Помоги проекту - поделись книгой:
Он вопросительно поднял бровь и поднес ладонь к уху. Я загремел во весь голос:
— А что с ней?
Он несколько секунд смотрел на меня с большим сомнением.
— Ее выворачивает, сэр. Очень сильно.
Я почувствовал под ногами твердую почву и уже прикидывал, как точнее поставить диагноз.
— Через сколько времени после еды ее тошнит?
— Что-что? — Ладонь снова поднялась к уху.
Я нагнулся поближе к нему, набрал воздуха в легкие и взревел:
— Когда ее выворачивает… то есть тошнит?
Лицо мистера Муллигена прояснилось. Он мягко улыбнулся.
— Вот-вот. Ее выворачивает. Очень сильно, сэр.
У меня не осталось сил на новую попытку, а потому я сказал ему, что позабочусь о микстуре, и попросил его зайти позднее. Вероятно, он умел читать по губам, потому что медленно побрел прочь с довольным видом.
Вернувшись в гостиную, я рухнул на стул и налил себе чаю. Едва я сделал первый глоток, как колокольчик снова зазвонил. На этот раз оказалось достаточно одного свирепого взгляда, чтобы собаки покорно вернулись на свои места. От их сообразительности у меня стало легче на душе.
За дверью стояла рыжеволосая красавица. Она улыбнулась, показав множество очень белых зубов.
— Добрый день, — произнесла она светским тоном. — Я Диана Бромптон. Мистер Фарнон ждет меня к чаю.
Я сглотнул и уцепился за дверную ручку.
— Он пригласил ВАС на чай?
Улыбка застыла у нее на губах.
— Совершенно верно, — сказала она, чеканя слова. — Он пригласил меня на чай.
— Боюсь, мистера Фарнона нет дома. И я не знаю, когда он вернется.
Улыбка исчезла.
— А! — сказала она, вложив в это междометие чрезвычайно много. — Но в любом случае не могу ли я войти?
— Ну конечно. Разумеется. Извините, — забормотал я, поймав себя на том, что гляжу на нее с разинутым ртом.
Я распахнул дверь, и она прошла мимо меня без единого слова. Дом, по-видимому, был ей знаком: когда я добрался до поворота, она уже исчезла в гостиной. Я на цыпочках прошел дальше и припустил по извилистому коридору галопом и ярдов через тридцать влетел в большую кухню с каменным полом, где обнаружил миссис Холл. Я бросился к ней.
— Там пришла гостья. Какая-то мисс Бромптон. Она тоже приглашена к чаю! — Я чуть было не потянул миссис Холл за рукав.
Ее лицо хранило непроницаемое выражение. А я-то думал, что она хотя бы горестно всплеснет руками! Но ей как будто даже в голову не пришло удивиться.
— Пойдите займите ее разговором, — сказала она. — А я принесу еще пирожков.
— Но о чем же я буду с ней разговаривать? А мистер Фарнон, он скоро вернется?
— Да поболтайте с ней, о чем вздумается. Он особенно не задержится, — ответила миссис Холл невозмутимо.
Я медленно побрел в гостиную. Когда я открыл дверь, девушка быстро обернулась и ее губы начали было раздвигаться в новой ослепительной улыбке. Увидев, что это всего лишь я, она даже не попробовала скрыть досаду.
— Миссис Холл думает, что он должен скоро вернуться. Может быть, вы пока выпьете со мной чаю?
Она испепелила меня взглядом от моих всклокоченных волос до кончиков старых потрескавшихся ботинок. И я вдруг почувствовал, как запылился и пропотел за долгую тряску в автобусе. Затем она слегка пожала плечами и отвернулась. Собаки смотрели на нее с вялым равнодушием. Комнату окутала тягостная тишина.
Я налил чашку чаю и предложил ей. Она словно не заметила этого и закурила сигарету. Тяжелое положение! Но отступать мне было некуда, я слегка откашлялся и сказал небрежно:
— Я только что приехал. И, возможно, буду новым помощником мистера Фарнона.
На этот раз она не потрудилась даже посмотреть на меня и только сказала «а!», но вновь это междометие прозвучало как пощечина.
— Места тут очень красивые, — не отступал я.
— Да.
— Я впервые в Йоркшире, но то, что я успел увидеть, мне очень нравится.
— А!
— Вы давно знакомы с мистером Фарноном?
— Да.
— Если не ошибаюсь, он совсем молод. Лет около тридцати?
— Да.
— Чудесная погода.
— Да.
С упрямым мужеством я продержался еще пять минут, тщетно придумывая, что бы такое сказать пооригинальнее и поостроумнее, но затем мисс Бромптон вынула сигарету изо рта, молча повернулась ко мне и вперила в меня ничего не выражающий взгляд. Я понял, что это конец, и растерянно умолк.
Она опять отвернулась к стеклянной двери и сидела, глубоко затягиваясь и щурясь на струйки дыма, вырывавшиеся из ее губ. Я для нее не существовал.
Теперь я мог, не торопясь, рассмотреть ее — она того стоила. Мне еще ни разу не доводилось видеть вживе картинку из журнала мод. Легкое полотняное платье, изящный жакет, красивые ноги в элегантных туфлях и великолепные ниспадающие на плечи рыжие кудри.
Я был заинтригован: вот она сидит тут и ждет не дождется жирного немчика-ветеринара. Наверное, в этом Фарноне что-то есть!
В конце концов мисс Бромптон вскочила, яростно швырнула сигарету в камин и возмущенно вышла из комнаты.
Я устало поднялся со стула и побрел в сад за стеклянной дверью. У меня побаливала голова, и я опустился в высокую, по колено, траву возле акации. Куда запропастился Фарнон? Действительно ли письмо было от него или кто-то сыграл со мной бессердечную шутку? При этой мысли меня пробрал холод. На дорогу сюда ушли мои последние деньги, и, если произошла ошибка, я окажусь в более чем скверном положении.
Потом я посмотрел по сторонам, и мне стало легче. Старинная кирпичная ограда дышала солнечным теплом, над созвездиями ярких душистых цветков гудели пчелы. Легкий ветерок теребил увядшие венчики чудесной глицинии, заплетшей всю заднюю стену дома. Тут царили мир и покой.
Я прислонил голову к шершавой коре акации и закрыл глаза. Надо мной наклонился герр Фарренен, совершенно такой, каким я его себе представлял. Его физиономия дышала негодованием.
— Что ви сделайт? — вскричал он, брызгая слюной, и его жирные щеки затряслись от ярости. — Ви входийт в мой дом обманом. Ви оскорбляйт фрейлен Бромптон, ви тринкен мой тщай, ви съедайт майне пирожки. Что ви еще делайт? Ви украдайт серебряный ложка? Ви говорийт — мой помощник, но я не нуждайт ни в какой помощник. Сей минут я визывайт полиция.
Пухлая рука герра Фарренена сжала телефонную трубку. Даже во сне я удивился тому, как нелепо он коверкает язык. Низкий голос повторял: «Э-эй, э-эй!».
И я открыл глаза. Кто-то говорил «эй-эй», но это был не герр Фарренен. К ограде, сунув руки в карманы, прислонился высокий худой человек. Он чему-то посмеивался. Когда я с трудом встал на ноги, он оторвался от ограды и протянул мне руку.
— Извините, что заставил вас ждать. Я Зигфрид Фарнон.
Такого воплощения чисто английского типа я в жизни не видел. Длинное, полное юмора лицо с сильным подбородком. Подстриженные усики, растрепанная рыжеватая шевелюра. На нем был старый твидовый пиджак и летние, утратившие всякую форму брюки. Воротничок клетчатой рубашки обтрепался, галстук был завязан кое-как. Этот человек явно не имел обыкновения вертеться перед зеркалом.
Я глядел на него, и у меня на душе становилось все легче, несмотря на ноющую боль в затекшей шее. Я помотал головой, чтобы окончательно разлепить глаза, и из моих волос посыпались сухие травинки.
— Приходила мисс Бромптон, — вдруг объявил я. — К чаю. Я сказал, что вас срочно вызвали.
Лицо Фарнона стало задумчивым. Но отнюдь не расстроенным. Он потер подбородок.
— Хм, да… Ну неважно. Но приношу извинения, что я вас не встретил. У меня на редкость скверная память, и я попросту забыл.
И голос был сугубо английский.
Фарнон поглядел на меня долгим изучающим взглядом и весело улыбнулся.
— Идемте в дом. Я покажу вам, что и как.
Уильям Хантинг, дважды выбиравшийся председателем Национальной ассоциации ветеринарных врачей Великобритании и Ирландии, организовал издание
Если корова съедает слишком много корма, в котором легко возникает брожение, рубец — первый отдел желудка жвачных — иногда вздувается от газов. Если животному не будет оказана скорая ветеринарная помощь, это может привести к смертельному исходу. Один из способов лечения — проколоть рубец с помощью пробойника и гильзы. Двадцатипятисантиметровый стилет пробойника вставляется в канал гильзы и вгоняется в стенку рубца. Затем стилет извлекается и газ выходит через гильзу, которая остается в проколе сколько требуется.
Собаки этой породы (прежде их называли абердинскими терьерами) похожи на мудрых старцев. Длинная узкая морда окаймлена бородой, умные глаза смотрят на мир из-под косматых бровей. Уши всегда навострены. Жесткая шерсть, обычно черная, покрывает широкое туловище на коротких ногах, очень крепкое и подвижное. Охотничий инстинкт, побуждающий терьеров преследовать мелкую добычу до норы, а то и в норе, все еще очень силен: стоит скотч-терьеру увидеть мышь — и он устремляется в погоню.
Теперь это чаще друг дома, ласковый и склонный к полноте, однако порода была выведена как охотничья около 500 лет назад в Испании.
Кокер-спаниель отлично ведет поиск вблизи охотника. Острое чутье помогает ему обнаруживать птиц, которых он вспугивает под выстрел.
Свежие масляные оладушки казались особенно вкусными за чаем в холодную осеннюю погоду. Если несколько штук оставались несъеденными (случай не частый!), они были столь же вкусны подогретые и намазанные маслом с джемом. На 12 оладушек смешать 15 г свежих дрожжей и чайную ложку соли с 250 г пшеничной муки. Залить 0,5 л подогретого молока пополам с водой и хорошо размешать. Дать тесту подойти в течение 30 минут. Когда тесто начнет оседать, вбить в него 1/4 чайной ложки питьевой соды, разведенной 4 столовыми ложками холодной воды. Добавьте взбитый белок 1 яйца. Лейте тесто столовой ложкой на хорошо смазанный противень или чугунную сковороду. Жарьте сразу по 2–3 штуки. Когда поджарятся, переверните, чтобы подрумянить другую сторону.
Сливки, отстоявшиеся в мисках в молочной, сливались в маслобойку, обычно вращавшуюся вручную так, что она «кувыркалась». Ее изобрели в Йоркшире около 1880 года. Поскольку переворачивалась вся маслобойка, ее содержимое взбивалось равномерно в отличие от более старой, в которой ручка вращала находившиеся внутри деревянные лопасти и сливки в стороне от них перемешивались плохо.
2. Мистер Фарнон меня испытывает
В дни былой славы длинная пристройка позади дома предназначалась для слуг. В отличие от комнат по фасаду там все было темным, узким и тесным.
Фарнон подвел меня к первой из нескольких дверей, открывавшихся в коридор, где висел запах эфира и карболки.
— Это, — сказал он, и глаза его таинственно заблестели, словно он указывал мне вход в пещеру Аладдина, — наша аптека.
В дни, когда еще не было пенициллина и сульфаниламидов, аптеке принадлежала весьма важная роль. От пола до потолка по стенам тянулись ряды сверкающих банок и бутылей. Я с удовольствием читал знакомые названия: эфир, настойка камфары, хлородин, формалин, нашатырь, гексамин, свинцовый сахар, линиментум альбум, сулема, вытяжной пластырь. Хоровод этикеток действовал успокаивающе.
Я был среди старых друзей. Сколько лет им отдано, сколько трудов положено, чтобы постичь их тайны! Я знал их состав, действие, применение и все капризы их дозировки. У меня в ушах зазвучал голос экзаменатора: «Доза для лошади? Для коровы? Для овцы? Для свиньи? Для собаки? Для кошки?».
Эти полки содержали весь арсенал ветеринара в его войне с болезнями. На рабочем столе у окна красовались орудия для приготовления из них нужных лекарств — мензурки, колбы, ступки, пестики. А под ними за открытыми дверцами шкафчика — пузырьки, груды пробок всех размеров, коробочки под пилюли, бумага для заворачивания порошков.
Мы медленно обходили комнату, и Фарнон с каждой минутой оживлялся все больше. Глаза его сверкали, он так и сыпал словами. То и дело он протягивал руку и поглаживал бутыль на полке, взвешивал на ладони лошадиный болюс, доставал из коробки баночку с пастой на меду, ласково похлопывал ее и бережно ставил на место.
— Поглядите-ка, Хэрриот! — неожиданно закричал он так, что я вздрогнул. — Адреван! Прекрасное средство от аскарид у лошадей. Но дороговато! Десять шиллингов коробочка. А это пессарии[1] с генциановым фиолетовым. Если засунуть такой пессарий в матку коровы после чистки, выделения обретают прелестный цвет. Так и кажется, что от него есть польза. А этот фокус вы видели?
Он бросил несколько кристаллов йода в стеклянную чашечку и капнул на них скипидаром. Секунду все оставалось как было, а потом к потолку поднялось клубящееся облако фиолетового дыма. При виде моего ошарашенного лица он расхохотался.
Поделиться книгой: