Далекая Звезда

Андрей внимательно выслушал его и спросил: — Вы предлагаете нам бежать, спастись от гибели, а сами?

— Моя судьба лежит в иной плоскости задач, — спокойно ответил Романов. — Я буду защищать Землю. Справедлива или нет война, которую развязали три десятилетия назад, — решать уже не нам, а историкам, если таковые найдутся.

— Поясните, что значит ваша последняя фраза? — насторожился Андрей.

— Не напрягайтесь, капитан. Вы, видно, совсем тут замкнулись на своих исследованиях. Война людей — теперь война машин. Понимаете, о чем я? С той и другой стороны в сражении примут участие сотни тысяч кибернетических механизмов, и людей уцелеет — чуть.

Полковник взял бокал, пригубил его содержимое и добавил:

— Что мы теперь все о грустном? Давайте посидим просто, как два человека, устал я уже от бездушного окружения. Выпьем, поговорим.

— О чем? — от последних слов Романова веяло таким холодом неизбежности, что Дерягин невольно поежился.

— Ну, например, о ваших исследованиях. Вы действительно десятилетиями не покидали борт космической станции?

— А зачем? На станции, как и тут, на борту фрегата, у нас есть все необходимое. Любимая работа, захватывающие исследования…

— И не надоело?

— Если честно, то думать о развлечениях некогда. Сейчас, конечно, стало намного меньше исследовательских задач от военного ведомства, а в начале войны мы едва справлялись, было время — спали по три-четыре часа в сутки. Может быть, вам, полковник, покажется странным, но, начиная вторжение в колонии, Земной Альянс абсолютно не был готов столкнуться с объективными трудностями невоенного характера.

— Что значит «невоенного»? — заинтересованно уточнил Романов.

Андрей отпил из бокала и пустился в неторопливые пояснения:

— Биосферы иных планет представляли и, между прочим, продолжают представлять немалую опасность для людей, участвующих в освоении новых территорий. Космос не приготовил нам приятных сюрпризов в виде биосфер, абсолютно идентичных земной, и даже успешное терраформирование, произведенное в некоторых колониях к началу войны, все равно не снимает остроты вопроса. Дерягин сделал еще глоток вина, затем продолжил: — По имеющимся данным, колонии «Великого Исхода» можно поделить на три категории. Первая, и, к сожалению, часто встречаемая, — погибшие поселения, не выдержавшие прессинга чуждых биосфер. Вторая категория — миры, где планетные цивилизации не смогли начать новый виток развития и пошли по пути регресса. Население таких миров неизбежно сокращалось и видоизменялось от поколения к поколению. В военном плане первая и вторая категории поселений не представляют никакой опасности, но их обитатели за четыреста лет, прошедших со времени старта колониальных транспортов, не внесли никаких «положительных», с нашей точки зрения, изменений в биосферы колонизированных планет, то есть те остались по-прежнему враждебными человеку, несовместимыми с нашим метаболизмом.

— А развитые колонии? Кьюиг, Элио, Дансия?… И еще десятки открытых уже во время боевых действий миров, с терраформированными территориями целых материков? — Романов слушал заинтересованно, даже увлеченно, и Андрей, почувствовав благодарного слушателя, с удовольствием продолжил:

— На любой планете с кислородосодержащей атмосферой до прилета поселенцев миллионы лет шла своя эволюция, в той или иной степени отличающаяся от земного аналога, поэтому колонистам первой волны неизбежно пришлось выбирать из двух возможностей: либо погибнуть самим, либо погубить исконную жизнь на определенных территориях и вновь заселить стерилизованные пространства земной флорой и фауной. Затем, на известной стадии, две биосферы начинали неизбежное взаимопроникновение — они смешивались, образуя некий синтез, к которому (со столь же неизбежными мутациями) присоединялись и люди — далекие потомки тех, кто начинал борьбу за выживание.

— То есть к началу войны в космосе не существовало ни одной освоенной планеты, где выходец с современной Земли мог бы спокойно жить, что называется, «под открытым небом»? — Денис Иванович был заметно удивлен.

— Именно так, полковник, — ответил Андрей, вновь наполняя бокалы. — Существовали тысячи опасностей, незримых, непонятных для рядового бойца сил вторжения. — один вдох на территории иного мира, даже прошедшего полный комплекс преобразований в соответствии с Земным Эталоном, мог запросто стоить жизни. Схожая ситуация тысячелетия назад существовала и на самой Земле, в эпоху великих географических открытий, когда люди стали путешествовать через Мировой океан, осваивая новые материки.

— Так, значит, задачей вашей лаборатории было обеспечение биологическими средствами защиты? Но ведь мы вторглись практически одновременно на десятки различных миров! И вы справлялись впятером?

— Приходилось. Нам поставили жесткие условия: в кратчайшие сроки разработать эффективные средства для нейтрализации пагубного воздействия иных биосфер на человека. — Андрей чувствовал, что слегка злоупотребил тоником, но продолжал беседу: на научные темы он мог говорить практически в любом состоянии, даже сейчас, ощущая ненормальный, лихорадочный прилив сил. — Поначалу ставка делалась на стационарные устройства, способные дать организму бойца нужный комплекс иммунных прививок, где-то даже произвести коррекцию метаболизма, — так, собственно, родилась идея «Преобразователя» — нашей главной разработки, над которой мы трудились многие годы.

— «Преобразователь»? — переспросил Романов. — Странно… Я впервые слышу о существовании такого аппарата…

— Ну, во-первых, «Преобразователь» не аппарат, а целый комплекс биологических установок: камер биореконструкции и множества иной аппаратуры, вплоть до искусственных нейросетевых структур, способных временно принимать на свои носители рассудок человека и сохранять его на период ультрасложных операций. Во-вторых, не сумев создать компактный прибор, мы пошли иным путем, — вы наверняка часто пользовались боевыми метаболическими имплантами, — носимыми в экипировке модулями, содержащими запас химических элементов, некую микробиохимическую лабораторию, которая способна поддерживать жизнь бойца в условиях чуждого мира, не изменяя его организм?

— Конечно, я пользовался боевыми имплантами. Они — ваше изобретение?

— Не лично мое. К началу войны мне едва исполнилось двадцать. Но я участвовал в проекте на самых ранних стадиях разработки имплантов.

— А сам «Преобразователь»? Я так понимаю, что работа над ним не прекращалась на протяжении всей войны? Зачем он нужен при наличии эффективных и относительно недорогих метаболических имплантов?

— Для нужд настоящей колонизации, — ответил Андрей. — Любой имплант — лишь временная мера защиты. Компромисс для краткого пребывания в условиях определенной биосферы. «Преобразователь» же способен внести качественные изменения в организм. Внести раз и навсегда.

— То есть, пройдя через комплекс «Преобразователя», житель Земли может получить те изменения, что постепенно накапливались в организмах колонистов на протяжении веков?

— Да. И поверьте, за десятилетия исследований мы добились гораздо большего, чем простая коррекция обмена веществ. Имея данные по биосфере конкретного мира, мы можем осуществить коренную перестройку организма, меняя не только биохимические процессы, протекающие в нем, но и саму форму живого существа. Корректировке поддается даже уровень мышления.

— А это зачем? — опешил полковник.

Андрей усмехнулся.

— Прикладные разработки. Не более того. Плодить монстров, способных выжить на какой-нибудь адской планете, не мучаясь при этом воспоминаниями о том, что были когда-то людьми, мы не собираемся Но можем. Поймите, имея в своем распоряжении уникальную аппаратуру и опыт многолетних исследований, мы просто не смогли остановиться на достигнутом. Идея получила развитие сначала в виде теоретических разработок, потом она воплотилась в биореструктивных устройствах, аналогов которым нет и не будет, если наши наработки не станут достоянием противника.

— Не станут, — убежденно ответил Романов. — Разумеется, если вы в точности исполните полученный приказ, капитан.

Глава 2

Финал Первой Галактической войны полон загадок, человеческих трагедий, канувших в неизвестность судеб.

Экипаж фрегата «Одиссей» не стал исключением из правила.

Истребители появились внезапно.

На борту фрегата царила искусственная ночь, люди спали, бодрствовали только автоматические подсистемы, введенные полковником Романовым в режим немедленного действия, пока данная опция не будет отключена капитаном с тактического пульта боевого мостика.

Дерягин проснулся от мелкой дрожи, передающейся по переборкам фрегата.

Чувство острой опасности, граничащее с состоянием паники, захлестнуло его мгновенно, как только на подсознательном уровне промелькнула мысль: нас атакуют…

Он вскочил, не понимая, что делать, куда бежать, еще не окончательно проснувшись. Андрей больно ударился плечом о закругленный выступ системы регенерации воздуха, затем до пробудившегося сознания дошли иные признаки надвигающейся катастрофы, — глухо и отдаленно завывали сирены, кроме ритмичной дрожи, вызванной непрерывной работой бортовых зенитных комплексов, реализованных на базе ранней версии «Прайда»,[2] ощущались и иные, не столь скоротечные, но не менее зловещие свидетельства работы боевых подсистем: резкий толчок едва не сбил Андрея с ног, он с трудом удержал равновесие, когда фрегат отработал двигателями коррекции, а затем на некоторое время включил маршевую тягу, одновременно содрогнувшись от массированного запуска противоракет.

Все ощущения спрессовались в несколько секунд ошеломленного, растерянного бездействия, и вдруг в сознании Андрея как будто сработал микропереключатель, он по-прежнему воспринимал признаки начавшегося боя, но теперь их осознание проходило на более спокойном уровне.

Разум задействовал полученный, но ни разу не востребованный, а значит — и не пережитый до сих пор боевой опыт, имплантированный в рассудок вместе с навыками командования, пилотирования, знанием возможностей и уязвимых мест вверенного ему корабля.

Андрей в точности знал, что нужно делать, еще доли секунды рассудок ученого сопротивлялся насильно привитым навыкам, но затем он сдался, словно вся прошлая жизнь внезапно превратилась в иллюзию, а на свет в считаные мгновения появился иной человек, во сто крат более решительный, способный бороться не только за собственную жизнь, но и за вверенный ему корабль и находящихся на борту людей.

Дерягин слишком долго тешил себя иллюзиями, надеясь, что война никогда не придет в Солнечную систему, а даже если и так, то не коснется его лично.

Увы…

Безумие многолетнего, смертельного противостояния, охватившее всю Обитаемую Галактику, не могло оставить в стороне отдельно взятого человека. Война давно вышла из подчинения тех, кто ее начал, она, как стихийное бедствие, как набравший силу лесной пожар, уже не щадила никого: и правые, и виноватые — все по определению находились в охваченном пламенем лесу, а значит, гибель каждого являлась лишь вопросом времени…

Пока в голове проносились обрывочные мысли, он успел надеть боевой скафандр, загерметизировать шлем и подключиться к каналу внутренней связи.

Интуиция подсказывала, что подобное перерождение рассудка испытали и четверо его коллег, ставшие теперь сплоченным, полноценным экипажем фрегата.

Прислушиваясь к новым для себя ощущениям, подчиняясь несвойственным ученому мотивациям действий, Андрей еще не готов был ответить на вопрос: что на самом деле сделала с ними имплантация определенных навыков, что именно несли открывшиеся возможности — благо, способность избежать гибели, или же полковник Романов искусно обвел его вокруг пальца, и сейчас инстинкт самосохранения заставит пятерых ученых, мобилизованных внезапно пришедшей смертельной опасностью, стать бойцами и нырнуть в водоворот сражения?

— Всем, доложить статус! — вытолкнул он в коммуникатор непривычную для себя, прозвучавшую резко и неестественно фразу.

Первой ответила Ольга, навигатор «Одиссея»:

— Я на месте. Навигационная рубка пока работает «на автомате». Готова перехватить командную инициативу.

— Доложи, что видишь? — Андрей уже выскочил в коридор, двигаясь к шахте межпалубного подъемника.

— Множественные возмущения метрики пространства на масс-детекторах. Идет обсчет сигнатур. Ближайшие цели класса «аэрокосмический истребитель», количество — семь единиц.

— Неполная эскадрилья?

— Была полной. Пять атакующих целей поражены зенитными комплексами.

— Понял. Готовь расчет для погружения в гиперсферу. Затребуй данные, полученные от штаба флота.

Электромагнитный подъемник подхватил Андрея и понес его ввысь.

— На связи боевая палуба.

— Слушаю. Докладывай, Сергей, только в темпе!

— ЗРК перезаряжаются. Главный калибр сопровождает цели. Удар плазмой оправдан, командир?

— Отставить. Плазма для крупных целей. Ольга передаст тебе расшифровку сигнатур. Работай по любым объектам, движущимся в нашу сторону. Не подпускай никого на расстояние эффективного огня, пока готовим гипердрайв.

— Сделаю, — голос Сергея Хорошева, высокого, немного сутуловатого, вечно нервного, замкнутого в себе биолога, звучал на удивление спокойно, словно он всю жизнь провел в космических сражениях.

Спас ты нас, Денис Иванович… — ударила на излете шальная, но, несомненно, принадлежавшая прежнему Андрею Дерягину мысль. — А ведь я тебя не понимал. Совсем не понимал…

С такими чувствами он перешагнул порог боевого мостика.

Автоматика уже подняла вместо обычных кресел противоперегрузочный ложемент, окруженный голографическими экранами, вся аппаратура пока что находилась в автоматическом режиме, отрабатывая стандартные процедуры противодействия истребителям противника.

Эскадрилья многофункциональных «Гепардов» разминулась с фрегатом, не причинив ему ощутимых повреждений, лишь потеряв пять машин под плотным зенитным огнем.

Неплохо для начала…

Андрей вдруг поймал себя на том, что его мысли идут вразрез с полученным от Романова приказом: уводить корабль из зоны боестолкновения и далее действовать по обстоятельствам, с единственной задачей — выжить самим и спасти «Одиссей».

Все только начинается. Позиция выгодная, генераторы плазмы заряжены, сигнатуры противника вот-вот будут определены…

Что за мысли? Кому они принадлежат? Неужели это я рвусь в бой, когда на масс-детекторы нормальному человеку и взглянуть-то страшно: пространство буквально «кипит» от неисчислимых сигнатур, каждая из которых — вражеский корабль, не уступающий «Одиссею» по своей мощи.

Романов же ясно сказал — это будет битва машин. Финальная битва затянувшейся войны…

— Двигательный?

— На связи, — мгновенно откликнулся Игорь Семянцев.

— Доложи готовность к прыжку!

— Готовность гиперпривода — сто процентов. Но осуществить погружение не сможем. Метрика нестабильна. Мощность будут гасить поля «всплывающих» из гиперсферы эскадр.

— Твои предложения?

— Нужно уходить на маршевой тяге.

— Сколько нам потребуется времени? — Андрей уже сидел в противоперегрузочном кресле, вокруг которого, поднимаясь от пола боевого мостика, замыкались дуги амортизационного каркаса.

На случай декомпрессии отсека, чтобы не унесло в космос через пробоину, если вдруг не выдержат крепления кресла или самого ложемента, — машинально подумал Дерягин и тут же ужаснулся смыслу кратко сформулированной для себя фразы.

Битва машин… Мысль глухо стучала в виски; он и только он принимал сейчас решения, от которых зависит дальнейшая судьба фрегата, потому что остальные члены экипажа заведомо подчинятся его приказам.

Ответ Семянцева на заданный несколькими секундами ранее вопрос прозвучал глухо, отдаленно, словно между ними сейчас лежали многие миллиарды километров: — Сфера вражеских сигнатур очень плотная. Наш флот находится в стороне, ведет перестроение боевых порядков. Нам некуда уходить.

Вернее, мы не сможем прорваться без боя, — мысленно уточнил для себя Андрей.

Удивительно, но в критические мгновения взять себя в руки оказалось проще, чем думалось.

Единственное направление, в котором по данным масс-детекторов ожидалось наименьшее скопление кораблей противника, вело к Земле, но уходить туда — роковой шаг. В сильном гравитационном поле планеты включать гиперпривод равносильно самоубийству. Но что делать, когда между открытым космосом и фрегатом сейчас прямо на глазах начинают материализовываться тяжелые единицы вражеского флота?

— Игорь, я не спрашивал, сможем ли мы уйти! — удивляясь собственной резкости, ответил Дерягин. — Сколько времени нужно фрегату для достижения безопасной точки гиперпространственного перехода?!

— Девять с половиной минут.

— Приготовься. Включение двигателей маршевой тяги сразу по окончании маневра пространственной ориентации, ты понял?

— Да.

— Оля, что у тебя? Насколько плотно нас окружили?

— Мы фактически среди вражеского построения. Учитывая, что наш собственный флот завершает развертывание, шансов вырваться никаких.

— Поясни! — потребовал Андрей, постепенно начиная понимать смысл данных, что транслировал для него тактический монитор.

— Первыми в бой вступят корабли, на борту которых нет людей, только кибернетические системы. Сканирующие комплексы уже фиксируют множественные ракетные запуски со стороны нашего флота. Они бьют с расчетом на упреждение, — вражеские корабли будут завершать гиперпространственный переход, уже находясь под атакой. Количество выпущенных боеголовок не могу определить даже приблизительно…

Андрей все понял. Они неизбежно попадают под удар собственного флота.

Времени на принятие решения уже не оставалось.

— Включение всех двигателей маршевой тяги! Немедленно! Маневрирование осуществлять по ходу движения. Всем бортовым установкам артиллерийской палубы: беглый огонь без разделения целей по признаку «свой-чужой».

— Командир, последний приказ советую отменить, — раздался в коммуникаторе голос Ильи Захарова, специалиста по кибернетическим системам. — Как только мы собьем хотя бы одну из наших боеголовок, их вариаторы целей перенесут сигнатуру «Одиссея» в категорию «противник».

— А что, есть варианты?! Как мы пройдем через зону тотального поражения?

— Отменить включение маршевой тяги. Остаемся на месте до полной материализации вражеских кораблей. Пусть выпущенные ракеты отработают по своим целям.

— Хорошо. Двигательный отсек, отмена. Ждем.