Помоги проекту - поделись книгой:
– Понял, – хмуро кивнул майор, пытаясь понять, с кем придется воевать его гвардейской десантной роте.
Во время движения между первым и вторым танками в колонну втиснулся броневик с торчащими, как разинутые железные рты, динамиками.
– Барс, следи за броневиком, – снова послышался голос Орла. – Там какая-то важная шишка из местного ЦК, будет разводить пропаганду.
– Понял.
На подходе к телецентру танки встречала огромная толпа. Первый танк резко затормозил, преградив путь всей колонне. Несколько мужчин уперлись руками в броню, словно надеялись таким образом остановить это рычащее чудовище.
– Братья и сестры! Литовцы! – заговорили динамики броневика по-русски, но с легким литовским акцентом. – С вами говорю я, Витаутас Марцинкявичус, председатель Комитета народного спасения. Мы пришли дать вам свободу, демократию и порядок. Мы пришли освободить вас от националистической хунты Ландсбергиса.
– Сам ты хунта! – послышалось из толпы. – Убирайся в Москву!
И уже дружным хором:
– Фа-шизм не пройдет! Фа-шизм не пройдет!
В сторону пропагандистского броневика из толпы полетели камни и бутылки. Раздались ружейные выстрелы. Пули рикошетили от брони и с визгом улетали в темноту. Вдруг Игорь услышал голос Орла, явно обращенный к водителю танка:
– Давай, капитан, двигай вперед!
– Куда? – как будто издалека донесся голос капитана. – Там же люди!
– Капитан Медведев! – заорал Орел. – Я приказываю: вперед!
Игорь услышал в наушниках возню, и снова послышался голос Орла:
– Вылезай, твою мать! Сам поведу. Барс, слышишь меня?
– Слышу.
– Двигайтесь за мной. Отдавай майору приказ о штурме.
Толпа продолжала реветь. Люди не хотели отступать и пропускать танки к телецентру. Игорь, выхватив из рук десантника автомат, спрыгнул на землю и дал длинную очередь поверх голов, заставив людей шарахнуться в стороны. Потом сделал жест водителю, показывая, куда встать, чтобы прикрыть броневик пропаганды.
В этот момент он увидел в толпе парня, поджигающего торчащий из бутылки фитиль. Выхватив пистолет, Барс выстрелил в него, не целясь. В этот момент головной танк дернулся и полез на толпу.
– За родину! – услышал Игорь в наушниках голос Петрова.
Первый танк раздавил высокого мужчину с авоськой. Кровь брызнула на траки и потекла по асфальту. Раздались истерические крики.
По команде майора десантники спрыгнули с брони и вклинились в толпу, расчищая себе путь выставленными вперед прикладами автоматов. Барс резко обогнал наступающих десантников и в несколько прыжков пробился к двери телецентра, где его встретил перепуганный охранник, выставивший перед собой пожарный брандспойт. В Барса ударила струя ледяной воды. На мгновение захлебнувшись, он отскочил в сторону и наотмашь ударил парня прикладом. Тот взвыл и рухнул на пол. Путь был свободен.
В коридоры телецентра ворвались десантники. Бежавший впереди Барс вдруг обнаружил, что прямо на него наставлена телекамера. Он сообразил, что трансляция штурма идет в прямом эфире. Через секунду тем же прикладом он вышиб из рук оператора камеру и помчался дальше. На защиту родины.
Жизнь в Лондоне Насте определенно нравилась. Она была очень живой и необыкновенной. Не оживленной, а именно живой, совсем не такой, как в Москве ее детства, где было много суеты, но мало жизни. Там люди были словно частями какой-то гигантской машины, постоянно двигались, но не понимали зачем. И остановиться не могли. И эта странная зависимость от неведомой цели, которой приходилось служить, делала людей мрачными или обозленными друг на друга.
Конечно, потом, в Тель-Авиве, все резко изменилось. Живости там было хоть отбавляй, даже больше того. При этом поражало, что, несмотря на весь свой южный темперамент, израильтяне были на редкость терпеливыми, доброжелательными и почти никогда не выглядели раздраженными. Может быть, все дело в жаре?
Впрочем, для нее, московской девочки, главным открытием было море. Что бы ни случилось, всегда можно было выйти на берег, остановиться у самой кромки воды и обо всем забыть. В первое время Настя вместе со своей новой школьной подругой, красавицей Викой Завадовской, почти ежедневно весело выскакивала из автобуса на углу улиц Бен-Иегуда и Алленби и мчалась к берегу моря. И каждый раз это было чудом.
Правда, чем быстрее Настя взрослела, тем меньше ей нравилось в Тель-Авиве. Ей было тесно. Она не понимала, чем будет заниматься дальше, поэтому, несмотря на возражения тети Полины, уехала учиться в Оксфорд.
Очнувшись от воспоминаний, Настя вдруг обнаружила, что к ней на колени запрыгнула белка. Она была такая рыжая, какими бывают только шотландцы. Это уже лондонское чудо. Здесь, в Гайд-парке, даже лебеди безбоязненно выходят из воды и бредут к людям – поговорить. Осторожно спустив белку на землю, Настя поднялась со скамейки, надела на голову мотоциклетный синий шлем и оседлала свой велосипед. Нужно было ехать. Дэвид Стонецкий назначил встречу ровно на 16.00.
Миновав Трафальгарскую площадь, Настя прибавила скорость, проскочила несколько улиц и через несколько минут стремительно подкатила к высокому офисному зданию, едва не столкнувшись у входа с жирным черным «Мерседесом», лениво заползавшим в пещеру подземной стоянки.
– Доброе утро, – напряженно раскланялся набриолиненный брюнет за стойкой ресепшена. – Вы к кому?
Оглядывая сверкающий белым мрамором холл и размышляя, куда бы пристроить свой огромный шлем, Настя ответила не сразу.
– Так вы к кому? – Настя вызвала явное подозрение у набриолиненного брюнета, потому что в таком виде, на велосипеде, со шлемом в руках, в это здание еще никто не заявлялся.
– К мистеру Стонецкому. К Дэвиду Стонецкому.
– Минуточку. – Парень щелкнул мышкой компьютера, сверился с записями и расплылся в улыбке. – Вы, наверное, мисс Анастасия Шелепински? – спросил он, с трудом выговаривая непривычную для англичанина фамилию. – Пожалуйста, мистер Стонецкий вас ждет.
Парень совершенно не понравился Насте. Недолго думая, она поставила свой шлем на стойку и предупредила:
– Не спускайте с него глаз, пока я не выйду. В шлем вмонтирована секретная записывающая аппаратура.
Парень испуганно приподнял шлем и спрятал его где-то внизу, за стойку, чтобы никто не увидел.
– Не волнуйтесь, мисс. Все будет в порядке.
Внешний вид Дэвида, встретившего Настю у входа в огромный кабинет, несколько разочаровал. Человека, имевшего такой значительный вес во всемирно известной алмазной империи, она представляла себе совсем иначе.
Она увидела человека небольшого роста, щупловатого чиновника, одетого в опрятный, но явно недорогой костюм. Более того, Настя никак не могла определить возраст. Он был не молодой и не старый, между тридцатью и пятьюдесятью годами, точнее определить было невозможно. Дэвид внимательно оглядел гостью и неожиданно для нее с акцентом, но на чистом русском языке произнес:
– Садитесь, Настя, будьте как дома. Так, кажется, приветствуют в России?
– О! – восхитилась Настя. – Вы, вероятно, родом из России?
– Нет, я из Лондона. Но мои родители из Восточной Польши, там по-русски разговаривали.
– Кажется, кто-то из моих предков жил в Польше, – вспомнила Настя.
– Не кто-нибудь, а ваша прабабушка, – отчеканил Дэвид. – Она родилась в Лодзи, потом жила в Варшаве еще в то время, когда Польша входила в Российскую империю. Похоронена она, кстати, тоже в Варшаве.
– Интересно, – прикусила губу Настя. – Получается, что вы собирали данные не только обо мне, но и о том, где похоронены все мои предки?
– Нет, про всех мы не знаем, – спокойно продолжал Дэвид, переходя на английский. – Но кое-что выяснили.
