— Я же не аферист… Слушай, мам, не выдашь мне еще денежков? Ну, из гробовых? Так, на всякий случай… Я на рыбалку иду.
— Зачем на рыбалке деньги?
— Мотыля нужно купить. Ну и цветы…
Злая осень, несмотря на то, что сентябрь выдался сухим и теплым, постепенно отвоевывала у лета боевые позиции и переходила в наступление. И, хотя днем солнце продолжало пригревать, ближе к закату от озера заметно потянуло могильной прохладцей.
Быков закинул удочку и покосился на сидевшую подле него на складном стульчике Вику. Хорошо что догадался стулья с собой прихватить, а то пришлось бы на траве устраиваться — романтично, но холодно. Девушка, поеживаясь, зачарованно смотрела на медленно опускавшееся за вершины деревьев солнце. Воткнув удилище в песок, олигарх снял пиджак и набросил его на плечи спутницы. Та не скинула его и не растоптала ногами, что сулило позитивную перспективу.
— А я и не знала, что рыбу можно вечером ловить. Отец, когда мы летом в деревне жили, на рыбалку всегда рано утром уходил.
— И утром можно, и вечером. От многого зависит… А это место, к тому же, прикормлено. Я человечку из местного населения специально приплачиваю, чтоб следил… Ты сядь к костру ближе, а то простудишься!
— Нет, мне теперь не холодно… Я не хочу к костру, я лучше с тобой.
«О, да это уже не перспектива! Перспективища! Неужели счастье близко?!»
— И я тоже… Знаешь, психологи говорят, у каждого человека, как у улитки, должна быть своя ракушка. Где он может от всех спрятаться, где ему уютно… Я это место совсем недавно для себя открыл, и теперь моя ракушка — здесь. Никого сюда не пускаю… Ты первая!
— Спасибо.
— А у тебя есть ракушка?
— В детстве была… У бабушки в деревне, на чердаке. Бабуля мне как-то призналась, что ее мама — настоящая графиня. Ее в ссылку отправили, там она и пропала. А бабушку в деревне приютили, так она и выжила. Потом замуж вышла за местного комбайнера. Привыкла к деревенской жизни. Хотя аристократические замашки у нее иногда проявлялись. И читать любила, нас с Риткой старалась приучить. Ритка не особенно поддавалась, ей больше тусоваться нравилось. А мне — наоборот. Я на чердаке ото всех пряталась. От родителей, от сестры… Тайком забиралась и читала. Там книг много было и журналов старых… А сейчас этой ракушки нет. Бабушка умерла два года назад, и отец дом сразу продал.
Вика вытянула вперед левую руку. На среднем пальце красовалось тоненькое золотое кольцо с небольшим рубином.
— Вот, только колечко ее осталось на память…
— Тогда бери мою ракушку, — предложил щедрый олигарх. — Места хватит… Я серьезно!
Вика снова улыбнулась.
— Если с тобой, то согласна…
«Ура!!! Она — моя! Такими словечками не бросаются и всуе не поминают!»
— Леш, а ты снова брюки испачкал! Вообще, ты зря в таком костюме на рыбалку поехал.
— Да понимаешь, задержался… В офисе. Совещание, то да се… Бумаг надо было кучу подписать… Потом домой заскочил, удочки в багажник бросил, а рюкзак с костюмом для рыбалки не помню, где лежит. И сапоги тоже. Хорошие сапоги, норвежские… Я ведь совсем недавно в новый дом переехал. Половину шмоток не распаковал даже. Три этажа плюс гараж — где ж тут отыщешь? Короче, плюнул и поехал как есть.
Леха поймал себя на мысли, что не произнес ни одного слова-паразита. Общение с Викой несомненно оказывало на него благотворное влияние.
— Ничего, это отстирается… Леш!..
— Что?
— Ты не на меня смотри! У тебя клюет!
Бизнесмен опомнился, схватил удочку, резким движением подсек и вытащил из воды небольшую плотвичку.
— Вот! А ты говоришь — утром…
— Так маленькая совсем…
— Ничего. Чем мельче рыбка, тем уха вкусней. И потом, нам ведь на двоих много не надо, правильно? А уху надо сразу съедать, с огня. Потом уже не так вкусно будет. Ты, кстати, уже можешь картошку чистить.
Оперуполномоченный Юра Никифоров был возбужден не по-детски. Но не в похабном смысле этого слова. Он прижал к сердцу принесенные листы формата А4, словно завещание на дедушкин свечной заводик, затем положил их на стол, разгладил мягкой ладошкой.
— Ответ из КВД? — буднично спросил Бухаров, скучавший за своим столом под плакатом «Чупа-чупс убивает». — Понимаю так, что здоров? Или не угадал?
— Он — мой!
— Кто? Триппер? Не сомневался…
— Быков! Сажать можно, и даже без музея. Вот! Бумаги! Конкретное, как ты говоришь, доказательство. Железная улика!
— Да ладно… Покажи-ка.
Но Никифоров тут же спрятал бумаги в свой секретный сейф.
— Нет, Андрюха. Мы же договорились, что ты не вмешиваешься… Лучше копи деньги на честно проигранную бутыль.
Сумерки сгущались. Ветер стих. Наступало время вампиров и оборотней. Гладкая поверхность озера казалась огромным волшебным зеркалом, в котором отражались подсвеченные багровым заходящим солнцем редкие облака и склонившиеся над водой березки.
— Леш, смотри, как красиво! — прошептала Вика, прижимаясь к могучему плечу оборотня. — Прямо как на открытке… А кто твой любимый художник?
— Да я их всех люблю… А уважаю Верещагина.
— А что он написал?
— Ну ты даешь… «Апофеоз войны», например. А уважаю, потому что настоящим мужиком был. Горячих точек прошел больше, чем иной спецназовец. Он прямо во время боя картины писал! Пули свистят, ядра рвутся, а он — ноль внимания. Эскизы делает.
— Зачем?
— Чтобы все отобразить правдиво. Но он не только рисовал. В атаки ходил, как простой солдат. Ранен был. А от наград всегда отказывался. Единственное, что принял, — Георгиевский крест. И везде его носил… Секунду!
Искусствовед привстал, помешал в котелке уху и осторожно снял пробу.
— Нормалек. Еще пять минут, и можно приступать… И погиб он красиво. Всем бы так. На броненосце при прорыве из Порт-Артура взорвался. Вместе с адмиралом Макаровым. При этом писал очередную картину…
Алексей осторожно, словно боясь испугать, обнял Вику.
Она не противилась, напротив, еще сильнее прижалась к нему. Вот она — великая сила эрудиции!
— Я в детстве тоже увлекалась. Фехтованием. В Москву даже ездила на соревнования. Потом пришлось бросить. Секция платная, а отец тогда без работы остался. Завод закрыли… Мне из секции уходить жалко было ужасно! Плакала, помню… А ты часто в Москве бываешь?
— Ну… Когда как. По необходимости…
— И как там сейчас?
— Круто… Москва — не фунт орехов, а порт пяти морей.
Любовь не терпит нерешительности, и эрудит решил форсировать события.
Томно посмотрев на покорившую его сердце дивчину, Леха склонился над ней. Показались клыки.
Она не противилась поцелую, но, когда правая рука мецената-пулеметчика скользнула ей под блузку, мягко отстранилась:
— Подожди… Я… Я не могу так… быстро. Не обижайся… Давай лучше уху попробуем. А то есть хочется.
— И то дело! — согласился рыбачок.
Он поднялся, достал из сумки хлеб и вторую ложку.
— Держи! Осторожней только. Горячо…
Вика зачерпнула ложкой из котелка и, подув, попробовала.
— Вкусно!
— Рецепт из программы «Готовим из отходов».
Некоторое время они молча уплетали варево, выплевывая кости и плавники несчастных рыбешек на травку. Потом слово взяла Вика.
— Леш, я попросить хотела… Мне очень неудобно, но… Понимаешь, у Ритки проблемы большие. Это сестра моя, я говорила… Ей деньги срочно нужны. Две тысячи долларов. Ты… Ты не мог бы одолжить? Мы через месяц все вернем, честное слово!
У олигарха опустилась ложка.
— Ну, вообще-то, не вопрос… — глухо произнес он после небольшой паузы. — Только у меня с собой нет. Надо будет в банк ехать…
Вика виновато дотронулась до его руки.
— Ты извини, что я с такой просьбой… Просто… У нас богатых знакомых нет, а Ритке позарез нужно. А потом… Отец вышлет. С Севера. Мы отдадим. Хочешь — расписку напишем.
— Да я верю. Только… С компаньоном надо согласовать. У нас ведь бизнес совместный. Я постараюсь в течение двух дней. Два дня подождешь?
— Да, конечно.
Бизнесмен поднялся и, отойдя к воде, со злостью пнул ногой лежавший у берега голыш. Камень, подлетев, с глухим звуком шлепнулся в воду.
— Вот, гад!
— Ты что, Леш?
— Да вспомнил… Напарник, зараза… Компаньон то есть. По бизнесу. Каркает вечно всякое. Нострадамус хренов…
Инспектор по тылу, она же бывший контрснайпер Голикова в финансовой помощи коллеге отказала.
— Лешенька, мы же с тобой из одной кормушки едим. Две тысячи долларов для меня — тоже деньги немалые… А у Толи что, нет? У него же Ленка при деньгах.
— Пикассо у Ленки принципиально не берет. Гордость не позволяет.
— Я, конечно, спрошу у Дениса. Может, у него заначка есть… Ты, кстати, знаешь, что ему из турфирмы звонили? Работу предлагают. Оказывается, наверху есть какой-то проект, называется «Жемчужное ожерелье России». Ну, по типу «Золотого кольца»… Так вот: наш Юрьевск в это ожерелье входит!
— А причем здесь этот твой террорист?
— Во-первых, он не террорист… Еще раз так назовешь — обижусь. А во-вторых, они видели его работы на выставке и теперь хотят оформить договор на рекламный буклет. Даже аванс готовы перечислить, представляешь? Тебе как срочно нужно?
— Завтра. Хоть сколько. А, Ириш? На месяц всего. А там отдам. Железно! Ты ж меня знаешь.
— Знаю. А что у тебя стряслось?
— Не у меня. Так… — Леха опустил бесстыжие глазки. — Одному знакомому помочь надо. Хороший человек.
— А человек, случайно, не в юбке? — лукаво прищурилась Голикова.
— Почему обязательно в юбке? В джинсах… Ну, вообще-то, женщина. А как ты догадалась?
— По твоей цветущей физиономии. Большого ума не надо.
— Вы с моей матерью будто сговорились… Короче, сколько сможешь. По гроб жизни обязан буду!
Он взялся за ручку двери, но Ирина его тормознула:
— Леш, погоди! Мне тебя поколоть надо…
Она достала из письменного стола толстую папку с накладными.
— Сейчас… Ага, вот! Помнишь, перед форумом, когда я в командировке была, ты на склад ездил.
— Ну…
— Сколько ты тогда комплектов формы получил? Не помнишь?
— Помню. Причем совершенно точно. Сорок три комплекта, как один. У меня квартира сорок третья.
— Правильно, — кивнула Голикова, глядя в накладную. — А у них не срастается.
— Что еще не срастается?