Помоги проекту - поделись книгой:
— Дружно валят на Миронова. Так что дальнейшее будет зависеть от его показаний. Правда, для этого его сначала найти надо…
Бухаров глянул на живописца с усмешкой:
— Ну, а ежели в корень посмотреть, так ты сам наколку им и дал. Ван Дейк… Готовься сесть за соучастие. Наша справка: совершение преступления по неосторожности не освобождает от уголовной ответственности.
Раненный в голову киянкой олигарх Быков ходил из угла в угол по графскому кабинету, в центре которого сидела на табурете подозреваемая во всех тяжких Вика. Она утирала слезы, словно только что почистила тонну лука. И пыталась доказать свою невинность. Или, грамотнее сказать, невиновность.
— Леш, он бы Ритку изуродовал… Ну, что мне делать было? И я ж тебя не знала тогда… Близко…
— У-у-у!.. — зарычал искусствовед и выпустил пар, вмазав кулаком по колонне у входной двери.
Колонна недовольно загудела, и откуда-то послышался шорох осыпающейся штукатурки.
— Ладно, черт с ним, с музеем… А на дом тоже из-за Ритки навела?!
— Какой дом?
— На мой! В смысле — не на мой, а… Где коллекция орденов!
— Да ты что, Леш? Я не наводила… Клянусь… Чем хочешь клянусь!
— Ну да! Они про эти ордена, наверно, в газете прочитали…
Вика собралась возразить, но вдруг, вспомнив о чем-то, посмотрела на Быкова словно на Ленина, вышедшего из мавзолея на вечернюю прогулку.
— Боже!..
— Обозналась. Я по другому ведомству…
— Я ж Ритке рассказывала… Про ордена. И про антиквариат советский. И про сейф…
— Зачем?
— Ну, так… Болтали просто… Она все про тебя расспрашивала. Я же не думала, что… А Ритка потом, наверное, Стасу и выложила… Леш, а что ей будет?
— Электрический стул в газовой камере! — раздраженно бросил Быков, но, взглянув на перепуганную Вику, сдержался. — Смотря по тому, что Стас скажет… Ты не о сестре, а о себе лучше думай! За музей по-любому отвечать придется.
— Лешенька… Прости меня, пожалуйста… Миленький мой… Прости!
— Ну, тихо, тихо… Не плачь…
Леха хотел достать ее платок, но обнаружил, что карман оторван в схватке с лучшим другом.
Но, самое странное, сейчас он не испытывал к Вике никакой злости. И даже если бы она сейчас вот заявила, что дала наколку лично, из корыстных побуждений, злость не появилась бы. Ну — так, легкая обида. Прав лучший друг, любовь контузит сильнее гранаты. И опережает самую быструю пулю. И с этим ничего не поделать. Умом понимаешь, а вот другими местами — не очень.
Леха приблизился к ней и положил руку на плечо, точно Ленин своей матери на картине «Мы пойдем другим путем». Вика вскочила с табурета и вцепилась в липового олигарха обеими руками, будто в мешок с баксами.
— Лешенька, не бросай меня… Пожалуйста… Я ж совсем пропаду… Лешенька…
— Ну ладно, ладно… Ты чего?
Он обнял ее и принялся гладить по голове, словно раскаявшуюся грешницу.
— Перестань! Я ж сказал, что не брошу. Если б хотел бросить, сюда бы не привез… Ну все, все… Успокойся!
Вика по-детски всхлипнула и подняла на него заплаканные глаза.
«Нет, она не играет. Так не смогла бы сыграть даже Джулия Робертс».
— Прости, Леш…
— Проехали, говорю! Сядь вон, посиди…
Леха отошел к окну и некоторое время смотрел через заляпанное краской стекло на погружавшуюся во тьму лужайку. Потом вернулся к служебным обязанностям.
— Слушай, а где может быть Стас?
— Не знаю… Это же Риткин знакомый. А я его только один раз видела. Мельком… Хочешь, у нее спрошу?
— Она не скажет.
— Почему?
— По многим причинам…
Быков похлопал себя по карманам в поисках сигарет. Потом, вспомнив, что отдал их дяде Жоре, снова мрачно уставился на темный пейзаж за стеклом.
— Леш, — начала вспоминать «подозреваемая», — они с Риткой в начале августа в Борисово ездили. На машине. Это здесь, под Юрьевском, километров сорок по воронежской трассе… Рита говорила, у него тетка умерла и дом в наследство оставила. Стас еще ей сказал, что жить там все равно не будет. От города, типа, далековато. Просил покупателя подыскать.
Она осторожно приблизилась к Быкову и прикоснулась к его руке.
— Леш… А зачем ты упакованным прикидывался?
— Тебе понравиться хотел…
— Очки, вообще-то, тебе идут.
Выслушав доклад возвратившегося из «бегов» Лехи, Иван Николаевич Кленов несколько секунд раздумывал, а потом подвел неутешительную черту:
— Я тебе, Алексей Романович, вот что скажу… Репин с его ненаглядной супружницей и Елагин с его стрельбой и прочими личными проблемами, даже если взять их вместе, по сравнению с тобой — зайчики. Белые и пушистые… Ничего. Скоро с вами настоящий психолог разбираться будет… И потом… Ты что, позвонить не мог?! Мы тут уже планы строили, как тебя обкладывать.
— Трубка села, — голосом могильного землекопа ответил Быков.
— А с Репиным и с этим, как его… молодым из уголовки… спокойно нельзя было разобраться?! Без мордобоя?! Взрослые люди, офицеры, а ведете себя, как пацаны на школьном дворе… Кто-то из жильцов даже «ноль-два» вызвал. Бандиты, мол, на глазах у всего дома ментов мочат… Не перепились еще на Руси, оказывается, сознательные граждане.
— Николаич, да я на эмоциях был… А Толян подвернулся под горячую руку… Как он, кстати?
— Еле ходит. Колено распухло. Его Сорокин домой повез. Если что — больничный ты ему оплачивать будешь. — Кленов глянул на подчиненного зло, как бык на тореадора. И вдруг взорвался: — Это ж сказать кому! Собровцы друг у друга задержанных отбивают!.. Или тебе на тренировках мозги окончательно поотшибало?! Так имей в виду: мне безмозглые не нужны! Я не посмотрю, что…
— Ну, виноват я, виноват! Позвоню Толяну, решу проблему… Лучше скажи, Николаич, чего теперь делать-то?
— То и делать! Мирона для начала найти, пока за границу не улизнул.
— Да я не о Мироне! С Викой что делать? Ее ж с ходу упакуют, в одну калитку.
— А что ж ей — почетную грамоту от министерства выдать?!
— Погоди, Николаич… — оживился Леха, просчитав вдруг какую-то перспективу. — Но ведь… Если Миронов не даст против нее показаний, то ее и не посадят… А если его не поймают, так точно не даст.
— И что? Предлагаешь его не ловить? Так это не выход. Не мы, так другие поймают. До конца жизни не пробегает.
— Нет, почему? Других не надо. Сами упустили — сами и поймаем.
— Тогда и заговорит, — усмехнулся командир. — Сам знаешь: менты, в том числе и бывшие, легко колются. Наверное, потому что знают, как колют.
— А если так поймать, чтоб не заговорил?..
По пробежавшей по челу Кленова тени было понятно, что идея его не вдохновила. Хотя и правозащитника он из себя строить не стал.
— Ты мне ничего не говорил, а я тебя ни о чем не спрашивал… — тихо, но отчетливо произнес он.
И, наклонившись к селектору, привычным тоном рявкнул:
— Дежурный! Отделение — на выезд!
Прикрыв глаза, Леха вполуха слушал пожилого участкового в майорской форме, трясшегося на сиденье позади, рядом с Елагиным.
— Так ведь сдуру-то, как говорится, можно и того… — хохотнул тот. — Очень важный хрящик повредить. Дураков у нас, как известно, хоть отбавляй. А хуже дурака только кто?
— Кто? — переспросил Елагин.
— Дурак с инициативой. Это вообще мрак. Мне свояк покойный — он в райцентре раньше работал, тоже участковым — давно еще рассказывал… Когда при Горбаче вся эта херня по борьбе с пьянкой завертелась, к ним нового начальника горотдела прислали. От «старшего брата». Из КГБ, стало быть, выперли и отправили в милицию. Для усиления. Будто у нас своих дураков не хватало… Ну, тот, чтобы себя показать, давай с места в карьер рейды устраивать. По самогоноварению, по подпольной торговле водкой, по притонам… Что ни выходной — то очередной рейд. И по ночам тоже. Приказал, чтоб за месяц на каждом участке не менее десяти подпольных торговых точек прикрыть. Вроде, значит, до него никто ни хера не делал, а как он пришел, так сразу борьба пошла… Начальник уголовного розыска попытался объяснить этому деятелю, что глупость тот затеял. Да какой там… Сам знаешь, как у нас: ты начальник — я дурак, я начальник — ты дурак.
Ну, выполнили указание. Позакрывали, значит, подпольные точки. Отчитались наверх, что генеральная линия партии успешно исполняется. А спустя некоторое время раскрываемость по кражам в городке — возьми да и упади! В два раза почти. Из областного управления по телефону каждый день трезвонят, мат на мате. Никак понять не могут, что происходит… А все из-за этого руководящего дурака! Ведь больше половины этих точек на уголовку работало. Кто какими вещичками за водку расплачивался, кто ствол по пьяни засветил, кто лишнее что сболтнул — все моментально операм известно становилось. А как их позакрывали — сам понимаешь… Потом, слава тебе господи, дурака этого на повышение забрали, в область. Только того, что он тут за полгода наломал, и за десять лет уже не восстановить было.
До нас у него тогда, слава богу, руки не дошли. Только я самогонщице сразу сказал: будешь борзеть — посажу! А ежели втихую да с понятием, то общий язык всегда найдем. Не трону, торгуй на здоровье… У меня шесть деревень, и в каждой тогда своя такая точка была. Так что и без выпивки не сидел, и всегда знал, где что происходит.
— А сейчас?
— Сейчас в деревнях воровать нечего. А скоро и не у кого будет. Как уйду на пенсию, так и должность мою, скорее всего, сократят за ненадобностью…
Свет фар выхватил из темноты дорожный указатель с надписью «Борисово». Фарид Моторин притормозил на обочине и посмотрел через зеркало в салон.
— Дальше куда?
— Метров через пятьдесят мосток будет, — пояснил участковый, чуть приподнимаясь с места. — Сразу за ним — поворот направо и — третий дом по правую руку. Не перепутаешь. Там забор. Зеленый, но из шифера.
Моторин кивнул и врубил передачу.
— Погоди, Фарид! — остановил его Быков и обернулся к майору: — А вы этот дом хорошо знаете?
— Как свой собственный, — кивнул тот. — Говорю же, двадцать лет самогонку у нее покупал. Такую самогонку, как Татьяна, никто в районе больше не делал.
— Нарисуйте план дома и участка.
Участковый достал из планшета листок бумаги и цветные карандаши. Хорошо, не акварель.
— Здесь — дорога, на которую свернем… Тут вот — калитка… Тут — вход в дом… Здесь — веранда, тут — кухня, здесь… и здесь — комнаты…
— Черный ход?
— На кой ляд ей в доме черный ход? Не шпионка же.
— А окна?
— Окна на три стороны. Здесь два, здесь тоже, а здесь… одно. Ну, и веранда. А с задка стена глухая.
— Чердак?
— Чердак имеется, как же без него. Только туда изнутри вход, из кухни. Окошко есть, но высоко. На огороды выходит… Тут вот сарай, но в нем особо не спрячешься. Махонький совсем. Ну, и сортир, понятное дело… Возле сарая.
Наверно, художник Репин, хромавший ныне на одну ногу, оценил бы рисунок не более чем на тройку. У участкового явно были проблемы с перспективой. Да и цвета какие-то ненатуральные.
— Хорошо. А если, к примеру, вы бы из этого дома удирать стали, причем тихо… Как бы действовали?
— А тут и думать особо нечего, — засмеялся старый мент. — Танька — та еще зараза была. На весь свет озлобленная… Вот и отгородилась со всех сторон шифером в два метра высотой. Забор глухой получается, хоть голым во дворе пляши. И не гниет. А вот если перелезать начнешь, то с таким треском поломается, что всю деревню перебудишь… Так что, ежели тихо надо уходить, то только два пути: либо через калитку на улицу, либо на задки.
Он снова начертил что-то на листке.
— Вот здесь, с тылу так сказать, вторая калитка имеется. На огород выходит. А уж дальше, через огород — к ручью. А там уже и лес сразу.
Быков взял в руки нарисованный участковым план и ненадолго задумался. Затем жестом подозвал поближе сидевших в автобусе бойцов.
— Значит так, мужики! Делаем вот что…
Стас прижался спиной к чердачной стене и заскрипел зубами от злости. Но злиться, кроме как на самого себя, было не на кого. Он нарушил священное правило: не ложиться на дно в тех адресах, где появлялся хоть раз. А здесь, в Борисово, в доме тетки, он появлялся дважды. Один раз — с Риткой, в середине лета, и один раз — с адвокатом. Значит, сдал кто-то из них? Больше некому. Кто именно — сейчас разбираться не время. Но он разберется. Непременно разберется, если…
Если удастся выбраться.
Черт… Он слишком расслабился. Перестал доверять чутью. Вот и прокололся. Причем дважды: утром, когда они напоролись на засаду, и теперь, когда чутье упорно подсказывало ему не соваться в Борисово. Но он слишком вымотался за день, потому и решил отсидеться здесь до утра.
Поделиться книгой: