мой отец быстро-быстро что-то говорил, причем таким тоном, будто извинялся. Надо же, никогда подобного не слышала. Папа всегда был образцом хладнокровия, даже на встречи со своими любовницами уезжал с таким видом, будто это тяжкая обязанность.

    Я была слишком рассеяна, чтобы подумать о том, что вообще делаю, поэтому просто подошла и постучала.

    Голос отца смолк. Раздались шаги и он открыл передо мной дверь.

    - Заходи.

    И не здравствуй, ни как дела.

    Впрочем, когда я вошла, сразу же забыла про отца. Перед его рабочим столом в полукруглом кресле расположился Томирис Хайде и в том момент, смотря в его глаза, я поняла, отчего его так боятся сильнейшие мира сего.

    ***

    Тряхнув головой, я уставилась на крошечные круглые пирожные, покрытые глазурью такого яркого цвета, что казалось, их покрасили масляными красками, и переключилась на карнавал.

    - Я буду желтую, сиреневую и пурпурную! - Зорма хлопнула ладошками. - И еще салатовую!

    Куль уже держала в руках салфетку с тремя шариками.

    Я выбрала черные, все четыре шарика, которые нашлись у продавца. На вкус они были почти горькие от шоколада, но мне как раз хотелось чего-то подобного - смешанного сложного вкуса, соединения противоположного, сладость, оттененная привкусом горечи. Или не хотелось?

    Я не могла разобраться, что мне нужно, а просто стояла и жевала эти пирожные, которые мне совсем не хотелось есть. Мне хотелось оказаться дома, подальше от карнавала и веселья, которое вдруг стало меня пугать, ведь тут, среди людей, ходили такие как Хайде - непонятные люди, выбивающие тебя из равновесия.

    Дожевать пирожные я не смогла и завернув салфетку, бросила ее в урну.

    - Извините меня, - перебила я Куль, чьи щеки были измазаны кремом. - Мне стало нехорошо. Простите, правда, я не хотела вам портить праздник, но мне нужно домой. Мне дурно. И завтра еще такой тяжелый день... прием.

    - А, - Зорма вдруг кивнула, как будто, наконец, поняла, что я имею в виду. - До Инжу наконец-то дошло, что завтра ей исполняется двадцать один, а это значит, что она попадает прямиком на брачный рынок следующего сезона.

    Я поморщилась. Не хотелось думать, что вскоре я выйду замуж. Точнее, выдадут. Большая часть женщин хладнокровных выходила замуж в первый же свой брачный сезон. А точнее - почти всех выдавали замуж родители.

    - А все предполагаемые женихи наверняка страшнее смерти, - подхватила Куль. Они с Зормой два сапога пара - понимают друг друга с полуслова.

    - Не знаю, мне никто ничего не предлагал.

    После длинной паузы Зорма и Куль недоуменно переглянулись.

    - Как не предлагал? Разве родители не выдали тебе список предполагаемых кандидатов с процентным сравнением выгодности по всем десяти пунктам, включая генную совместимость? - спросила Куль.

    - Нет, родители ничего мне не выдавали.

    Я с усилием терла ладони, потому что сладкий крем оказался очень липучим и не желал оттираться с кожи.

    - Инжу, а тебе не кажется это странным? - вдруг подала голос Ванесса. Если я могла игнорировать намеки или насмешки остальных двух, то Ванессу - нет.

    - Вы о чем?

    Зорма ответила за всех.

    - Инжу, такие списки составляются для всех невест. Для всех, понимаешь? Мне двадцать один только через четыре месяца, но мне уже выдали мой список.

    - И мне, - добавила Куль, обхватывая себя за плечи, что случалось только когда она нервничала.

    Я с надеждой обернулась к Валиссе.

    - И мне, - прошептала она.

    Валиссе только недавно исполнилось двадцать.

    Я машинально продолжала тереть ладони.

    - Не вижу ничего странного, - даже удивительно, отчего мой голос звучит так ровно. - Завтра с утра выдадут, я уверена. Родители четко стараются придерживаться принятых правил и не станут нарушать их даже на день раньше.

    Спорить со мной никто не стал.

    Так вечер и закончился - я даже не вернулась к Зорме, а взяла такси с охраной и уехала домой. Там, в комнате, где у изголовья кровати все так же жил мой розовый пушистик, и тиская его в руках, я уже не смогла солгать самой себе и призналась - мне не подготовили списка.

    Мне его просто не подготовили! И как это понимать?

    Чтобы заснуть, мне пришлось принять снотворного.

    ***

    Утро началось в обед. Хладнокровные не обязаны придерживаться какого-либо четкого графика - они хозяева мира и могут сами решать, когда ложится или вставать. Рано я встаю только на учебу, но сейчас лето и можно дрыхнуть сколько влезет. Прием только вечером.

    Я приняла душ и, накинув халат, принялась сушить волосы феном. Слишком длинные, но мне нравилось, как тяжело они укрывают спину, ради этой тяжести я готова была даже терпеть боль во время расчесывания спутанных прядей.

    Почти сразу же явились родители. Они вошли вдвоем, плечом к плечу, но все равно казалось, что это посторонние друг другу люди, сведенные вместе случаем - а ведь у них трое общих детей, я и младшие братья-близнецы.

    - Инжу, позволь поздравить тебя с совершеннолетием! - начала мама и протянула бархатную коробочку, обвязанную алой лентой.

    - Теперь ты свободна в своих перемещениях, планах и получаешь причитающееся тебе состояние, - добавил папа. - Деньги переведены на твои счета, но из-под нашей опеки ты, естественно, выйдешь только после того, как окажешься замужем.

    Я невольно покраснела. Как будто это опека меня удерживает от глупостей! А родителям хоть бы хны - сделали вид, что не понимают, почему я так злюсь.

    Они поздравляли меня еще минуть пять, а потом сообщили, что прием назначен на семь часов вечера. Наряд, естественно я могу выбрать сама.

    "В рамках положенного, естественно", мрачно прибавила я про себя. Даже мысли никто не допускает, что я могу выбрать брюки. Нет, конечно же, только платье, длинное, в пол. И только распущенные локоны, потому что именно в таком виде принято выставлять невесту на брачный рынок, а что прием задуман по этому поводу, так вообще без вариантов.

    - Мама... А как насчет моего подарка? - спросила я, когда содрала с коробки яркую цветочную упаковку и нашла внутри гарнитур с изумрудами - дорогой, но бесполезный. Я-то хотела получить предсказание.

    - Милая, прости, - мама сделала виноватый вид, который у нее бывал, когда она не могла или не хотела мне дать желаемое - будь это конфета или такая ерунда, как секс именно тогда и с тем, кого я выбрала сама. Мол, ах, эта ерунда! Забудь! Ненавижу этот взгляд.

    - Инжу, сейчас не существует ни одной настоящей пророчицы. Последней была Таука, но она умерла еще до твоего рождения.

    - Таука? Но она же вообще предсказывала только тандрам!

    Родители снова непонятно переглянулись.

    - Какая теперь разница? Главное, другой пророчицы не появилось, только шарлатанки. Поверь, мы проверили всех, с таким же успехом можешь устроить сама себе сеанс гадания. Или ты просто хочешь шоу?

    - Нет.

    Какое там шоу? Я хотела настоящее, полноценное предсказание, которое бы мне открыло раз и навсегда - буду ли я счастлива? Или буду, как родители - жить сама по себе, не любить ни мужа, ни родственников и только к детям испытывать некое подобие симпатии.

    Пройдет ли моя жизнь так же бессмысленно?

    - Мне жаль, - сказал папа, но судя по голосу, жаль ему совсем не было.