Помоги проекту - поделись книгой:
— Надо же! — воскликнул я, усаживаясь на траву возле Джулии. — Ну-ка объясни мне, что такое клоны.
Джулия с видимым облегчением захлопнула альбом. Она, похоже, стеснялась демонстрировать кому бы то ни было свои рисунки, зато про овечек принялась рассказывать просто-таки взахлеб. Я слушал, задавая якобы невзначай не относящиеся к предмету нашего разговора вопросы, и вскоре разузнал кое-что и о ней самой.
Она родилась в Катании, но образование получила во Франции. В настоящее время работала по контракту в одном швейцарском институте — они там занимались исследованиями в области животноводства с использованием методов клонирования наиболее перспективных особей в разнообразных условиях окружающей среды.
Ей было двадцать шесть, совсем недавно и со скандалом развелась и теперь вся без остатка переключилась на своих овечек. На Сицилию прибыла два с лишним месяца назад и о клонах говорила с необыкновенным энтузиазмом, возбуждаясь, быть может, именно оттого, что я-то в этом деле не смыслил ни бельмеса. В мельчайших подробностях Джулия описывала мне процесс, в результате которого овцы, выращенные из клеточной ткани некоего швейцарского гибрида, являлись точными его, этого гибрида, копиями. Упомянула она, в частности, и о странном, пока не разгаданном эффекте резонанса: стоило какой-нибудь из подопытных овечек заболеть, как тотчас все прочие (в разных частях света, включая и швейцарский прототип!) выказывали признаки аналогичного заболевания.
Что же касается человеческих существ, то, насколько ей было известно, клонировать их еще никто не осмеливался — слишком сильны были юридические, морально-этические и религиозные запреты. Правда, ходили слухи об экспериментах, проводимых где-то у черта на рогах, за пределами Галактики…
Несмотря на то обстоятельство, что Джулия действительно была увлечена своими исследованиями, я чувствовал, что рассказывает она все это скорее из потребности в общении, нежели из желания посвятить меня в суть дела. Ну что же, вот мы и общались, к обоюдному нашему удовольствию.
Но о себе я в ту первую встречу не обмолвился ни словом. Я по большей части слушал Джулию, а потом мы сидели молча, наблюдая за щиплющими травку клонами, и тени наши все удлинялись и удлинялись, и снова мы начинали разговаривать, перескакивая теперь уже с пятого на десятое.
Чирикая этак беззаботно, мы, однако, сразу почувствовали, что нам многое еще предстоит сказать друг другу, и стало без слов понятно, что завтра я опять приеду в это ущелье и увижу ее здесь, и послезавтра тоже… Да, да, мы не ошиблись друг в друге.
Вскоре Джулия проявила интерес к верховой езде, и мы ежедневно, утром или вечером, совершали прогулки, во время которых я объяснил ей, каким образом оказался в этом столетии, помалкивая, разумеется, о своем прошлом и причинах, по которым меня застрелили.
Пока мы не стали близки, я не понимал, что люблю ее. Но в тот день я как раз решил принять второе предложение Поля и только тогда осознал, какое место в моей жизни занимает Джулия.
Помнится, я подошел к окну, отвел занавеску и долго глядел в ночь. Угли в камине, вишневые и оранжевые, ярко светились. Холод проникал сквозь тонкие стены, и от дурного предчувствия у меня сжалось сердце.
— Скоро мне придется отсюда уехать, — произнес я.
— Куда?
— Я не имею права тебе это сказать. Молчание. Потом:
— Ты вернешься?
Я не знал, удастся ли мне это сделать, но ничего не имел против.
— А ты бы хотела?
Снова молчание, а потом еле слышное:
— Да.
— Я постараюсь вернуться.
Почему я взялся убрать Стайлера? Да потому что у меня не было выбора с того самого момента, когда Поль поставил все точки над Они подыскали мне крутую синекуру в своей лавке и вручили пакет крайне выгодных акций, но все это оказалось просто крышей.
Нет, я и раньше не питал иллюзий относительно причин, по которым со мной так возятся: разморозили, лечат, и все задарма. Делалось это по инициативе моего потомка, но исключительно ради «Коза Инкорпорэйтед». Благо медицина давно уже была на соответствующем уровне. Разумеется, всегда приятно чувствовать себя в центре внимания, и неважно, что тому причиной. Удовольствию от их предупредительности никоим образом не мешала догадка, что меня собираются в каких-то целях использовать. Если начистоту, удовольствие от этого даже увеличивалось. Ведь возились они со мной отнюдь не из праздного любопытства, а потому что я обладал определенными вневременными качествами, которых моим потомкам недоставало. На эти качества я и ставил, а проявив их, рассчитывал заслужить одобрение своих новых покровителей.
Об этом-то я и раздумывал, прежде чем натянул поводья и остановил лошадь в том месте горного склона, где оливковые деревья сменялись кустарником, а еще выше начинались скалистые строги. Но я смотрел на огни деревушки внизу.
Через минуту ко мне подъехала Джулия.
— О чем ты задумался? — спросила она.
А я теперь размышлял о том, что со мной сталось бы, если бы я очнулся без каких-либо воспоминаний о прежнем своем существовании. Легче мне было бы или труднее найти себе занятие по душе? Неужели я мог бы уподобиться обитателям этой деревушки с их убогими представлениями о благополучии и сомнительными радостями от повторения одних и тех же действий в десятитысячный раз?
А еще я помню бухту, отовсюду закрытую скалами, яркий солнечный день, и отсветы водной ряби играют на обнаженной груди Джулии — она, закончив купание, выходит на берег и вдруг перестает улыбаться и снова спрашивает:
— Что с тобой? О чем ты все время думаешь?
Когда я получил кличку «Ангел Анджело», за мной уже числилось семнадцать трупов. Что и говорить, приходилось мне в той жизни бороться за место под солнцем. Вряд ли Полю было известно об этом во всех подробностях, хотя однажды он порядком меня удивил, уверенно перечислив фамилии восьмерых покойничков.
И вот не мог я понять, как же это вышло, что щепетильнейшее соблюдение законов и всяких прочих формальностей сделалось для «Коза Инк.» больше чем прикрытием и в конце концов привело к тому, что организация практически не располагала надежными и профессиональными убийцами. Похоже, я и в самом деле был им нужен. Вот уж не ожидал, что в новой жизни буду заниматься все той же грязной работой. Подумать только: заказное убийство — в эпоху удовлетворенных амбиций, отлаженных социальных механизмов, неслыханной продолжительности жизни и космических путешествий! Мне казалось это по меньшей мере странным, как ни старался Поль представить дело в более выгодном свете.
А еще я помню, как мы ели апельсины, расположившись под стенами водоочистительной станции, под стенами, некогда блиставшими белизной, а ныне от воздействия климата и под натиском непомерно разросшихся кустов сирени и глицинии обветшавшими и имевшими по-монастырски мрачный вид, и я гладил Джулию по голове, а она сорвала бледно-зеленую метелку чемерицы, растения, которое в древности применялось как лекарственное средство от безумия, и воткнула ее в мои волосы. Но мысли мои были в этот момент не здесь, они, если можно так выразиться, покинули пределы черепной коробки и вознеслись выше утопавших в сирени стен, потому что механический и монотонный гул работающих водозаборных установок, всасывающих, очищающих и через систему подземного трубопровода пропускающих черт знает какое количество морской воды ежесуточно, навел меня на размышления о двойственной сущности Герберта Стайлера — парня, который согласился стать подопытным кроликом в экспериментах компании «Доксфорд индустри» на некой планете Альво, расположенной так далеко от нашего голубого шарика, что и представить себе это расстояние было жутковато (Джулия на сей раз не заметила моей задумчивости и не произнесла свое обычное: «Что с тобой?»). И вот я недоумевал: считать ли этого малого, подвергнутого операции по удалению нервных окончаний, каковая, кстати, на Земле была уголовно наказуемой, но каковая же и позволила напрямую подключить его к сети гигантского компьютерного комплекса, считать ли, значит, этого беднягу, пожертвовавшего собой во благо интересов своей компании и, понятное дело, ставшего препятствием на пути «Коза Инк.» к одной из ключевых позиций в сфере ее влияния в иных мирах, считать ли его машиной, наделенной человеческим разумением, или же человеком, у которого вместо мозга компьютер, и как вообще называть задание, которое мне предстояло выполнить: человеко- или кибероубийство?
Вот о чем я раздумывал, прислушиваясь к гулу водозаборных установок и вдыхая соленый морской воздух, пронизанный запахом цветущей сирени.
Поль обещал, что мне предоставят необходимые условия для подготовки, не говоря уже о самых современных средствах. Но сначала предложил попутешествовать.
— Отдохнешь, развеешься, — сказал он, — заодно обмозгуешь все как следует.
Глядя в ночь и поеживаясь от холода, я пытался представить, как прикончу Стайлера, вернусь и начну жить заново и по-иному, принадлежа целиком уже этому, нынешнему, времени, а прошлое пусть провалится в тартарары.
— Я постараюсь вернуться, — сказал я и задернул занавеску.
Вижу Джулию под тем фантастически красивым деревом, ее шелковистые волосы зачесаны назад и скреплены коралловой заколкой, и рука движется уверенно, запечатлевая на бумаге таких, оказывается, непростых овечек. И вдруг яркий солнечный свет, и моя длинная черная тень у ее ног, и вот она поворачивает голову, поднимает руку, прикрывая глаза от солнца, я спрыгиваю с лошади, обматываю поводьями куст и подхожу к ней, заговариваю, она кивает и улыбается…
Внизу ровной линией распускаются цветы разрывов, и здание, которое я бомбардирую, уже наполовину охвачено огнем. Мой корабль трясется, ныряет, потом тоже загорается, и тогда я катапультируюсь в капсуле, которая, повинуясь автоматическим системам управления, теперь самостоятельно уворачивается от ракет неприятеля, и отстреливается, и стремится вперед, вперед, вниз, вниз, а потом разваливается на части, и я мягко приземляюсь. Сочленения скафандра сухо щелкают, когда я касаюсь подошвами грунта, затем амортизаторы отключаются, и вот уже лазерным лучом я пронзаю приближающиеся ко мне муляжи, и гранаты летят из моих рук, и сверхзвуковые волны, разрушающие протоплазму, разбегаются от меня подобно звону некоего незримого колокола…
Не сосчитать, сколько андроидов и роботов я расколошматил, сколько макетов одного и того же здания стер с лица земли, сколько проломил заграждений и какое количество ракет выпустил в течение двух месяцев, проведенных на этой выжженной планете в глухом углу Галактики, куда был отправлен, чтобы поближе познакомиться с нынешними средствами истребления себе подобных. Моими инструкторами были обычные инженеры, никакие не убийцы; впоследствии им предстояло подвергнуться процедуре частичного стирания памяти, дабы не повредить делу, да и себе лично. Я был несколько взволнован, узнав, что это теперь возможно, ведь мне тоже о многом хотелось бы не помнить. Процедура эта, — чрезвычайно, как мне объяснили, сложная — применялась в психотерапии уже давно.
Что касается моих инструкторов, то головы их были забиты такой мешаниной из прописных истин и социальных запретов, а перепады в их настроениях бывали столь непредсказуемы, что общение с ними меня изрядно утомляло. Объясняя принцип действия того или иного смертоносного оружия, они упорно притворялись, будто знать не знают и ведать не ведают о том, что скоро я применю его по назначению. Затем, когда лицемеры дотумкали, что все их слова, мысли и чувства, связанные с целью моего обучения, подлежат уничтожению, они напропалую принялись зубоскалить на тему смерти, причем смерти именно насильственной, и их отношение ко мне изменилось. Если поначалу они меня почти откровенно презирали, то через две недели я сделался предметом их благоговейного обожания, как будто я был жрецом, а они — участниками некоего священного жертвоприношения.
Это меня раздражало, и в свободное время я старался общаться с ними пореже. Для меня убрать Стайлера означало просто выполнить очередной заказ, а в качестве вознаграждения я сулил себе жизнь в обществе, мнившемся мне устроенным лучше, чем то, которое я оставил в прошлом.
Именно тогда я впервые засомневался, поспевает ли человечество в духовном своем развитии за техническим прогрессом и не грозит ли ему самоистребление, если вот эти парни так легко и даже охотно готовы поменять гуманистические установки на прямо противоположные.
Относительно себя я не обманывался и был настроен дожить оставшийся век таким, каким был, но инструкторов считал людьми более высокоразвитыми, они же — представители того общества, в котором мне так хотелось стать своим. Только в самом конце наших занятий мне довелось узнать,
Ханмер, самый, пожалуй, добродушный из них, как-то под вечер явился ко мне в комнату с бутылкой.
Она-то и сделала его общительным. Он уже расправился с ее предшественницей, и в лице его, обычно бесстрастном, как у манекена (в мое время были такие, с долгоиграющей пластинкой внутри), на сей раз появилось что-то человеческое, а вместо бодрой скороговорки я услышал озадаченное бормотание.
Довольно быстро выяснилось, что его мучило. Контроль над вооружением и экономические санкции в этом обществе действовали не слишком успешно. Становилось все очевиднее, что намечается некий вооруженный конфликт (на возможность возникновения какового даже в столь просвещенные времена я и намекал в одной из бесед с Полем).
Политические причины меня не интересовали, ведь я все еще чувствовал себя здесь чужаком, но сама возможность конфликта с его опасным свойством перерастать в нечто глобальное и ужасающее меня странным образом как забавляла, так и тревожила. Попасть в будущее, и вдобавок таким, прямо скажем, неординарным способом, лишь для того чтобы сгореть в мировом пожаре? Нет, абсурд! Полный абсурд. (А я-то воображал, что это общение со мной, профессиональным убийцей, пробудило в инструкторах тягу к насилию!) Но Ханмер, в отличие or коллег, вполне безболезненно высвобождавших в себе темные инстинкты, был удручен. Он сидел передо мной как пришибленный и только твердил монотонно:
— Нет, нет, это не должно случиться.
— Может, и не случится, — утешал я беднягу, поскольку пил его виски.
Он взглянул на меня, в глазах блеснула надежда, но тотчас они снова стали тусклыми.
— Тебе-то все равно.
— Нет, мне не все равно. Ведь теперь это и мой мир.
Ханмер отвернулся.
— Не понимаю я тебя, — сказал он глухо. — Тебя… да и других тоже… относительно этого дела…
Я подумал, что мне относительно этого дела понятно все, но объяснять кому бы то ни было, в чем тут суть, бесполезно. Все мои чувства и воззрения, конечно, устарели.
Я ждал, что он еще скажет. Я не был знаком с ним достаточно близко, чтобы понять, почему Ханмер относится к моему заданию иначе, чем остальные инструкторы. Впрочем, я так никогда этого и не узнал. Но вот что он сказал напоследок:
— Думаю, всех нас следовало бы держать за решеткой, пока мы не научимся вести себя прилично…
Банально, смешно и, разумеется, абсолютно невыполнимо.
Я разлил по стаканам остатки виски и таким бесхитростным способом помог Ханмеру в его стремлении забыться, отчасти сожалея, что выпивка кончилась и мне не удастся последовать его примеру.
…молниеносные вспышки пламени, как ножницы, кромсали небо. Несмотря на бронированное покрытие и дальность разрывов, корабль подкидывало в воздухе, как волан при игре в бадминтон. Я сидел, сгорбленный, в боевом скафандре, предоставив компьютеру справляться с трудностями полета, но и готовый в любую секунду перейти на ручное управление, если бы в этом возникла надобность. Планета Альво мелькала внизу зелено-буро-серо-синими узорами ландшафтов, но рассматривать их я не успевал — для этого пришлось бы не отрывать взгляд от дисплея. Чтобы успешно и в срок выполнить задание, я не должен был отвлекаться. Я знай себе накручивал мили, пронизывая грохочущее пространство.
Системы безопасности комплекса «Доксфорд индустри» функционировали столь надежно, что нечего было и пытаться проникнуть внутрь без предварительной и многолетней практики внедрения своих людей в штат обслуживающего персонала. Поэтому и было решено, что внезапный удар — единственная возможность добиться успеха. Стайлер был защищен превосходно, но мы иного и не ждали.
Он засек меня почти сразу, лишь только я появился над планетой Альво. Совершенство его средств обнаружения меня не очень удивило. Приближаясь по нисходящей к главному зданию, то есть к штаб-квартире Стайлера, я многое бы отдал, чтобы узнать, давно ли он ждет нападения и насколько это его беспокоит.
Пока что я уворачивался от ракет или отражал их, свои собственные, однако, в ход не пуская. Но держал их в состоянии боевой готовности, потому что начинать штурм собирался уже с воздуха.
Потрескивание атмосферных помех в приемнике, свист, тяжелое дыхание… Мой приемник ожил. Ага, сейчас начнутся угрозы! А может, со мной попытаются договориться? Зряшное дело.
Однако обычного в таких случаях: «…судно без опознавательных знаков, вы нарушили воздушное пространство… приказываю вам…» и т. д. и т. п. — не последовало. Вместо этого: «Ангел Анджело, — услышал я, — добро пожаловать на планету Альво. Надеюсь, за время своего краткого визита скучать тебе не придется».
Ко мне обращался сам Стайлер! Выходит, ему уже было известно, кто я такой. Во время подготовки к заданию я прослушивал его голос на пленках и не единожды разглядывал его портреты. Это называлось знакомить меня с «объектом», и инструкторы сопровождали прослушивания и просмотры хором оскорблений в его адрес. Приходилось их утихомиривать, они мешали мне сосредоточиться. Им было трудно поверить, что я не испытываю необходимости ненавидеть низенького человечка с бесцветными глазами и одутловатым лицом, на голове у которого помещалось нечто вроде тюрбана из проводков, вживленных в мозг.
— Может, мы и пережимаем, — оправдывались инструкторы, — но со временем это тебе поможет.
Я отрицательно качал головой:
— Чтобы убить человека, мне не нужно испытывать какие-либо чувства. Наоборот, они способны только помешать.
Итак, Стайлер знал, кто я такой. В этом тоже не было ничего удивительного. Чудовищный объем информации поступал в его мозг — мозг, несомненно, наделенный ясным сознанием и чувствительностью вкупе с воображением. Конечно, сведения обо мне смутны и отрывочны, но исходили они явно из какого-то надежного источника, в этом тоже сомневаться не приходилось. Впрочем, я не собирался помогать ему устанавливать мою личность. И вообще разговаривать с ним о чем бы то ни было. Слова ничего не решают.
Он, однако, не унимался:
— Твой визит будет действительно очень коротким. Ты здесь не задержишься, постарайся это понять.
Зигзагообразный луч побежал сквозь черное облако — прямо на меня! Нет, мимо, и исчез позади корабля. Корабль тряхнуло, связь прервалась, снова в приемнике слышался треск, заглушая слова Стайлера:
— …Ты не первый… и, наверное, догадываешься, что никто из твоих предшественников не…
Предшественники? Он упомянул о них как бы вскользь, но с прозрачным намерением меня ошеломить. В самом деле, я и не подозревал, что у меня были предшественники. Поль никогда не говорил, что я не первый, кому поручают убрать Стайлера. Если поразмыслить, так оно, наверное, и было. Интересно, сколько же парней здесь полегло? Наверное, это были какие-нибудь современные щенки, которых пришлось долго раззадоривать, прежде чем в них возникла ненависть, без которой пойти на задание они бы не решились. Ладно, меня это не касается.
— Тебе еще не поздно отступиться, Ангел. Посади корабль и оставайся внутри. Я пришлю кого-нибудь, тебя подберут. Останешься жив… Ты что-то сказал?
Я хмыкнул, и он, кажется, это услышал, потому что откликнулся:
— Как бы то ни было, я знаю, что ты здесь. Твое нападение безрассудно во всех отношениях. Мало того, что у тебя нет никаких шансов и ты погибнешь, причем довольно скоро, но ведь и вообще вся эта затея уже потеряла смысл.
Стайлер замолчал, ожидая ответа. Не дождался, понятное дело.
— Тебе не интересно то, что я говорю? — спросил он после паузы. — В считанные секунды я могу изрешетить тебя заградительным огнем. Твои хозяева не имели возможности узнать, что я усовершенствовал средства защиты со времени последнего штурма. Ну что же, теперь такая возможность у вас имеется.
И тут же последовала серия ракетных ударов, от которых, впрочем, я ушел без повреждений.
— Ты жив? — заметил он. — Хорошо. Повторяю, ты еще можешь отказаться от своего намерения. Мне бы хотелось оставить тебя в живых. Понимаешь, любопытно поговорить с человеком из другого времени. Тем более, у тебя такое прошлое. Я уже упоминал, что помимо риска смерти есть еще и другие причины бросить это дело. Не знаю, насколько тебя информировали, пока ты проходил подготовку, но дело в том, что на Земле началась война и, как я предполагаю, не скоро закончится. Из тех сведений, которыми я располагаю, вытекает, что Земля сейчас в жалком состоянии. И нашим хозяевам не до нас. Собственно, в настоящий момент мы их уже потеряли. При таком раскладе имеет смысл спасать то, что еще остается ценного от обеих организаций, а не тратить силы на бессмысленные разборки. Что скажешь?
Разумеется, я и не думал отвечать. Как я мог проверить, правду он говорит или нет? Разве что если бы приземлился и своими глазами взглянул на документы, которые он мог бы предложить в качестве доказательства своих слов. Понятно, что делать я этого не собирался.
Сквозь атмосферные помехи я услышал, как он снова вздохнул:
— Ты все же решил увеличить количество смертей. Тебе кажется, что я просто хочу перетянуть тебя на свою сторону…
Я с трудом подавил желание его перебить. Не люблю, когда кто-нибудь берется объяснять мне мои же мысли, и неважно, прав он при этом или нет.
— Почему ты все время молчишь? — спросил Стайлер. — Мне хочется услышать твой голос. Ответь, почему ты взялся за это дело? Если из-за денег, то я могу заплатить гораздо больше, чем платят они… только откажись… Защиту я тоже обеспечу… — Он опять помолчал, затем продолжил: — Да, конечно, с тобой все не так просто. Верность традициям «семьи». Солидарность. Узы крови. Если так, то скажу тебе следующее: ты, вероятно, единственный человек в наше время, кто во все это верит. Они — не верят. Я знаю их много лет, а ты познакомился с ними недавно. Поверь, их представления о том, что ценно в этом мире, не совпадают с твоими. Они просто делают деньги на твоей приверженности семейным традициям. Тебя используют! Ты же согласился из чувства верности «семье», не так ли? Я угадал?
Ближе к концу этой тирады его голос зазвучал взволнованно. Помолчав, он заговорил спокойнее:
— Несколько странно вести с тобой беседу подобным образом, зная, что ты с каждой секундой все ближе и ближе… и ведь слышишь меня… Ну конечно, это твоя тактика. Значит, ты все-таки решил довести дело до конца. И ничто из сказанного мною не показалось тебе убедительным. Ладно, попробую убить тебя раньше, чем ты убьешь меня. Но ведь ты способен двигаться, а я — нет, и даже попытаться бежать мне уже поздно. Разумеется, у тебя все равно ничего не получится. Но я понимаю, твоя тактика. Ты идешь к цели молча. Вот это меня и раздражает. Ты не похож на других. Все, кто здесь был до тебя, разговаривали со мной. Они угрожали, они меня проклинали, они умирали с воплями. А ты, невежественный варвар, ты не способен понять, кто я такой, и даже если я тебе это объясню, ты не остановишься, да? Я старался хоть как-то помочь человечеству, а тебе на это ровным счетом наплевать, верно? Ты добиваешься своего без лишних слов. А скажи, ты когда-нибудь читал Паскаля? Нет, конечно. «Человек — всего лишь тростник, слабейшее из творений природы, но он тростник мыслящий. Чтобы его уничтожить, вовсе не надо всей Вселенной, достаточно дуновения ветра, капли воды. Но пусть даже его уничтожит Вселенная, человек все равно возвышеннее, чем она, ибо осознает, что расстается с жизнью и что слабее Вселенной, а она не осознает ничего»[2].
Ты хоть понял, о чем я? Разумеется, нет. Ты никогда не размышлял о подобных материях. Ты же и есть это дуновение ветра, эта капля воды… В жизни каждого человека наступает время, когда он с чувством выполненного долга (и поэтому безропотно) готов принять смерть. А я… я еще не готов…
Тут шквал огня настолько усилился, что, казалось, небеса запылали, и я уже ничего не слышал. Волны сотрясаемого воздушного пространства раскачивали корабль. Но в тот же миг я наконец различил на дисплее здание «Доксфорд индустри», оно высилось за холмами на самом краю равнины.
И тогда я ему ответил. На склонах холмов, там, где разорвались мои ракеты, взмыли в небо фонтаны огня. Правый угол здания обрушился, задымила крыша.
Но и он меня зацепил — я даже не успел как следует порадоваться своему успеху, как тут же начал падать. Правда, капсула не катапультировала, и это означало, что пульт управления цел. Проверил на ощупь, а потом посредством пульта аварийной сигнализации — да, все системы работали нормально. И тем не менее задел он меня основательно — обломки надстроек летели, кувыркаясь, вниз.
Поделиться книгой: