Вторжение в рай

— Спасибо.

Бабур склонил голову.

— И теперь, получается, мой маленький братец стал правителем.

— Со временем ты тоже им станешь.

— И то верно, — улыбнулся Махмуд.

— Но сейчас, похоже, ты помышляешь о другом?

Улыбка Махмуда расплылась во всю ширь.

— Если бы ты только видел ее, Бабур. Кожа, как шелк, стройна, как веточка ивы, а ростом чуть ли не с меня. Я поклялся, что заполучу ее, и слово свое сдержу.

— Как ты вообще ухитрился с ней встретиться?

— Не беспокойся, я не переодевался женщиной, чтобы пробраться тайком в гарем великого визиря. Просто в прошлом году она сопровождала своего отца, отправившегося из Самарканда в Кундуз с посольством. Едва они пересекли северный рубеж, так на них напали разбойники, а я как раз был послан с воинским отрядом встречать посла и, когда все случилось, оказался неподалеку. Мы услышали шум схватки и поскакали на выручку. Тогда-то я ее и увидел: она высунулась из-за камня, где пряталась… вуаль потерялась, одежда порвалась…

Махмуд умолк и даже зажмурился, припоминая увиденное.

— Великий визирь должен бы быть тебе благодарен.

— Должен-то должен, но Кундуз не так богат, как Кабул.

Махмуд пожал плечами.

— Ладно, братец, тебя-то каким ветром сюда занесло?

«Остерегайся людей, не выказывающих амбиций», — припомнились Бабуру слова отца, но он не знал, применимы ли они к нынешним обстоятельствам. Может ли быть, чтобы Махмуд действительно прибыл к Самарканду с войском всего лишь ради девушки, как бы ни была она желанна?

Поразмыслив, Бабур решил играть в открытую.

— Эмир Самарканда, хоть и доводился отцу братом, другом Ферганы никогда не был и собирался лишить меня престола. Но в час своей смерти приказал своему воину принести мне это.

Бабур протянул руку и показал надетое на указательный палец, теперь, разумеется, очищенное от крови, кольцо Тимура. Оно было ему немного великовато, но он справился с этим, подсунув под него прокладку из красного шелка.

Металл сверкнул в свете тлевших в жаровне угольев, и он услышал, как у Махмуда перехватило дыхание.

— Ты считаешь себя преемником Тимура?

— Его кровь течет в моих жилах. И я получу этот город.

— В моих жилах тоже течет его кровь, — медленно произнес Махмуд. Их взгляды встретились, и неожиданно оказалось, что ничего мальчишеского в них обоих нет и в помине. Бабур порадовался тому, что прихватил с собой заткнутый за розовато-лиловый кушак кинжал в осыпанных самоцветами ножнах.

— Не беспокойся, маленький братец… хотя, наверное, маленьким мне тебя называть уже не стоит: когда я убил волчат на глазах у волчицы, ее взгляд был не таким свирепым, как только что у тебя.

На лицо Махмуда вернулась улыбка.

— Да, конечно, я явился в Самарканд, понимая, что тут сейчас за настроения, но присмотрись к моему лагерю — со мной всего-то несколько сотен воинов. Разве с такими силами можно осадить город? В мои планы входило лишь ворваться туда и захватить девушку, дабы унять жар в чреслах. — Он скорчил гримасу и выразительно потер промежность.

— Желаю удачи. Да уймется твой жар скорее.

— А как ты, братец? Много у тебя народу?

— Когда подтянутся основные силы, будет больше шести тысяч, причем немало лучников.

На самом деле войско Бабура едва дотягивало до пяти тысяч, но он рассудил, что маленькое преувеличение не повредит.

На Махмуда это, похоже, произвело впечатление.

— Вот уж не думал, что Фергана способна выставить такое войско.

— Помимо ферганской знати и вождей с их людьми, я нанял воинов из горных племен.

— Давай нападем вместе! — пылко предложил Махмуд, схватив Бабура за запястье. — Ты получишь город и голову великого визиря, а мне достанется жена.

— Почему бы и нет? — улыбнулся в ответ Бабур, прекрасно понимая: при столь решающем превосходстве в силах ему не стоит особо опасаться Махмуда, даже если тот тоже все-таки зарился на трон Самарканда.

Пронизывающие зимние ветры, что завывали над равниной два месяца спустя, были ничем, по сравнению с той горечью, что испытывал Бабур, возвращавшийся со своим воинством на восток, в Фергану. Лохматые конские гривы обледенели, копыта вязли, проваливаясь в глубокий снег, надсадно хрипя, лошади выдыхали клубы пара. Кое-где снег был так глубок, что всадникам приходилось спешиваться, освобождая животных от своего веса, и тащиться пешком. Тут уж было не до поклажи: вьюки и переметные сумы оставались валяться на снегу.

«Все не так, как должно бы быть», — угрюмо думал Бабур, теребя кольцо на пальце. Оно все еще было ему велико, и сейчас казалось, что это подчеркивает тщетность его амбиций и постыдное унижение.

Вазир-хан ехал бок о бок с ним, укутанный в тяжелое шерстяное одеяло, с заиндевелой бородой и бровями. Мудрый Вазир-хан, уговаривал его снять осаду, еще когда бледные, чреватые снегом небеса лишь возвестили о неожиданно раннем приходе суровой, неблагоприятной для осаждающих, зимы. Но юный правитель не внял голосу рассудка и продолжал посылать людей на стены, даже когда Махмуд, так и не уняв жар в своих чреслах, увел своих людей домой, а наемные горцы, поняв, что обещанной добычи им не дождаться, бросили позиции. И вот теперь он расплачивался за упрямство и гордыню. Стены Самарканда остались неприступными, великий визирь самовольно, без всякого на то права, властвовал в городе и вынашивал далекоидущие планы, надеясь выдать дочь за сына могущественного владыки Кабула.

— Повелитель, мы вернемся, — промолвил Вазир-хан, как обычно, прочтя его мысли. Замерзшие губы еле ворочались, так что говорил он медленно. — Это был всего лишь поход. Представилась возможность, мы попытались ею воспользоваться, но обстоятельства сложились не в нашу пользу.

— Мне не по себе, Вазир-хан. Как подумаю обо всем этом, мне становится так больно, словно я получил глубокую рану…

— А ты, в известном смысле, и получил ее. Во всяком случае, приобрел опыт ведения военных действий, а это дорогого стоит. В следующий раз мы подготовимся лучше, и ты еще познаешь сладость успеха.

При всей скверности положения, эти слова несколько улучшили настроение Бабура. В конце концов, он был очень молод, являлся правителем собственной державы, и вряд ли с его стороны было такой уж слабостью признание неизбежного: ну, не взять ему Самарканда этой зимой. Слабостью было бы отчаяться, отступиться, но он знал, что не сделает этого, пока живет и дышит.

— Я вернусь! — вскричал он, перекрывая вой ветра, и издал боевой клич, которому научил его отец. И пусть снежная буря поглотила этот дерзкий вызов, в голове Бабура он продолжал звучать.

Глава 4

В Жирный город

Как хорошо, что за столь ранней и суровой зимой последовала столь же ранняя весна.

С балкона своих покоев Бабур смотрел, как мальчишки бросают с берега камни в еще замерзший Яксарт, видел, что лед проламывается и над ним проступает вода. Несколько овец, неосмотрительно вышедших на лед, провалились и были унесены холодным потоком. Их жалобное блеяние разносилось над рекой всего несколько секунд.

На равнине за рекой снова был разбит лагерь: его вожди привели своих людей. На сей раз он разослал гонцов и в более дальние края, призывая кочевые племена с севера, юга, востока и запада, и суля всем богатую добычу. Орды Шейбани-хана еще зимовали далеко на севере, и сейчас, по мысли Бабура, было самое удачное время для удара. Скоро он отдаст приказ о выступлении.

