Заговор против маршалов

Подхорунжий Дорошенко вынужден был зараба­тывать себе на жизнь работой на скотобойне. Там его и нашел приятель покойного отца Роман Смал-Штокий, бывший посланник и полномочный министр Украин­ской народной республики в Берлине.

Убаюканный мирным балаканьем соседей, которые без продыха лупили крутые яйца, Дорошенко незаметно уснул. Снились ему пылающие поля неубранного под­солнуха. Он порывался бежать, но, скованный какой-то могильной тяжестью, едва разгибал суставы, силился позвать на помощь, а голоса не было — только грудь разрывалась в немом крике.

Из бредового омута выхватил резкий толчок сердца, отозвавшийся пульсирующей болью по всему телу. Дорошенко испуганно встрепенулся. Боком к нему в соседнем отсеке стоял военный, судя по кубикам — лейтенант, и проверял документы. То же болезненное оцепенение, словно сон еще длился, приковало Григория к скамье. Внутренне он бежал, перепрыгивая через чьи- то валенки и узлы, не успев осознать, что пути перекры­ты, и с другой стороны наверняка продвигается еще один проверяющий с таким же наганом на правом бед­ре. Как завороженный, вперился Дорошенко в эту ру­коятку с кожаным ремешком на кольце, выглядывав­шую из выреза кобуры. Безнадежное чувство захлоп­нутого капкана расслабило сжатые, готовые к прыжку мышцы.

Послушно, когда подошла его очередь, Григорий протянул паспорт. Пока лейтенант теребил замусолен­ные листки, сидел, полуобернувшись к окну, с неприт­ворным почти безразличием.

—      Куда следуете?

—      В Проскуров, товарищ командир.

Зорко прищурясь, лейтенант оглядел круглое улыб­чивое лицо, задержался на глазах, голубых, как у мла­денца, и снова уткнулся в паспорт.

—      По какой надобности?

—      В отпуск, к родным,— без запинки ответил До­рошенко. Он был готов к такого рода расспросам.

—      Пройдемте со мной,— сказал наконец лейтенант и, захлопнув паспорт, спрятал его в свою командирскую сумку.

Дорошенко приподнялся и, пригнув голову, вылез в проход. Как он и думал, там уже стоял наготове другой чекист. Сидевшие с обеих сторон граждане безучастно посторонились, как будто ничего не видели, не понима­ли и вообще грезили о чем-то потустороннем.

—      Возьмите вещи.

Они вышли в грохочущий тамбур, все трое, и молча канули в долгое ожидание. Лейтенант, замкнувший ключом обе двери, вынул пачку «Бокса», и протя­нул напарнику. Папиросы-гвоздики пахнули едким дымом.

—      Будете? — поколебавшись, предложил он задер­жанному.

Дорошенко непонимающе уставился на гильзы в измятой пачке, опустив голову, взглянул на свой путей­ский чемоданчик в судорожно сжатой руке:

—      Можно поставить?

—      Поставь.

Непослушные пальцы с трудом выцарапали папи­росу. Второй поднес горящую спичку. Так простояли они час или, может быть, два, пока лязгающий состав не пронзило замирающей дрожью.

«Шепетовка»,— успел прочитать Дорошенко.

Его провели мимо очереди, осаждавшей кран с ки­пятком, и посадили в пролетку. Извозчик лениво под­хлестнул каурую клячу, не спросив, куда ехать. Видимо, и так было ясно.

—       За что, товарищи командиры? — наконец дога­дался спросить Григорий.

—      Разберемся,— сказал лейтенант.

Подъехав к неказистому двухэтажному дому с же­лезным крыльцом, извозчик натянул поводья и фырк­нул: «Тпрру!»

Сначала, как и следовало ждать, был обыск, но какой-то небрежный, поверхностный: поворошили жал­кий скарб в сундучке, вывернули карманы, а подкладку почему-то не тронули и не прощупали швы. Сапоги и те не пришлось стягивать! Зная толк в подобных делах, Дорошенко затаил робкую надежду. Мало ли как быва­ет? Вдруг взяли по случайному подозрению? Выяснят и отпустят на все четыре без особой проверки...

С допросом, однако, не торопились. В камере, куда поместили Дорошенко, было забеленное окно с двойной решеткой и привинченная к полу железная кровать, лишь отдаленно напоминавшая тюремную койку. На полосатом матрасе лежали сложенная вчетверо просты­ня и байковое одеяло. Перед отбоем дали миску пшен­ной каши, кружку кипятка и два куска сахара на чет­вертушке черного хлеба.

Григорий съел все до последней крошки, затем рас­стелил постель, аккуратно сложил полосатые брюки и железнодорожную куртку. Стеганку с зашитыми в ней червонцами отобрали при обыске.

Помолившись на ночь с особым усердием, он заста­вил себя заснуть. Пробудился до света, отравленный смертной тоской. Вновь привиделся трещащий в огне подсолнух.

Допрос вел высокий чин с двумя шпалами на василь­ковых петлицах. Начал, как водится, с выяснения лич­ности. Дорошенко отвечал обстоятельно, без ненужной суеты, ни на йоту не уклоняясь от легенды.

Майор, а может, и старший майор — Григорий пу­тался в званиях — спокойно записывал.

—       С какой целью вы направлялись в Проскуров? — спросил он, покончив с формальностями.

—      В отпуск.

—      Почему зимой? Или дома не сиделось, гражда­нин... э... Вовченко?

—      Премирован за стахановский труд.— Дорошенко гордо выпрямился.— Хотелось отметить с родичами.

— Пьете? — неожиданно, но все так же, не повышая голоса, поинтересовался следователь.

—      Как сказать? — смутился Григорий.— По слу­чаю... Отчего и не выпить с радости?

—      А на какие деньги?

—      На свои, заработанные.

—      Родственников тоже намеревались угостить?

—      Уж как водится, товарищ начальник.

—      Правильно,— майор одобрительно, как показа­лось Григорию, кивнул.— Согласно описи, при вас об­наружено семнадцать рублей сорок восемь копеек... Не слабовато ли для таких наполеоновских планов? А, гражданин Вовченко?

Дорошенко смущенно передернул плечами.

—       Или вы заранее перевели соответствующую сум­му туда, в Проскуров,— майор выжидательно прищу­рился,— чтоб не сперли в дороге?..

«Издевается, гад,— у Григория похолодело в гру­ди.— Вот сейчас все и начнется...»

Он затравленно огляделся, ища выпотрошенные из злополучного ватника пачки.

—      С чего это вы так заерзали? Задело, небось, за живое?

—      Ас чего? — готовясь отступить на подготовлен­ные позиции (выигрыш по облигации, азартные игры), Дорошенко фамильярно осклабился.— Просто выпить вдруг захотелось, товарищ начальник. Зря растравили душу.

—      Так, значит? — майор поежился лицом, скры­вая зевоту.— Сидит человек в НКВД и мечтает... О чем, спрашивается? О стакане водки. Хорош ударничек.

—      А что? Товарищ Стаханов тоже, говорят, за­шибает.

—      Ваша настоящая фамилия? — перегнувшись че­рез стол, требовательно спросил следователь.

—      Вовченко,— Григорий виновато втянул голову в плечи.— Я ж говорил...

—      Меня интересует настоящая! — майор пристук­нул пальцами по краю стола.— Хватит ломать ко­медию.

—      Вовченко и есть, Влас Захарович Вовченко.

—      С какой целью ездили в Минск?

—      Никогда не бывал в Минске.

—      А в Киеве?

—      В Киеве?.. — протянул Дорошенко, как бы при­поминая.— Был прошлым летом на слете.

—      Бесполезно запираться, так называемый Вовченко. Нам известен каждый ваш шаг. Только чистосердеч­ное признание сможет облегчить вашу участь.

—      Ей-богу, товарищ начальник, не пойму, чего вам от меня надо! — взмолился Григорий. Определенно его принимали за кого-то другого.

—      Я вам уже сказал: чистосердечное признание. Кто, где и когда вовлек вас в контрреволюционный за­говор?

—      Какой еще заговор? — почти непритворно воз­мутился Дорошенко.— Да я всей душой за Советскую власть!

—      Ложь! — брезгливо бросил следователь.— Конеч­но, я допускаю, что ваши хозяева могли и не посвящать вас в свои преступные планы, но это не меняет сути дела.

Дорошенко только руками развел.

—      Не знаю ни про какие планы.

—       Тем более в ваших интересах оказать содействие в разоблачении подлых наймитов иностранных разве­док,— в голосе майора появилась нотка сочувствия.— Это, несомненно, зачтется... Вы действительно Вовченко?

—      Святой, истинный крест!

—      Ладно, это мы установим.

—      Вот спасибо, товарищ начальник! — со слезами на глазах поблагодарил Дорошенко. Допрос вновь воз­вращался к исходной точке.

—      Служили в РККА?

—      Не довелось.

—      Однако в Смоленске вас видели в форме старшего лейтенанта,— продолжал настаивать следователь.— Прибегнуть к маскараду потребовало задание?

—      Какое задание?! — Дорошенко находился на гра­ни срыва. Или он действительно разоблачен, и НКВД играет с ним, как кот с мышью, или произошла какая-то досадная путаница, которой не будет конца.

—      Какое задание, спрашиваете? — следователь от­ложил ручку.— Вам виднее... Все зависит от роли. Вам что больше нравится: агент иностранных разведок или добровольный курьер? — предложил он, словно на выбор.

—      Ничего такого не было! — ожесточенно отрезал Дорошенко.— Я честный советский рабочий.

—       Вы знаете кого-нибудь из этих людей? — майор вытряс из черного конверта несколько фотографий и разложил их на столе.

Григорий перебрал одну за другой, внимательно вглядываясь в лица. Никого из этих военных с двумя и даже тремя ромбами он, понятно, не знал.

—      Первый раз вижу.

—      Странно... Давно живете на Украине?

—      С самого детства.

—      И ни разу не видели наших знаменитых коман­диров? А еще на железной дороге служите... Вы что, газет не читаете? В кино не ходите?

—      Почему не читаю?

—      А я не знаю... Так у вас получается,— вновь пе­регнувшись через стол, майор отделил одну карточку.— Вот, например, комдив Дмитрий Шмидт, дважды орде­ноносец. Знаете такого?

—      Откуда?

—      Его в киножурнале чуть не целый месяц пока­зывали, перед каждым сеансом.

—       Не обратил внимания. Я другого Шмидта знаю, бородатого, который на полюсе...

—      Бывали в Арктике? В Ленинграде?

—      Какое там... Только в кино.

—       О больших киевских маневрах целый фильм отсняли. Не приходилось видеть?

—       Не припомню,— Дорошенко понимал, что идет проверка, и малейшая ошибка будет стоить ему голо­вы.— Наверное, не смотрел.

—      И зря. Мировой фильм. Лучше любого художест­венного. Сам Бубрик снимал! И вообще очень опытный коллектив: Нечеса, Малахов, Анци-Половский... Слы­хали про них?

Григорий виновато вздохнул.

—      Что ж, бывает... Комкор Илья Иванович Гарькавый тоже вам незнаком? — майор вынул из ящика журнал «СССР на стройке» с портретом на полстрани­цы.— Коренной украинец, герой... Сейчас на Урале вой­сками командует.

—      Вроде видал где-то, а читать мне недосуг, това­рищ начальник.

—      И вы по-прежнему утверждаете, что ваша фами­лия Вовченко?

—      Куда ж мне деваться от самого себя? Не пойму, хоть убейте! — Дорошенко закачался, обхватив расто­пыренными пальцами голову. Напряженно искал, как обойти ловко подстроенную ловушку.— Ну, пью я, начальник, пью... Начхать мне на ваши журнальчики.

—       Совсем, выходит, не интересуетесь жизнью Совет­ской страны? Прямо-таки анахорет... При всем при том ' стахановский труд, слеты. Концы с концами не сходят­ся, гражданин ударник.

—      У меня сходятся, будьте уверены. Кого надо, тех знаем: Чубаря Власа Яковлевича, Григория Ивановича Петровского, товарища Любченко.

—      А этих? — майор выдвинул ящик стола и вынул газету, сложив ее так, что оказались видны только два помещенных на первой странице портрета.

—      Товарищ Уборевич, товарищ Якир,— не скрывая торжества, просиял Дорошенко. Ему ли было не знать.

—       Не совсем, значит, оторвались от действитель­ности? — казалось, и майор остался доволен удачным ответом.— Угадали: Иероним Петрович и Иона Эм- мануилович,— протянул он с загадочной интонацией и неожиданно заключил: — Сейчас вы будете подверг­нуты очной ставке.

Дорошенко испуганно отшатнулся, но быстро взял себя в руки. Охочий на сюрпризы следователь нажал кнопку. В кабинет ввели высокого, чуточку сутулова­того мужчину с изможденным лицом. Опустив голову, он остановился на пороге.