Остров Пинель

   Эжени с виноватым видом протирает мне руку дезинфицирующим тампоном, наносит обезболивающую мазь. Кроме трех неровных и глубоких царапин, пока ничего не видно, но я уже имею опыт контакта с огневкой. К вечеру вдоль царапин появятся волдыри, налитые сукровицей, которые, если их не смазывать мазью, будут лопаться и снова напухать в течение следующих трех-четырех дней. Пакостная штука. Хуже этого только морские ежи, обламывающие свои стеклообразные иголки у тебя в теле...

   Бриз подчеркнуто игнорирует меня, и на тендере, и в автобусе. Он в ударе. Его шутки находят цель, нью-йоркеры ржут, как кони. Мы останавливаемся на гребне холма. "Взгляните на остров Пинель еще один, последний раз, ныряльщики", - говорит он. - "Я забыл рассказать вам о происхождении названия этого острова. Доктор Пинель был известным французским врачом начала девятнадцатого века; он держал на этом острове первую на Карибах колонию-лепрозорий, руины которой вы, наверное, видели с моря во время ныряния", - он внезапно смотрит мне прямо в глаза. - "Но, конечно, эту информацию я предпочитаю сообщать нашим гостям уже после посещения острова..." - Все понимающе гогочут.

   Слюна продолжает вязнуть у меня во рту. Несмотря на адскую жару, меня трясет от холода в предплечье.

***

   Циклопический вид нашего лайнера подавляет. Прохлада кондиционированного воздуха обжигает распаленную кожу, принося долгожданное облегчение.

   Обедать не хочется. Эжени настаивает на визите к корабельному врачу, но я отшучиваюсь. В самом деле, за исключением озноба и боли в месте контакта с огневкой, пока я чувствую себя сносно. Я ополаскиваюсь под душем, глядя на то, как обнаженная Эжени молча расчесывает волосы перед зеркалом. Вид ее кротко опущенной головы умиляет, я уже почти простил ей легкий флирт с мулатом.

   Мы решаем перекусить канапе в кафе на Променаде и отправиться на шоппинг в город. Лайнер стоит на Сен-Маартене два дня, и нельзя упускать возможность самого выгодного в мире "дьюти-фри", наставительно говорит мне повеселевшая Эжени.

   Паром от причала с лайнером довозит нас до пристани у главной улицы Филипсбурга, затейливо названной Фронт-Стрит. Десять минут неспешного блуждания по лавочкам, набитым чем угодно - от поношенных туфель и бывших в употреблении украшений до современной электроники и бутиков Дольче и Габана и Шанель - выводят нас на грязную и занюханную параллельную улицу, с не менее мудреным названием - Бэк-Стрит. Кроме множества полуразрушенных шаков-лачуг, на ней нет ни магазинов, ни пивнушек. Разительный контраст с улицей-антиподом. Возвращаемся назад.

   Жарко. Пока мы возвращались после экскурсии с французской стороны, здесь, в Филипсбурге, прошел короткий сильный ливень, который слегка прихорошил пыльные улицы. Едкое солнце в тандеме со стопроцентной влажностью добивает толпы туристов-шопперов. Кроме нашего корабля, в этот вечер на Сен-Маартене стояли еще три: один от "Селебрити", затем "Оушн Виллэдж" и еще какой-то чартерный корабль снобистского вида - его пассажиры поголовно щеголяли в односложных белых одеждах. Сарацинский набег нескольких тысяч покупателей должен был, по идее, сделать местных продавцов этернально счастливыми. Однако они выглядели более уставшими и раздраженными, чем покупатели.

   Мы переходим на другую сторону Фронт-стрит. Чудноватое название кофейни, вырисованное на папиаменто - смешанном карибском языке - заканчивается словом "baranka", что приводит в восторг Эжени, немного знавшей русский. Эжени утверждает, что баранка - это багель по-русски.

   У меня по-прежнему противно во рту от вязкой слюны металлического привкуса. Эжени морщится - я плююсь похуже бейсболиста, жующего табак, но легче мне от этого не становится.

