Реквием

Хана

— Хана! — Мать смотрит на меня выжидающе. — Фред попросил тебя передать зеленую фасоль.

— Извините, — отзываюсь я, заставляя себя улыбнуться. Прошлой ночью я почти не спала. Мне достались лишь обрывки снов — мимолетные образы, ускользавшие прочь прежде, чем мне удавалось на них сосредоточиться.

Я снова тянусь за глазурованым керамическим блюдом — как и все в доме Хардгроувов, оно прекрасно, — хотя совершенно ничто не мешает Фреду дотянуться до него самому. Это часть ритуала. Вскоре я стану его женой, и мы будем сидеть так каждый вечер, исполняя отрепетированный танец.

Фред улыбается мне.

— Устала? — интересуется он. За прошедшие несколько месяцев мы провели немало часов вместе. Наш воскресный обед — лишь один из многих способов, какими мы упражняемся в объединении наших жизней.

Я провела немало времени, изучая лицо Фреда, пытаясь понять, привлекателен ли он, и в конце концов пришла к выводу: у него очень приятная внешность. Он не так хорош собою, как я, но он умнее, и мне нравятся его темные волосы и то, как они падают ему на правую бровь, когда ему некогда убрать их.

— Она выглядит усталой, — произносит миссис Харгроув. Мать Фреда часто говорит обо мне так, словно меня здесь нет. Я не принимаю это близко к сердцу — она обо всех так говорит. Отец Фреда был мэром на протяжении трех с лишним сроков. Теперь же, когда мистер Харгроув мертв, Фреда готовят к тому, чтобы он занял место отца. Со времени Инцидентов в январе Фред неустанно вел кампанию за занятие места мэра, и это принесло свои результаты. Всего лишь неделю назад особый временный комитет утвердил его новым мэром. Он будет публично введен в должность в начале следующей недели.

Миссис Харгроув привыкла быть самой важной женщиной в этой комнате.

— Со мной все в порядке, — отвечаю я. Лина всегда говорила, что я так вру, что и черта одурачила бы.

На самом деле ничего со мной не в порядке. Меня беспокоит, что я не могу перестать беспокоиться о Дженни и о том, какая она теперь худая.

Меня беспокоит, что я снова думаю о Лине.

— Конечно, приготовления к свадьбе — это большой стресс, — говорит моя мать.

— Тебе-то что, не ты же подписываешь чеки, — бурчит мой отец.

Его замечание вызывает взрыв смеха. Комнату внезапно освещает вспышка света из окна: какой-то журналист, устроившийся в кустах прямо под окном, щелкает нас, чтобы потом продать снимок в местные газеты или на телестудии.

Миссис Харгроув устроила, чтобы сегодня вечером здесь присутствовали папарацци. Она слила фотографам место проведения ужина, который Фред устроил для нас в канун Нового года. Фотосессии подстраиваются и тщательно планируются, чтобы публика могла следить за развитием нашей истории и видеть, как мы счастливы благодаря тому, что нас так удачно подобрали друг другу.

И я действительно счастлива с Фредом. Мы с ним отлично ладим. У нас схожие вкусы, и нам есть о чем поговорить.

Потому я и беспокоюсь: все пойдет прахом, если окажется, что процедура сработала неверно.

— Я слышал по радио, что они эвакуировали часть Уотербери, — замечает Фред. — И часть Сан-Франциско. Беспорядки начались на выходных.

— Фред, я тебя умоляю, — произносит миссис Харгроув. — Нам действительно совершенно необходимо разговаривать об этом за ужином?

— Бессмысленно делать вид, будто ничего не происходит, — отрезает Фред, поворачиваясь к ней. — Именно это делал папа. И посмотри, к чему это привело.

— Фред! — В голосе миссис Харгроув появляется напряжение, но ей удается удержать улыбку на лице. Щелк! На секунду столовую освещает вспышка фотокамеры. — Сейчас действительно неподходящий момент…

— Мы не можем больше притворяться! — Фред обводит присутствующих взглядом, словно взывая к каждому из нас. — Сопротивление существует. Возможно, оно даже растет. Эпидемия — вот что это такое.

— Их блокировали в Уотербери, — подает голос моя мать. — Я уверена, что и в Сан-Франциско сделают то же самое.

Фред качает головой.

— Вопрос не только в заразных. В том-то и проблема. Существует целая система сочувствующих — сеть поддержки. Я хочу сделать то, чего не сделал папа, — с внезапной силой произносит Фред. Миссис Харгроув застывает. — Много лет ходили слухи о том, что заразные существуют и что их число даже возрастает. Вы это знали. Папа это знал. Но вы отказывались верить.

Я наклоняюсь над тарелкой. Кусок ягнятины лежит, нетронутый, рядом с зеленой фасолью и желе из свежей мяты. Я молюсь, чтобы журналистам снаружи не вздумалось сделать кадр сейчас: я уверена, что покраснела. Всем за столом известно, что моя бывшая лучшая подруга попыталась сбежать вместе с заразным, и они знают — или подозревают, — что я покрывала ее.

Голос Фреда делается тише.

— К тому времени, как он признал это, — к тому времени, как он пожелал действовать, — было уже поздно.

Он касается руки матери, но та берет вилку и снова принимается есть. Она с такой силой тыкает вилкой в зеленую фасоль, что зубцы прибора пронзительно звякают об тарелку.

Фред откашливается.

— Я отказываюсь относиться к этому иначе, — говорит он. — Для всех нас настало время посмотреть в лицо этой проблеме.

— Я просто не понимаю, почему мы должны говорить об этом за ужином, — возражает миссис Харгроув. — Когда у нас такой чудесный вечер…

— Прошу прощения, — излишне резко произношу я. Все за столом с удивлением поворачиваются ко мне. Щелк! Представляю себе, что это получится за фотография: у моей матери губы сложились в безукоризненную букву «О», миссис Харгроув хмурится, мой отец подносит кровоточащий кусок ягнятины ко рту.

— В каком смысле — «прошу прощения»? — вопрошает моя мать.

— Вот видишь? — миссис Харгроув вздыхает и укоризненно качает головой, порицая Фреда. — Ты огорчил Хану.

— Нет-нет. Дело не в этом. Просто… Вы были правы. Я неважно себя чувствую, — говорю я. Я комкаю салфетку, а потом, перехватив взгляд матери, расправляю ее и кладу рядом со своей тарелкой. — У меня болит голова.

— Надеюсь, ты не заболела, — произносил миссис Харгроув. — Нельзя, чтобы ты была больна во время инаугурации.

— Она не будет болеть, — поспешно заверяет ее моя мать.

— Я не буду болеть, — как попугай повторяю я. Я сама точно не знаю, что со мной такое, но голова действительно раскалывается от боли. — Думаю, мне просто надо прилечь.

— Я позову Тони. — Моя мать встает из-за стола.

— Нет-нет, не надо. — Сильнее всего мне хочется остаться одной. Уже месяц, с тех самых пор, как моя мать и миссис Харгроув решили, что свадьбу нужно ускорить, подогнав ее под вступление Фреда в должность мэра, я, похоже, бываю одна только в ванной. — Я не прочь пройтись.

— Пройтись?! — Мои слова вызывают мини-извержение. Внезапно все принимаются говорить одновременно. Отец произносит: «Это исключено!» — а мать: «Представь себе, как это будет выглядеть!» Фред подается ко мне: «Хана, сейчас небезопасно гулять». А миссис Харгроув заявляет: «У тебя, должно быть, жар».

В конце концов мои родители решают, что Тони отвезет меня домой, а потом вернется за ними. Это пристойный компромисс. По крайней мере я немного побуду дома в одиночестве. Я встаю и отношу свою тарелку на кухню, несмотря на попытки миссис Харгроув настоять, чтобы это сделала домработница. Я стряхиваю еду в мусорное ведро, и мне вспоминается вонь вчерашних мусорных баков и Дженни, внезапно выскочившая из-за них.

— Надеюсь, разговор тебя не обеспокоил.

Я оборачиваюсь. Фред последовал за мной на кухню. Он соблюдает почтительное расстояние между нами.

— Нет, — отвечаю я. Я слишком устала, чтобы заверять его в чем-либо. Я просто хочу домой.

— У тебя ведь нет температуры? — интересуется Фред. — Ты что-то бледная.

— Я просто устала, — отзываюсь я.

— Хорошо. — Фред сует руки в карманы, темные, измятые спереди, как у моего отца. — А то я уж испугался, что мне подсунули брак.

Я встряхиваю головой. Наверняка мне это послышалось.

— Что?

Фред улыбается.

— Шучу. — У него ямочка на левой щеке и очень красивые зубы. Я ценю это. — До скорой встречи. — Он наклоняется и целует меня в щеку. Я невольно подаюсь назад. Я все еще не привыкла к его прикосновениям. — Желаю приятных снов.

— Спасибо, — отзываюсь я, но Фред уже покидает кухню и возвращается обратно в столовую, где скоро подадут десерт и кофе. Через три недели он станет моим мужем, и это будет моя кухня, и домработница тоже моя. Миссис Харгроув придется слушаться меня, и это я каждый день стану выбирать, что мы будем есть, и мне больше нечего останется желать.

Если только не окажется, что Фред прав. Что я — брак.

Лина

Споры продолжаются — куда идти и разделяться ли.

Некоторые члены группы хотят снова двинуться на юг, а потом на восток, в Уотербери: по слухам, там успешное движение сопротивления и большой лагерь зараженных, процветающий в безопасности. Некоторые хотят направиться в Кейп Код: он практически не населен, и потому там безопаснее устраивать лагерь. А некоторые — Гордо, в частности — хотят идти на север и попытаться перебраться через границу, в Канаду.

В школе нас учили, что другие страны — те, что остались без лечения, — опустошила болезнь и теперь там безлюдные земли. Но это, как и большинство других вещей, которым нас учили, несомненно, ложь. Гордо слышал от трапперов и бродяг всякие истории о Канаде, и в этих рассказах она похожа на Эдем в изложении Руководства «ББс».

— Я голосую за Кейп Код, — говорит Пайк. У него белокурые волосы, безжалостно обрезанные под самый корень. — Если снова начнутся бомбардировки…

— Если снова начнутся бомбардировки, опасно будет везде, — перебивает его Тэк. Пайк с Тэком постоянно бодаются лбами.

— Чем дальше от города, тем безопаснее, — возражает Пайк. Если сопротивление перерастет в полномасштабное восстание, можно ожидать немедленных ответных мер от правительства. — У нас будет больше времени.

— Для чего? Чтобы переплыть океан? — Тэк качает головой. Он сидит на корточках рядом с Рэйвен, а та чинит один из его силков. Просто поразительно, какой счастливой она выглядит, сидя в грязи после долгого дня пешего пути, — счастливее, чем в те времена, когда мы вместе жили в Бруклине, выдавая себя за исцеленных, в нашей симпатичной квартирке с блестящими гранями и полированными поверхностями. Там она походила на одну из тех женщин, про которых рассказывали на уроках истории, — ну, тех, которые затягивались в корсеты до такой степени, что едва могли дышать. Вот такой же была и Рэйвен — бледной и задыхающейся.

— Слушайте, нам от этого никуда не уйти. Самое лучшее для нас — объединять силы.

Тэк перехватывает мой взгляд поверх костра. Я улыбаюсь ему. Уж не знаю, как Тэк с Рэйвен разгадали, что произошло между Алексом и мной и какова наша история, — они мне ничего об этом не сказали, — но они внимательнее ко мне, чем обычно.

— Я за Тэка, — говорит Хантер. Он подбрасывает нулю, ловит ее на тыльную сторону ладони, а потом снова перебрасывает на ладонь.

— Мы можем разделиться, — в сотый раз предлагает Рэйвен. Совершенно ясно, что ей не нравятся ни Пайк, ни Дэни. В этой новой группе иерархия простроена не настолько четко, и не все готовы воспринимать слова Тэка и Рэйвен как откровение.

— Мы не будем разделяться, — твердо произносит Тэк. И тут же отбирает у Рэйвен силок со словами: — Давай помогу.

Так оно заведено у Тэка с Рэйвен. Это их личный язык напора и отката, споров и уступок. У исцеленных у всех отношения строятся одинаково, а правила и условия четко регламентированы. У неисцеленных отношения нужно восстанавливать в правах каждый день, а языки общения постоянно расшифровывать.

Свобода изнурительна.

— А ты как думаешь, Лина? — интересуется Рэйвен, и Пайк, Дэни и все прочие разворачиваются ко мне. Теперь, когда я проявила себя в сопротивлении, мое мнение приобрело известный вес. Я чувствую, что сидящий в тени Алекс тоже смотрит на меня.

— Кейп Код, — говорю я, скармливая огню еще порцию щепок. — Чем дальше от городов, тем лучше, и лучше иметь хоть какое-то преимущество, чем никакого. Вряд ли мы окажемся там одни. Там найдутся и другие хоумстидеры, другие группы, с которыми можно объединиться.

Мой голос разносится над поляной. Интересно, заметил ли Алекс, что теперь я стала говорить громче и увереннее?

На мгновение наступает тишина. Рэйвен задумчиво смотрит на меня. Затем она внезапно разворачивается и бросает взгляд через плечо.

— А ты, Алекс?

— Уотербери, — без колебаний отвечает он. У меня внутренности скручивает узлом. Я знаю, что это глупо, что ставки больше, чем только мы двое, но все равно меня одолевает гнев. Конечно, он со мной не согласен! Конечно!

— Быть отрезанным от связи и информации — это не преимущество, — заявляет Алекс. — Война началась. Мы можем пытаться отрицать это, можем прятать голову в песок, но это правда. И война рано или поздно отыщет нас. Я за то, чтобы встретить ее лицом к лицу.

— Он прав, — подает голос Джулиан.

Я в изумлении поворачиваюсь к нему. Он практически всегда помалкивал во время наших вечерних посиделок у костра. Он все еще новичок, аутсайдер — хуже того, перебежчик с той стороны. Джулиан Файнмен, сын покойного Томаса Файнмена, основателя и главы «Америки без делирии», врага всего, за что мы выступаем. И неважно, что Джулиан отказался от своей семьи и своего дела — и это чуть не стоило ему жизни! — ради того, чтобы быть с нами. Я вижу, что некоторые все равно не доверяют ему.

Джулиан говорит размеренным тоном опытного оратора:

— Тактика уклонения не имеет смысла. Война нас не минует. Если сопротивление будет расти, правительство и военные сделают все, что в их силах, чтобы его остановить. Если мы будем отвечать ударом на удар, наши шансы будут выше, чем если нас захватят врасплох. Иначе мы превратимся в кроликов, ожидающих, пока их нору затопят.

Хотя Джулиан и поддерживает Алекса, смотрит он только на Рэйвен. Джулиан с Алексом никогда не разговаривают между собой и даже не глядят друг на друга, а остальные благоразумно предпочитают это не комментировать.

— Я за Уотербери, — вмешивается Ла, изрядно удивляя меня. В прошлом году Ла не желала иметь ничего общего с сопротивлением. Ей хотелось затеряться в Диких землях, устроить хоумстид как можно дальше от городов исцеленных.

— Ну, тогда ладно. — Рэйвен встает и отряхивает джинсы. — Значит, Уотербери. Возражения есть?

С минуту все молчат, глядя друг на друга. Лица скрыты тенью. Никто не говорит. Меня принятое решение не радует, и Джулиан, должно быть, это чувствует. Он кладет руку на мое колено и слегка сжимает его.

— Значит, решено. Завтра мы можем…

Рэйвен не договаривает: ее перебивает грохот выстрела и внезапный шквал голосов. Мы все совершенно инстинктивно вскакиваем.

— Что за чертовщина? — Тэк закидывает ружье на плечо и вглядывается в окружающую нас темную массу деревьев, переплетение ветвей и лоз. Но лес снова безмолвствует.

Рэйвен вскидывает руку и шикает.

До нас доносится:

— Парни, помогите! — А потом: — Вот дерьмо!

Мы дружно расслабляемся. Это голос Спэроу. Он некоторое время назад ушел по своим делам в лес.

— Сейчас, Спэроу! — отзывается Пайк. Несколько человек ныряют в лес, превращаясь в тени, стоит лишь им выйти из небольшого круга света вокруг костра. Мы с Джулианом остаемся стоять, и я замечаю, что Алекс тоже никуда не пошел. Потом снова голоса: «Нога, нога, за ногу бери!» А потом Спэроу, Тэк, Пайк и Дэни выходят на поляну. Каждая пара кого-то тащит. Сперва мне кажется, что волочат по животному, попавшему в ловушку, но потом я вижу в свете костра белую руку, свисающую к земле, и мне делается муторно.

Люди.

— Воды, дайте воды!

— Рэйвен, скорей аптечку, у нее кровь идет!