Но прежде чем погрузиться в нескончаемые хлопоты, связанные с самаркандскими делами, юному правителю надлежало оказать почтение матушке, и он поспешил в ее покои. Теперь его отражение в ее полированном бронзовом зеркале было совсем не тем, что в час мрачной растерянности, после внезапной смерти отца. Несколько недель назад он отпраздновал пятнадцатилетие. На его подбородке уже пробивались волоски, он подрос и раздался в плечах. Голос стал глубже, да и кольцо Тимура больше не болталось на его пальце.

— Ты становишься мужчиной, сын мой, — с гордостью в голосе промолвила его мать, одаряя на прощание поцелуем.

И даже его бабушка, похоже, выглядела удовлетворенной. А удовлетворить столь требовательную, строгую старуху, с лицом, сморщенным, словно сушеный абрикос, и острыми, ничего не упускающими черными глазами, было не так-то просто.

— Когда город будет моим, я пошлю за всеми вами.

— Обещаешь? — вздернула подбородок Ханзада.

— Обещаю.

Он наклонился и поцеловал сестру, которая теперь, к немалому удовлетворению Бабура, отстала от него в росте на целых шесть дюймов.

У выхода из гарема он заглянул в открытую дверь, за которой находилось лишенное окон, освещенное масляными лампами помещение. Высокая молодая женщина в корсаже и просторных шароварах из цветастого розового шелка, склонившись вперед, расчесывала длинные, ниспадавшие волосы. Бабур ступил под низкую притолоку.

При виде правителя она преклонила колени, коснувшись лбом пола, и волосы разметались вокруг, словно поблескивающая лужица.

— Привет тебе, Бабур, повелитель Ферганы: да улыбнется тебе Аллах.

Голос ее, низкий, но чистый, выдавал происхождение от северных горцев.

— Можешь встать.

Она грациозно поднялась. У нее были миндалевидные глаза, стройная фигура и медового цвета кожа. В уголке ее комнаты Бабур приметил два грубых деревянных сундука, битком набитых нарядами.

— Я устала с дороги. Велела служанкам оставить меня…

Красавица замешкалась, и Бабур заметил на ее лице нерешительность, словно она не знала, стоит ли говорить дальше. Он повернулся, собираясь уходить: ему еще много куда следовало заглянуть, перед тем как уйти в поход.

— Спасибо, повелитель, что призвал меня сюда, — промолвила она, подступив на шаг, и его обдало мускусным запахом.

— Наложнице моего отца всегда найдется место под моим кровом.

— А его сыну от наложницы?

— Конечно, — ответил Бабур, подавляя вспышку раздражения.

Эта женщина, Роксана, дочь мелкого вождя, не имела права задавать ему такие вопросы: он и о существовании-то ее прознал всего несколько недель назад. По каким-то своим соображениям, отец не поселил ее в крепости, но оставил среди своих, с тем чтобы посещать ее и делить с ней ложе во время выездов на охоту. Он никому о ней не рассказывал, и никто в семье знать не знал, что восемь лет назад, когда ей не могло быть больше пятнадцати, Роксана родила ему сына, Джехангира.

Когда через несколько дней после того, как перестал валить снег, в крепость заявился отец Роксаны, никто поначалу не обратил внимания на ничем не примечательного племенного вождя с косматой, неухоженной бородой. Все изменилось, когда он извлек из-за пазухи своего овчинного тулупа свиток, написанный рукой отца Бабура, где прямо говорилось, что Роксана была его наложницей и ее сын — отпрыск владыки. И предписывалось, если с ним что-то случится, взять их под защиту и покровительство.

Узнав об этом, Кутлуг-Нигор и бровью не повела: покойный супруг мог иметь столько наложниц, сколько хотел, не говоря уж о еще трех полноправных женах. Она знала, что он любил ее, видел в ней желанную спутницу жизни и мать его законного наследника: они были близки и физически, и духовно, как, может быть, ни одна другая пара на земле. Их союз омрачал лишь тот прискорбный факт, что лишь двое из рожденных ею детей выжили. Факт существования Роксаны и единокровного брата Бабура для нее ничего не значил — во всяком случае, так она заявила, когда Бабур, смущаясь, затронул эту тему, поскольку вопрос касался сердечных дел его родителей.

— Пусть живет вместе со своим отпрыском, — холодно промолвила она, не желая больше обсуждать этот вопрос.

Но позднее Бабур заметил, что покои Роксане она отвела поблизости от своих собственных, и подумал, что вряд ли это вызвано сочувствием к женщине, оказавшейся в незнакомом окружении. А скорее, желанием иметь за ней пригляд.

— Милосердие твоего величества не знает пределов, — с улыбкой промолвила она. — Твой брат также преисполнен благодарности.

«Единокровный брат», — подумал Бабур, не ответив на улыбку. Мальчика он пока еще не видел: кажется, тот приболел.

— Не иначе, блохи покусали или овечьи клещи, — съязвила, узнав об этом, Кутлуг-Нигор.

— Желаю твоему сыну доброго здравия, — учтиво, но намеренно холодно промолвил юный правитель и, повернувшись, быстро вышел из комнаты, тут же переключившись мыслями на ту великую игру, что ждала его впереди.

Глядя на заполнивших долину всадников, Бабур с гордостью думал о том, что на сей раз он собрал под своей рукой почти восемь тысяч воинов. Помимо подвластной ему знати и вождей, явившихся со своими отрядами, за ним следовали и разномастные орды кочевников, собранных откуда только возможно: вроде диких чакраков, обитавших в горах между Ферганой и Кашгаром, где они разводили коней, овец и лохматых яков. Обозные подводы, увлекаемые длиннорогими быками, скрипели и постанывали под тяжестью военного снаряжения. На сей раз Бабур не желал оставлять место ни для малейшей случайности. На каждом из предшествовавших походу военных советов вновь и вновь рассматривал вопрос о том, что может потребоваться для проведения длительной кампании, начиная от осадных машин и лестниц, чтобы приставлять их к стенам Самарканда, до котлов, необходимых для варки пищи, и инструментов для музыкантов, которые должны веселить и воодушевлять бойцов.

Во время зимнего ожидания Бабур и Вазир-хан размышляли также и о том, как во время своего отсутствия обеспечить безопасность Ферганы. Было решено оставить в качестве регента визиря Касима, в верности и способностях которого у Бабура не было и тени сомнения. Об узбеках пока ничего слышно не было, но в любом случае, при возникновении угрозы, Касим немедленно бы известил владыку.

Сейчас важно было предусмотреть любые возможные действия засевшего в Самарканде противника. Бабур прекрасно понимал, что великого визиря, осмелившегося провозгласить себя эмиром Самарканда, его наступление врасплох не застанет. Запасов провизии в городе хватит надолго, а стены и ворота будут защищать многочисленные воины, для обеспечения верности которых у визиря имеется достаточно денег.

После десятидневных переходов впереди замаячил знакомый холм Кволба. Не дожидаясь возвращения высланных Вазир-ханом вперед разведчиков, Бабур погнал своего серого скакуна по свежей изумрудной траве с яркими вкраплениями желтых, розовых и белых весенних цветов. Его конь вспугнул затаившегося в траве фазана: тот взлетел с испуганным криком и хлопаньем крыльев. При виде воспаряющих к небу куполов и минаретов великого города сердце Бабура подскочило в груди. Но он видел, что город защищен высокими, мощными стенами, а внутри его острые глаза заметили еще и второе, добавочное кольцо укреплений, возведенных еще Тимуром для защиты сердца города, цитадель Кок-Сарай. За годы, прошедшие после его смерти, это место снискало мрачную славу: повсюду рассказывали о том, сколько честолюбивых представителей знати и правящих домов, будучи приглашенными в Кок-Сарай на пир, сгинули бесследно: по слухам, они были подвергнуты пыткам, ослеплены или убиты.

Он резко остановил коня. Даже с такого расстояния ощущалась настороженность города, словно он был гигантским живым существом, затаившимся в ожидании. Должно быть, множество глаз, с башен и стен, озирали окрестности, дожидаясь появления Бабура и его войск. Наверняка на всем трехсотмильном пути от Ферганы его силы сопровождали шпионы, доносившие в Самарканд сведения и об их численности, и о скорости продвижения.

Во всяком случае, на сей раз никаких других войск под городом нет, мысленно усмехнулся Бабур, вспомнив неудачный любовный поход своего родича Махмуда. Надо думать, он давно уже унял памятный пожар в чреслах, найдя себе другую женщину, хотя, возможно, до сих пор желает обладать дочерью великого визиря. «Если так, — решил Бабур, — Махмуд ее получит. Она будет послана ему в подарок».

— Ты должен проявить терпение, повелитель, — твердил Вазир-хан каждый день на протяжении последних пяти месяцев.

Бабур хмуро смотрел на жаровню с угольями, согревавшую их с Вазир-ханом, сидевших возле нее на корточках посреди ближней рощи, подальше от лагеря, где слишком много глаз и ушей. Без тепла было не обойтись: наступала осень, и по ночам холод пронизывал до костей.

— В наших рядах завелись предатели. Я уверен в этом. Каждый раз, когда мы идем на приступ или делаем подкоп, враг оказывается предупрежденным и бросает основные силы именно на этот участок, — промолвил Бабур, вороша уголья острием кинжала.

— Повелитель, шпионы есть в каждом лагере, это неизбежно. И разве у нас нет своих шпионов?

— Но они ничего не докладывают.

— Доложат, когда будет что. Мы держим город в осаде пять месяцев. У нас воды и снеди вдосталь, а вот противнику уже приходится ужиматься. Скоро они вынуждены будут высылать фуражные отряды, а наши шпионы проследят за ними и вызнают, где у них тайные ходы. Куда невозможно вломиться силой, можно пробраться крадучись.

Бабур хмыкнул. С того самого момента, как он осиротел, мудрый и уравновешенный Вазир-хан наставлял юного государя в искусстве войны и правления. Бабур высоко ценил это, хотя опыт последних месяцев дал ему едва ли не больше. Знойным, засушливым летом он усвоил, что если трава где-то выше и зеленее, чем в других местах, это указывает на близость воды. Научился поддерживать в своих людях дисциплину и высокий боевой дух даже во время вынужденного безделья, когда не ведется никаких активных действий. Он устраивал игру в поло бараньей головой под стенами, на виду у противника, искушая его лучников испытать свое умение, а по окончании игры этот «мяч» деревянной колотушкой забрасывали в город.

Нынче Бабур умел неслышно подбираться во тьме, во главе отряда к стенам, и приставлять к ним длинные лестницы, обмотанные сверху овчиной, чтобы заглушить стук. И взбирался по ним, но лишь с тем, чтобы отступить под градом стрел, камней и струями горячей смолы. Он пробирался темными, осыпающимися тоннелями, надеясь выбраться по ту сторону стен, неприступных, как горы Ферганы. И так же безуспешно.

Днем его воины, обливаясь потом, подтягивали к стенам машины, метавшие тяжелые камни, но обитые металлом ворота Самарканда выдерживали и обстрел из камнеметов, и удары мощных таранов.

— Не понимаю: владыка Самарканда был моим дядей, я — прямой потомок Тимура. Я пообещал, что не предам город огню и мечу. Почему люди сами не откроют мне ворота? Почему они предпочитают правление узурпатора?

По терпеливой, легкой улыбке, появившейся на устах Вазир-хана, Бабур понял, что опять выказал юношеское неведение, а не мудрость зрелого мужа.

— Возможно, он управляет ими силой страха. Но не забывай и о том, что люди тебя не знают. После смерти Тимура Самарканд многократно осаждали вожди и правители, жаждавшие славы и золота и оправдывавшие свои притязания родством с великим завоевателем. Твой дядя ведь тоже захватил город силой. Откуда горожанам знать, какой захватчик лучше, какой хуже? К своему визирю они, по крайней мере, уже приспособились и знают, чего от него ждать.

Крик совы заставил их поднять глаза к небу, где уже начинали гаснуть звезды.

— Надо возвращаться, повелитель.

Вазир-хан перевернул жаровню и ногами забросал тлеющие уголья землей.

Бабур поежился, и не только потому, что они остались без обогрева.