   Боковое ответвление Фронт-стрит дышит свежей краской. Ряд новых магазинчиков жужжит кондиционерами над дверьми, а трио разнаряженных креолок-зазывал приглашает нас посетить эти "лучшие в мире бутики". Все втроем пялятся на меня, причмокивая губами. Мы колеблемся. Энтузиазм Эжени берет верх, и мы сворачиваем в улочку. Когда мы протискиваемся мимо зызывал, девицы, пожирая меня глазами, начинают тарахтеть на папиаменто, периодически вставляя "бой", "свити", "кэнди айз". Эжени недовольна. Я начинаю учащенно дышать. Слюноотделение - как у собаки. Сочетание этого с резко обозначившимся либидо удивляет. Я внезапно начинаю оценивающе смотреть на всех женщин: на трех креолок, на Эжени, аппетитно повернувшуюся ко мне спинкой, на вот ту мелковатую продавщицу с узкими плечами и невероятно широкими бедрами - она так же призывно улыбается мне, как и креолки на входе, предлагая взглянуть на стеллаж с псевдо-голландской голубой лепнухой... Становится неловко перед Эжени. Пробормотав на папиаменто: "Маша данки!" - "Спасибо" - я ретируюсь на улицу. Троица в отдалении восхищенно прищелкивает языками.

   Эжени наконец выходит наружу. Ничего заслуживающего внимания. Те же сувениры, что и везде. Только девки нахальнее, бурчит она. Хихикающие креолки плотоядно ожидают нашего возвращения, но мудрая Эжени оттаскивает меня глубже в полутьму улицы-аппендикса, где за поворотом мы ретируемся в довольно сносный бар с кондиционером.

   Неожиданно качественный мартини с луковками. Эжени пьет коко-бонго. Медленно, как бы смакуя, облизывает губы. Плутовка.

   Меня заинтересовал бутик рядом с баром. Мужские платки, галстуки, ремни, хумидоры, еще какая-то мелочь. Похоже, также недавно открылся. Пока Эжени допивает коктейль, я захожу в прохладу бутика.

   Аромат хороших духов смешивается со строительным запахом. Потолок в свежих пятнах невысохшей краски. Две продавщицы, одна постарше, видно, менеджер, и другая, лет тридцати, с дивными раскосыми глазами, начинают виться вокруг меня. Щебеча на французском, набрасывают на меня шейные платки красивых расцветок. "Мсье курит? У нас только что появилась прекрасная коллекция портсигаров из эбенового дерева... Кати, проводи мсье..."

   Томная Кати ведет меня к низкой витрине за углом, почти в подсобке. Пока она нагибается за коробкой с портсигарами, молния, вставленная в задний шов ее юбки, бесстыдно расходится снизу.

   На ней нет нижнего белья.

   Слюна переполняет рот - так ведь и захлебнуться недолго! - и в этот момент она поворачивается ко мне, внезапно впившись влажными лепестками губ в мои. Мне жутко неловко и одновременно занебесно приятно...

   До тех пор, пока я не осознаю, что она самозабвенно сосет мой язык.

   Она выпила мою слюну...

   Странноватое хобби. В особенности при жарких поцелуях с первым встречным. Если бы она была не такой восхитительно страстной, я бы, наверное, сбежал. От нее пахнет чем-то тревожно-возбуждающим...

   Какое-то время я еще контролировал себя, но она была настолько искусной, настолько безрассудно раскованной, что я забыл обо всем. Мы забыли обо всем. Что-то заставило нас забыть обо всем...

   "...Джек! Джек! Ты что?!"

   Голос Эжени с трудом прорывается сквозь пелену в мозгу.

   Я стою на коленях в проходе между витринами. Дыхание - как после спурта. Меня крутит и ломает, дергает и тянет... Галлюцинация была реальной до испуга. Да, у меня было хорошо развитое воображение, помогавшее в годы юношества - мне было легче переносить пуберантность в определенном плане... - и позже облегчавшее подбор ключевой линии для знакомств со слабым полом, но такого со мной еще не случалось. Перепуганные продавщицы провожают нас до дверей, лопоча что-то успокаивающее.

   Волоокая дарит мне напоследок влажно-жгучий взгляд.

   Или мне снова померещилось?

***

   Ужин.

   На корабле - формальный вечер; я затянут в смокинг, Эжени выглядит прелестно в черном платье с блестками. Обычно приятный шум дайнинг-салона сейчас раздражает. Любой резкий звук - взрыв смеха за соседним столом, звон бокалов, бряцание столовых приборов - эхом отдается в мозгу.

   Устал. Болен.

   Разговор не клеится. Эжени напугана случившимся и настаивает на том, что визит к врачу откладывать нельзя. Я успокаиваю ее и клянусь, что пойду сразу же поутру - все равно медпункт уже закрыт. Официанты сноровисто меняют тарелки. Мы голодны, и винный хмель быстро ударяет в голову обоим. Отказавшись от десерта, мы идем в каюту.

   Рука уже практически не болит, только слегка ноет оцарапанная кожа. Но я знаю, что это обманчивое облегчение. Что-то не совсем так, случай в бутике меня настораживает. И эта идиотская слюна...

   Дверь за нами захлопывается. Эжени гасит основной свет, оставляя только ночник, сбрасывает туфли, медленно расстегивает молнию на платье... Я снова переживаю приступ желания, точь-в-точь как там, на берегу. Она вдруг замирает, не оборачиваясь ко мне, словно чувствует мой взгляд. Я подхожу к ней, глажу плечи, грудь, бедра, помогаю освободиться от платья, добираясь до ее трепещущего тела...

   Как и когда мы уснули - не помню.

   Около четырех ночи кошмар подбрасывает меня в кровати. Мне снилось, что Бриз требовал плюнуть ему на ногу, раздувшуюся, синюшную, покрытую страшными струпьями проказы. С закрытыми глазами я поплелся в туалет, и включив свет, едва сдержал крик.

   Из зеркала на меня смотрела кирпично-красная маска какого-то восточного божка. Моим это лицо не было... Веки свисали на глаза огромными водянками. Нос потерял форму и безобразной картофелиной выпячивался между подушечного вида щеками. Шея и грудь тоже отекли и покраснели.

   Предплечье, как и ожидалось, покрылось струпьями. Но аллергия? У меня, в жизни не имевшего ничего, даже отдаленно напоминающего сыпь или раздражение на коже?

   Решив, что до утра недалеко, я не стал будить Эжени и, улегшись обратно, провел остаток ночи в полубреду.

***

   Лифт движется со скоростью катафалка. На отражение в зеркалах не гляжу. На мне - кепка с сильно надвинутым на глаза козырьком. Помогает только до определенной степени: попутчики вежливо, но брезгливо отодвигаются подальше. Мальчишка пялится на меня округлившимися глазами, потом дергает мать за руку и что-то шепчет ей на ухо. Та осуждающе глядит на меня. На пятой палубе лифт, слава богу, пустеет, и в медпункт на первой палубе я спускаюсь в одиночестве.

   Приемный покой. Чисто. Цветы в вазе на столике, ряд кресел вдоль стены. Восемь утра, и народу еще нет - "еще нет", потому что я просто не верю, что на корабле с пятью тысячами человек врачам нет работы. Статистика - упрямая штука.

   Санитар в синей униформе равнодушно глядит на мою ужасную физиономию. У него - зеленоватые "перья" на соломенного цета шевелюре. Глаза полусонные, наверное, после ночного дежурства. Если верить табличке на груди, его зовут Джоди. Он скучающе перелистывает "Ньюсуик". Я заполняю обычную кучу дурацких форм; в графе "причина визита" пишу: сильная аллергия, возможно в результате контакта с ядовитым кораллом. Томлюсь в приемной еще около получаса, так как доктор начинает прием с пол-девятого.

   Джоди наконец-то зовет меня в кабинет.

   Молодящийся врач с ершиком седых волос в накрахмаленном белом халате. На кармане - фирменный знак РККЛ с именем: "Клаудио Виалли, М. Д."

   "Бон джорно, дотторе!"

   "Итальяно?" - расплывается в улыбке док.

   "Нет", - разочаровываю его я. Он проводит меня в кабинет. Спартанская обстановка; нет традиционных фотографий жены или детей - или друга... - на столе; только заполненные мной бумаги, которые принес ему Джоди, да оттиск какой-то статьи в медицинском журнале. Несколько желтых записок-стикеров на доске за его спиной. Я механически пробегаю их глазами. На одной написано: "Бора-Бора: добавить В.К еще две дозы". Везет этому В. К.; Бора-Бора - райское место, даже если тебе всадят там две добавочные дозы...

   Он перехватывает мой взгляд. Неожиданный лед в его глазах неприятен. Тем не менее, он предельно любезен, а его английский почти не имеет акцента.

   "Мсье... Или мистер?.. Жак, х-м-м, Джек Брейгель... Француз? Канадец?" - Не дожидаясь ответа, он небрежно перелистывает мои бумаги. - "Не волнуйтесь, мы приведем вас в порядок. Каждый когда-либо начинает... Скузи, извините, я имею в виду аллергию... Первая реакция обычно очень выражена. Обильное отделение слюны косвенно говорит о существенной интоксикации вашего организма. Снимите рубашку, пожалуйста..."

   Я осторожно стягиваю ее, стараясь не зацепить лицо.

   Он продолжает: "Отек Квинке, очевидно. Вы пользуетесь защитным кремом от солнца, не так ли? Кожные капилляры на шее, спине и груди закупорены и воспалились - видите, здесь... И здесь..."

   "Я не пользуюсь кремом, предпочитаю нырять в футболке с длинными рукавами" - отвечаю я. Всезнайка. От такого обычно мало пользы, но много трескотни.

   Быстрый колючий взгляд. Стерильная улыбка.

   "А вы, похоже, с опытом... Давно ныряете?"

   "Сколько себя помню..." - бурчу я в ответ.

   "Давайте посмотрим на вашу руку поближе" - он включает лампу на раздвижном штативе. - "Позвольте..."

   Холодные, жесткие пальцы. Он мне не нравится, хотя придраться не к чему.

   ""М-мда-а-а... В районе Сен-Маартена есть несколько видов эндемичных кораллов..." - Он выключает лампу. - "Сделаем так. У вас со страховкой как, порядок?"

   "Если это можно так назвать..." - Моя компания, конечно, оплатит счет, но только частично, потом наверняка будут еще какие-то поборы... Плевать. Похоже, я серьезно влип с этой гадостью.

   "Я выпишу вам мазь... Ей нужно смазывать руку - по мере необходимости, пока не пройдут волдыри..." - Говоря это, он быстро строчит рецепт. В отличие от других эскулапов, его писанину по крайней мере можно разобрать. - "Я мог бы также прописать вам таблетки, и даже сделать укол..." - при этих словах меня передергивает; терпеть не могу, когда меня ширяют шприцом. - "Но я считаю, что до того вам лучше проконсультироваться у специалиста. Я не силен в морских ядах. К счастью, в Филипсбурге работает доктор Каммингс, Айзейя Каммингс, эксперт по токсинам растений и животных этой части Карибского моря. Мы с ним знакомы... М-м-м, косвенно, по публикациям и переписке. Он - признанный эксперт в этой области. Конечно, вы можете подождать до возвращения домой, но я бы все же вам порекомендовал... Мы снимаемся с якоря в восемь вечера; прошу вас, потратьте час-полтора на этот визит. Ваш случай не то чтобы неординарен, просто... Я предлагаю вам подстраховаться. Вот его адрес, это недалеко от Фронт-стрит, вы доберетесь туда от пристани за пять минут. Не стесняйтесь своего вида, мазь поможет снять первичное раздражение, и вы не будете таким, м-м-м... Бросающимся в глаза... Словом, желаю вам скорого выздоровления!"

   Апатичный Джоди выдает мне тубу с мазью, заполняет какие-то формы по страховке. Когда я ухожу, он улыбается... Мне? Нет, скорее, чему-то увиденному в журнале.

   За что они здесь дерут такие деньги - непонятно.

***

   Знакомая уже пристань у Фронт-стрит наводнена пестро одетыми таксистами, наперебой приглашающими в "эксклюзивную поездку в квартал Мариго" на французскую сторону. Вариациями этого были, в зависимости от контингента туристов, "эксклюзивное посещение самого приватного стрип-джойнта на Вест-Индах", "эксклюзивный просмотр самой старой ветряной мельницы на Карибах", и "эксклюзивная экскурсия на место прошлогоднего пожара гостиницы "Сан Суси". Поколебавшись, я решаю - по совету Виалли - идти до оффиса Каммингса пешком.

   Эжени осталась на корабле. Наверняка приемная доктора забита местными жителями - с плачущими детьми, пригнанными в уплату козами и кучей экзотических бактерий и вирусов. Покапризничав мгновение для приличия, она согласилась поскучать у бассейна, где я и пообещал найти ее через три часа. В качестве утешения я купил Эжени какой-то сногсшибательный коктейль в баре и воткнул ее в джакузи рядом с парой интенсивно изучающих друг друга молодоженов.

   Я выгляжу вполне сносно. Ранний сытный ланч подкрепил меня. Мазь - или время - сделали свое дело; лишь под глазами, на лбу и на шее остались слегка заметные припухлости. Народ уже не шарахается от меня... ну, а остальное вскоре выяснится.

   Внешний вид улицы Принца Альберта явно не дотягивал до напыщенности ее названия. Если дома, гнездящиеся ближе к центру, кое-где еще сохраняли облупившуюся краску на обветшалых стенах, то лачуги в ее конце, выстроенные с применением всего, что было выброшено морем на берег, не подозревали о существовании штукатурки и малярной кисти.

   Типичный пейзаж запущенного портового тупика. Раскаленное солнце, запах жареной рыбы, местных специй, марихуаны и дешевой любви. Я уже собрался было повернуть восвояси, но за кучей "шаков" из ящичных досок внезапно увидел вполне приличный одноэтажный дом из бальсового дерева, выстроенный на каменном фундаменте - наверное, из тех же фрегатных камней, о которых говорил нам Бриз. Я тут же заверил себя, что даже если это будет бордель, а не оффис доктора, я все равно зайду туда отдохнуть от обессиливающей жары.

   Табличка на двери развеяла мои сомнения.

   В борделе мне сегодня, видимо, побывать не дано.

   Прохлада и полумрак. Посетителей нет, как ни странно. Я выглядываю наружу, смотрю еще раз на табличку - все правильно, я в пределах приемных часов. Возвратившись в дом, я осторожно осматриваю приемную. Где-то гудит кондиционер - значит, доктор в ладах с успехом, тем более, что...

   "Бон бини! Кон та баи?" - ее голос мелодичен и волнующе низок одновременно. Такую медсестричку может себе позволить только преуспевающий врач... Она незаметно вышла из боковой двери и сейчас стояла передо мной, гостеприимно улыбаясь. - "Доктор Каммингс будет здесь через четверть часа - срочный вызов... Меня зовут Микиер. Могу ли я предложить вам что-нибудь выпить?"

   Она не просто впечатляет, она подавляет своей стерильной красотой. Решив, что мой визит носит скорее консультативный характер, иду на компромисс с медициной и прошу джин с тоником. Нет, без тоника, со льдом. Нет, даже без льда. И прошу ее налить себе то, что она любит.

   Она вновь обнажает крупные сахарно-белые зубы.

   "Я - на службе, извините... Какой джин вы предпочитаете?" - проклятая слюна снова наполняет мне рот. Какого черта, ведь я уже почти очухался...

   "Бомбей... Сапфир... Пожалуйста..." - выдавливаю я.

   Она мурлыкает себе под нос какой-то несложный мотив, работая у маленького бара, как по волшебству, возникшего из шкафа с бумагами. Край ее халата находится существенно ближе к талии, чем к коленкам... Она двигает ими вперед-назад, в такт мелодии. Я не могу удержаться и быстро кидаю взгляд за глубокий вырез ее халата. Крошечные бисеринки пота блестят на упругой коже, как блестки мэйкапа. В долину ее грудей можно бесследно уместить банку пива...

   Джин слегка прочищает мне мозги. Но ненадолго.

   Микиер передвигается по комнате, как модель по подиуму. Я усажен в глубокое кресло, поэтому мое лицо находится примерно на том уровне, где сходятся ее ноги. О том, что скрывается там, в подхалатной глубине, я стараюсь не думать. Не получается. Джин - возможно, в сочетании с токсином - шибает мне в голову так, что пол в приемной внезапно начинает ходить волнами. Впрочем, это не мешает Микиер ловко пританцовывать вокруг меня. Музыка? Откуда она? Движения Микиер принимают все более сооблазнительный характер, она легко чувствует ритм, подпрыгивая и поворачиваясь вокруг своей оси, грациозно и в то же время очень откровенно поддавая сооблазнительной попкой. Несколько тактов - и халатик падает на пол... Она наклоняется в танце ко мне, шепча: "Знаешь, что означает мое имя на папиаменто?" - И нежно целует меня в губы, прошептав в последний момент:

   "...это значит: Я ХОЧУ..."

   "...Осторожнее... Не так! Ну же, ближе ко рту!"

   Я снова стою на четвереньках - похоже, это становится моей любимой позой... только на этот раз ломки сопровождаются обильной рвотой. Какая-то женщина в белом тычет мне в лицо пластиковым пакетом. Куда же подевалась Микиер? Эта - моль бледная по сравнению с ней...

   Статный мужик с бородкой-гоати брезгливо поддерживает меня, пока я обильно обблевываю пакет и заодно руки медсестры. Наверное, это и есть Каммингс.

   А-а-а-аргх...

   Пол-часа спустя после того, как меня привели в порядок, мы сидим с ним в его кабинете. Я совершенно ничего не понимаю. Подавлен. Растерян. Мне уже не до круиза. Почему-то больше всего мне жаль Эжени. Бедняжка... Она так радовалась, когда получила этот выигрыш, ведь она до этого ни разу в жизни не плавала на корабле...

   "...Достигают возраста размножения, и с этого момента становятся необычайно опасными для всех живых организмов - своего рода защитная реакция..."

   Каммингс с сожалением глядит на свою угасшую трубку, потом на меня, скрутившегося в кресле. Ему, похоже, хочется курить, но он помнит, каких усилий стоило его медсестре отмыться от моего завтрака. Он рассказывает мне о морских улитках, Халиас Сакионарис, или, как остроумно называют их местные, "Паса Ун Бо Диа" - "Приятного дня"... Каммингс дотошно выспрашивает, что именно прописал мне корабельный врач. Впрочем, со мной для подстраховки была копия счета с протоколом утреннего похода в медпункт. Двести долларов, чтоб им пусто было...