Помоги проекту - поделись книгой:
И, избежав формальностей (хождения в кино, рассказы о родителях, уловки, ахи, охи), – мы то с тобою сделаем, что делать суждено всем юношам и девушкам во всякие эпохи. По лежбищу раскинемся мы розою ветров. Мы будем положения менять ежеминутно. А сверху будет пристально смотреть майор Петров, у монитора верного пристроившись уютно. Он будет подхихикивать: «Ну блин! Ну потаскун!» Он будет все записывать, востря глаза и ушки, а после эти сведенья внесет в систему СПУН, чтоб мы ее назавтра же купили на «Горбушке». Тебе, тебе, майор Петров, дарю я этот стих! Ты в том же самом перечне и тоже знаешь это. Ты сын своих родителей, гэбэшников простых. На левой пятке родинка – особая примета.
Прогресс вручную
Недавно в направленьи МКС по бледно-голубому небосводу летел корабль транспортный «Прогресс», везущий космонавтам хлеб и воду. Он совершал очередной виток, – связисты принимали поздравленья, – когда внезапно отключился ток на подмосковном центре управленья. У главковерха сделалась мигрень. Припомнились ему Содом с Гоморрой. Там, в Щелкове, такое через день. И вот пришлось на день, через который.
Но тут не растерялся экипаж! Он плюнул на поломку сволочную! Он дружно взял «Прогресс» на абордаж – и смог пристыковать его вручную! Они его поближе подвели – и с помощью российского «А фули» в «Прогресс», неуправляемый с Земли, могучий штырь стыковочный воткнули. Забрали хлеб и воду с корабля, стотонный грузовик к себе придвинув. Вот люди, мля! «Какие люди, мля!» – сказал глава Роскосмоса Перминов.
Из Щелкова куда девался ток – не знаю сам. Причин всегда хватало. Украли, скажем, провода моток и сдали в пункт приема цветметалла. Мальчишка изолятор отвинтил. Дождями телеграфный столб подмыло. Монтера участковый поментил за пьяный выкрик: «Путина на мыло». Причины – чушь. Нам главное – итог. Нам, доблестным трудящимся Востока, не так уж нужен этот самый ток. Мы, если надо, можем и без тока.
Такой пример. В больнице гаснет свет (РАО ЕЭС не дремлет, все видали). Простой хирург берет велосипед, с размаху нажимает на педали, «динамо» крутит – и опять светло! Теперь продолжим начатое дело. Скрипит велосипедное седло, а скальпель аккуратно режет тело. Больной спасен. Или такой момент (его еще опишут журналюги!): в Дубне открыли новый элемент, но он возможен только в центрифуге. Там центрифуга набирает прыть – в секунду двадцать тысяч оборотов! Но тока нет, и некому крутить. Сгоняют сотню местных обормотов, впрягают кандидатов, докторов – и заставляют их бежать по кругу! Они за пару суток будь здоров раскручивают эту центрифугу (все бегают, и даже местный мент, и детвора, и пять старух-ворчуний). И открывают новый элемент, и требуют назвать его «Вручуний».
А вот и самый радостный пример. (Как описать? Накликать страшновато!) Россия наша, бывший эсесер, ведет войну с неугомонным НАТО. Боеголовки все наведены. Промозглый воздух трассами проколот. Но тут узнали, что среди войны бомжи опять украли медный провод! Что сделаешь? Ведь атомный заряд на нас летит, пронзая тьму ночную! Полковник Н. берет своих солдат и мучает противника вручную. Солдаты наши злы и голодны, и смерть в бою им кажется нестрашной. Исход ужасной ядерной войны решается в обычной рукопашной. Отчизна снова подтверждает класс. Она дерется быстро и жестоко.
Короче, если руки есть у нас, мы новый мир построим и без тока.Пятьдесят поросят
Чтоб растоптать вражину по праву старшинства, цепные псы режиму желательны сперва. Потом – для гигиены, чтоб нам не портил ряд, – шакалы и гиены его приговорят. Чтоб заглушить камланье прозападных сорок, имеется, каналья, обученный Сурок. Но надо опорочивать, а то кругом свистят… Тогда приходит очередь Придворных Поросят.
Заказ довольно тонок, условья непросты. Конечно, поросенок – не символ чистоты. Его считают хрюшею, бранят за внешний вид… «Не гажу я, где кушаю!» – он гордо говорит. Чтоб разобраться с Западом, с идейною войной, нужна зверюга с запахом получше, чем свиной. Чтоб лучше огорошить идейного бойца, была б уместней лошадь, а может быть, овца – но лошади, и козы, и весь рогатый класс бегут, как от угрозы, от слова «соцзаказ». Когда кого-то режут (а это часто тут) – они в ножовый скрежет свой голос не вплетут. И только поросята в сплотившемся строю сдадут родного брата и даже мать-свинью. «Ты прав, мясник достойный, и славою покрыт! – гремит их хор застольный от мисок и корыт. – Держи повыше знамя! Честна твоя стезя. Учти: иначе с нами, со свиньями, нельзя».
Но этот мир изваян со смыслом, по уму. И будет их хозяин ловить по одному и резать на котлеты законные свои, поскольку петь куплеты – не главный смысл свиньи. Мясник в привычном раже наделает котлет, не спрашивая даже: «Элита вы иль нет?», надежды их народца безжалостно поправ… А те, кто остается, споют: «Мясник, ты прав!»
Я этой скромной притчей, которой сотня лет, надеюсь тех, кто прытчей, остановить… но нет. Духовная элита, державная попса рыдает у корыта на разны голоса. Так дружно не рыдали с передвоенных пор. «Отлично! Мало дали!» – неистовствует хор. Я вижу те же знаки в послании попсы – «кровавые собаки», «взбесившиеся псы»… Как быстро все забыто! Лет семьдесят назад духовная элита (не сплошь из поросят) кричала: «Больше казней! Пощады нет врагу!» – призывов безобразней представить не могу, – а после ту элиту порвали (се ля ви!), как Гумберт рвал Лолиту, да только без любви. Всех дочиста прижали. Погнали в ту же дверь. Но тем хоть угрожали расстрелом – а теперь?
Какая вышла свалка, какие имена! (Донцовой нету, жалко, – но, может, и она?..) Каким оценишь баллом письмо такой толпы? Буйнов и Розенбаум, духовности столпы, Кабаева Алина попалась на крючок – и здесь же балерина по кличке Волочок! И Говорухин тоже (ну он давно в беде), и Кадышева (Боже! А Коля Басков где?). И даже от Калягина – чтоб знали, ху из ху! – готовно накарябана каракуля вверху. Конечно, тут величья не стоил ни один; молчу про неприличье, про милость к падшим, блин… Но при такой элите, горланящей «Ату!», чего вы все хотите? Смотреть невмоготу. Пусть даже Ходорковский – ужасный Карабас, но этот хор кремлевский его, по сути, спас. Теперь, на этом фоне, и полный идиот архангелом в хитоне в историю войдет.
О нынешней элите я спорить не хочу: коль скоро вы их чтите – вам надобно к врачу. Сначала поросятам сказали: «Данке шон», но в царстве тридесятом их жребий предрешен. Я не об этом думаю. Смотрящий с Высоты! Скажи, за что страну мою по кругу гонишь ты?
Сирены титанов
Плывет по морю синему шаланда, пиратская, на дилетантский взгляд. Однако в ней сидит отнюдь не банда – в ней генералы бизнеса сидят! Потрепанней, чем войско Одиссея, торчат по лавкам, ужас затая (да и понятно! тут у нас Расея, а там ведь были теплые края!). Им надоело жить с волнами в споре. Им хочется стабильности – но хрен! Внезапно с островка в угрюмом море к ним долетает пение сирен.
К недоуменью мировой арены – той, что подвоха ждет от Putin’s team: «Придите к нам! – вовсю поют сирены. – Мы вас сажать нисколько не хотим! Вы славно отдохнете, к нам приблизясь. Из вас еще никто не обречен. У нас во власти страшно любят бизнес, мы сами бизнесмены кое в чем! Мы вам дадим надежнейшую крышу и по перу двуглавого орла. Вы скажете, что посадили Мишу, – но Миша сел за темные дела! Плевать, что Запад лает, – пусть полает, а Миша пусть понюхает тюрьмы: он подчинить хотел себе парламент, а это можем делать только мы. Но в остальном, прекрасная маркиза, мы из него не делаем врага. Пусть дуновенье сладостного бриза пригонит вас на наши берега!
Придите к нам. Про взгляды про косые забудемте. Наш главный не таков. Вот говорят, “Единая Россия” сера и состоит из чудаков – но это мелочь! Я ее усилю. Вам тоже призадуматься пора: вступите к нам, в “Единую Россию”, тогда “Россия” будет не сера! Вы думаете, мы злодеи? Что вы! Мы, для друзей распахивая дверь, закрыть глаза на многое готовы… и в будущем, и в прошлом, и теперь… Сюда плывите, бедные скитальцы! Я отдых гарантировать могу. На многое посмотрим мы сквозь пальцы, увидев вас на нашем берегу. Вам может угрожать тайфун, цунами, налоговая служба, например, а с нами можно все. Но тем, кто с нами. Про остальных уже сказал Гомер. Пусть вас не обольщает ваша сила, и крепость парусов, и звон монет – вас будет ждать Харибда. Или Сцилла. А никакой Итаки больше нет.
Мы не хотим ни козней, ни двуличий. У нас обычай – честные глаза. Придите к нам с богатою добычей, с паролем древнегреческим: “Мы за!”. Спешите к нам, возлюбленные гости, мы устремимся к вам с душою всей…»
– А это что белеет? Вроде кости! – промолвил дальнозоркий Одиссей.
Тут море цвета пасмурной сиены нахмурилось, как грозный лик властей.
– Какие кости! – рявкнули сирены. – У нас тут сроду не было костей!
И Одиссей, чьи спутники, согбенны, гребли на скалы, в сладкозвучный ад, расслышал в пенье вой такой сирены, что мощно им скомандовал: «Назад! Уж лучше, блин, Харибда или Сцилла! Мне море не страшней такой земли!»
Но их уже течением сносило туда, к сиренам. И они гребли.Запретные слова
Пока народ молчит угрюмо и ждет бензинового бума – Борис Грызлов, а вслед за ним и вся Госдума, боится слов. От этих слов – одни печали. Когда б мы вовсе их не знали – на том стою – уже мы жили бы в Валгалле. Или в раю.
Что запрещать? Смотрите, нате. Не говорю уже о мате, поскольку мат теперь не встретится в печати: коллеги бдят. Меж тем в отдельных регионах (ценя досуг, не стану оных перечислять) уже берут по сто зеленых за слово «б…». Но это, так сказать, эксцессы. Ужели думские повесы лелеют план навек изъять из русской прессы слова «Беслан», «долги», «инфляция», «кредиты»? Они страшнее, чем «иди ты». Хоть брань плоха, но люди более сердиты на ЖКХ.
Слова «бензин», «цена», «налоги» – им всем придется сделать ноги из словаря, но что останется в итоге, про междометья и предлоги не говоря? Мы все, конечно, папарацци, растлители и святотатцы, едрена мать, – но как писать мы станем, братцы, чтобы плохих ассоциаций не вызывать? Пришла за вольности расплата. Итак, попробуем, ребята, без ложных драм: «Вчера, тогда-то и тогда-то, Владимир Путин тра-та-та-та, тари-ра-рам». Зачем бумагу мы марали? Какой настал подъем морали! Цветет земля. Тра-та-та-та-та Жириновский, пам-пам-парампам Ходорковский и ум-ца-ум-ца Березовский, зато Госдума – тра-ля-ля! Люблю я русский наш парламент! Люблю могучий темперамент его людей. Люблю причудливый орнамент его идей.
В стране ограбленной, несытой, десятый век нещадно битой, заслуженно незнаменитой меж прочих стран – заняться б им еще защитой от марсиан! Борьбой за чистое искусство – а то у нас его негусто, кругом разбой… И запретить, допустим, Пруста, ведь голубой!Наши дружинники
Коль говорит о чем-то Слиска, продвинутый единоросс, – осуществленье, значит, близко, и это не мечта, а вброс. Ей внятны скрытые пружины. Прогноз, мне кажется, таков: заменят русские дружины сомнительных силовиков. Допустим, ты ведешь машину – а вместо верного ГАИ узришь народную дружину из нацдвижения «Свои». Махнули палкой, окружили, ногою двинули в корму – и вот ты платишь всей дружине, а не кому-то одному. Другой пример: с бутылкой джина идешь гулять – и как на грех, тебе встречается дружина движенья «Наши против всех». Подержат в камере холодной, чтоб за ночь почки отсидел, – и это будет гнев народный, а не ментовский беспредел. А если так решили боги, что у тебя полно бабла, то изымать с тебя налоги дружина лучше бы смогла. Какой налоговый инспектор – смешное, в общем, существо – так точно обозначит вектор экспроприации всего? Придет движенье «Нечужие», тебе делиться предложив, и ты народной их дружине отдашь налог на то, что жив.
А если вдруг ты враг режима, то зря на Запад не глазей: к тебе заявится дружина организованных друзей. Бывало, следователь в штатском вам предлагал стучать, дружить… Интеллигентским этим цацкам конец бы надо положить! Пришла народная дружина (представь ее величину!), связала, на пол положила и объяснила, что к чему. Народ полюбит хитрость эту. Народу, блин, не все равно. Ты скажешь, добровольцев нету? Отнюдь, любезный! Их полно! Не надо прибегать к нажиму, крутясь как белка в колесе, чтобы в народную дружину пошли записываться все! Ты думаешь, соседка Лера не пишет в тайную тетрадь, как часто ты ходил налево, а возвращался только в пять? А твой сосед, мужчина строгий, полковник, списанный в запас, твои, ты думаешь, налоги не подсчитал пятнадцать раз? Берусь набрать в любом подъезде из отморозков и дубин отряд для разовых возмездий проекта «Новый хунвэйбин». Дана им полная свобода трудиться до семи потов. Ты думал, нет у нас народа? Он есть, и он всегда готов.
Виват сплотившимся дружинам! Вернись, забывшийся домком! Товарищ Слиска, покажи нам, как надо быть силовиком. А я – пока меня, вражину, народ не гонит от ворот – впишусь в народную дружину пропагандистов «Патриот».Ода борьбе
Ликуй, Отечество! Нацбола избили битой для бейсбола, других – обломками трубы. Вломилась банда с криком «Суки!», двоим переломала руки, еще двоим пробила лбы. Всех отпустили на поруки. И эти западные злюки врут, что в российском царстве скуки нет политической борьбы! Какой борьбы тебе, Европа? Ждешь перестрелки ты? Окопа? (Бойцы предупредили копа, чтоб их не трогал ни хрена.) Да, нет парламентского трепа (он принят западнее Чопа), зато со скоростью потопа грядет гражданская война! Читатель ждет уж рифмы «…». Ты прав, читатель, вот она. Есть слух, что «Наши» виноваты и что футбольные фанаты, им пополняющие штаты, творили этот беспредел. Давно ль поэт, чья совесть смята, как форма старого солдата, к гражданским чувствам звал фаната?! Как в воду, умница, глядел. Открылась тайная изнанка, определился ход планет – у нас пошла такая пьянка, что равнодушных больше нет. За триста долларов на брата (грядет и лучшая оплата – сейчас возможности слабы) патриотичные ребята дотянут русского фаната до политической борьбы!
Когда-то сам геноссе Ленин, чей опыт нам поныне ценен, хоть партия его слаба, кричал, что пусть собака лает, пусть караван идет в парламент, а наш удел борьба, борьба! Политика – большая драка. Любой, кто думает инако, при виде биты и нунчака не смея искушать судьбу, пусть уползает в позе рака и не суется к нам в борьбу!
Ты проиграл, отважный Жири. За дело надо браться шире. Теперь в Калуге и Кашире, на Селигере и Оке под знаком общей ностальгии растут политики другие – покатолобые, тугие, с бейсбольной битою в руке! Борьбы не знали до сих пор мы. Все это было так, фигня. Жизнь приняла другие формы, и это радует меня. Грядущее я вижу раем. Как все наглядно будет там! Мы оппозицию узнаем по гипсу, бланшам и бинтам.
Нет, «Наших» трудно счесть ослами. Они сказали, что послали своих девчонок и ребят на митинг «Год назад в Беслане». Им не до драк, они скорбят. Тончайший ход, достойный Горби! Но, надорвав страданьем грудь, могли ж они в порыве скорби поколотить кого-нибудь! Любого встречного. Любого, кто нелояльно вел себя. И кто сказал бы им хоть слово? Они ж не так, они скорбя!
Страна, при помощи дубины нас защищают хунвэйбины, храня высоты и глубины своей истерзанной з земли. Скажи спасибо, не убили. Они, мне кажется, могли.Жестокое порно
Герой, себя пиарящий упорно (мы скромно назовем его А. М.), отснял недавно часовое порно, воистину достойное поэм. Видна ЛДПРовская хватка – не зря он с Ж. на дружеской ноге! В кино изображается кроватка и плюс бассейн, где отдыхают сладко вожди двух стран (их страны для порядка мы обозначим кратко – У. и Г.). Два лидера – один под знаком розы, другая помаранчевая вся, – такие в фильме принимают позы, что зритель выключает, не снеся. А. М., однако, показалось мало. Он почесал в курчавой голове – и в качестве готового скандала подсунул эту тему для канала, присвоившего имя НТВ. На НТВ обрадовались теме, как радуется водке сельский дед, – и захотели пообщаться с теми, кто фильмом непосредственно задет. Для съемок и игривых разговоров, а также для копания в белье, был отряжен корреспондент Егоров, которого мы обозначим Е. На это любовался взором масляным – довольный, словно кот на канапе, – ведущий и глава программы «Максимум» Пьяных, который дальше будет П.
П. отрядил команду в город Киев: «Спросите Юлю – видела ль она?» На них там посмотрели как на змиев, но бить не стали: смирная страна. Премьерша Т., которую не раз искали мы через верный «Интерпол», сказала им, уставившимся в пол: «У импотентов странные фантазмы. Их надо пожалеть, и все дела». Но никому по морде не дала.
Скандала не найдя, они решили с набором тех же вежливых словес отправиться в страну Саакашвили, которого мы обозначим С. В горах они немедля завернули, чтоб обсудить рисковое кино, в красивое село Напареули, где делают известное вино. Крестьяне были сдержанно-угрюмы, но Е. их поприветствовал, твердя: «Наш М., известный депутат Госдумы, снял порнофильм про вашего вождя». Крестьяне от смущенья так и сели. Корреспондент продолжил монолог: «Он в этом фильме плавает в бассейне иЮлю Т. хватает поперек! Я видел сцену этими глазами! У вашего Мишани там гарем! Теперь скажите, милые пейзане, как вам идея депутата М.?»
С ним поступить могли и пострашнее, однако пожалели чудака. Корреспонденту врезали по шее и поломали камеру слегка. Испортили отличную работу! Ведущий П. буквально обалдел. Посольство тут же написало ноту и осудило этот беспредел. «Конечно, мы сработали топорно, но мы же так работаем всегда! Допустим, мы про Мишу сняли порно, но мы ж его не били, господа!» Корреспондент напуганный (похоже, он ожидал застолий и щедрот) не понимает до сих пор, за что же его поколотил простой народ. И главное, что камеру сломали и съемку загубили, как на грех… «Ведь мы же их не просто так снимали, а с добрыми намереньями! Эх».
А между тем, что очень символично (куда зашел технический прогресс!), решили нам ответить симметрично по приказанью президента С. Теперь в краю Арагви и Риони, Напареули, Твиши и т. п. снимают фильм про лабрадора Кони и человека с именем ВВ. Не поручусь за достоверность слуха, однако сообщают (ой, помру), что это будет жуткая чернуха. Подробней – www.fontanka.ru.
И как-то грустно мне – не потому ли, что зависть навалилась, не щадя? Ведь жителям села Напареули не наплевать на своего вождя, хоть он никак не победит разруху и производства падает объем…
А впрочем, пусть везут свою порнуху. И мы их с удовольствием побьем.Штрафники
Достал я газету в субботу – и в страхе упал на кровать: Лужков за плохую работу чиновников стал штрафовать! Отечество не понимало, как выглядит корень беды: чиновники трудятся мало! Подать негодяев сюды! Отныне начнется работа, никто не посмеет мешать: теперь, словно в детстве – компота, их премии будут лишать. Крутая, жестокая мера, на Ресина страшно смотреть… Приказа не выполнишь мэра – отрежут от премии треть. Не хочешь явиться с повинной, продолжишь, подлец, саботаж – отлично! Простись с половиной, а там и вторую отдашь! Есть, впрочем, одно ухищренье – иначе, глядишь, упрекнут… Лужков изобрел поощренье – по методу «пряник и кнут». Пусть штрафом наказан виновник, пусть денег лишился изгой, но премию «Лучший чиновник» получит чиновник другой! (Мне выбор рисуется трудный – сам мэр объяснить не готов: значок это будет нагрудный иль кепка штандартных цветов.)
Как сердце испуганно сжалось, как стало в висках горячо! Имейте же, граждане, жалость! Куда им работать еще?! Шагают портфельные роты торжественно, выпятив грудь… И так-то от ихней работы не охнуть уже, не вздохнуть! Их больше уже, чем доселе. Нас шлепают, как дошколят. Искусство и бизнес обсели, культурой и прессой рулят! Чиновник работает всюду, резвясь, как шальное дитя, бумажно-булыжную груду запретов и правил растя! Угрюмы, подчеркнуто строги… На всяк регион – легион. Ни дела не сделать, ни ноги – повсюду работает он, бессонный, куда ни кидайся, лоснящимся ликом блестящ – любимый шуруп государства, спинной государственный хрящ! Выходит, что с нынешних Святок его поощряют опять – чтоб больше он требовал взяток, придирчивей стал прилипать, чтоб все мы – и старцы, и дети – совсем провалились в Аид… Ведь там, где работают ЭТИ, любая работа стоит.
Я что предлагаю, ребята. Я так разрулил бы, етить: давайте мы им, как когда-то, начнем за безделье платить! Пусть русский чиновник кайфует от жизни моей в стороне. Пусть кто-то лентяев штрафует, но мы им заплатим втройне! Я лично подам ему грошик, да что – соберу миллион, но чтоб ни плохих, ни хороших бумаг не подписывал он! Чтоб больше не требовал справок и взяток как можно скорей, чтоб дружно забыли мы навык дежурства у крепких дверей, чтоб нам не душили проекты, чтоб в спину никто не дышал, не лез, не ходил на объекты и строить бы их не мешал! Со страстью, как пылкий любовник, сухими губами шепчу: не надо работать, чиновник! Я лично тебе заплачу!
Пей пиво. Любуйся пейзажем. Грибы собирай или мед.
Лужкову ни слова не скажем.
Боюсь, что Лужков не поймет…Нулевой рэп
Вот наши со словаками сыграли в Братиславе, и кто-то надрывается, что мы опять прос…ли. А я не понимаю таких сволочей! Я не знаю, что может быть лучше ничьей! Пусть нам теперь в Германии не светят медали – да фиг ли там Германия, чего мы не видали! Я вовсе не в обиде из-за этих нулей, я даже полагаю, что так веселей! Из-за того, что наши словаков не дожали, мы крайности ужасной успешно избежали. А то, что и словаки не сумели нас дожать, позволило ужасного соблазна избежать.
Когда б мы победили с перевесом ноль – один, мы тут же закричали бы, что всем зададим. Когда б мы победили с перевесом ноль – два, от гордости у нас бы закружилась голова. Когда б мы победили с перевесом ноль – три, мы грозно заорали бы: Америка, смотри! Когда б мы победили с перевесом ноль – четыре, мы сразу бы решили, что мы лучшие в мире. Когда б мы победили с перевесом ноль – пять, мы начали бы Запад поучать и стращать. Когда б мы победили с перевесом ноль – шесть, тогда бы мы решили, что у нас все есть. Когда б мы победили с перевесом ноль – семь, «Единая Россия» обнаглела бы совсем. Когда б мы победили с перевесом ноль – восемь, мы тут же заявили бы, что никого не спросим. Когда б мы победили с перевесом ноль – девять, сказали бы, что больше ничего не надо делать. Когда б мы победили с перевесом ноль – десять, то сразу бы решили Ходорковского повесить, поскольку сверхдержава, побеждающая так, не может церемониться с тем, кто ей враг!
Но мы не победили, нет, мы не победили. Ребята наши кисло в раздевалку уходили. Хоть мы и не в отчаянье (чего бы это ради?), зато уж и не думаем, что мы в шоколаде. При нашем состоянии значительный грех – доказывать, что мы совершеннее всех. Хотя доказывать, что родина скучна и противна, – тоже, если честно, не совсем перспективно.
Когда б мы проиграли со счетом ноль – один, мы дружно заорали бы, что Семина съедим. Когда б мы проиграли со счетом ноль – два, кричали б, что судейская бригада неправа. Когда б мы проиграли со счетом ноль – три, мы тут же догадались бы, что враг внутри. Когда б мы проиграли со счетом ноль – четыре, мы наших демократов замочили бы в сортире. Когда б мы проиграли со счетом ноль – пять, мы дружно закричали бы, что нам хамят опять. Когда б мы проиграли со счетом ноль – шесть, военные бы начали обдумывать месть. Когда б мы проиграли со счетом ноль – семь, у нас бы обязательно кто-нибудь сел. Когда б мы проиграли со счетом ноль – восемь, мы всех бы припугнули, что бомбу сбросим. Когда б мы проиграли со счетом ноль – девять, то нам бы, вероятно, пришлось бы так и делать. Когда б мы проиграли со счетом ноль – десять, опять-таки решили б Ходорковского повесить, поскольку за позорно проигранный бой хоть кто-нибудь же должен заплатить головой!
Но мы не проиграли, нет, мы не проиграли. И это соответствует сегодняшней морали. И если в государстве заправляют нули, не ждите, чтобы где-нибудь мы в счете вели!Корабль «электрон»
Четвертые сутки бушует циклон, забыв про пощаду и отдых. Врагу не сдается корабль «Электрон», в норвежских дрейфующий водах! Презревши норвежских тупых заправил, неделю как минимум третью наш траулер местную семгу ловил, но мелкоячеистой сетью. За эту запретную мелкую сеть по зову норвежского трона три катера местных послали висеть на гордом хвосте «Электрона». Шумел неприятный норвежский прибой, размешивал водную кашу… Таможенник встал иноземной стопой на твердую палубу нашу. «Придется вам с нами проследовать в порт. Не любят у нас иностранцев!» «Должно быть, придется проследовать, черт», – ответил норвежцам Яранцев [1] . И кротко к норвежским пошел берегам Яранцев, скрывая обиду… Но мы никогда не сдаемся врагам, их слушаясь только для виду! К радисту спешит «Электрона» вожак – докладывать четко, как робот: «Любимая Родина! Так, мол, и так… Норвежцы нас взяли за хобот! Нас катер таможенный нагло нагнал!», – но замысел правильно понят, и Родина им посылает сигнал: «Спасайтеся! Вас не догонят!» – «Однако норвежцы у нас на борту! Везти их в Россию не дело!» – «Везите и их. Разберемся в порту», – ответствует Родина смело.
Яранцев командует: «Полный вперед! Россия на юго-востоке!» – и курс на российские воды берет, оставив Норвегию в шоке. На чистом норвежском его матеря, краснея в напрасном задоре, за ним пограничные мчат катера – но где им в открытое море! Кричит альбатрос, и российский матрос от радости машет тельняхой. На винт «Электрону» накинули трос, но винт разрубил его к черту! Норвежцам никак не поймать «Электрон» – он в шторме спокоен, как в ванной. Российского флота незримый патрон, ликует Андрей Первозванный.
И траулер двинул к родным берегам по моря морщинистой коже. И семга его не досталась врагам, и пленные викинги тоже. Встречать его русские вышли суда, гудками сигналя: «Здоро́во!» Норвежцы носились с угрозой суда, но грянул отлуп от Лаврова. А пусть они нам не наносят урон, не топчут неписаных правил! (Есть версия, будто корабль «Электрон» с секретною миссией плавал, но версия эта, мне кажется, бред, ее основания хлипки. Секретов у нас от Норвегии нет. Нам попросту хочется рыбки.)
«Победа!» – российский трубит патриот, хоть западник ноет брюзгливо. Российский корабль триумфально идет по водам родного залива. Он красную рыбу везет на засол и двух погранцов обалделых, и кисло роняет норвежский посол, что все это, в общем, в пределах… А то ведь могли засадить под арест! А лапу сосать не хотите ль? И реет на флаге Андреевский крест – российского флота спаситель.
Суровое море вздымает валы и утлое судно качает. На судне качаются наши орлы под крики восторженных чаек. Так пусть же запомнят и грек, и варяг, и галльский изнеженный кочет: врагу не сдается российский моряк! И ловит что хочет где хочет…Чистота
Важнейший киножанр сегодня – ролик (а десять лет назад казалось – клип). Рогозин сделал фильм, смешной до колик, собрался в Думу с ним – и сразу влип. Завистники герою строят козни: есть «Родина» – не пощадят и ту. Все усмотрели разжиганье розни в сюжете про борьбу за чистоту. Задумка совершенна, восторгайтесь. Попробую словами описать. Сидит на лавке наглый гастарбайтер и как швырнет окурок на асфальт! Поступок увидав неблаговидный (кто оскверняет наши алтари?!), к нему идет пенсионер солидный и говорит: «А ну-ка подбери!» Виновник – щечки смуглы, глазки узки – не трогается с места, как баран. «Ты что, не понимаешь, блин, по-русски?!» – сурово вопрошает ветеран. Воспитывая «черного», как внука, он добавляет: «Здесь тебе не дом. За чистоту мы боремся. А ну-ка!» И гастарбайтер, мучимый стыдом, сломался, говоря литературно. Он приподнялся с лавки, весь в поту… Окурок полетел туда, где урна. И сразу титр: «Борись за чистоту!»
Конечно, мы отнюдь не лоботрясы. Всем россиянам видного видней, что ролик связан с чистотою расы – болезненным вопросом наших дней. Но надо быть последним разгильдяем, чтоб к этому придраться, господа. А то мы все тут, русские, не знаем, кто засоряет наши города! Нам надоели эти «и» без точек. Нам объяснили внятно, как ослам: кто растлевает наших жен и дочек? Кто насаждает дерзостный ислам? Уже Россия повторяет эхом, на правый марш уставясь из окон: «Когда уедут те, кто понаехал, здесь будет хорошо, как испокон!» Вопрос уже не то чтобы серьезен – мучителен! Очнитесь, кто живой! Я счастлив, что бестрепетный Рогозин напомнил нам про угол лицевой. Мы понимаем, что ему мешают. Убрали ролик. Стало быть, молчи. Мы знаем, что в России все решают – такое слово есть – «жидохачи». Но испугаться можно только сдуру. Мы вытащим Россию, нашу мать. Я расскажу, как обходить цензуру и правильные ролики снимать.
Приемы наши далеко не грубы. Забудем слово грубое «жиды». Покажем, например, как чистим зубы – с намеком: чистим русские ряды! Южанина покажем на скамейке (без грубых слов «чучмеки» и «хачи»), а сверху на него течет из лейки. Мораль ясна: южанина мочи! Вернейший способ уловить удачу – метафора. Особо в наши дни. Покажем, например, как гонят чачу. Наглядный смысл: приезжего – гони! А так как у цензуры нюх неистов, берем кино про сталинградский бой, где заявляет «Выбили фашистов!» простой сержант, курносый и рябой. Две буковки меняем в фонограмме – нам не поставят этого на вид, и вот сержант стоит в оконной раме и «Выбери фашистов!» говорит.
В России нынче надо осторожно. Мы с вами на опасном рубеже. Еще не все, не все покуда можно. Еще не все, но многое уже. И чтобы крепче русские сплотились в сплошном патриотическим строю, я говорю тебе: «Дерзай, партиец! Зачисти всю Россию, мать твою!»Развод
Страну изрядно потрепало. Культуру бизнес обокрал. Звездой зовут кого попало и всех пускают на экран. Сейчас любой зовется ВИПом – артист, пиарщик, конь в пальто… Но Алла развелась с Филиппом, и стало ясно, кто есть кто.
Все темы отступили на фиг. Все – от еды до высших сфер: бюджет, преступность, наркотрафик, Мосдума, Мень, ЛДПР, Медведев, встреча с Коидзуми, «Нацизму – да!», «Нацизму – нет!» и миллион других безумий, какими полон интернет. Расстались, значит. Доканались. У всех – морщины по челу, весь политический анализ сменился дружным «почему?!». У них не ладилось с деньгами? У них запасы на нуле? Иные даже полагали, что это сделали в Кремле: как только слух донес приемник и подтвердил телеканал, про операцию «Преемник» никто уже не вспоминал. Теперь до будущей субботы другие новости в тени. Введи какие хочешь квоты, любые льготы отмени, закрой эфир телеканалу, начни цензуру новостей – все будут помнить лишь про Аллу и разводящегося с ней. Вот личность, что и впрямь бездонна. Вот неземное существо: ни Марадона, ни Мадонна так не тревожат никого. И в нынешнем, и в прошлом веке, в равно дурные времена у нас какие были вехи? «Почем бухло?» да «С кем она?». Лишь матушка Екатерина меняла так своих мальков: одних прилюдно материла, другим готовила альков.
Бытует мнение простое, я даже сам его имел: в России со времен застоя не так уж много перемен. Все оппозиции протухли, народ спивается давно, интеллигенция на кухне, по телевизору – вообще, и все дрожат, сглотнув обиду, за свой убогонький уют, и лишь политбюро – для виду – администрацией зовут. Но хватит потешать планету. Я защищаю нашу честь: прогресса, может быть, и нету, но перемены все же есть! Я с ностальгирующим всхлипом могу сказать друзьям в пивной: «Еще когда она с Филиппом, я познакомился с женой!» В эпоху сбора чемоданов и общих бегств за рубежи там был какой-то Челобанов (куда он делся, расскажи?). А Болдин – при повторном путче: что только делалось в стране! Когда ж в России было лучше? Боюсь, при Вове Кузьмине… Кранты настали олигархам, у либералов бледный вид, а с ней, наверно, будет Галкин. Она его усыновит.
Итак, финал: Филипп уволен. Бог отомстил за Ароян. Но отчего я так доволен, таким восторгом обуян? Дела в России не ахти ведь… Но я утешен, господа: как видим, могут опротиветь они друг другу иногда. Не только нам, не только прессе, уже рехнувшейся слегка, не только телекритикессе, что обсмотрелась «Огонька»… Событье нынешней недели, что плавно движется к зиме, – «Они друг другу надоели!» Выходит, мы в своем уме.
Видать, не только мы устали от этих плясок на костях; от тех, что жирно тут блистали при всех режимах и властях, от тех, кто меньше год от года достоин прозвища Звезда…
Вот только с ними нам развода не даст никто и никогда.Московский марш
Еще я помню времена, когда – почти в другую эру! – замоскворецкая шпана дралась с таганскими, к примеру; когда сплоченною стеной, весьма далекой от идиллий, новогиреевцы войной против лефортовских ходили… Те времена прошли, увы. И я почти не верю в сказку, что, мол, любой район Москвы имел особую окраску. И политически они делились по причинам ясным: окраины в былые дни симпатизировали красным, за правых – Университет, интеллигенцией обжитый, Аэропорт, с советских лет предпочитаемый элитой, а также центр, само собой. Наш город густонаселенный был разноцветным: голубой, багряный, розовый, зеленый… Но, слава богу, есть предел. Уже давно, единством бредя, наш город радостно надел цвета российского медведя. И я, москвич, сегодня горд, что монолитно и сурово Таганка и Аэропорт, Новогиреево, Перово и Кремль – суровый господин над нашим несуразным краем – все голосуют как один. А кто «один» – мы тоже знаем.
Наш город наконец дорос до цельной, правильной элиты! Единоросс! Единоросс! В Мосдуму радостно иди ты!
Еще я помню времена, когда, посулы взяв на веру, за коммуняк была жена, а муж – за «Яблоко», к примеру; когда ходил на брата брат, крича в трагическом запале: «Продался, подлый демократ! Совсем страну разворовали!» Когда, бывало, сын и мать – она крута и отпрыск грозен – могли и стулья поломать, решая, кто такой Рогозин. Любая русская семья делилась яростно и четко: с женой часами спорил я, на мать мою ругалась тетка… Теперь период не такой. Любые кошки стали серы. В России мир. В семье покой. Исчезли даже адюльтеры. Довольно, знаете, толочь водицу в ступе. Всем неловко. Сегодня вместе сын и дочь, сестра, сноха, кума, золовка и дед в сиянии седин (на коже – старческие пятна) – все голосуют как один. А кто «один» – и так понятно. Закрыт мучительный вопрос, и разногласия забыты. Единоросс! Единоросс! Во власть московскую иди ты!
Еще я помню времена – лет пять назад или четыре… И в организме шла война покруче даже, чем в эфире! От страсти плавясь, будто воск, ища себе единоверца, «КПРФ!» – кричал мне мозг. «Нет, СПС!» – стучало сердце. Просил желудок срочных мер и предъявлял претензий тыщу: ведь при словах «ЛДПР» он извергал любую пищу… «За НБП!» – кричала пасть, ввергая родичей в досаду, а не скажу какая часть просила выбрать Хакамаду; и лишь седалище (на грех, ему-то слова не давалось) голосовало против всех, поскольку всех равно боялось. Но, к счастью, кончился разлад, уже почти грозивший моргом. Сегодня органы стоят стеною, как единый орган. Теперь ищите дурака – о смысле спорить, как когда-то… Сегодня сердце и рука, глаза, и печень, и простата, и мозг – суровый исполин, весьма обрадованный этим, – все как один! А тот один – и сам из органов, заметим.
Могуч плечами, как колосс, лицом красивей Афродиты – встал над Москвой единоросс. И мы кричим ему: «Иди ты!»Русское недо
Либералы в испуге: полковник Квачков – разве ждали такую беду мы?! – набери он еще хоть немного очков, мог бы стать депутатом Госдумы. «Это что ж (минимальную цифру беру): двадцать восемь процентов, по факту, отдают голоса за полковника ГРУ, что причастен к чубайсо-теракту! И ведь это в Москве, где рекламный неон, где не любят скинов и фашистских колонн, где без санкции рот не раззявить… Он клянется, конечно, что это не он, но полковникам верить нельзя ведь! Победил его Шаврин, другой патриот, заготовленный партией власти. Он всего на полкорпуса вышел вперед, но могло получиться и наоборот; то есть будь его воля – российский народ разорвал бы Чубайса на части. Для России, естественно, это завал и позор для “едино-российца”. И ведь это – еще не за то, что взорвал, а за то, что едва покусился! Вот Квачков и в героях, хоть в рамку обрамь. Демократия, траур надень ты! А уж если б Чубайса взорвали и впрямь, то взрывник бы прошел в президенты!»
Либералы, утешьтесь. Российский удел с незапамятных лет неизменен. Здесь вождем выбирают того, кто хотел, но при этом не сделал. Как Ленин. Подсознание русское – темный подвал с лабиринтами зла ли, добра ли… Если б этот полковник Чубайса взорвал – никуда бы его не избрали. Это наш, понимаете, фирменный знак, это наше народное кредо: кто задумал и сделал – заклятый наш враг, кто не сделал – того мы полюбим и так. Назовем это «русское недо». Вот Ильич собирался осенней порой тут устроить утопию, дубль второй, под прикрытием красного стяга, – и притом все равно он народный герой, хоть построена, в общем, тюряга. Коммунизм обещал быстроумный Хрущев, одержимый припадками злобы, – и народ до сих пор его любит (еще б!), хоть построили только хрущобы. А уж сколько сулил Горбачев Михаил, превративший Россию в кадавра! Но народ его, в общем, не слишком хулил, а постфактум любил и подавно. Обещай, обещай, закусив удила, угрожая, грозя, полыхая… Мы ведь знаем, к чему тут приводят дела. А намеренья – вещь неплохая. На гербе нашем был бы уместен нарвал – существо из мечты, из легенды… Собирался создать парадиз – но наврал. Собирался квартиры давать – не давал. Собирался Чубайса взорвать – не взорвал. Получите свои дивиденды.
Я набрел на крамольную мысль, господа, обозрев наши грады и веси: что бы было сейчас, ограничься тогда сам Чубайс заявленьями в прессе? Если б ваучер он не вручал никому, обломив ожидания круто? Если б при-ва-ти-за-цию эту ему стало лень проводить почему-то? Если б он ее начал – и тут же свернул, как спецкор, убоявшись главреда?
А взамен где-нибудь в уголке прикорнул, или нефть воровал, или с Кохом кирнул, ограничившись фирменным «недо»? Вот тогда бы Чубайса народ полюбил и ходил за ним радостным строем, а Квачков, что случайно его недобил, не считался бы русским героем.
Если хочешь тут жить, не теряя лица, – алгоритм тебе должен открыть я: ЗДЕСЬ НЕЛЬЗЯ НИЧЕГО ДОВОДИТЬ ДО КОНЦА! Покушенье, работу, распитье винца, и реформу, и даже соитье. Я – поэт, понапрасну не тратящий слов, – честно выстрадал это сужденье. Это знают Зюганов, Квачков и Грызлов, это поняли тысячи местных орлов, а Верховный постиг от рожденья.Озолоченные
Я счастлив, да. Условности отбросим. Роженицы у Родины в чести. Совфед сказал: рожайте, просим, просим! Дадим вам восемь тыщ взамен шести. Ведь восемь – это, блин, почти что девять! Как уместить такое в голове? Подумать страшно, сколько можно сделать на эти дополнительные две. Рожайте. Увеличьте поголовье. Теперь вы чаду сможете купить и лишний памперс (писай на здоровье!), и лишний сок (чтоб писать, нужно пить!), и сосок двадцать штук, и вкусный йогурт. А пьющие, надбавку обретя, на эту сумму так напиться могут, что сами станут писать, как дитя! Иным что шесть, что восемь – все едино: не в сумме счастье, мой богатый друг. А важно то, что ценность гражданина повысилась теперь на пару штук. Иной несчастный, жалок и недужен, слезами бороздя щетину щек, порой застонет: ах, кому я нужен?! Да Родине ты нужен, дурачок! Ты не приравнен к зайчикам и белкам, чей отпрыск от рожденья гол и нищ. Теперь ты словно слышишь: welcome, welcome! Иди сюда, ты стоишь восемь тыщ!
Теперь ребенка даже страшно высечь, коль он дерзнет варенья банку съесть. Ведь за него нам дали восемь тысяч (а год назад еще платили шесть!). Воздержимся от брани, зуботычин, устроим дома благостный уют… Выходит, он властям не безразличен, коль триста баксов за него дают! От спутанной макушки до сандалий – ты все же нужен Родине, мой свет! За бросовую вещь бы разве дали такую сумму? Думаю, что нет. Шаг дальновидный, говорю без лести. От имени народа – danke schön. Тот, за кого платили только двести, – тот может быть легко всего лишен. Возможно у него отнять отсрочку, призвать в полуразваленную рать, в горячую его отправить точку, уродом сделать, льготы отобрать, лишить его бесплатного дантиста, чтоб не волынил, пряники грызя, – но если за ребенка дали триста, все это сделать с ним уже нельзя. О Родина, ты только намекни нам, и мы поймем твой замысел простой: он будет полноправным гражданином – рожденный в год две тысячи шестой, под благостным крылом единоросса, в стабильности, куда ни посмотри… И кто бы думал, что цена вопроса – две тысячи. А радости – на три!
Всего один указ, а сколько смысла. С такой страной мы точно всех побьем. Еще вчера мне было как-то кисло, а нынче ощущается подъем, и как-то сразу спорится работа, и чью-то руку хочется пожать, но не хватает важного чего-то.
Я восемь тыщ хочу!
Пошел рожать.Хотят и могут
Поговорив немного с Кочаряном, наш президент заметил, не темня, на радость всем российским графоманам и будто бы нарочно для меня: «Армения – в едином с нами стане. Пускай враги ярятся без стыда – мы революций обсуждать не стали: вы Ленина читали, господа? Он замечал, что революций молот фигачит человеков, как котят, когда верхи как следует не могут, причем низы опять же не хотят. Совсем не в этой стадии Россия. Мы искупаем старые грехи. У нас низы хотят. Довольно сильно. И могут гармоничные верхи».
От этой идиллической картины я заторчал, как Даниэла Стил. Действительно, среди тупой рутины я это счастье как-то пропустил. В моей стране, в ее огромном теле едва струились тощие рубли; низы уже забыли, что хотели, верхи уже забыли, как могли… Не сеяли, не выплавляли стали, совокуплялись вяло и грешно, но органы обвисшие восстали, и поглядите, как оно пошло! Уже и старцев голодом не морят, и рейтинг, словно статуя, застыл… Уже верхи настолько мощно могут, что бледный Запад прикрывает тыл! И ломятся витрины магазинов, и молодежь не косит от кирзы… Разинув рты и лядвия раздвинув, лежат и стонут пылкие низы.
Поэт глядит, восторженно икая, на Родину, познавшую отца, но мнит, что ситуация такая не может продолжаться без конца. Чем чаще нас целуют, обнимают и на диванчик радостно мостят, тем нижние яснее понимают, что не совсем того они хотят! Тем чаще раздается гнусный гогот, тем чаще наблюдаем блеск слезы… Верхи все лучше могут, могут, могут – но все не то, чего хотят низы! Им требуется ласковое слово и более удобная кровать, им хочется чего-нибудь другого, они взывают: «А поцеловать?!» Потом им мало даже поцелуя, им хочется какой-то бутерброд… В недоуменье власть: «Какого черта еще тебе?!» – Безмолвствует народ. Родная власть! Не раз ты нас уложишь, ведь темперамент твой неукротим; не раз еще покажешь, как ты можешь, уверенная в том, что мы хотим. Люби еврея, русского, нанайца, крестьянина, погонщика скота…
Но все же иногда предохраняйся!
Иначе подступает тошнота.Кони привередливые
Друзья и товарищи! Братья и сестры! Свободные члены собачьей семьи, чьи зубы, на страх нарушителю, остры, а лапы, к отчаянью дичи, сильны! Сегодня, в полночном таинственном мраке, когда и природа смирна и тиха, позвольте поздравить вас с годом Собаки и с тем, что собака прошла на верха.
Сначала поздравим того, кто в дозоре. Таких в новогодие несколько сот. Всех тех, кто сейчас, супостатам на горе, в ночи пограничную службу несет. Лакнем же сначала за тех, что кромсают преступное горло в неравном бою; кому дрессировщики палку бросают (собака подохнет за палку свою!); за тех, от кого у преступника в жилах вся кровь леденеет и бегает зрак! За наших дозорных, за наших служилых, за наших надежных элитных собак!
Теперь об итогах прошедшего года. Двуногий – собаке опора и друг. Большая заслуга собачьего рода – затишье в стране и порядок вокруг. Все лучше живет однородная масса. У каждого в миске хватает костей, иным достается к обеду и мясо, и в этом – большая заслуга властей. Конуры, подстилки становятся краше (не зря же качается нефть из земли!). В истекшем году подопечные наши себя удивительно смирно вели. Сейчас, со статистикой свежей знакомясь (она, как всегда, у меня на виду), хочу подчеркнуть: мой домашний питомец отлично работал в минувшем году! Порою мешает ему проходимец, порой саботирует злой ротозей, но в целом скажу: мой домашний любимец – из самых надежных двуногих друзей! Люблю я побегать зеленою травкой, когда он гуляет со мной на лугу… А ты, оппозиция, лучше не тявкай. Вам, может, на цепь захотелось? Могу.
Конечно, у нас остаются проблемы. Не всем еще нравится доблестный труд. Хватает бездомных (их видели все мы). Досадно, что их иностранцы берут, купив на посулы безоблачной жизни. Границы открыты, но я бы – ни в жисть! Мне кажется, лучше замерзнуть в Отчизне, чем где-нибудь сладкую косточку грызть!
Я думаю, братцы, вдвойне безрассудно сказать, будто жизнь наша – лучше нельзя. С двуногими сложно. С двуногими трудно. Капризны бесшерстные наши друзья. Страдают от голода, ноют от жажды, им жарко на солнце и сыро в тени, за сутки их надо выгуливать дважды – но все-таки нас забавляют они! Не станем, товарищи, спорить о вкусе – но как-то приятно на слух и на глаз, когда они нежно скулят: «Уси-пуси!» и весело лают: «Апорт!» или «Фас!». И каждый – задумчивый житель окраин, начальник Кремля иль охранник тюрьмы – в гордыне себя называет «хозяин», не зная того, что хозяева – мы! Но эта проблема – из области вечных. Она к ним пристала, как мясо к кости. А тем, у кого еще нет подопечных, я все же советую их завести. Они развлекают, они забавляют, они доставляют нам «Педигрипал», и с праздником все-таки нас поздравляют (а мой иногда меня даже купал).
Ну что ж, дорогие! Ночная природа – взгляните на жуковский мирный пейзаж! – затихла в предчувствии Нового года. И год, господа, не какой-то, а наш! Со всеми я мысленно чокаюсь миской и, скромную трапезу с вами деля, лакну за здоровье собаки российской и нежно повою на звезды Кремля!Родиться вновь!
С утра я словно солнцем осиян. По данным любопытного ВЦИОМа, четыре пятых взрослых россиян желали бы опять родиться дома. Казалось бы, страна – сплошной изъян, а все хотят родиться в ней повторно! Пусть где-то много диких обезьян, и есть легализованное порно, и продается запросто трава, и обходить законы нету смысла, и даже есть гражданские права, с которыми у нас как будто кисло, – четыре пятых местных горожан предпочитают наши палестины (в отличие от скучных парижан – там патриотов меньше половины). И спрашивали, черти, не в глуши, опрашивали не провинциала, кому родные стены хороши, поскольку, кроме них, он видел мало; не кулика, который хвалит квас, поскольку никогда не нюхал колы, – нет! Питерцы! Москвички! Средний класс! Топ-менеджер! Дитя элитной школы! Окончили престижный институт, проводят уик-энды в Куршевеле – и все хотят опять родиться тут. Карякин бы сказал, что о…ели.
Я – не Карякин. Я скажу не так. Не мне кичиться гречневою кашей, но я в таком ответе вижу знак трезвеющей самооценки нашей. В окрестный сумрак взоры погрузи – и ты узришь ужасные картины: во Франции лютует Саркози, по пригородам снова жгут машины; в Израиле – едва живой Шарон, что может лишь мечтать о прежней силе (на этот раз простил его Харон, но фундаменталисты не простили); по Турции гуляет птичий грипп – в Анталии, должно быть, очень мило… Звучит все это, как последний хрип над нами потешавшегося мира. Мы вам казались дикарями, да? Вы, так сказать, плевали в нашу рану? Теперь у вас такая же байда, и даже хуже, судя по Ирану. Вам предстоит теперь сизифов труд – грозить исламу, сдерживать заразу… Нет, мы хотим родиться только тут! Где было это все, и не по разу! Зато теперь – ни гриппа ни видать, ни новых войн. Ищите как хотите – в стране такая тишь и благодать, какую знают только в Антарктиде. Глядишь на Украину, например, где взбунтовалась избранная Рада, где в третий раз меняется премьер, и думаешь: а на фиг это надо?! Не стоит и смотреть на эту гнусь, на этот хипеш, шабашу подобный… Родившись здесь, я как бы остаюсь в утробе, только более удобной.
А если говорить совсем всерьез (ведь новости не каждый день зловещи) – боюсь, в таком ответе на вопрос таится пониманье главной вещи. Ругая всякий день свою страну, страдая от тоски и неуюта, я одного признать не премину: что только в ней я нужен хоть кому-то. Отечество мне оказало честь, хоть не дало особых изобилий: я здесь гожусь таким, каков я есть. В другой стране давно б уже убили. Пусть мы на завтрак не едим бекон, пускай у многих нету туалета, но каждый нарушает наш закон, и Родина легко прощает это. Здесь можно, не умея ни хрена, усвоив грозный вид и тон приказа, за месяц получить мильон грина, а за год – половину нефтегаза. Здесь ни к чему ни мудрость на устах, ни к тайнознанью пылкое влеченье, а вот рожденье в правильных местах имеет здесь огромное значенье! Короче, тут не надо ничего, помимо свойств обычного солдата, чтоб лавром увенчать свое чело. Конечно, риск. Но все умрем когда-то! Поэтому поэты и менты, юристы и заслуженные воры, которые по-братски и на ты с правительством ведут переговоры, кретин, по блату влезший в институт, боец-чеченец, нож вложивший в ножны, – мы все хотим родиться только тут!
В других местах мы просто невозможны.Моление о сале
Оглядываясь, вижу лишь руины большой страны, где рос когда-то я. Введен запрет на сало с Украины. Пусть торжествует русская свинья! Обидевшись на бывшего вассала, сперва Россия перекрыла газ, а вскорости ввела запрет на сало, сказав, что этим салом травят нас. Страшна ты, государственная воля! Добавил Минсельхоз, скрывая боль, что нет за салом должного контроля. Какой за салом должен быть контроль?! Спецслужбы спят и видят – от кого бы еще спасти Россию, встав стеной… Вот говорят, что в сале есть микробы. Какие в нем микробы – грипп свиной? С тоски включаю зренье тайновидца: чем именно ослабленные мы могли от украинцев заразиться? Бациллами оранжевой чумы? Мы много в «Огоньке» о ней писали, она коварна, как злодей в плаще, но полагаю, что она не в сале. И не на Украине вообще.
Страна не раз над бездной зависала, не первый год в глазах у ней черно, но столько лет мы ели это сало, и вроде не болело ничего! Порой случится в поезде попутчик, которого хохлом зовет кацап. Весь день его историями пучит, всю ночь он издает могучий храп – российская ментальность описала его не раз, вставляя в анекдот… Но вот он достает из торбы сало, бутылку самогона достает, и если не куркуль – то предлагает! И весело мы в поезде летим, и водка от микробов помогает… (Кто сало ест без водки, тот кретин.) А сколько раз душа моя скисала там, в армии! Но я там знал хохла, а у хохла в посылках было сало и даже небольшой запас бухла. Где это он хранил – непостижимо, но тот, кто водку пьет и сало ест в условиях тотального зажима, тот выражает этим свой протест! Ужели тот, кто нынче ест корейку, ведет себя в России, как герой, от оккупантов прячущий еврейку? К тому идет, мне кажется порой.
Конечно, поднатужась хорошенько, народ блокаду сальную прорвет: нельзя из-за какой-то Тимошенко друзьям перекрывать салопровод. Куда бы нас Отчизна ни бросала по прихоти команды удалой, мы вывезем из Украины сало – в консервах, в шоколаде, под полой… С неистребимым страхом инородца я представляю: на рассвете, в шесть, в мое купе таможенник ворвется: «Наркотики, оружье, сало есть?!» А я ему отвечу: «Милый котик! Ужели ты не понял, лоботряс, что сало – и оружье, и наркотик! А впрочем, это верно и про газ…»
На киевлянке я мечтал жениться, с другою киевлянкой прожил год… Допустим, пусть таможня и граница. Меня граница, в общем, не (волнует). Весь суверенитет – пустая фраза, и их, и наш. Мы все-таки семья. Я соглашаюсь даже в смысле газа… Но в смысле сала не согласен я! Друг друга не грешно ущучить в малом. Шутил я с киевлянами не раз: «Стоп, газа не дадим, топите салом!» Они мне отвечали: «Жрите газ!» Я не хочу, как мерзостная птица, накаркать кучу мрачных перемен, но если впрямь подобное случится, и прекратится наш салообмен, и мы во взгляде Путина усталом услышим вдруг нешуточную месть, они от холодов спасутся салом.
Но водку газом все же не заесть.Желание быть двойным
Желаю быть двойным агентом! Иметь профессию «двойник»! Желаю получать аргентум сперва у нас, потом у них! Сдавать британцам атом мирный, но чтобы знал об этом ФЭД. Иметь в России кличку Жирный, а в Альбионе – кличку Fat. О жизни этого накала я грезил весь четвертый класс, во дни просмотра сериала, где заявлял о чем-то ТАСС.
О, счастье быть двойным агентом! Озноб, горящее нутро, проход с секретным документом по гулким станциям метро… О, страха знобкая болтанка! О, риска сладостный ожог! Пароль: «Простите, где Лубянка?» – и отзыв: «Вот она, дружок!» Да, быть одним из миллиона, судьбу Земли держать в руке, оставить папку у шпиона или в секретном тайнике, а после, вымокши от пота и от удач захорошев, – туда, где главная работа, где главный долг и главный шеф. Вокруг бурлит людская масса, кипит, закручиваясь в жгут… Специалисты экстра-класса меня в секретном месте ждут. Весь в предвкушении пролезу в глухой заброшенный подвал… «Ну что, вы передали дезу?» – «Товарищ Пронин! Передал!» И видя, как, покорно-смирный, я скромно перед ним стою, он скажет мне: «Спасибо, Жирный!» – «Служу Советскому Сою…»
Я верю телетайпным лентам: шпионов вновь у нас полно. Желаю быть двойным агентом! Двойным я стал уже давно: разочарован в патриотах – но либералы мне враги; на двух работаю работах в упрямых поисках деньги. В совок я не хотел бы снова, но много взял бы из совка… Меня, мучительно двойного, заметь, родимая ЧК! В моей груди пылает пламень, не дай ему дотлеть в дыму. Хочу найти секретный камень и тайну выложить ему. Пусть знают, сволочи, в Нью-Йорке иль на Потомак-реке, что говорили на планерке в секретном нашем «Огоньке»! Инфляцией замучен лютой (ее отнюдь не погребли), я получать хочу валютой, а от своих иметь рубли… Но я не жажду подаянья. С поэтом лучше не шутить. Хочу блаженство покаянья со страшной силой ощутить! Хочу сказать по телефону – смотрите номер наверху: «Я выдал “Огонек” шпиону! Все рыло у меня в пуху!» И скажет мне незримый Пронин, бессмертный, как Мафусаил: «Теперь ты будешь двусторонен. Благодарю, что позвонил».
Как Пиркс – герой рассказов Лема, я стал бы выдержан и крут… Но у меня одна проблема: меня британцы не берут, американцы не вербуют, кося под тихих простаков… Я говорю им: «Do it, do it!» – они в ответ: «Fuck off, fuck off!» Порой мне хочется по пьянке служить Лубянке просто так – но на фиг нужен я Лубянке, коль мной пренебрегает враг?! Уйди ты, скажут, не позорься. Пиши стишонки, паренек.
Ау, британское посольство! Пишите мне на «Огонек»!Туринизм
Ценя комфорт чужого быта, еду и мягкую постель, когда-то русская элита любила ездить в Куршевель. Веселый строй рвачей и выжиг, на двадцать лет помолодев, слетал с горы на горных лыжах под визг и хохот русских дев. Им пели собственные барды. В дыму забав, в пылу игры они сбывали миллиарды халявной рыночной поры. От ноября и до апреля был русским город Куршевель. Так шла эпоха Куршевеля и, верно, длилась бы досель, но власть в Отечестве сменилась, раздалось общее «пардон!», и олигархи чтут за милость, коль их пускают за кордон. Сместились мировые оси, забав не стало ни хрена. Кудрин хотел пожить в Давосе, но не пустили Кудрина! Хоть пять мильярдов заработав – езжай в глубинку отдохнуть. Сегодня ценят патриотов, космополитов же – отнюдь.
Но мы в душе космополиты! Любовью к странствиям горим! Нашелся выход у элиты – она поехала в Турин. Настала русская неделя. Бомонд разлился соловьем. Турин не лучше Куршевеля, однако можно жить и в нем! Такого мощного десанта никто сюда не засылал: единороссов три десятка (Россия шлет привет сынам!) и прочих пасынков Госдумы десятков пять, а может, шесть сюда слетелись тратить суммы, болеть за наших, пить и есть! Турин заполнен русской знатью. Артистов шумная толпа, Никита М. с лицом и статью Александрийского столпа, министры, бизнес, вип-персоны… В «Российском доме» на столах стоят такие разносолы, что весь Турин не при делах! Элита тронулась в дорогу подальше от родных осин; как будто не Турин, ей-богу, а наш расширенный Совмин. Министр, пренебрегая дачей, сенатор, сессию закрыв, бегут сюда. Не хрен собачий – патриотический порыв! Совсем не то, что в Куршевеле, в кругу элиты деловой. Там если чем-то и болели, то лишь с похмелья головой. А здесь, довольные по праву, вовсю скандируя: «Быстрей!», сидят болельцы за державу – хоккей, катанье и бобслей! Один уже брильянт привесил спортсменке, типа, за труды… Буквально в половине кресел – родные крепкие зады! Ползут, бегут по всем дорогам владельцы незабвенных морд под благовиднейшим предлогом – болеть за наш российский спорт. Турина хрупкое пространство трещит под нами, как кровать. В Госдуме кто-нибудь остался? Там есть кому голосовать? Силовики, солдаты чести, в Турин послали чуть не треть. А ФСБ-то хоть на месте? Иль тоже выбыла болеть? Россия празднует богато, со всем размахом двух столиц. Скорей на Родину, ребята! Страна бесхозная стоит…
Мне не пристала роль фискала. Я рад и даже не скрывал. Элита повод отыскала себе устроить карнавал. Я рад, что бабок не жалеют, кутя без ложного стыда. Покуда там они болеют, мне здесь спокойней, господа! Им чаще отвлекаться надо, не то такого натворят!
И жалко, что Олимпиада еще не каждый год подряд.Не-жертва
Прекрасное еще случается порой. Вот прокурорские, как сообщают в прессе, не хочут признавать, что Николай Второй явился жертвой политических репрессий. Конечно, он в дому Ипатьевском сидел и был со всей семьей безжалостно расстрелян – однако это был банальный беспредел, который был тогда буквально беспределен. Такая версия, бесспорно, породит восторг у жуликов. Убей ли, укради там – и возгордись собой: Юровский был бандит, и Свердлов был бандит, и Ленин был бандитом! Подробности, увы, погружены во тьму. Убит несчастный царь, помянутый в молебнах, но нет свидетельства причастности к тому ни властных органов, ни органов судебных. Должно быть, это так. Ведь, грубо говоря, ни разу наш Ильич настолько не забылся, чтоб написать письмо «Прошу убить царя» или статью «Марксизм – залог детоубийства». Что революция случилась – тоже ложь. Она мечталась всем и, в сущности, могла быть – однако это был классический грабеж, а Маркса приплели, чтоб веселее грабить. Известный Железняк – типичный хулиган, Дзержинский был маньяк и грубая скотина, их волновал не строй, а только чистоган (плюс Феликсу еще хотелось кокаина). Царь тоже виноват: умей руководить! Ведь власть – ответственность, а не икра белужья… Итак, цареубийц резонней осудить за незаконное хранение оружья.
Об этой версии я думал много лет – теперь и наша власть до этого дозрела. Нет политических у нас репрессий, нет! Есть неизменное пространство беспредела. Как много всякого примешано вранья к родной истории, изученной лажово! Ягода был маньяк, Урицкий был маньяк и Берия маньяк (молчу уж про Ежова). Допустим, полстраны при Сталине сидит, а всяк оставшийся дрожит, как паралитик; но тот, кто посадил, естественно, бандит, а мастер-пыточник – подавно не политик! Словцо «репрессии» лишь замутняет суть, оно историку не оставляет шанса. «Репрессии» – когда подавлен кто-нибудь, а здесь кого давить? Никто не возмущался! Когда один стучит, другой на нарах спит, а третий робко ждет посадки неминучей – так это не террор, а лотерея «Спринт»; где тут политика? – сплошной несчастный случай!
Кто первым углядел репрессии у нас? Кто смеет колебать высокий трон московский? Их не было тогда, их нету и сейчас: классический пример – известный Ходорковский. Затерян под Читой, в урановой глуши, он рукавицы шьет, а остальным наука-с. Где тут политика? Белковский, не смеши. Тут экономика, она зовется «Юкос». Политику ищи, где убежденья есть, где личная вражда – в узде идейной склоки; а здесь, куда ни глянь, сплошной грабеж и месть, непримиримая, как всюду на Востоке. Правозащитники, оставьте ваш бардак, кончайте защищать сомнительную прессу: репрессий нет в стране. А давят просто так – для развлечения, из нежности к процессу. И тот, кто убивал, и тот, кто лишь глядел, и тот, кто воровал, и тот, кто строил козни, суть не политики, а тот же беспредел с заметной примесью национальной розни. И если этот мой невинный культпросвет в демократической нуждается защите – так ведь политики у нас в журнале нет. Я просто хулиган. Вот так и запишите.Сам себе Горбачев
По нашим меркам юный и красивый, он потащил Россию на горбу и бросил все недюжинные силы на антиалкогольную борьбу. Тогда его роман с народной гущей явил свою двусмысленную суть: он бросил пить (да он и был непьющий!), но прочие не бросили отнюдь. Вот так он ощутил себя в пустыне. Коварное свершилось волшебство: чего бы он ни затевал отныне – все для него годилось одного. Не выдумать проклятия лютее: Отчизны безраздельный господин, он сам платил за все свои затеи – и по своим законам жил один. Когда страна устала от старенья, властям уже в открытую грубя, он изобрел доктрину ускоренья, однако смог ускорить лишь себя. В отличие от среднего министра, подобного медлительным теням, он быстро говорил, и думал быстро, и так же быстро кресло потерял. Как только перестройку он устроил, избавясь от дряхлеющих химер, он сам себя успешно перестроил на перспективный западный манер, отринул облик грозного генсека, сменил словарь, и шляпу, и пальто, но местного простого человека не перестроит, думаю, никто.
Когда он дал Отечеству свободу, являя неожиданную прыть, то вольница потребовалась сброду лишь для того, чтобы его урыть. Раздался мрачный гул из преисподней, ворвался запах серы и углей, никто не стал ни чище, ни свободней, но половина сделалась наглей. Он это все терпел – и тем потряс нас. Кричали: «Лжец! Иуда! Ренегат!» И вскорости исчерпывалась гласность лишь тем, что все могли его ругать.
Когда он отворил врата на Запад, как открывают пафосный отель, и публика почувствовала запах халявы, доносящийся оттель, и страстно, как Коперник к телескопу, припала к щели в каменной гряде, и устремилась в Азию, Европу, Израиль, Штаты, далее везде, балдея от свобод, от изобилий, от фуа-гра и красного вина, – его по всей планете полюбили, а нас не полюбили ни хрена. Но обижаясь или ерепенясь, признаемся, проныры и врали: он вел себя как истый европеец, а мы совсем не так себя вели!
Устав от казнокрадов, казнокрадок и прочего родного бардака, он захотел ввести в стране порядок, прикручивая гаечки слегка. Чтоб усмирить врагов и разгильдяев, он грозно посмотрел из-под очков – и на олимпе выросли Янаев, железный Пуго, Павлов и Крючков. Он был бы вправе ожидать идиллий, он думал, что смирится большинство, но никого они не посадили, а заперли в Форосе лишь его. Оплеванный в освобожденной прессе, покинутый народом, так сказать, он стал один объектом всех репрессий, которые грозился развязать. Потом промчалось меньше полугода – и стал другой хозяином в дому. Добавим, что законность и свобода понадобились только одному: не прибегая к жалобам и стонам, покинул он родное шапито, уйдя в отставку строго по законам, и больше так не уходил никто. Родная героическая фронда привычно улюлюкала вослед. Он ничего не взял, помимо фонда (а если честно, то и фонда нет).
Его не понимаем до сих пор мы. И не поймем, должно быть, никогда. Одно понятно: все его реформы лишь для него годились, господа. Россия же верна своей природе, как то у нас водилось испокон… Лишь он один умеет при свободе не воровать и соблюдать закон, с уверенностью русского де Голля с трибуны говорить почти полдня – и делать это все без алкоголя, чего не вышло даже у меня. Пускай заря пылает кумачово, пусть демократы смотрят веселей, поздравим с юбилеем Горбачева, он заслужил народный юбилей! И хорошо, что, «муж суров и правед», без земляков, охраны и ЦК он в наше время лишь собою правит.
Мы до него не доросли пока.Миллион один
Кого о главном факте ни спроси я (больших событий, слава богу, нет), все говорят: «Единая Россия» вручает миллионный партбилет! Топлю избыток чувства в алкоголе, не в силах больше думать ни о чем: о да, я рад! Я рад до слез, до боли, но, боже правый, как я огорчен! Не стать Тимуром мне, Наполеоном, из трупов не воздвигнуть пьедестал… Но этим крайним, этим миллионным я мог бы стать! Я им почти что стал! Я чувствовал, что там уже малина, красавицы, карьера, злата звон, что там уже Кабаева Алина, а с нею Розенбаум и Кобзон…
Бывало, чуть проснусь, подъем осилю, ополосну под краном нос и лоб, а сам шепчу: «Вступай, вступай в “Россию”! Назавтра будет поздно, долбошлеп! Когда настанет полная свобода и мы достигнем истинных высот, начнут смотреть: кто там с какого года? И это, может быть, тебя спасет! Проверены, конечно, будем все мы, но вдруг сухими выйдем из воды? Заметь, однопартийные системы привыкли вычищать свои ряды: тогда одни окажутся на нарах, другим же – слава и медаль на грудь! При всех режимах чистят самых старых и молодых, а средним – светлый путь! Таков закон. Прошу его обрамить и всюду вешать на манер холстов. Все те, кого привлек Борис Абрамыч, лишатся партбилетов и постов. Всех, кто вступил, поддавшись конъюнк туре, увидевши, куда задул пассат, – погонят прочь (в родной литературе не раз успели это описать).
Довольно задавать себе вопросы, ты выскочил из возраста юнца! Вступай сейчас, пока единороссы всевластны – но еще не до конца!» К их вымени готовился припасть я, цвета меняя, как хамелеон: я чувствовал, что рубежом всевластья бесспорно станет первый миллион. Как будто кто-то пальцем раскаленным сверлил мне мозг. Я слышал там и тут: «А вдруг ты станешь этим миллионным? Ты представляешь, что ему дадут?!» Букет цветов? Икры бесплатной центнер? Автографы от первых лиц страны? Автомобиль? Квартиру в самом центре? Билет на шоу Галкина? Штаны? Патрон как символ мощи оборонной? Медведя? Русский флаг? Подшивку «Правд»?.. Предчувствую, что этот миллионный прославится, как первый космонавт, в аплодисментах искренних потонет, осуществит карьеру без помех, и главное – никто его не тронет ни разу. Даже если тронут всех.
Увы, не задалась моя карьера. Воспой мой опыт, грустная строфа! Когда носил я галстук пионера – препятствовала пятая графа… Когда в ряды вступил я комсомола, мне было стыдно попадать в струю: тогда антисоветская крамола задуривала голову мою. Я видел, комсомол предсмертно тухнет, всю молодежь советскую вобрав, и вообще система скоро рухнет… Святая дева, как я был неправ! Терзаясь от сердитого бессилья, пополнивши собой армейский взвод – я понял все. В КПСС вступил я, и партия накрылась через год. В ряды «ЕР» готовился вступить я, им предъявить готовился труды – но показали новые событья, что опоздал и в эти я ряды. Такие вещи больно бьют по нервам. Я прячу заявленье под сукно. Вступить к ним что ли миллионно-первым?
Нет, не могу. Позорище одно.Божий спирт
В небеса гляжу – и мне не спится. Выхожу курить, надев доху. Облако метилового спирта тихо проплывает наверху. Сбрасываю скуку и усталость. Не сидится в четырех стенах. Вот что Маяковскому мечталось в эпилоге «Облака в штанах»! Знать, не зря поэты всех народов, лучшие земные голоса, рассекали толпы пешеходов, воздевая очи в небеса. Небеса задумчивы и грозны. Мокнет крыш ржавеющая жесть. Но не зря мы все глядим на звезды, повторяя: «В небе что-то есть!» Что-то есть. Оно насущней хлеба и важней рабочего стола. Заболтавшись, ветреная Геба половину кубка пролила. Видимо, Господь, творя умело наши кособокие мирцы, тоже уважает это дело, как и все реальные творцы. Выхожу один я на дорогу (или с кем-нибудь иду в кусты), наливаю и пеняю Богу: «Господи, чего наделал ты?» Глядя на серебряную реку весело мигающих светил, Бог глотает звездный свой метил и в ответ пеняет человеку: «Ну а ты чего наворотил?» Так мы выпиваем вместе с Богом, спирт его течет по бороде, пьем себе и говорим о многом: «Есть ли ты? И если да, то где?» Хоть людей метиловые пьянки превращают запросто в калек – Богу можно вылакать полбанки, потому что Он – не человек.
Млечный путь – серебряная спинка древней рыбы средь небесной тьмы… Здесь, в России, кто ж не любит спирта? Кто ж его и любит так, как мы? Уроженцы города, села ли, белый викинг, смуглый азиат… Не за ним ли Юру посылали сорок пять годков тому назад? Как бы он такой полет осилил, если бы, как светлое крыло, над полуразрушенной Россией облако такое не плыло? Нет, не MERLIN, электронный разум, славный в государстве островном, – это невооруженным глазом разглядел российский астроном. И среди мучительного быта, в вечной неурядице, в грязи космонавту дал наказ Никита: «Долети туда! И привези!» Впрочем, мне фантазии хватает и не на такой еще рассказ. Может, там, в галактике, летает русский стратегический запас? От врагов спасаючи заклятых, что грозили русским, как орда, может, мы его в пятидесятых вывезли на спутниках туда? Он сияет там, смущая прочих, недоступный для бандитских НАС. Это мы, я знаю этот почерк. Так никто не может, кроме нас.
Или, может, низкая доходность привела давно уже к тому, что вспорхнула русская духовность и снялась в космическую тьму? Может, средь космического флирта Марса и Венеры, не спеша, облаком метилового спирта пролетает русская душа? Тяготят объятия грехов нас, грустно нам на крайнем рубеже… Ищем, ищем: братцы, где духовность? А духовность в космосе уже…
Отражаясь в Черном и Каспийском, медленно скользя по зыби вод, облако, пропитанное спиртом, по родной галактике плывет. Наполняет негою и праной наши беспокойные умы. Понимаю: мог бы только пьяный замутить такой проект, как мы! Мы, от инфузории до лося, от лианы до полезной ржи… Боже, если столько пролилося, сколько же ты выхлебал, скажи! О, насколько нам тебя хватило бы, ледяное звездное вино!
Впрочем, если бы он был этиловый, мы его бы выпили давно.Подражание вознесенскому
Я не знаю, как это сделать, но прошу, товарищ ЦК, снять названия чуждых денег из российского языка. Стыдно нам, прожившим десятки не особенно легких лет, слышать в долларах сумму взятки. Что, российской валюты нет? Предлагаю публично высечь, как всегда велось на Руси, тех, кто требует десять тысяч евробаксов. В рублях проси! Я не враг самой взяткодачи – здесь безрукий и то берет. Так бери, раз нельзя иначе, но хотя бы как патриот!
Я двумя руками за Велихова. Я люблю боевых мужчин. Поощрить бы на самом деле кого – так его, за лучший почин. Я просил бы без спора долгого эти штрафы ввести в стране: брать за «доллар» – в размере доллара, а за «евро» – ву компрене. И тогда мы в случае лучшем, контролируя наш бомонд, всех от импортных слов отучим! Ну а в худшем – треснет Стабфонд. Пусть Губенко воюет с матом и с картинками неглиже – с этим вызовом мелковатым разбирался я тут уже. Но такого, братцы, шедевра от мыслителя-чудака, как запрет на доллар и евро, мы не видывали пока. Чтоб упрочить здесь гигиену и очистить родимый край, я еще запретил бы иену – лира ладно, лира пускай. А еще мне очень противно, добавляю комплекта для, украинское слово «гривна», ибо гривна больше рубля.
Как поэт, я считаю долгом заявить в стихах, господа, что противного слова «доллар» не любил вообще никогда. Я желал бы добавить гневно, что и к евро я не добрей: в неприязненном слове «евро» «невро» слышится и «еврей». То ли дело родимый рублик! Это врут, что он невелик. В нем мне слышится слово «бублик», слово «облик» и слово «блик». В нем и привкус котлеты рубленой, и трубы водосточной жесть, и от русской жизни загубленной в нем пронзительный призвук есть…
Пусть Госдума выше возденет этот велиховский призыв. Уберите Франклина с денег, пальцем Западу погрозив. Наша фирма не вяжет веников и не любит западных слов. Пусть на долларе будет Велихов, а на евро, скажем, Грызлов. Это больше иранской бомбы удивит заграничный люд. Баксы делать из этих лбов бы – тверже не было бы валют!Хамасская баллада
Не убоясь оскала буржуазных анаконд, Россия отыскала, куда вложить Стабфонд. Предвижу возраженья широких местных масс, но лучшее вложенье, разумеется, ХАМАС. Любимый современник, страна у нас странна, куда ни вложишь денег, не лучше ни хрена. Сколько ни вмести в нас, народ опять не рад. В ХАМАСе эффективность нагляднее стократ. Израилю-вражине опять сломали ось. Позавчера вложили – сегодня взорвалось.
Алмазны наши копи, чиста у нас вода, но в Штатах и Европе нас не любят никогда. Хоть распусти мы армию, хоть партию суди, хоть самую бездарную политику веди, хоть нищими мы станем, но и теперь и впредь для них мы только Сталин, Лубянка и медведь. Уж лучше дохроматься до прежней колеи. Вот парни из ХАМАСа для нас всегда свои. Так начертал когда-то бесстрастный мел судьбы. Эх, нету Арафата, порадовался бы.
Ах, как мы часто вкладывали во всяческий ХАМАС, как бескорыстно радовали бесчисленных бокасс! О спектре наших вкусов хоть «Рухнаму» пиши: мы любим белорусов, мы чтим Туркменбаши… Пускай нас кроют матом – нам нравится ХАМАС; иранский мирный атом – опять же не без нас… Доколь сидеть в грязи нам? Возьмем и отожжем! Поссоримся с грузином и запретим боржом; ущучим всех – хоть в малом, зато по многу раз! Хохлов завалим салом и перекроем газ. Все будет, как обычно, в родной моей стране. Все негигиенично, зато ХАМАС – вполне. Боролись мы с террором и видим: толку нет. Давайте лучше хором дадим ему монет.
Пока нефтянка стоила по тридцать – тридцать пять, нас загоняли в стойло и заставляли спать, и западные критики втирали нам очки, и, собственно, в политике нас не было почти. Теперь нефтянка стала по семьдесят уже, и Родина предстала в привычном кураже. Ругайтесь, сатанейте, хватайтесь за вихры – мы экспортеры нефти, а не хухры-мухры! Америка, не тычь нас в развал родной земли. Мы нашу идентичность обратно обрели! Хотим – дадим ХАМАСу (как видите, хотим). Хотим – наварим квасу, а колу запретим. Словечка не скажи нам – навалимся, и хрусть! Даем любым режимам, хоть людоедским – пусть, и с ангелами ада играем в домино…
Фидель, тебе не надо?
А то у нас полно!Памятник
В столице на Неве (хотя товарищ Сталин ее и не любил за непокорный нрав) хотят, чтоб памятник тирану был поставлен. Я думаю, народ на самом деле прав. Их много в Питере – раздетых, пеших, конных, и львов, и Кировых у каждой проходной, атлантов, и лепнин, и завитков балконных – не рухнут небеса из-за еще одной. В былые времена (тому годов и ста нет) вождь гробил питерцев, как некий фараон… Но если б Сталин знал, чьей родиною станет сей город на Неве, его берег бы он!
Я, в принципе, за то, чтоб жаж дущим в угоду расставить по стране советских заправил. Вон Ленин-то стоит, а он небось народу не меньше Сталина за жизнь передавил. Не верю, что народ когда-то был свободным: он статуи взрывал, от страха трепеща. Все это делалось не мнением народным, не волей бунтарей, а манием Хруща. Реформы русские обычно мимо кассы. Что демократия! – не грабили хотя б… А вот вернуть вождя как раз желают массы. Пусть массы сделают, чего они хотят. Воспитывать грешно, витийствовать довольно. Другого нет у нас наследия отцов. Пускай страна в ярмо влезает добровольно: ей будет некого винить, в конце концов. Чтоб статую вернуть, у всех свои резоны. Не должен отвечать за всех один грузин! По всей родной стране разбил бы я газоны и в центре каждого по бюсту водрузил. Отечество мое! Ты от Гайдара ноешь, на Грефа сетуешь с утра до темноты, а вот тебе Ежов, Вышинский, Каганович: сравни, любезное, кого терпело ты! Вот наше прошлое. К чему язык эзопов? Вся карта – памятник мучительных годин. Я Рыбинск бы назад переназвал в Андропов: рыб множество в стране – Андропов был один! И чтоб на постамент – цитаты, бредни, фразы: не из учебников, а подлинные, те! На то и памятник, чтоб помнили, заразы. А то забыли все и просят о кнуте.
Да! Вижу в этом я не вызов, не угрозу – примету времени. Вертись же, колесо! Не знаю лишь пока, какую выбрать позу и антураж какой для грозного Сосо. Какой бы жест найти достаточно победный? Весь Питер в статуях, не свергнутых пока. На медном скакуне воздвигся Всадник медный, и руку протянул Ильич с броневика; вот Катька в садике, на молодежь глазея, торчит среди кустов, построенных в каре; вот Пушкин ручкою у Русского музея как будто пробует – не дождь ли на дворе. На что бы водрузить тебя, герой отважный, телами подданных мостивший нашу гать? На лошадь, может быть? – но ты ездок неважный: ты ездил лишь на тех, кто не умел лягать. Поставить бы тебя на небольшую площадь в холодном Питере, раз Питер захотел, но вижу под тобой не броневик, не лошадь, а упомянутую груду мертвых тел. Вот славный постамент. Вернись сюда, скиталец, двукратно свергнутый, и обрети покой, Отечеству большой показывая палец (на демонстрации я помню кадр такой). Все, дескать, правильно! В порядке варианта – не палец будет пусть, а с той же пленки нос. Вот будет памятник – тебе и нам приятно. И точно, главное. Прими мой первый взнос.Отключенные
О счастье! Не стало горячей воды. Вот, значит, и лето настало в державе. Незримое РЭУ взялось за труды, а мы, как обычно, побудем моржами. Всегда коммунальщики после зимы воды нас лишают. О власть ностальгии! Теперь уже ясно, что это не мы, не мы, не жиды, а другие, другие! Зачем профилактика – сам не скажу. Не знаю. Тем более – на три недели… Но людям на пользу, понятно ежу, чтоб мы без горячей воды посидели. Полезны лишенья и тяготы – раз. Нам надо понять с прямотою предельной, что жизнь незаслуженно балует нас. Вон Пушкин в Михайловском жил без котельной! Я, может быть, способом этим простым решил бы вопрос поколенческой связи: почувствуй себя Достоевским, Толстым… Наташи Ростовы, и Мышкины-князи, и все, кем культурные люди горды, поэты, мыслители, архиереи – все жили тогда без горячей воды! И даже без, блин, паровой батареи. Я, может, порой отключал бы и газ, и свет иногда, профилактики ради, – почувствуй себя, как трудящийся класс! Как воин в окопе! Как Питер в блокаде! Как пахарь, пустые хлебающий щи, как В. Маяковский, творивший в разрухе… А счастья источник в себе отыщи – не в пошлых удобствах, а в творческом духе.
Замечу второй утешительный плюс. Обычно нечасто я вижусь с друзьями, а тут – постоянно к друзьям тороплюсь: «У вас отключили? Помыться нельзя ли?» У нас коммунальные службы мудры. Звонит моя дочь, молодая девица: на Ленинском все раскопали дворы, зато на Мосфильмовской можно помыться! И вот с полотенчиком едешь к друзьям – на Курский, Тишинку, на площадь Свободы, – и телу тепло, и на сердце бальзам. А так бы еще не увиделись годы.
Опять же и третье добавлю в разряд пленительных плюсов, отмеченных нами. Стихийные бедствия как-то роднят, особенно если они не цунами. «Грядет расслоенье! – кликуша орет. – Разрушена нация! Будет, как в Чили!..» А в мае мы снова единый народ. «У вас отключили?» – «У нас отключили!» Хрущоба и башня, крепыш и больной, богач и бедняк, депутат и путана себя ощущают единой страной, вздыхая при виде горячего крана. Пускай не торопятся трубы разрыть, пусть вовсе не чинят (и это не чудо)… А главное, можно посуду не мыть, а есть с одноразовой. Тоже посуда. Ликуй, детвора! Закаляйся, страна! Учись лишь одним обходиться из кранов – от этого станешь бодра и сильна, как учит учитель Порфирий Иванов. Смеясь, под холодной струею стою. Советскому жителю нет переводу. О, как мы горячую пустим струю, когда возвратят нам горячую воду!Все свободны
Сюрпризы стали ежегодны. Москва нагрелась, как очаг. Прикинь, движенье «Все свободны!» возглавит Ксения Собчак. Движенье будет молодежным (на то и дочка Собчака!) и во главе с таким пирожным сплотит людей наверняка. Конечно, есть уже и «Наши» у молодежи наших дней, но незаметней их тусовка и, если честно, победней. Теперь, прости за выраженье, не только «Наши», но «Свои», чтоб молодежное движенье объединяло все слои. Сплотится молодежь Рублевки – держите, мамочки, помру – не для понюшки и тусовки, а для стремления к добру.
Не стоит спрашивать до хрипа: куда их на фиг повело? Боюсь, что это будет типа такое правое крыло. Возглавит юная повеса всю молодежь крутых кровей, чтоб сделать вроде Эспеэса, но погламурней, поправей. Их наберется тысяч десять, влюбленных в птичье молоко, желающих уравновесить идеи Чуева и Ко… Чего еще желать народу? И так шевелится с трудом… А тут движенье за свободу – свободу видеть шоу «Дом»! Вот обращаюсь к интернету, решаюсь в форумы залезть – все пишут, что свободы нету. Неправда, блин. Свобода есть. Пускай визжит уже полгода патриотический общак – у населенья есть свобода смотреть на Ксению Собчак!
Все возражения бесплодны. Признай, родимая страна: они действительно свободны – она и эти, с кем она. Вам обобщения угодны? Скажу без комплекса вины, что мы не только все свободны, но, если честно, все равны. Простите мне вопрос толковый: кто тут сторонник крайних мер? Персоны вроде Стебенковой и Нарочницкой, например. Кто здесь защитники морали? Кто поднимает главный гам? Так вот, напомнить не пора ли, что мы равны своим врагам? Когда пороки здесь бичует и педерастию клеймит уже воспетый мною Чуев или другой какой наймит, то знайте, мирные народы: имеет два плеча рычаг. Тогда защитницей свободы здесь будет Ксения Собчак.
Когда-то Леонид Филатов, печален, желчен и умен, сказал, в усы усмешку спрятав: «Ты знаешь знак конца времен? Страна исчезнет из природы, уйдет в болота и пески, когда у власти и свободы равно сторонники мерзки. Не верил собственным глазам я, но врать себе уже устал». Он сделал это предсказанье, но исполненья не застал. Должно быть, Господу угодны и те, кто подведет черту. Все стало ясно. Все свободны. Спасибо, Ксюш, за прямоту.Коэльо едет
Коэльо едет по России. Он повторяет: «Ай лав ю», с улыбкой кроткого мессии распределяя интервью. Как фат, собравшийся жениться, он быстр. Глаза его остры. Он едет, словно Солженицын, но не в Москву, а из Москвы. Его на всех вокзалах толпы качают, встречею горды. Ему несут в подарок торбы подарков, ягод и еды. Всяк умоляет: «Дай автограф!» Ведут и в баню, и в сельмаг. Судачат местные: «А кто, брат, такой приехал?» – «Светлый маг!» Дождливо накануне лета. Сухого места не найдешь. «Коэльо, блин! Ты воин света!» – кричит из лужи молодежь. Однако мага что-то гложет. Смиряя собственную прыть, он шепчет под нос: «Быть не может». Кричит во сне: «Не может быть!»
Коэльо едет по Сибири. Над ним охранник держит зонт. При встречах лыбится все шире его встречающий бомонд. Администрация готова припасть к руке его, к ноге; все повторяют слово в слово: «Мы любим вас у нас в тайге!» Коэльо всюду слышит крики: «Нигде вас лучше не поймут! Мы без ума от “Вероники” и чтим “Одиннадцать минут!” Нам ваше каждое изделье на память просится само!..» «Не может быть!» – кричит Коэльо. И повторяет: «Быть не мо…» Коэльо едет вдоль Байкала. Его вагон широк, как дом. Он пьет из тонкого бокала сок апельсиновый со льдом. Меняют блюда и подносы, подносят киви и хурму, а пресса задает вопросы, как надо жить и почему. Все умоляют: дай ума нам, спаси, останови развал! А шарлатаном, графоманом никто ни разу не назвал! Никто не рявкнул грубым матом, дурных намерений – ни в ком, владивостокский губернатор в порыве чувств назвал братком… О нем одном страна судачит, о нем одном мечтает Русь. «Не может быть! – Коэльо плачет. – Сейчас в Бразилии проснусь! Пора назад, в родную келью!» – бормочет, запахнув пальто…
Но тут доносят, что Коэльо желает видеть Кое-кто. И приглашает с этой целью на площадь, главную в стране.
«Отлично! – думает Коэльо. – Уж он-то правду скажет мне».
Выходит он из самолета в Москву, в сияющую тьму. Во тьме к нему подходит Кто-то и провожает к Кой-кому. С повадкой вежливой и плавной слегка испуганный мудрец ему речет: «Ты самый главный. Открой мне тайну наконец! Но только честно, кроме шуток. Я честно знаю свой шесток. Я, как король, двенадцать суток в вагоне ехал на Восток, я интервью давал вначале и сигнатуры без конца, меня как гения встречали и провожали как отца, – везде, трюизмы изрекая, я обращался к небесам… Но я посредственность такая, что это знаю даже сам! Ужели обкурилась дури на это время вся страна? Ведь всей моей литературе в базарный день пятак цена! Слова пустые, разум птичий, идеи девственно просты… Ужель у вас такой обычай – богов творить из пустоты?!»
И Кое-кто, скользнув расческой по бледно-русым волосам, ему сказал с усмешкой жесткой:
– Да. Это так. Проверил сам.За всех!
Поделиться книгой: