— Профессор, я хочу побеседовать с вами в вашей лаборатории.
И вот я стою, держа в руках фунт цианистого калия и понимая, что всяк, кому не лень, мог взять любое его количество, просто попросив, а то и без всякого спросу. А профессор задумчиво говорит:
— Их называли «Библиотечные двойняшки». Я кивнул:
— Ну и что?
— А только то, что это доказывает, сколь поверхностны суждения большинства людей. В них не было совершенно ничего похожего, кроме волос и глаз. Вы, наверное, полагаете, что умершая девушка сама замышляла убийство?
Я пока не собирался высказывать свои мысли вслух.
— А вы разве так не думаете? — спросил я.
— Нет. Она не была способна на такое. Она исполняла свои обязанности с неизменной вежливостью и готовностью помочь. Кроме того, с чего бы вдруг ей это делать?
— А из-за одного студентика, — ответил я. — Его имя Питер.
— Питер Ван-Норден, — сразу же сказал он. — В меру смышленый, но почему-то никудышный студент.
— Девушки оценивают людей по иным меркам, профессор. Обе библиотекарши, похоже, очень им интересовались. Сюзн, вероятно, добилась больших успехов, и Луэлла-Мэри, возможно, решила действовать.
— А потом взяла по ошибке не ту чашку? Я в это не верю.
— Что же тогда, профессор? Сахар был отравлен после того, как миссис Неттлер пила чай в час дня. Сделала ли это миссис Неттлер?
Он быстро поднял глаза.
— А какой у нее может быть мотив? Я пожал плечами:
— Может быть, она боялась, что девушки займут ее место.
— Вздор. Она уходит на пенсию перед началом нового учебного года.
— Вы тоже были там, — мягко сказал я.
К моему удивлению, он воспринял это совершенно спокойно.
— Мотив? — спросил он.
— Вы не так уж стары, профессор, и могли заинтересоваться Луэллой-Мэри. Предположим, она грозилась сообщить декану о том, что вы когда-то сказали или сделали.
Профессор горько улыбался.
— Как же я мог наверняка знать, что цианистый калий достанется тому, кому он предназначен? И почему одна чашка должна оказаться вовсе без сахара? Я мог отравить сахар, но не я же заваривал чай.
Мое мнение о профессоре Родни начало меняться. Он даже не подумал изображать возмущение. Он просто указал на логический изъян моего утверждения, и я сразу оставил его в покое. Это мне понравилось.
— Что же, по-вашему, тут произошло? — спросил я.
— Зеркальное отображение, — сказал он. — Нечто прямо противоположное. Я полагаю, оставшаяся в живых все перевернула. Предположим, что парень достался Луэлле-Мэри, а Сюзн это не понравилось. Скорее было так, а не наоборот. Предположим, что на этот раз именно Сюзн готовила чай, а Луэлла-Мэри сидела за конторкой. В таком случае девушка, заваривающая чай, взяла бы нужную чашку и осталась невредимой. И все было бы логично.
Это-то все и решило. Этот человек пришел к тому же выводу, что и я, так что в конечном счете мне понравился, хотел я того или нет.
— Это надо неопровержимо доказать, — продолжал я. — Но как? Я думал, что доступ к цианистому калию имел кто-то один, а не кто угодно. Но доступ был у всех. И что же мне теперь делать?
— Проверьте, какая девушка на самом деле сидела за конторкой в два часа, пока готовился чай, — предложил профессор.
Мне стало ясно, что он читает детективные истории и оттого доверяет свидетельствам очевидцев. Я такими делами не занимался, но тем не менее встал.
— Что ж, профессор, так я и поступлю.
— Могу ли я присутствовать при этом? — спросил профессор, словно речь шла о настоятельной необходимости.
Я задумался.
— А зачем? Ответственность перед деканом?
— В некотором смысле. Хочу, чтобы все это поскорее кончилось.
— Идемте, — сказал я, — если считаете, что это поможет. Эд Хэтуэй поджидал меня в пустой библиотеке.
— Я понял, — сказал он, — как все это произошло. Я вывел это методом дедукции.
— О-о?!
На профессора Родни он не обращал никакого внимания.
— Цианистый калий пришлось протаскивать со стороны. Кто же это сделал? Тот случайный посетитель, который говорил с акцентом, как там его… — Он стал копаться в карточках, на которые занес сведения о свидетелях.
Я знал, кого он имеет в виду, и сказал:
— Ничего, имя не имеет значения. Что значит имя? Продолжай.
Это мое высказывание доказывает лишь, что и я могу быть так же глуп, как и любой другой.
— Он немец, книга тоже немецкая. Он, возможно, был с нею знаком. Он положил конвертик на заранее выбранную страницу, согласно какой-то особой формуле, заранее выбранной… Профессор говорил, что есть какой-то способ найти любую формулу. Верно, профессор?
— Верно, — холодно ответил тот.
— Ну вот. Библиотекарша знала формулу, так что могла найти эту страницу. Она берет цианистый калий и высыпает его в чай. От волнения забывает закрыть книгу…
— Послушай, Хэтуэй, с чего бы этот человек стал заниматься такими делами? Как он объясняет свое присутствие здесь?
— Говорит, что он скорняк и его интересуют репелленты моли и инсектициды. Вы когда-нибудь слышали подобную чушь?
— Конечно, слышали. Твоя версия, к примеру, — сказал я. — Послушай, ну кто станет прятать конверт с цианистым калием в книге? Стоит снять том с такой «закладкой» с полки, как он сам раскроется на нужной странице. Ничего себе тайничок!
Хэтуэй понемногу становился похожим на дурачка, а я беспощадно довершал разгром:
— Кроме того, цианистый калий вовсе не обязательно протаскивать сюда тайком с улицы. Тут его навалом, чуть ли не тонны. Любой, кому нужен фунт-другой, может запросто взять. Спроси у профессора.
Глаза Хэтуэя полезли на лоб, он порылся в кармане пиджака, вытащил какой-то конверт и извлек из него печатную страницу с немецким текстом.
— Это из того немецкого тома, который… Профессор Родни вдруг побагровел.
— Вы вырвали страницу из Байлштайна! — выкрикнул он пронзительным голосом, что чертовски меня удивило. Ни за что бы не подумал, что он способен кричать.
— Я думал, — оправдывался Хэтуэй, — попробовать ее на отпечатки пальцев с клейкой лентой. А может, удалось бы обнаружить крупинки цианистого калия.
— Дайте ее сюда! — завопил профессор. — Невежественный болван!
Он разгладил страницу, осмотрел обе ее стороны, убеждаясь, что текст цел.
— Вандал! — прорычал он, и я уверен, что в тот миг он мог бы запросто убить Хэтуэя.
Профессор Родни, возможно, был убежден в виновности Сюзн, и, если уж на то пошло, я тоже. Однако уверенность присяжным не представишь. Нужны доказательства. Поэтому, не доверяя свидетелям, я решил нанести удар, сыграв на единственной слабости возможного виновника, Я позвал Сюзн и задал ей ряд новых вопросов. Если же вопросы не помогут изобличить ee, думал я, то, возможно, девушку подведут нервы.
Но первым я допросил маленького скорняка-немца, который был страшно напуган.
— Я ничего не сделал, — лопотал он. — Пожалуйста, у меня работа. Сколько мне здесь оставаться?
— Вы пришли сюда незадолго до двух часов, верно? — Да. Мне хотелось почитать о репеллентах моли…
— Хорошо. Когда вы вошли, вы направились к конторке, верно?
— Да. Я назвал свою фамилию, сказал, кто я, что мне нужно…
— Кому сказали? — задал я главный вопрос. Маленький человечек уставился на меня. У него были курчавые волосы и запавший рот, из-за которого он казался беззубым. Но когда он говорил, отчетливо были видны маленькие пожелтевшие зубки.
— Ей, — сказал он. — Я сказал ей, девушке, которая там сидела.
— Совершенно верно, — невыразительным голосом подтвердила Сюзн. — Он разговаривал со мной.
— Вы уверены, что говорили именно с этой девушкой? — обратился я к скорняку.
— Да, — подтвердил он, — я назвал ей свою фамилию и сказал, что мне нужно, и она улыбнулась. Она показала мне, где найти книги по инсектицидам. Затем, когда я отходил от конторки, вон оттуда вышла еще одна девушка.
— Прекрасно! — сказал я. — Вот фотография другой девушки. Скажите, вы говорили вот с этой девушкой за конторкой, а из задней комнаты вышла та, которая на фотографии? Или вы говорили с той девушкой, которая на фотографии, а девушка, сидящая сейчас за конторкой, вышла из задней комнаты?
Долгую минуту скорняк пристально разглядывал сначала девушку, потом фотографию.
— Они же совсем одинаковые.
Я выругался про себя. На губах Сюзн заиграла едва заметная улыбка, которая почти тут же исчезла. Должно быть, на этом она и строила свои расчеты. В библиотеке почти никого не было из студентов, чужой вряд ли станет вглядываться в библиотекаря — такую же принадлежность читального зала, как книжные полки.
Теперь я уже знал, что она виновна, но знание еще ничего не значит.
— Ну так которая же? — спросил я.
— Я говорил с ней, с той, которая за конторкой, — ответил он с видом человека, которому хочется покончить с допросом.
— Совершенно верно, — невозмутимо подтвердила Сюзн. Я уже успел до дна исчерпать свои надежды на ее слабые нервы.
— А вы могли бы присягнуть в этом? — спросил я скорняка.
— Нет, — тут же ответил он.
— Что ж, Хэтуэй, уведи его и отправь домой. Профессор Родни подался вперед и тронул меня за локоть.
— Почему она улыбнулась этому человеку, когда он сказал, какие книги ему нужны? — прошептал он.
— А почему бы и нет? — шепнул я в ответ, но все равно задал девушке этот вопрос. Брови у нее слегка вздрогнули.
— Обыкновенная вежливость. Что в этом дурного?
Она прямо ликовала, я мог бы в этом поклясться. Профессор слегка покачал головой и снова шепнул мне:
— Она не из тех, кто улыбается незнакомцам, с которыми надо возиться. За конторкой наверняка сидела Луэлла-Мэри.
Я пожал плечами, представив себе, как выкладываю подобные доказательства комиссару.
Четверо студентов ничего не видели, и их допрос почти не отнял времени. Они занимались исследованиями, знали, какие им нужны книги и где они стоят. Они не задерживались у конторки, не могли сказать, кто и когда за ней сидел. Никто даже не поднимал глаз от книг, пока пронзительный крик не всполошил всех и вся.
Пятым был Питер Ван-Норден. Он вперил взор в большой палец своей правой руки. Ноготь на нем был жутко изгрызен. На Сюзн он даже не взглянул. Я дал ему немного посидеть и прийти в себя. Наконец я спросил:
— Что вы здесь делаете в такое время года? Насколько я понял, сейчас каникулы.
— У меня через месяц кандидатский минимум, — пробормотал он. — Я занимаюсь. Если я сдам экзамен, то смогу работать над своей диссертацией, понимаете?
— Я полагаю, вы задержались у конторки, войдя сюда?
— Нет, не думаю. По-моему, я не задерживался, — ответил он так же тихо, как и прежде.
— Странно, не правда ли? Я полагаю, вы хороший друг как Сюзн, так и Луэллы-Мэри. Разве вы не говорите им «привет»?
— Я волновался. Я думал об экзамене. Мне надо было заниматься. Я…
— Выходит, у вас даже не нашлось времени сказать «привет»?
Я посмотрел на Сюзн, чтобы узнать, как все это действует на нее. Она побледнела. Но ведь мне могло и показаться.
— Однако вы были чуть ли не обручены с одной из них. Разве не так? — спросил я.
Он поднял глаза, в которых отразилась смесь тревоги и возмущения.
— Нет! Я не могу обручиться, пока не получу степень. Кто вам сказал, что я обручен?
— Я сказал «чуть ли не обручены».