У вашей семьи богатая история. Конечно, князей, миллионеров и героев в ней не было, если, конечно, не считать медаль вашего отца. Но ваши предки жили в разных странах, и среди них нашлись люди всевозможных профессий, в основном это были деловые люди и интеллектуалы. А это для нас важно.
– Что важно? – не поняла Настя. – То, что моя прабабушка похоронена в Варшаве? Неужели при приеме на работу это важнее, чем диплом Оксфорда?
– Диплом Оксфорда тоже важен. Базовые знания экономики и политологии крайне необходимы. Но наши многолетние наблюдения убеждают, что люди на генном уровне несут в себе опыт поколений своей семьи. Это проявляется в своеобразной интуиции. Поверьте, даже тот факт, что ваш отец был коммунистом и работал в главной газете Советского Союза, может пойти вам на пользу, следовательно, и нам.
– Зачем вам все это? Вы же занимаетесь алмазами.
– Да, алмазами. Но работать с алмазами означает заниматься всем сразу, потому что только после хорошей огранки алмаз может стать настоящим бриллиантом. Нельзя успешно делать дело, не разбираясь в мировой конъюнктуре в целом, ничего не зная о конкурентах, об особенностях ведения бизнеса в разных частях света, в том числе, – Дэвид прищурился, – в Восточной Европе и в России. Как специалист по Восточной Европе и России вы нам и нужны. В этом мне и удалось убедить руководство. Надеюсь, я в вас не ошибся и вы меня не подведете. Обещаете?
– По крайней мере, обещаю больше не приезжать в офис на велосипеде, а шлем оставлять дома.
– Пожалуй, велосипедный шлем в вашей работе не поможет, разве что солдатская каска.
Несмотря на загадочный намек на каску, оба посмеялись и попрощались уже совсем по-дружески. Настя вышла.
Набриолиненный парень на ресепшене торжественно и чрезвычайно осторожно, словно он был из хрусталя, преподнес Насте шлем, заверив, что никто не посмел на него посягнуть.
Пока Настя возвращалась домой, она неотступно думала о состоявшемся разговоре. Зачем Стонецкому понадобились ее родственники? Он разве прабабушку на работу берет?
«И что во мне осталось от моего детства в Москве? – рассуждала она. – Русский язык? Осеннее Кунцевское кладбище, где хоронили отца? Аэропорт «Шереметьево»? Коровы на ВДНХ?» А о прабабушке из Варшавы она совершенно ничего не знала. Впрочем, какая разница? Главное, что у нее теперь будет новая интересная работа в престижной компании и сумасшедшие перспективы.
Приехав домой, Настя немедленно позвонила в Тель-Авив.
– Шалом! – поприветствовала она тетю Полину. – Как дела? – И тут же пожалела о своем вопросе, потому что обрадованная тетя Полина начала скрупулезно рассказывать обо всем: о себе, о стране, о террористах, о ценах на базаре, о родственниках и соседях по лестничной клетке. Ей до всего было дело.
– Скажи мне, как звали мою прабабку из Польши? – перебила Настя. – Чем она занималась?
– Из Польши? – переспросила тетя Полина.
– Да, из Польши. Или ты не знаешь, где находится Польша? Это немного дальше Минска, где жил твой брат.
– Не морочь мне голову! – обиделась тетя Полина. – Я не знаю, где Польша! А кто знает, если не я? Твоя прабабка – Эсфирь. Чтобы ты знала, она была настоящей героиней. Эсфирь была в Петербурге народоволкой, сложила голову на плаху. А потом, моя деточка, ее повезли хоронить назад, в Польшу.
– Куда она сложила голову? – не поняла Настя.
– Я же говорю: «на плаху». Так потом сказали.
Попрощавшись с тетей Полиной, Настя усмехнулась: про плаху Стонецкий ничего не сказал. Значит, не все разведал.
– Подписывай. – Орел бросил листок на стол Игорю. – Твоя подпись здесь тоже нужна.
Внимательно прочитав рапорт, Игорь насторожился:
– Стоп. А при чем тут Медведев?
– А как же? Родина должна знать и награждать своих героев.
– Ага, наградят. Догонят и еще раз наградят. Танк на толпу повел ты, а не капитан Медведев. Ты кричал: «За Родину!» Значит…
– Ничего не значит! – перебил его Петров. – Я не собираюсь прикрывать задницу танкистам. С Медведевым пусть разбираются армейские люди. А нам лишнее разбирательство ни к чему. Замучают допросами. И откуда ты знаешь, что за рычагами сидел не Медведев? Ты ничего не видел.– Не видел, но слышал. И я наблюдал, как ты этого капитана из люка выталкивал, как в толпу въехал и как людей давил.
– Что-то ты много рассуждать стал. Задача выполнена? Выполнена. Я ее придумал, эту задачу? Мое дело – брать под козырек и выполнять. А каким образом – дело десятое. А если бы эти националисты меня в танке сожгли вместе с Медведевым? Ничего ему не будет. Пожурят и оставят дальше служить. И запомни: мы защищаем родину. Это главное.
С этим Игорь спорить не мог, хотя все произошедшее ему почему-то не понравилось, впервые с тех пор, как он стал спецназовцем. Не понравилось, и все тут.
– Далеко пойдешь, товарищ подполковник.
– Пойду, товарищ майор. И тебя с собой возьму, не пожалеешь. Все равно нам вместе работать в одной связке.
Глава третья
В последнее время единственной радостью Михаила было вечернее возвращение домой. Впрочем, домой ли? Дача была казенная, и все в ней – казенное. Даже любимая библиотека с уникальными изданиями и та не своя. Как долго еще предстоит жить на этой даче, даже сам Михаил ответить сегодня уже не смог бы.
Хотя вчера еще все было понятно. Как же: первый человек огромной страны, впереди – невиданные перспективы обновления, вокруг улыбки, прямо райские яблочки на лицах. Куда все ушло? И как быстро ушло!
Вокруг – мрак. Экономика застыла в летаргическом сне. Соратники только и ждут, пока он лоб расшибет. Одни справа давят, другие – слева. А спроси их: чего хотят? Не ответят толком. У всех в голове – одни иллюзии. Впрочем, ясно чего хотят – власти. И денег. Только над чем властвовать-то? И над кем? Страна расползается по швам, денег нет, а они только и умеют что митинговать. Самоубийцы. Вся страна – самоубийцы.
Только Раиса все понимает. Сама прикатила в кабинет сервировочный столик на колесиках с двумя пузатыми чашками гжельского сервиза, заварочным чайничком и розеткой, из которой прямо выкипало то, от чего немедленно перехватило дыхание.
– Ой, Раиса, угодила так угодила. Ведь это варенье из райских яблочек! Из наших, ставропольских! Откуда?
– Василий прислал. И письмецо приложил, – сообщила Раиса, пристраиваясь рядом с мужем на диване и укутывая ноги пледом.
– Что пишет? Наверное, жалуется, что голодают?
– Нет, не голодают. Пишет, что урожай в этом году на Ставрополье хороший был.
– Был, да сгорел.
– Как это?
– Да так. Не убрали вовремя, и сгорел. Хотя, конечно, в деревне полегче. А в городах – совсем беда. Магазины пустые, продукты по талонам выдают. Доигрались. Катимся в пропасть. Бюджет проели, нефть на рынке – дешевле воды, промышленность ни на что не годится. Только и умеют, что золото в бесполезный чугун переводить. А прожекты – они прожекты и есть. Разве можно что-то изменить за пятьсот дней, как предлагает Явлинский? Главные реформы в головах людей надо проводить, а на это и ста лет не хватит. Никто ничего не умеет и не хочет, все валят на меня. Я – крайний. Я – президент.
– Успокойся, Мишенька, успокойся. Может, и не так все плохо? Люди же должны понимать, что мы хотели их жизнь к лучшему переменить.
– Может, и должны, – согласился Михаил, отправляя в рот очередную ложечку райского варенья, – да не хотят. Деньги, Рая, нужны. Деньги. Без денег ничего не сделаем. А денег нет. И взять неоткуда.
– А на Западе разве не дадут? Ведь тебя там любят.
Поделиться книгой: