Помоги проекту - поделись книгой:
Можно заметить, что все эти различные установки как правило действуют на подсознательном уровне. Авторы соответствующих текстов считают их очевидными и с удивлением задают вопрос – «а как же может быть иначе?» Иными словами, такие установки представляют собой (в каждом данном случае) наиболее общую модель, т. е. парадигму обсуждения проблемы. Как известно, ученые, работающие в рамках различных парадигм и исходящие из различных представлений об «объективной реальности», не слышат друг друга [54] . Поэтому интересно было бы вывести их подсознательные предпосылки в область обсуждаемого и сравнить их в явном виде. Это позволило бы не только внести терминологическую ясность, но также избавиться от логических противоречий, кажущихся или действительных.
Не исключено, что такой сравнительный анализ можно было бы провести, создав для этого мета-модель «плана и рынка», объемлющую все известные подходы. Такая мета-модель позволила бы провести сравнение, не выходя из единой предметной области. Тем не менее, здесь мы поставим более скромную задачу и рассмотрим основные известные подходы, не претендуя на их обобщение. Таких подходов мы рассмотрим пять:
1. «Советская экономическая наука», продолжаемая в многочисленных публикациях и в наше время.
2. Теории неравновесия, представленные в работах восточноевропейских экономистов 1950-1980-х годов, прежде всего Я. Корнаи.
3. Макроэкономика, созданная Дж. М. Кейнсом.
4. Институциональная экономика и теория общественного выбора от Веблена и Коммонса до Бьюкенена, Вильямсона, Норта и Олсона.
5. Когнитивный подход, анализирующий движение идей и их превращение в «реальность».
Мы попробуем сравнить эти подходы, по возможности обсуждая в явном виде общую логику данной парадигмы: проблемы, которые принято обсуждать, принятое (явно или неявно) представление о «существующей реальности», какие инструменты дает данная парадигма для решения поставленных в ней проблем.
Советская экономическая наука (без кавычек) сложилась в период, когда, во-первых, общегосударственные цели развития доминировали над соображениями равновесия (будь то в узко-экономическом или обобщенном социальном смысле) и даже над соображениями эффективности. Вплоть до 1960-х годов экономическое развитие страны подпитывалось за счет ресурсов российского села, место которых затем с большим или меньшим успехом заняли энергоносители. Во-вторых, для этого периода была характерна значительная управляемость, в силу чего у советских экономических экспертов возникло и на многие десятилетия сохранилось представление, что им достаточно понять, что следует делать в той или иной ситуации, и объяснить это органам власти, чтобы затем эти органы приняли нужные меры.
При этом не рассматривались ни вопрос о наличии или отсутствии инструментов, которые могут быть необходимы этим органам для реализации советов экспертов, ни вопрос о желании или нежелании власти слушать советы. Поскольку же постепенно ресурсная база власти иссякала, а сама власть из жесткой командной системы превращалась в «административный рынок», то такая позиция экспертов могла свидетельствовать только об их исключении из реального процесса принятия решений. «Советские экономисты» – это не консультанты, а прежде всего преподаватели в не до конца сложившейся и достаточно оторванной от практики постсоветской высшей школе.
Работы, которые обобщенно можно назвать «восточноевропейскими теориями неравновесия» – это «второе поколение» советской экономической науки. Они возникли в странах «социализма с человеческим лицом» как попытка понять особенности реального функционирования экономик этих стран, а также возможности и пределы их реформирования без принципиального политического слома. Важной особенностью этого «второго поколения» было внимание к реальности. «Государство» рассматривалось уже не как всемогущая безликая сила, а как набор организаций с их специфическим поведением и ограниченными возможностями.
Общим выводом была констатация того, что такие феномены, как дефицит, неэффективность и отсутствие стимулов для инноваций неизбежны для экономик советского типа, в которых доминирует неравновесие в виде «рынка продавца». Эти теории не указывали на конкретного субъекта реализации вытекающей из них политики и поэтому носили скорее идеологический характер – они обозначали направление необходимых преобразований и предостерегали от ошибок. Так, еще в конце 1980-х годов Янош Корнаи в своей работе «Путь к свободной экономике» говорил о возможности двух стратегий перехода к рынку – путь органического развития или быстрой приватизации. Органическое развитие ориентируется в первую очередь на создание новых предприятий. Соответственно, цель и инструменты политики должны состоять в поддержке этих новых предприятий – в устранении барьеров их входа на рынки, стабилизации отношений собственности, создании эффективных механизмов гарантирования контрактов и т. п. Приватизация старых предприятий должна иметь место, но при этом важно не мешать новым.
Спустя почти двадцать лет Корнаи написал комментарий к этой книге, где показал уже на основе реального опыта разных стран, что путь ускоренной приватизации ведет – и привел, особенно в России – к ряду проблем. Справедливости ради надо сказать, что это понимали тогда и у нас в России (в том числе и Анатолий Чубайс), однако путь органического развития оказался политически невозможным.
Обращаясь теперь к мировой экономической науке, мы можем сказать, что тематика «плана и рынка» была предметом анализа двух крупных направлений – макроэкономики и институциональной экономики (вместе с теорией общественного выбора).
Сила изобретенной Кейнсом макроэкономической парадигмы заключается прежде всего в том, что вопрос о субъекте политики и доступных этому субъекту инструментах здесь обсуждается в явном виде. Как известно, исходная проблема для этой парадигмы – это неспособность нерегулируемого рынка обеспечить равновесие на макроуровне, вследствие чего необходимо вмешательство государства, понимаемого как экономический игрок, оперирующий небольшим набором макроагрегатов. Иными словами, кейнсианское «планирование» является максимально «деликатным» по отношению к «рынку» и оно ни в коем случае не адресовано конкретным игрокам микроуровня.
Дальнейшее развитие макроэкономики и макроэкономической политики продолжалось в том же духе – предметом исследования и обсуждения являются инструменты манипулирования макроагрегатами и воздействия на массовое поведение микроигроков (адекватность, эффективность этих инструментов и т. п.). Политика не затрагивает внутреннее устройство микроигроков или формы их взаимодействия между собой.
Парадигма: «Институциональная экономика и теория общественного выбора». Обсуждаемые проблемы: издержки и информационные проблемы, связанные с взаимодействиями экономических агентов на микроуровне; механизмы принятия коллективных решений; факторы, определяющие сравнительную эффективность рынка и фирмы. «Реальность» состоит из: индивидов – либо независимых юридических лиц, либо находящихся в отношениях подчинения; правовой системы. Инструменты для решения проблем: понимание факторов, определяющих сравнительную эффективность различных форм организации взаимодействий экономических агентов; основанные на этом правовые и организационные коррективы.
В отличие от макроэкономческой парадигмы, отправной точкой для возникновения институциональной экономики и теории общественного выбора была необходимость понять причины, приводящие в определенных ситуациях к недостаточной эффективности рыночных механизмов на микроуровне. В силу этих причин в рыночной экономике предпочтительными часто оказываются другие, нерыночные формы координации взаимодействий людей, такие как организации (фирмы и некоммерческие структуры) и политические механизмы. Институциональными экономистами были получены весьма содержательные результаты, которые отнюдь не сводились к констатации того, что вместо «рынка» следует использовать «план». В задачу институциональной экономики и теории общественного выбора входило тщательное исследование и объяснение устройства и логики функционирования таких нерыночных институтов.
Время активного обсуждения этих вопросов – период расцветающей крупной индустриальной экономики 1920-1970-х годов. Институциональное направление в западной экономической мысли в каком-то смысле аналогично теориям неравновесия, появившимся в соцстранах, и представляет как бы их зеркальное отражение, поскольку рассматривает проблему неэффективности «рынка», а не «плана». В практическом смысле институциональный анализ направлен на изменение поведения экономических агентов. Правда в отличие от теорий неравновесия адресатом рекомендаций здесь являются не «реформаторы», а постоянно присутствующая в «западном» обществе правовая и демократическая система – законодательство и суд.
Все вышеперечисленные школы экономической мысли по большому счету возникли как реакция на крупные проблемы – или лучше сказать проблемные ситуации – либо практические, либо интеллектуальные. Так, мышление советских экономистов было сформировано задачей преодоления отсталости и модернизации СССР. Затем восточноевропейские теории неравновесия стали реакцией на кризис советской системы. Кейнсианская макроэкономика явилась ответом на кризис 1920-х годов. Институциональные теории были призваны заполнить брешь между классической экономической наукой, сформированной во времена преобладания малых предприятий, и реалиями крупной индустриальной экономики XX века.
К сожалению, мы плохо понимаем суть кризиса, разворачивающегося сейчас на наших глазах. Из общих соображений можно предположить, что он так или иначе связан с противоречием между глобализацией, приводящей к перемешиванию и механическому сближению разного рода экономических, социальных и политических объектов, и сохранением – или даже углублением – различий между ними. Люди живут бок о бок, но при этом они встроены в совершенно различные культурные, социальные и политические структуры. Предприятия включены в глобальный рынок и легко общаются через интернет, однако стили их поведения совершенно различны. И следует признать, что на сегодня у нас нет не только инструментов для практического сглаживания тех дисбалансов и напряженностей, которые отсюда вытекают, но мы не умеем их даже анализировать.
Как утверждают, единственными, кто смог предсказать Великую депрессию 1920-х годов были экономисты австрийской школы. Специфика подхода австрийской школы связана с тем, что экономические процессы она рассматривает не как движение материальных объектов (производство, распределение, обмен, потребление), а как информационный и творческий процесс. Нам представляется, что именно такой подход может привести к созданию
Деятельность людей – будь то игра на бирже, формирование стиля жизни или даже сугубо «материальное» производство сегодня определяется в гораздо большей степени движением идей, а не производственными и ресурсными пропорциями. Поэтому исследуемыми проблемами в этой парадигме должны стать факторы, определяющие возникновение идей и их превращение в «реальность». Развивая такое направление, мы вероятно сможем анализировать проблемы устойчивости и инновационной эффективности того или иного общественного устройства, а также наметить пути модернизации российской экономики.
1.7. Направления и факторы модернизации в России
Обсуждение идеи модернизации сегодня идет по многим аспектам. Одним из них является влияние культуры на прогрессивное развитие экономики. У общества есть много возможностей поощрять развитие творческих способностей и, равным образом подавлять их. Эти возможности связывают с рядом факторов, которые вытекают из общественного мировоззрения и представления об обществе, которые, в свою очередь, формируются географическими и историческими особенностями.
Творческие способности расцветают там, где люди могут рассчитывать на честное и справедливое обращение, где дух справедливости царит в судах, в правительстве, в предпринимательстве и в том, как общество открывает людям возможности в реализации своих интересов. Это, в конечном счете, способствует стабильности и прогрессивному развитию общества. Здесь имеет большое значение такой фактор как «радиус доверия», что означает, прежде всего, отождествление с другими членами общества, чувство общности, синоним социальной эмпатии, сопереживания. Когда доверие и отождествление с другими слабы, возникают политическая поляризация, конфронтация и авторитарное правление.
Доверие также существенно для функционирования плюралистических, децентрализованных экономических систем, доказавших свое превосходство в плане эффективности и продуктивности. Предприятие может быть успешным только в условиях эффективной организации, что в свою очередь предполагает доверие. Торговые и промышленные предприятия, как и государственная администрация в странах с низким уровнем доверия обычно перегружены централизацией и всевозможными контрольными механизмами и процедурами, предназначенными для предупреждения мошенничества и обеспечения слаженности. В области госуправления такого рода системы не только душат инициативность и предприимчивость, но и создают условия для коррупции и устойчивых привилегий.
Можно с уверенностью сказать, что данный фактор оказывает существенное влияние на формирование нормального бизнес-климата в стране. Развитие конкуренции также способствует увеличению радиуса доверия. В нашей стране принята программа развития конкуренции, которая предусматривает снижение административных барьеров, устранение излишнего администрирования, сокращение участия государства в бизнесе, введение оценки регулирующего воздействия, повышение информационной прозрачности органов власти. Если посмотреть на примеры успешных модернизаций, которые обычно упоминаются (Корея, Тайвань, Китай и пр.) то под модернизацией имеет смысл понимать поиск новых долгосрочных источников национального дохода, способных обеспечить сбалансированный рост экономики, социального благополучия и накопление ресурсов для дальнейшего ускоренного, в том числе технологического развития.
Какова на этом фоне логика российского варианта «технологической» модернизации? Фундаментальной проблемой российской экономики является то, что наша промышленная продукция в массе своей неконкурентоспособна, перспективы расширения российского промышленного экспорта ограничены. Важно остановить нарастающий вал издержек, поставить, наконец, на место отечественных производителей производящих отсталую продукцию и изощренные схемы вывоза доходов. Пример Соединенных Штатов демонстрирует, что, если целью становится защита «отечественного потребителя», в обществе расцветают конкуренция и технический прогресс, причем результаты этого прогресса с каждым годом становятся все дешевле. Наша модернизация будет успешной, только если она станет средством выхода из состояния «издержавшейся страны» и открытия пути к эффективной цивилизованной экономике.
Курс на модернизацию страны связывается в первую очередь, с развитием несырьевого бизнеса. Уход от сырьевой зависимости является для России безальтернативным путем развития. Новые источники энергии, добыча углеводородов на сланцевых песках, истощение месторождений при низком уровне диверсификации нашей экономики – это риски не завтрашнего, а уже сегодняшнего дня. Именно несырьевой бизнес наиболее восприимчив к инновациям, так как для него инновации, а не привилегированное положение на рынке или наличие сырьевой ренты – фундамент конкурентоспособности.
Кризис показал, что существующие модели экономического роста, опирающиеся на допущения высокого уровня цен на сырьевые товары и притока капитала, подвержены серьезной нестабильности. В настоящее время важнейшим фактором экономического роста считается развитие внутреннего спроса, а также проведение нового поколения структурных реформ, позволяющих раскрыть потенциал роста производительности труда, развитие инноваций, повышение открытости экономики. В плане антикризисных мер на 2010 год, утвержденном правительством, большое внимание уделяется поддержке внутреннего спроса, но она сводится в основном к поддержке российских автопроизводителей и жилищного строительства. Предусмотрены льготы и преференции для предприятий малого бизнеса, особенно высокотехнологических проектов или инновационной деятельности. Однако этих мер явно недостаточно. Государство должно создавать благоприятные финансовые условия для бизнеса. Прежде всего, компаниям нужны длинные деньги, создать инфраструктуру для появления таких денег могли бы институты развития.
России необходимо расширять сектор малого и среднего предпринимательства и увеличивать объем внутренних и иностранных инвестиций для ликвидации серьезных инфраструктурных пробелов и формирования основы для более устойчивого роста в долгосрочной перспективе. По результатам последних обследований, отечественные предприятия считают, что инфраструктурные проблемы и наличие соответствующей профессиональной квалификации у работников являются одними из основных препятствий для расширения их деятельности. Но в российской экономике инновации не стали элементом конкурентной борьбы, следовательно, нужно, прежде всего, развивать конкуренцию, тогда у предпринимателей будет спрос на инновации.
Инновационное развитие экономики это не проблема только государства и бизнеса, она должна найти поддержку во всех слоях общества, в том числе необходимо активное участие населения, что в свою очередь требует демократии и верховенства права. Большинство граждан, осознавая важность инноваций для экономического роста, не видят себя участниками этого процесса, не понимают, как конкретный человек может принять участие в инновационном развитии, и даже опасаются ухудшения своего материального положения. Не видят связи между уровнем жизни и инновационной активностью населения. Одна из причин низкой активности – отсутствие специалистов, способных эффективно управлять инновационными процессами на местах. Региональные чиновники, от активности которых зависит многое, пока мало, что делают, не всегда понимают важность задач.
Во многих случаях развитие инновационной экономики тормозит недоверие, которое испытывают сами инвесторы по отношению к высокотехнологичным проектам, а также множество препятствий: от финансирования и налогообложения до таможенного регулирования и экспортно-импортной сферы. Все эти проблемы необходимо решать как на уровне государства, региона, так и на уровне отдельной фирмы, инвестора, отдельного человека. Необходимо укреплять имидж инвестора, технопредпринимателя, ученого-создателя интеллектуальных продуктов, а также способствовать развитию человеческого капитала.
Умение создавать интеллектуальные продукты, приводящие к прорывам в технологиях и обусловленным ими доходам, называется экономикой знаний. Такую экономику развивает постиндустриальный мир, в котором наука превращается в самостоятельный производительный сектор экономики. Однако, как известно, у нас до сих пор есть проблемы с тем, чтобы превращать знания в деньги. Для перелома этой тенденции нужны институциональные изменения. Важно продолжать работу по созданию ясного и недвусмысленного законодательства в сфере инноваций, снизить бюрократические препоны и упростить корпоративные процедуры.
Инновационный продукт – это понятие не имеющее отраслевой принадлежности. Если для нефти и газа продукт и рынок понятны, то для инновационной экономики, состоящей из тысячи разных рынков и продуктов, ничего не ясно. Инновационным продуктом в России являются, например, компьютерные программы. Ряд авторов считают, что продуктом инновационной экономики в нашей стране могут быть результаты НИОКР и стартапы. Главный двигатель инноваций – это лично заинтересованный ученый и изобретатель, который в состоянии пустить в хозяйственный оборот результаты своих разработок. Задача состоит в том, чтобы создать работающую систему коммерциализации интеллектуальной собственности, способную превратить простого ученого в технопредпринимателя со всеми следующими из этого перспективами.
Еще в эпоху СССР создавались межотраслевые лаборатории вузов и академических институтов, нацеленные на инновационный результат, а не на отраслевые задачи. Бизнесу тем более не важна отраслевая принадлежность, поэтому его наука называется не отраслевой, а корпоративной. Ее нередко называют R&D (research and development), что соответствует нашему традиционному НИОКР. Иногда к науке подключается инжиниринг. Сектор R&D&E способен выполнять НИОКР, проектно-изыскательские работы, техническое проектирование, управление проектами по внедрению новых технологий, строительству и запуску проектов в эксплуатацию.
Однако при сравнении отечественных НИОКР с западными выявляются системные проблемы. В нашей корпоративной науке обычно нет четкого разделения НИОКР, проектирования, бизнес-направлений. Нередко служба заказчика НИОКР слабо развита или отсутствует, контрактные отношения оставляют желать лучшего. Не преодолена разрозненность приобретенных в ходе приватизации научно-инженерных активов, не созданы единые системы управления и стандарты деятельности. Зато нередки случаи дублирования и неправильной расстановки приоритетов, отсутствия координации, низкой эффективности. У институтов много непрофильных функций, а у заказчиков непрозрачны расходы и слишком сильны позывы нацелить НИОКР не на инновации, а на операционную поддержку. У корпоративной науки часто нет своих конкурентоспособных разработок, а в российских корпорациях расходы на НИОКР существенно ниже, чем в западных.
Тем не менее, у нас имеются положительные примеры систем управления инновациями, которые были сформированы на базе советских отраслевых институтов и КБ, но реорганизованы под диктатом возрастающей глобальной конкуренции. Так была проведена реорганизация институтов и исследовательских центров, входящих в компанию «Норильский никель», которая позволила ликвидировать все вышеперечисленные проблемы и составить типовую технологию реорганизации корпоративной науки. Основными ее элементами являются следующие. Классификация и передача работ по операционной поддержке производства в производственный сектор или сервисные компании. Ликвидация непрофильных функций или вывод в отдельные активы. Разделение НИОКР на текущие и поисковые, отделение от них венчурных проектов. Формирование замкнутого контура управления: передача исследований, инжиниринга, инвестиционного планирования в управление центрального аппарата. Разделение научно-технологического комплекса по направлениям бизнеса: формирование групп с отдельными темами и бюджетами, с назначением ответственных кураторов от бизнес-направлений.
Интересен также опыт Израиля, который лидирует по НИОКР, и который сумел превратить инновационную экономику и инновационную продукцию в основную статью своего экспорта. Ему удается успешно выращивать малые и средние предприятия на основе инновационных технологий, а также уникальный экспортный товар – инновационный стартап – компании, которые хорошо покупаются инвесторами и транснациональными технологическими корпорациями. Для создания и реализации, собственных весьма прибыльных проектов, Израиль использует уникальную систему грантов на НИОКР, в которых государства софинансирует проекты коммерциализации технологий в разных пропорциях в зависимости от стадии развития проекта. Каждый ученый, изобретатель, бизнесмен имеет право один раз в жизни получить правительственный грант, достаточный для создания небольшой компании. Многие компании получают средства еще и от венчурных фондов.
Подобную систему можно опробовать и в России, например, в рамках проекта «Сколково». Система грантов на НИОКР может стимулировать организацию вначале российских подразделений исследований и разработок транснациональных компаний, а затем и приход производства в Россию. Следует отметить, что начало этому уже положено. Так, Минобрнауки объявляет конкурс на предоставление субсидий компаниям, которые будут создавать высокотехнологичные производства вместе с российскими вузами. Этими деньгами предприятия будут обязаны оплатить заказ у российских вузов научно-исследовательских, опытно-конструкторских и технологических работ. Это должно стимулировать инновационную активность реального сектора экономики и вовлечь вузы в инновационный процесс. По условиям конкурса компания, получившая субсидию, должна направить на проект столько же средств, сколько получила из бюджета, 20 % суммы должно пойти на заказ у вузов.
Планируется также провести конкурс, где речь пойдет о правительственных грантах на поддержку научных исследований – 150 млн руб. каждый, на срок от года до трех лет. Получателями грантов могут быть не только российские, но и иностранные ученые, они должны формировать научный коллектив, в котором должно быть не менее двух кандидатов наук, трех аспирантов и студентов вуза, на базе которого ведется исследование.
Широко обсуждаемый инновационный центр в Сколково пока лишен главного козыря, необходимого для успеха, – научных умов, которые способны обеспечить прорыв. Именно научный потенциал был фундаментом американских Кремниевой долины и Массачусетского технологического университета (MIT). Базовое условие успеха инновационного центра – лаборатория идей, которые потом можно конвертировать в доходы. Сколково может стать успешным проектом, если из него потянутся по всей России инновационные нити. Если не только компании, рождающие там свои технологии, будут на десять лет освобождены от налогов, но и те, которые их применяют в любом уголке России, – хотя бы на пять. Если государство готово будет покрывать до половины затрат на создание опытных производств, коммерциализирующих результаты сколковских исследований и превращающих их в технологии, на которые можно продавать лицензии, а не патенты. Если западные компании, готовые эти технологии использовать, будут приглашаться открывать свои производства в России на сверхвыгодных условиях. Если государство, даже вложив значительные средства в новые разработки, не будет объявлять их стратегическими или закрытыми и согласится ограничить свою долю в создаваемой интеллектуальной собственности 15–20 %, предоставив изобретателям полное право ее использования.
И еще много всяких «если». Перемены должны быть масштабными, но они все равно должны начинаться с какого-то первого шага. И эти перемены на сегодня ассоциируются с посткризисным развитием, выбором его наиболее эффективных направлений, что требует изучения соответствующих тенденций.
1.8. Формирование тенденций социально-экономического развития в условиях посткризисной трансформации
Кризисные явления опасны, прежде всего, своей социальной нестабильностью. Системный кризис в США в 30-х годах прошлого столетия был преодолен благодаря II-ой Мировой войне, хотя при этом существует миф о том, что с кризисом помогло справиться кейнсианство. Надо заметить, что кейнсианские рецепты являются весьма рискованными с макроэкономической точки зрения. Так, в России, не имеющей контроля над печатным станком резервной валюты (доллары, евро), такой риск весьма высок и провоцирует рост цен и бегство от денег.
Поэтому, положительно можно оценить поэтапную, растянутую во времени, девальвацию рубля, поскольку обесценение сбережений вряд ли укрепило бы доверие населения к национальной валюте. Данные об объемах привлеченных кредитными организациями депозитов физических лиц свидетельствуют о том, что в 2008 году все имели возможность застраховаться от обесценения рубля, практически все, кто хотел, могли обменять рубли на иностранную валюту [56] .
Кризисные явления ХХ и начала ХХI века свидетельствуют о необходимости пересмотра условий, как потребления, так и производства с точки зрения гармоничного развитии общества и отдельных сфер экономики. И, следовательно, невнимание к мелкому предпринимательству, прежде всего пострадавшему в период кризиса, диссонирует со значительной поддержкой крупного бизнеса, что нарушает функционирование экономических законов и действенность их механизмов. Надо различать помощь градообразующим предприятиям, с целью поддержки и развития реального производства, и помощь неэффективным монополистам. Поддержка малого бизнеса важна не только потому, что она позволяет снижать безработицу и разряжать социальную напряженность, но и потому, что способствует изменению отношений экономических субъектов в условиях российского бюрократического произвола.
Классическая теория микроэкономики, основана на конкуренции за ресурсы между производителями отдельных благ и между потребителями частных благ. Создание общественного блага, как и частного блага, основано на разделении труда, при возможном использовании возрастающей или постоянной отдачи от масштаба производства. Как только в производстве наблюдается убывающая отдача от масштаба производства, возникает необходимость устанавливать барьеры входа на рынок. Так, в литературе по экономике организации производства можно встретить утверждение, что положительным фактором для предприятия является присутствие на рынке ограничений на вход, например, лицензирование. Инновационная экономика требует все более значительных ресурсов общества, направляемых в данную сферу, что способствует расширению кредитных отношений. Любая значительная ошибка в принятии решения на приоритетном направлении, дает сигнал обществу о нестабильности экономики, создает инфляционные ожидания, ставит в зависимость от финансового рынка или отдельных его сегментов все отрасли, включая традиционные: сельское хозяйство, природопользование и др.
Рассмотрение взаимосвязей отдельных сфер деятельности приводит к выводам о том, что экономика небольшого предприятия не может сравниваться с крупным по отдаче от масштаба производством. Как правило, наиболее значимыми, в этом случае, являются факторы уникальности товаров и их ограниченности, а возникающий в этом случае рост цен сопровождается мероприятиями по регулированию в этих сферах.
Неоклассики видели предпринимательские инновации как силу, производящую ряд больших изменений в товарах и производственных процессах. Так, на рынке продукции прибыли и убытки определяют выживание фирмы. Рассматривались три силы, приводящие в движение рыночный процесс: риск с целью получения большей прибыли; арбитражирование, что приводит рынок в состояние равновесия; инновации, нарушающие рыночное равновесие и создающие условия для достижения нового равновесия. Эта стройная система взглядов и теория предпринимательства объясняется возможностью ее эволюции. Рискованные операции, арбитражирование, инновации не могут сами по себе приводить к выстраиванию нравственных отношений, более того губительно влияют в эпоху глобализации на страны, которые в течение длительного времени находились в изоляции, как в теоретическом, так и практическом смыслах, от обязательств по рискованным операциям, арбитражу как экономической составляющей.
В последнее десятилетие XX века изучение вопросов, связанных с безработицей, результатами структурных и социальных реформ в России, а также проблем становления эффективного собственника, привели к такому парадоксальному пониманию, что: «Все, что эффективно для экономики, болезненно для общества» [57] . Таким образом, данное противоречие отдельными экономистами рассматривается как неизбежность и реальность.
Процесс глобализации идет, прежде всего, через нравственное состояние человека. В экономике глобализация сопровождается процессом подавления основ традиционной экономики и виртуальным процессом повышения благосостояния. Условия глобализации все в меньшей степени соответствуют положениям микроэкономического анализа, все в меньшей степени рассматривают рынки (региональные, новые, осваиваемые) через основы микроэкономического анализа, а все в большей степени моделируя взаимосвязь реального сектора экономики и финансового, полагая, что последний способен решить вопросы отдельных отраслей. Например, межотраслевой баланс с учетом тенденций и перспектив. В ряде стран в условиях кризиса расширяются образовательные программы, которые используются не только для получения новой квалификации, но и позволяют социально ориентировать население, давая тем самым положительный экономический эффект выхода из кризиса на основе ценностных ориентаций общества.
Неоклассический подход основан на субъективной оценке потребителей и функция полезности потребителя рассматривается, как возможность определить личность через потребление материальных и нематериальных благ, а именно: как склонность личности трудиться и зарабатывать некоторую сумму денег с тем, чтобы использовать ее на приобретение необходимых благ. Возможности описания функции полезности потребителя различны: вербальные, графические, аналитические.
Перевод функции полезности потребителя из вербальной версии в аналитическую версию связан с определенными ограничениями в описании поведения потребителя. Уже достаточно известный математический аппарат позволяет абстрагироваться от второстепенных показателей и представить модель поведения потребителя. Удовлетворение материальных потребностей осуществляется при ограниченном бюджете и решающую роль играют относительные цены.
Рассмотрение нематериальных благ, альтруистического поведения, свидетельствует о том, что классический подход способен объяснить, присутствующее в личности понимание жизни (его менталитет). Психологические проблемы поведения потребителей в условиях широкого развития инновационных технологий и расширения ассортимента продукции, можно исследовать с учетом риска, неопределенности в поведении субъектов рынка. Прогнозирование поведения потребителей, при увеличивающемся объеме потребления продукции в условиях новых технологических возможностей, ставит вопрос о толерантности потребителей к производителям продукции.
Понятие толерантности как гармонии в общении, в поведении определяется латинским словом «терпение». Востребованность толерантных отношений в обществе оценена Декларацией принципов толерантности, утвержденной Генеральной Конференцией ЮНЕСКО 16 ноября 1995 г. (Резолюция 5.61). Различают толерантность в моральном, нравственном, религиозном смысле, как общечеловеческие ценности; экономическом и социальном смысле, как отсутствие какой-либо дискриминации.
Толерантность рассматривается через человека и его восприятие мира. Востребованность человеком толерантных отношений понимается как поиск такой структуры общества, которая не ведет к конфронтации отдельных субъектов экономических отношений. Экономическая терпимость рассматривается через такие категории как «доверие», «симпатия». Определена нижняя граница доверия – 33,3 % [58] , в России этот показатель составляет – 35 %, в Италии – 50–60 %, в Германии, Франции, Великобритании, Дании – 85–90 %. От симпатии исследователи переходят к более высокому уровню эмпатии, то есть способности человека поставить себя на место своего партнера, взглянуть на экономическую ситуацию с другой стороны. С определенной долей условности можно отметить, что микроэкономический анализ будет развиваться в направлении толерантности в обществе не как альтернатива оптимальности в условиях конкуренции, а рассматривать толерантность как важнейший фактор повышения эффективности функционирования рынка и экономики в целом.
Толерантная модель социального поведения человека должна быть закреплена законодательно, но при этом основана на традиционных нормах, принимаемых обществом. Микроэкономический анализ, не формируя нормы поведения людей и не выдавая желаемого за действительность, может рассматривать различное поведение людей в большей степени склонных к потреблению материальных благ, или же предпочитающих возможности духовного роста. Определение нормы поведения в обществе не означает, что все члены общества ее придерживаются. Важнейшей является возможность показать разнообразие поведения людей, но при этом в рамках «нормы». Надо отметить, что если понятие толерантности еще не нашло полного и всестороннего определения в научной литературе, то и возможности микроэкономического анализа раскрываются также при рассмотрении различных концепций толерантности.
Толерантность – трудное и редкое достижение по той простой причине, что общность языка и чувство этнической близости не всегда выступают в качестве оснований сообщества. Трудно согласиться с тем, что все современные нации в культурном, религиозном и политическом отношении более плюралистичны, чем традиционные сообщества, которые сохраняли свое единство за счет фундаментальных традиций в культуре или религии. Один из видных защитников толерантности говорил: «Твои доводы будут столь же темны для меня, как мои для тебя, пока Господь не откроет нам глаза».
Характеризуя природу человека, Н.В. Гоголь ещё в 1874 году писал: «Ничему и ни во что он не верит, только верит в один ум свой. Чего не видит его ум, того для него нет. Он позабыл и то, что нет всех сторон ума ни в одном человеке, что другой человек может видеть именно ту сторону вещи, которую он не может видеть, стало быть, знать того, чего он не может знать. Не верит он этому, и все, чего не видит он сам, то для него ложь…» [59] . Толерантность была установлена как в Англии, так и в Америке не столько в качестве идеального принципа, сколько по необходимости – когда было разрушено монолитное единство общества. Видным представителем толерантности в ту эпоху был Вольтер. Ему приписывают изречение: «Я не согласен с тем, что вы говорите, но пожертвую своей жизнью, защищая ваше право высказывать собственное мнение», – афоризм, в котором выражена классическая теория толерантности.
Экономическая свобода не противоречит терпимости к конкурирующим экономическим интересам. Конкуренция способствует образованию более гармоничного сообщества и стимулирует инициативу индивидов и социальных групп. Рассматривать предпринимательство как регулируемое государством, чтобы не допустить экономических кризисов и гарантировать минимальный уровень благосостояния и безопасности людей невозможно, поскольку желательно сохранение, как ценности свободы, так и ценности безопасности, пусть в некоторых отношениях эти вещи несовместимы. Если толерантность – один из самых популярных терминов в современной отечественной и зарубежной социально-политической, культурологической и правоведческой литературе не случайно, то существует множество гуманитарных подходов к определению и исследованию толерантности, однако при этом ее собственно психологические трактовки фактически отсутствуют.
Психологическая проблематика толерантности находится на самых ранних этапах исследования. Толерантность может быть рассмотрена как естественное и безусловное принятие другого человека, отношение к нему как к самодостаточному и самоценному существу. Для человека, обладающего толерантностью, напряжения и конфликты вовсе не исключены, можно сказать, он постоянно живет в ситуации напряженного существования, не боится быть лицом к лицу с этим напряжением, достойно выдерживать и принимать его как безусловную экзистенциальную данность.
Практика подлинно духовного отношения к человеку определена притчами Нового завета, которые основаны на толерантности, выходящей за рамки той или иной морали, но каждый раз преисполненной подлинной мудростью, глубоким психологическим, психотерапевтическим и жизненным смыслом. Таким образом, существуют, на наш взгляд, следующие возможности развития неоклассической теории:
– введение, все более смелое, в теорию потребления факторов, определяющих человека как личность: когда нравственное состояние человека, приводит к ограничению потребления материальных благ и увеличению потребления духовных благ; изменению структуры потребления (изменению вкусов и предпочтений), или иначе, развитие теории толерантного поведения потребителя;
– в условиях глобализации осуществление трансакционных затрат в пределах новых рынков с учетом толерантности поведения субъектов, обладает значительным экономическим потенциалом, что определяет позитивную тенденцию экономических отношений.
Глава 2 Государственные и рыночные методы антикризисного регулирования
2.1. Глобальный экономический кризис как предмет исследования экономической науки
На подходе мирового экономического кризиса ведущий бизнес-журнал «Экономист» перепечатал архивную статью, из которой видна реакция Уолл Стрита на рыночную ситуацию 1929 года [60] . Общий вывод из статьи: в ходе кризиса происходило падение процентной ставки и фондовых индексов, сокращались золотые резервы, отзывались деньги с фондового рынка, росли плохие долги и банкротства банков; кризису предшествовал отрыв спекулятивной игры от реальности, беспрецедентное процветание США на заемные деньги, взлет цен на недвижимость и американские ценные бумаги, глобализация финансового рынка. Все перечисленные проблемы знакомы нам и сегодня.
Алгоритм движения кризиса прошлого века к глобальному XXI века позволяет выделить и проследить его текущие тенденции. Бытует мнение, что современное состояние экстраординарное и не поддается описанию экономистов – выходит за рамки существующих научных знаний. Однако нестандартность действующей рыночной ситуации, из которой апологеты антинаучности экономической теории сделали такие выводы, вполне поддается научному описанию и объясняется с позиции предшествующих научных знаний. Однако это не означает наличия глубоких трансформаций не только в хозяйстве, но и в самой экономической науке, которая переоценивает многие свои положения и подходы. Но так происходило каждый раз при сломе привычных тенденций и переходе к новому этапу общественного развития. История свидетельствует, что при каждом таком переходе актуализировалась необходимость переоценки многих привычных действий и знаний.
В ходе эволюции хозяйственных систем выделяются экономические категории, институты, явления и процессы, которые позволяют поддерживать хозяйственные взаимодействия, производство и обмен на том или ином этапе и на разных фазах цикла. С переходом к новому уровню производства и обращения одни категории, способные отвечать интересам и требованиям рынка, выживают. Другие – напротив, не выдерживают исторической поверки, и отмирают или временно замирают – выжидают изменения ситуации и сохраняются в зачаточном или гибридном состоянии (например, современное ломбардное кредитование, кассы взаимопомощи, наличные расчеты между организациями, бартер). Успешные экономические категории и институты сохраняют свое действие на разных стадиях развития. К ним, в частности, относят кредит, банки, биржи, деньги, векселя, акции, облигации и закладные. Они не только удерживают свои исходные позиции и свойства, но и мутируют. Тогда появляются различные модификации известных процессов, инструментов и институтов.
Нередко хозяйство действует «методом проб и ошибок»: главное создать побольше разновидностей, а там уже выживут те, которые лучше отвечают требованиям времени. Так, в 1980-х гг. специалисты Чикагской торговой биржи для стимулирования торговли и повышения конкурентных позиций разработали и внедрили производные бумаги. Получили неожиданный результат: новые торговые инструменты добились безусловного успеха не только у биржевых спекулянтов. Оказалось, что они позволили хеджировать (страховать) различные риски, что вовлекло в оборот ненадежные активы, повысило ликвидность низколиквидных и даже полностью не пользующихся спросом ценных бумаг и активов. За последнее десятилетие биржевой оборот (фондовых ценностей и товаров) вырос в 10 раз. Накануне кризиса объем производных ценных бумаг значительно превысил мировой валовой продукт [61] . Биржевая торговля и оборот производных бумаг стали крупными потребителями кредита. Но резкий рост кредитования определялся не столько биржевой торговлей и ростом производных, сколько вовлечением в кредитные процессы конечных потребителей, что позволило расширить спрос и, соответственно, форсировать экономический рост.
В итоге – суперразвитие с типичным кредитным «перепроизводством», перевернули наши представления о мировой финансовой системе. В лексиконе выделились три термина: «кризис», «финансовый капитал» и «глобализация». Такое внимание к ним обосновано не столько развернувшимся финансовым кризисом.
Проблемы экономического кризиса не сходят с повестки дня политиков, экономистов, управленцев и средств массовой информации. Под их прессингом находится практически все население, хозяйство и государственный бюджет. Глобальность, связанная с реализацией космополитической природы финансового капитала в условиях расширения и становления мирового рынка, и есть пример новых условий его господства. Однако достичь таких результатов без мобилизации креативных способностей невозможно. В финансовом капитале заложены противоречивые начала: он представляет собой сплав свободы и зависимости, духовных и материальных, развивающих и сдерживающих и, даже, регрессивных сторон.
Финансовый капитал богат противоречиями. В их число включены не только указанные выше противоречия между субъективными и объективными, вещественными и духовными, но и предметно-материальными и поведенческими, всеобщими и личными, прогрессивными и регрессивными, инновационными и консервативными началами, а также сверхдоходными и убыточными операциями. За последние годы происходили сильные искажения в системе отношений к доходности. Извратилось само понятие «доход». За последние четверть века произошла фиксация двух типов дохода: материального и идеального. Современное их взаимодействие отражает переход реального рынка в особое, оторванное от жизненных потребностей состояние, которое все чаще сводят к виртуальному. В США, Японии, на Тайване и в ряде других стран буквально все население участвовало в движении виртуальных ценностей, и многие играли на фондовых биржах. Там складывались новые приоритеты, особые ценностные установки и критерии. Все шло в пользу нематериальных рынков, которые, как и в период становления фондовых бирж (в Европе в XVII–XVIII вв., Америке и России на рубеже XIX–XX вв.), казалось, становились основами для прирастания богатства. В результате произошел перекос в системе доходов в пользу идеального, за счет сокращения дохода от реального сектора. Быстро сформировалась и закрепилась привычка получать сверхприбыль. Предкризисная лихорадка, казалось, вернула всех к временам «золотого века» становления капитализма, когда норма прибыли зашкаливала за показатели с двумя цифрами и приближалась к трехзначным показателям.
Однако в сентябре 2008 г. все в одночасье поменялось. Кризис не только восстановил понятие «нормальный доход», но и пересмотрел отношение к убыткам. Все возвратилось на круги своя: переоцененные бумаги оказались под воздействием резкого падения цен на нефть и все ценовые характеристики вернулись на уровень 3–4 летней давности; капитализация акций котирующихся на биржах, входящих в Международную федерацию фондовых бирж сократилась на 45 %, убытки от ипотечного долга составили 1,5 трлн долл. [62]
Переход к реалиям сложен и болезненен для многих. В ходе его происходила переоценка целей и интересов. Оказалось, что приоритеты и параметры, которые при обычных обстоятельствах не работали, в экстремальных условиях, в одних случаях, сработали, в других – были чрезмерно переоценены; появились также новые мотивы и цели. В таких условиях все неожиданно осознали, что произошло чрезмерное преувеличение значения новизны и инновационности финансового капитала. Более того наметилась переоценка подходов: снова востребованными оказались классические финансовые операции. В ходе кризиса традиции победили. В финансовой сфере впервые после ряда лет резкого динамизма восторжествовал консерватизм. Но это уже был новый консерватизм, характеризуемый креативностью, что наметило перестройку всей финансовой системы.
В ходе кризиса выкристаллизовался следующий постулат: при внешней чрезмерной подвижности и изменчивости, финансовый рынок в целом не меняется как в краткосрочном, так и долгосрочном периодах. В первом случае все определяют спрос и предложение, которые, как и в прошлом, устанавливают поведение его участников и цены. Именно они продолжают определять рынок как в годы подъема, так и кризиса. Во втором – в обиходе фундаментальные обстоятельства, в основе которых находится прирастание стоимости, что связано с производством, трудовыми затратами и переходом к дефициту сырья, который в рамках краткосрочных колебаний не всегда заметен и в ходе кризиса нередко предстает в извращенном виде. Но есть еще и внеэкономические обстоятельства, которые определяются психологическими, спекулятивными и чисто личностными факторами.
В прошлом веке было 6 фаз развития фондового и кредитного рынка: три фазы «медвежьего» – 1901–1921, 1929–1949, 1965–1982 гг. и три фазы «бычьего» – 1921–1929, 1949–1965 и 1982–2000 гг. Новый век начался резким падением курса акций интернет-ориентированных и высокотехнологичных компаний. Кризис продолжался три года и касался только незначительной его части. С марта 2003 г. по июль 2007 г. индекс MSCI более чем удвоился. Характерная особенность начала кризиса – резкое возрастание отношения цены акций к доходу. Так, в канун кризиса 1929 г. данное соотношение при расчетах по индексу Dow Jones достигло 32,6 (в 1930 г. – 7), в январе 2000 г. – 44,3, летом 2007 г. почти 50, а в начале 2009 г. оно скатилось уже до однозначной цифры [63] . Перевод инвесторов от «медвежьего» поведения к «бычьему» не сводится только к изменениям экономических показателей. Во многом он строится на смене менталитета инвесторов. Опыт прошлого века свидетельствует, что на рынке самый короткий срок преодоления подавленного состояния составил 17 лет.
Финансовый рынок подвержен флуктуации. Он динамичнее любого другого рынка. Краткосрочные изменения происходят постоянно в общемировом масштабе и в региональном аспекте. Они связаны со способностью денежного капитала легче и быстрее перетекать из одного места в другое и из одних рук в другие, чем товаров или капиталов в не денежных формах. Барри Эйчингрин (Калифорнийский университет) и Михаел Бордо (Рутдержский университет) идентифицировали 139 финансовых кризисов между 1973 и 1997 гг. (44 наблюдались в развитых странах). В то время как за послевоенное двадцатипятилетие (1945–1971 гг.) кризисов было только 38, что, однако, было в два раза больше, чем за четверть века предшествовавших Первой мировой войне [64] . Постепенно кризис переходит из эпизодического в перманентное состояние экономики.
Парадокс современной ситуации заключается в том, что уроки кризиса для его участников не важны и даже вредны. Дело в том, что любая финансовая транзакция представляет собой серию обещаний. Они покоятся не столько на объективных обстоятельствах, сколько на субъективных и исходят из поведения игроков, в основе которых находятся доверие и индивидуальное и коллективное видение текущего состояния и перспектив. Так, деньги поступают в банк только в обмен на обещание их вернуть с определенным ростом. Аналогичные подходы срабатывают при покупке ценных бумаг и инвестициях. В таких условиях возврат и доходность не сводятся к чисто экономическим и юридическим (поскольку закрепляются в договоре между банком и вкладчиком, акционером и корпорацией), но и этическим и поведенческим аспектам. Они строятся на доверии и консенсусе относительно уровня дохода и риска между сторонами сделки.
Широко известны колебательные движения цикличного характера в экономике. Их природу описали многие экономисты от К. Маркса до Н. Кондратьева. Но циклы наблюдаются и в духовной сфере человека. В значительной мере их ход зависит от движения материального производства и определяется переходом к индустриализации или обновлению материальных активов под влиянием их физического и морального износа. Не менее заметна и другая составляющая, связанная с волнами развития духовной сферы, которая оказывает не меньшее воздействие на движение кредита. Требовались десятилетия для формирования особого сознания, соответствующего жизни взаймы. На этом строилась экономическая политика и на это нацеливались все преобразования в производстве, банковской и биржевой сферах. В итоге – потребительский подход к кредиту. Жить в займы стало выгодно и модно, что отвечало требованиям обеспечения экономического роста западного мира. Кредитное стимулирование производства определило весь смысл современной цивилизации. Но все изменил кризис: образ жизни, строящийся на кредитной зависимости, обанкротился и потребовался переход к новому типу сознания, в основе которого находится сбережение. Новый тип сознания неизбежно вызовет изменения во всей системе мотивов, интересов и отношений современного общества. Для перехода требуется время. Произойдут ли изменения на рынке в ходе такой перестройки? В целом он останется неизменным, поскольку определяется прежними обстоятельствами – спросом, предложением и доверием.
Субъективные стороны кредита не сводятся к одному доверию, а кредитный кризис к его подрыву. Кредит воздействует на идеологическое состояние общества и во многом зависит от последнего. Как решается вопрос доверия – на основе рыночной конкуренции или перераспределения ограниченных ресурсов? Здесь возможны различные варианты, которые отражают все общественное устройство, и они также подвержены цикличным изменениям. В одних случаях они связаны со сменой общественной формации. Тогда срабатывает своеобразный маятник, который обеспечивает переход от капитализма к социализму и обратно. В других – происходит смена экономической политики в рамках одной и той же общественной системы. В таких случаях господство идей фритрейдерства прекращается и модным становятся кейнсианские постулаты.
Итак, в целом рынок не меняется, но проходит определенные фазы, условия и ход которых может отличаться от предшествующих его состояний.
Трансформацию дефицита можно обозначать как формирование системы ложной дефицитности, когда ранее избыточный виртуальный мир стал недостаточным, а реально сокращающиеся ресурсы стали излишними. В результате произошла структурная перестройка цен – резко упали цены на реальные активы и они стали легко доступными, а денежные активы при декларированной пониженной процентной ставке стали труднодоступными и дорогими, а виртуальные активы и вовсе обесценились. Все это вызвало переоценку целей и интересов и изменило мотивы поведения.
В середине текущего десятилетия появился феномен «избыточная ликвидность». Он означал накопление больших масс ликвидных активов свободно кочующих по миру. Старт свободной их миграции дан, так называемыми, нефтедолларами. Другим толчком стал чрезмерный рост различных производных бумаг, объем которых многократно превысил денежный капитал, акции и облигации. Избыточная ликвидность накопилась в узловых пунктах мировой экономики: затаилась в мировых финансовых центрах, стала определять деятельность бирж и направлялась транснациональными банками по регионам, компаниям и рынкам.
В XXI веке, как и в прошлые времена, в свободной фазе цикла в системе принятия решений основными координатами рынка служили спрос и предложение. Их соотношение через цены (биржевые котировки) сигнализировало о состоянии дел. Но все поменялось в экстремальных ситуациях: перенакопления ликвидности спровоцировали потери в многочисленных и чрезмерных по объему надстройках рынка; она сжималась как шагреневая кожа и провоцировала ожидания, что в обычных ситуациях не свойственно капиталу. Но самым главным переломным моментом стало изменение направлений движения капитала: произошел переход от слепого следования рынку в сторону фундаментальных показателей и классическим позициям в системе «реальный-фиктивный» капитал.
На финансовом рынке в успешные периоды формировались виртуальные тенденции. В экстремальных обстоятельствах все движение стоимости развернулось в сторону рациональных ожиданий, которые связаны с состоянием дел в реальном секторе, первичными ценными бумагами (акциями, облигациями, векселями) и обращением денег, обслуживающих в основном материальную сферу. Многие производные бумаги остались в стороне от развития: обесценились и обездвижились. В определенных точках экстрима все затаилось и ожидало разрешения напряженностей, возникших между материальными и виртуальными состояниями рынка.
В ходе развертывания кризиса всеобщие ощущения и ранее предполагаемые знания поведения рынка сменились непредсказуемыми результатами, полной неопределенностью и неожиданностью. В итоге спровоцирован кризис самой экономической науки: простые экстраполяции и рассуждения о фазах цикла перестали срабатывать; привычные тенденции неожиданно поменяли направления действия и появились новые неизвестные ранее процессы и явления. Выяснилось, что экономическая наука способна только в ретроспективе объяснять случившееся, но не оценить настоящее и, тем более, определить будущее.
Самая большая проблема экономического кризиса это не его глубина, широта охвата и продолжительность действия и, тем более, не количество обанкротившихся банков, число и сумма невозвращенных кредитов и плохих банковских бумаг [65] . Наращивание количественных характеристик относится к видимым результатам кризиса: движущие силы, условия возникновения и завершения.
Решение этих задач позволяет определять внутреннее содержание и источники потрясений, а также за внешними обстоятельствами вскрывать сущностные основы кризиса. Чисто внешне современный кризис вызван лопнувшим ипотечным пузырем. Более глубокие обстоятельства проявляются в относительной легкой доступности кредита, которая привела к перекредитованию хозяйства, т. е. состоянию типичному для своеобразного «перепроизводства» кредита. В основе внешних и глубинных обстоятельств кризиса находился сформированный кредитом особый виртуальный мир. За последние пару десятилетий произошел переход к саморазвитию кредита: сформировался рынок кредитов, различных квазиденег и производных инструментов [66] , масштабы которых во много раз превысили потребности реального сектора. Кризис устраняет многие несоответствия и ставит кредит на свое место в системе обслуживания хозяйства.
Кризис обострил необходимость решения задачи по проектированию и строительству новой, устойчивой к циклу экономической системы. Переживаемый «финансовый экстрим» основан на смуте, которая определяется беспорядочностью и бессистемностью и, естественно, строится на непрозрачности рынка. Известно, что хаотичность рынка прекращается с его переходом к четкости и ясности его работы, что также снимает пиковые нагрузки. Дж. Сорос связал данный переход с новой рыночной парадигмой, возникшей в ходе кризиса 2008 года [67] . Для разработки надежной базы преодоления кризиса предстоит решить три главные задачи: создать методологический аппарат исследования циклов, определить движущие силы финансового капитала и создать концепцию креативной глобальной финансовой экономики.
Построение теоретико-методологических принципов движения финансового капитала в условиях не только кризиса, но и экономического роста позволит перейти к разработке экономической политики и подготовке конкретных мероприятий, направленных на преодоление мирового финансового кризиса. В этой связи необходимо более детально проанализировать динамику его развития, в частности, в России.
2.2. Экономический кризис в России: предпосылки возникновения и развития [68]
Сегодня уже ни у кого не вызывает сомнений, что, с точки зрения социально-экономического развития России, 2008–2009 годы явились переломными. Причем изменения в экономике, по всей видимости, окажутся гораздо глубже, чем это первоначально прогнозировалось.
Несмотря на достигнутую к лету 2009 года определенную стабилизацию в ряде ведущих, в экономическом отношении, стран мира (Германия, Франция и др.), прогнозы развития России даже на краткосрочную перспективу остаются достаточно неопределенными. Эта неопределенность вызывается, в том числе и продолжающимися ожиданиями «второй волны» кризиса. Причем в Европе (Греция, Испания, Португалия и пр.) эта «волна», похоже, уже наступает.
В этих условиях ситуационной и институциональной неопределенности особую остроту приобретает проблема повышения качества государственного регулирования. Актуальность этой проблемы иллюстрируется достаточно очевидной логической цепочкой: эффективное государственное регулирование предпринимательства – рост деловой активности – прекращение падения, восстановление докризисного уровня и рост доходов – формирование благоприятных условий для социально-экономического развития страны.
Поделиться книгой: