Помоги проекту - поделись книгой:
– Что и сделают, не сомневайся, – успокоила Настя, притормаживая перед правым поворотом.
К улице Милоша Формана они подъехали, когда уже почти стемнело. Тем не менее Игорь первым заметил, что у ворот пансиона творится что-то неладное. Маячки полицейских машин посверкивали во все стороны ярко-синим светом, выхватывая из темноты небольшую возбужденную толпу.
– Ну-ка, стой! – скомандовал он. – Там что-то не то.
Но Настя не остановилась. Она сбавила скорость, и «жигуленок» медленно прополз мимо полицейских машин, мимо людей, мимо кричащей тети Эльзы и… мимо начальника имперской безопасности, грозного и лысого Вилли Бона, окруженного тремя полицейскими. Все так же, не останавливаясь и не прибавляя скорости, Настя вывела машину на соседнюю улицу и остановилась только через полкилометра от пансиона.
– Ну, и что теперь? – спросила она тихо.
– Ничего, – откликнулся Игорь. – Прятаться нам в Будапеште негде. Да и делать здесь больше нечего. Надо ехать.
– Куда?
– В Москву. У меня осталась одна задача: вернуть эти чертовы алмазы на родину и сдать начальству. А там – что хотят, то пусть с ними и делают. Мне они точно не нужны.
– Да, – задумчиво произнесла Настя, – если бы еще неделю назад мне сказали, что мои цели совпадут с целями агента КГБ, я бы ни за что не поверила.
– Ты тоже хочешь сдать алмазы нашему начальству?
– Нет, я просто хочу, чтобы они исчезли из Европы. Как говорит наш шеф, неплохо было бы зашвырнуть их за Кремлевскую стену.
– В таком случае – едем.
Глава десятая
– Чего вы от меня хотите? Крови? – раздраженно спросил Михаил. – Ею народ не накормишь. Не будет крови. Жизнь людей дороже.
– Но она уже пролилась, – возразил Председатель. – Карабах, Приднестровье, Баку с Сумгаитом не мы организовывали. Да и Вильнюс тоже. Сами нарвались.
– И Будапешт не вы организовывали? – ехидно спросил Михаил. – Весь мир уже знает, кто стоит за погромом в гостинице, только у вас до сих пор нет никакой информации. Ты вообще в курсе, что творится у тебя в ведомстве? Или там уже каждый сам по себе?
– Мы старались выполнить ваше указание, – стоял на своем Председатель. – А без крови история не делается.
– А хоть что-нибудь у вас делается без нее? Для того чтобы выправить экономическую ситуацию, не обязательно стрелять. Здесь головой думать надо. А вы решили, что государство содержит вас только для того, чтобы вы на каждом перекрестке открывали пальбу. Могли бы хоть чему-нибудь научиться. Когда нет ума, всегда кровь льется. Или вы думаете, что агентам только оружие нужно, а голова пусть отдыхает?
– Мы, может быть, чему-то и научились, – возразил Председатель. – А народ? Он не готов к либеральным порядкам, нас не поймут. И вообще, не мы все запутали. Семьдесят лет систему в узел завязывали, а мы должны этот узел бескровно развязать? Да и нет у меня таких кадров. Их всю жизнь другому учили.
– Да пойми ты, наконец, что впервые, может быть, в истории мы попытались придать власти человеческое лицо и жить без насилия, – взмолился Михаил. – А ты мне что предлагаешь?
– Человеческое лицо вначале нужно придать народу. А пока у него его нет, без насилия не обойтись, – оборонялся Председатель. – Вы должны понимать, что такую вашу позицию товарищи из Политбюро видят как слабость и отсутствие политической воли.
– Как хотят, так пусть и воспринимают! И нечего мне угрожать. Не товарищи из Политбюро меня президентом выбирали, а съезд народных депутатов. И не вам за ниточки дергать. Или вы уже переворот задумали? Не выйдет!
– Боюсь, что-то будет, – поделился своими опасениями Егор, когда они с Толей встретились в том же кафе. – Ситуация напряженная, республики бурлят, в Москве талоны на хлеб хотят ввести, а президент уехал в отпуск. Очень вовремя.
– Президент слишком слаб, – задумчиво произнес Толя. – А почему? Потому что стержня нет. Он от одних убеждений ушел, а к другим не пришел.
– И не случится этого никогда, – согласился Егор. – Партийную школу и карьеру все равно никуда не деть.
– Но Большой Бэн тоже не из диссидентов пришел.
– Это другое дело. Он сильный. А при демократии власть должна быть по-настоящему сильной. Нет, Большой Бэн на полпути не остановится.
– Представляешь, – засмеялся Толя, – Михаилу кто-то вбил в голову, что власть может быть нравственной. Полный бред. Он даже не понимает, что власть никогда не пользуется нравственным императивом. Нигде и никогда. Интересы превыше всего. А там – как получится.
– Ну да, – согласился Егор. – Иногда интересы политиков совпадают с нормальной человеческой моралью. Тогда политиков превозносят, как сейчас Большого Бэна. А когда такого не случается, то о морали помалкивают. Это и есть публичная политика.
– А знаешь почему? – прищурился Толя.
– Ну?
– Когда Моисей доставал свои Скрижали из горящего куста, еще не было ни коммунизма, ни капитализма, ни гласности, ни демократизации всей страны.
Когда Дэвид ворвался к шефу, на нем буквально лица не было.
– Успокойтесь, господин Стонецкий, – приветствовал его шеф. – Выпейте воды. Что опять случилось?
– Вилли Бон арестован!
– Как? Что еще за глупости?
– Я знал, что этому ковбою ничего нельзя доверить! – кипятился Дэвид. – Теперь мы долго будем расхлебывать его вояж в Венгрию. А главное, что мисс Шелепински так и не нашел. Она исчезла. Ее нигде нет.
– Подождите, Дэвид, – взмолился шеф. – У меня уже из-за всех этих дел голова болит. Давайте по порядку: что натворил Бон?
– Он ворвался в частный пансион, устроил погром, открыл стрельбу и был арестован. Вы понимаете? И это в другой стране! Он арестован как официальный сотрудник «Денирс»!
– Кем?
– Лично комиссаром полиции Готтлибом, бывшим коммунистом.
– Ну, это ничего, – успокаивающе взмахнул рукой шеф. – Это мы уладим. Не думаю, что нам будет тяжело объяснить венгерским друзьям, что бывших коммунистов не бывает и что новой Венгрии они не нужны. А когда Бон вернется, мы с ним будем разбираться отдельно.
– Но Настя! – невольно выкрикнул Дэвид. – Где ее теперь искать?
– А что? Уже нашли прекрасный труп?
– Нет.
– Значит, отыщется, – сделал вывод шеф.
– Что? – с ужасом воскликнул Дэвид. – Труп?
– Мисс Шелепински найдется, – успокоил шеф. – Вы мне лучше расскажите, что с алмазами?
– Они тоже исчезли.
– Вот это уже интересно. Но на рынке они не появились?
– Боюсь, что после такого шума они уже не всплывут, – немного успокоившись, предположил Дэвид. – Но все равно интересно, куда они подевались. И где их искать?
– Ищите женщину, Дэвид, – изрек шеф. – Алмазы и бриллианты любят красавиц.
И многозначительно усмехнулся.
Венгерско-румынскую границу Игорь и Настя пересекли в районе Трансильвании, пользуясь все еще сохраняющимся безвизовым режимом между восточноевропейскими странами. К тому же Барс знал, что трансильванские венгры никогда не считали себя настоящими подданными Румынии, а потому и границу, отделяющую их от северных братьев, всерьез не воспринимали. Расчет оказался верным: на их «жигуленок» скучавшие пограничники даже не обратили внимания.
Еще на выезде из Будапешта в каком-то спецмагазине для туристов они обзавелись палаткой и широченным спальным мешком. Это дало возможность переночевать в лесу, а затем, огибая крупные города, довольно быстро приблизиться к советской границе в районе молдавских Унген. Тут тоже проблем не возникло, потому что, как Игорю было известно, молдавские волонтеры месяцев десять назад разгромили здесь пограничный пункт и таможню, после чего граница была фактически открыта.
«Жигуленок», вопреки Настиному скепсису, вел себя вполне прилично, шустро и без сбоев наматывая километры. И главное, он не вызывал ненужного любопытства. Западные автомобили в этих краях были еще редкостью и собирали на стоянках толпы зевак. А Игорю это было совсем не нужно.
Ведя машину, он пытался определить, с какой стороны грозит опасность, кому он может понадобиться в первую очередь. Во-первых, венгерской полиции. Но на территории Союза она бессильна. Интерпол? Здесь ему тоже делать нечего. Остается покупатель, застреливший Орла, и свои, родные. Всех тех, кто должен был выполнить приказ об уничтожении отряда, уже нет в живых. Но не факт, что такой приказ имели только члены самой группы. С покупателем тоже не все понятно. Скорей всего, за ним кто-то стоит. Но кто? Игорь этого не знал. Не до конца понимал он и на что способен «Денирс», представитель которого мирно дремал на его правом плече.
Днестр у села Парканы они пересекли спокойно по широкому автомобильному мосту, хотя на левом берегу кое-где стояли загораживающие путь бетонные плиты, возле которых дежурили серьезные мужики с дубинками. Такие же мужики стояли и на въезде в Тирасполь. «И здесь что-то затевается», – отметил про себя Барс. Он укрепился в своей мысли, когда оказалось, что проехать через центр города оказалось невозможным: центральная площадь была забита митингующими.
Оставаться тут на ночлег не хотелось. И Барс, преодолевая усталость, направил машину по Одесскому шоссе к морю.
Войдя в собственную приемную, Готтлиб сразу же увидел сидящего в кресле Вилли Бона и, вытаращив глаза, остановился.
– А вы что здесь делаете, Вилли? – ошарашенно спросил комиссар. – Вы же арестованы!
Бон в ответ только криво усмехнулся и показал головой на дверь кабинета.
В кабинете комиссар застал целую толпу. Какие-то люди рылись в шкафах и на полках, переворачивали всю документацию, швыряли на пол бумаги, а на вошедшего комиссара даже внимания не обратили. За его столом, удобно расположившись в кресле, восседал Имре Варга.
– Что все это значит, Имре? – кинулся к нему комиссар.
– Обыск, – спокойно ответил Имре.
– Какой, к черту, обыск? В чем дело?
К Готтлибу из глубины комнаты подошел высокий человек в цивильном черном костюме, предъявил удостоверение сотрудника министерства внутренних дел и объявил:
– Господин комиссар, приказом министра вы отстранены от должности. Временно исполняющим обязанности комиссара назначен ваш заместитель Имре Варга.
– А в чем дело? Почему обыск?
– Как выяснилось, в предыдущие годы вы активно сотрудничали с коммунистической властью Венгрии.
– А с кем я должен был сотрудничать? – удивился Готтлиб. – У нас другой власти не было. А Варга с кем сотрудничал? С ЦРУ?
– Господин комиссар, я не уполномочен вести с вами дискуссию. Ее вы поведете в другом месте. А пока сдайте, пожалуйста, оружие и удостоверение.
Выходя из кабинета, Готтлиб опять столкнулся с Боном.
– Ну что, комиссар, не повезло? – соболезнующе спросил Бон, посверкивая лысиной. – Бывает. В нашем деле никогда не знаешь, чем закончится. Сегодня ты на коне, а завтра – под конем.
И Вилли тонко засмеялся, обнаруживая недюжинное чувство юмора.
– Как же ты не понимаешь, – объяснял свою позицию Игорь, – что служить родине и какой-то фирме – не одно и то же?
– Да, я не разумею, что означает «служить родине», – отвечала Настя. – Я не знаю, как ей служат. По-моему, все это какой-то древний миф. Я служу в крупной фирме, получаю там неплохое жалованье, а если буду хорошо работать, моя зарплата вырастет. И я буду нормально жить. Это аксиома. Такой у нас порядок. Место работы – это и есть родина! – заявила она, с легким ужасом вдруг почувствовав, что ей все меньше и меньше хочется возвращаться в «Денирс».
– А место, где родилась, где тебя растили, кормили, учили?
– Родилась я, конечно, в Москве, но растили меня мама и отец, пока не погиб на службе родине. Кормили они же. Я бы с удовольствием теперь обеспечивала их, но ты знаешь, что у меня теперь никого нет. Родина – нечто абстрактное. Поэтому ты никогда не поймешь, ей ты служишь или кому-то лично, далекому от интересов того, что ты называешь родиной.
– Нет, ты не понимаешь, – не сдавался Игорь. – Родина – это моя земля, мой народ.
– И много у тебя земли? – усмехнулась Настя. – Может быть, ты крупный фермер? А что касается народа… Я буду счастлива, если кто-нибудь из представителей твоего народа тебя не отыщет в Москве и не застрелит в подворотне или в подъезде.
Они сидели на Ланжероне, на берегу моря, утомленные долгим путешествием и испепеляющей жарой, обрушившейся, как всегда, на Одессу в середине августа. Даже приближающийся вечер не разбавил зноя прохладой, поэтому берег был усеян загорающими.
Игорь уже понимал, что они с Настей – из разных миров. Он почти всю свою сознательную жизнь выполнял приказы и никогда не позволял себе усомниться в правильности и нужности того, что делает. Она жила в разных странах и что такое родина, уже, наверно, просто не понимала. Но что-то их роднило, влекло друг к другу. Может быть, та фотография? В общем, спорить с ней ему почему-то не хотелось. А захотелось вдруг поесть.
На машине они добрались до Аркадии, бросили «жигуленок» у въезда в необъятный парк и пошли по аллеям вниз, туда, где прямо на прибрежной гальке ютились маленькие ресторанчики. Уже совсем стемнело, и официант поставил на столик две маленькие свечи, прикрытые почти игрушечными стеклянными колпачками. Огромная луна скакала на мелкой волне к берегу, и казалось, вот-вот выпрыгнет из моря прямо к их ногам.
– Да, мы из разных миров, – соглашалась Настя. – Но где твой? Ты же видишь, что он распадается на глазах. И ты, может быть, последний, кто ему так верно служит.
– Не знаю, – разводил руками Игорь, – может быть, ты права. Я никогда не задумывался об этом. Я всегда так делал. И если служить будет некому, значит, и меня больше не будет. Я умею только служить и воевать. Орел правильно говорил: мы – машины. Нас такими сделали. И я никогда об этом не жалел.
Настя ласково прижалась к его плечу и вдруг всхлипнула.
– Но машины ломаются, – сквозь слезы выдавила она. – Или их крушат за ненадобностью.
– Зачем ты об этом? – Игорь придвинул к себе тарелку с жареной камбалой. – Даже если ты права, я должен все довести до конца. Я не крыса. Не побегу.
Настя, честно говоря, уже не понимала, зачем судьба в лице Игоря снова забросила ее в Советский Союз и для чего она с ним завтра поедет в Москву по этим ужасным дорогам.
Она бы с удовольствием пока осталась с Игорем здесь, где было легко, спокойно, а море шумело у ног.
Море шумело у ног.
Михаил, стоя у каменного парапета, долго смотрел на мерцающий вдали маяк. Ему почему-то показалось, что он не просто так мерцает, а подмигивает, словно хочет что-то сообщить. А ему, честно говоря, никаких посторонних сообщений не хотелось. Он уже чувствовал всей кожей: время для отпуска выбрано неудачно. В его отсутствие может произойти все что угодно.
Но с другой стороны, его присутствие уже ничего не меняло? Наверное, ничего. Он вместе со всей страной подошел к какому-то пределу, за которым была полнейшая неизвестность.
Поделиться книгой: