Помоги проекту - поделись книгой:
– Это вопрос психопата – лишенный и смысла, и ответа.
– Я в этом не так уж уверен, Марта.
– Но… Ладно, не стану спорить, это – за пределами моего разумения. Но мне кажется, что «смысл» в данном случае – понятие чисто антропоморфное. Жизнь самодостаточна; она просто есть.
– Да, его подход антропоморфен. Что такое жизнь для людей вообще и почему он, Гамильтон, должен способствовать ее продолжению? Конечно, мне нечего было ему сказать. Он поймал меня. Решил разыграть из себя сфинкса. Вот нам и пришлось прерваться – до тех пор, пока я не разгадаю его загадку.
– Чушь! – Марта свирепо ткнула сигаретой в пепельницу. – Он что, думает, будто Клиника – арена для словесных игр? Мы не можем позволить человеку встать на пути улучшения расы. Он – не единственный собственник жизни, заключенной в его теле. Она принадлежит нам всем – расе. Да он же попросту дурак!
– Вы сами знаете, что это не так, Марта, – умиротворяюще произнес Мордан, указывая на карту.
– Да, – вынужденно согласилась она. – Гамильтон не дурак. И тем не менее, надо заставить его сотрудничать с нами. Ведь это ему не только не повредит, но даже ни в чем не помешает.
– Ну-ну, Марта… Не забывайте о крошечном препятствии в виде конституционного закона.
– Да знаю я, знаю. И всегда его придерживаюсь, но вовсе не обязана быть его рабой. Закон мудр, но этот случай – особый.
– Все случаи – особые.
Ничего не ответив, Марта вновь повернулась к экрану.
– Вот это да! – скорее про себя, чем обращаясь к собеседнику, проговорила она. – Какая карта! Какая прекрасная карта, шеф!
Глава 3
«В этом мы присягаем во имя Жизни Бессмертной…»
Сладкий горох, вечерний первоцвет, крошечные уродливые плодовые мушки-дрозофилы – вот скромные инструменты, при помощи которых в XIX и XX веках монах Грегор Мендель и доктор древнего Колумбийского университета Морган открывали основополагающие законы генетики. Законы простые, но тонкие.
В ядре каждой клетки – человека или дрозофилы, горошины или скаковой лошади, неважно – есть группа нитевидных тел, именуемых хромосомами. Вдоль этих нитей расположено нечто уже совсем крохотное, – оно всего-навсего раз в десять больше крупных белковых молекул. Это гены, каждый из которых управляет каким-либо элементом структуры всего организма человека или животного, в котором эта клетка находится. И каждая клетка содержит в себе структуру всего организма.
Клетки человеческого тела содержат сорок восемь хромосом – двадцать четыре пары. Половина их ведет свое происхождение от матери, другая – от отца. В каждой паре хромосом находятся гены – тысячи генов, идентичных тем, что присутствуют в родительских хромосомах. Таким образом, каждый из родителей обладает «правом голоса» в любой характеристике отпрыска. Однако некоторые из «голосов» весомее других. Они называются доминантными, тогда как менее слышимые – рецессивными. Если один из родителей, например, поставляет ген кареглазия, а другой – голубоглазия, то ребенок окажется кареглазым; ген кареглазия доминантен. Если оба родителя передают отпрыску гены карих глаз, то голосование единодушно и приводит к тому же результату в этом поколении.
А вот чтобы получить голубые глаза, всегда требуется «единогласие».
Тем не менее, гены голубоглазия способны переходить из поколения в поколение – незаметными, но неизменными. Потенциальные возможности вида родители всегда передают детям неизменными – если оставить в стороне мутации, разумеется. Они могут быть перетасованы, сданы и снова перетасованы, производя невообразимое количество уникальных индивидуальностей, но сами гены остаются неизменными. Так шахматные фигуры могут быть расставлены на доске в различных комбинациях, хотя сами фигуры при этом не меняются. Пятьдесят две игральные карты могут дать невообразимое число раскладов, но карты остаются все теми же самыми.
Но предположим, что вам разрешено составить любую комбинацию из пяти карт, используя первые десять сданных. Шансы получить самую лучшую комбинацию возрастают у вас в двести пятьдесят два раза!
Именно таков метод улучшения расы посредством генетического отбора.
Клетка, производящая жизнь, готова разделиться в гонадах самца, чтобы образовать гаметы. Сорок восемь хромосом неистово переплетаются – каждая со своей напарницей. Это соединение столь тесно, что гены или группы генов могут даже меняться местами с противоположными им генами других хромосом.
Потом танец прекращается, каждая пара хромосом «разъезжается» – до такой степени, пока в разных концах клетки не образуется скопления из двадцати четырех хромосом. Затем клетка делится, образуя две новые клетки, каждая – со всего лишь двадцатью четырьмя хромосомами; и каждая из них содержит ровно половину характеристик родительской клетки, а значит – и будущей зиготы.
Одна из получившихся в результате этого деления клеток содержит так называемую Х-хромосому; любая образованная с ее помощью зигота окажется женского пола.
Две клетки делятся вновь. Однако теперь уже разделяются сами хромосомы – вдоль, сохраняя таким образом каждый ген и каждую из двадцати четырех хромосом. Конечным результатом являются четыре живчика – мужских гаметы, сперматозоида, половина из которых может производить женщин, половина – мужчин. Производящие мужчин идентичны в своем наборе генов и представляют собой точное дополнение к тем, что производят женщин. Это – ключевой момент в технике генетического отбора.
Головки сперматозоидов, производящие мужчин, достигают в длину примерно четырех микрон, производящие женщин – приблизительно пяти микрон. Это – второй ключевой момент.
В женских гонадах происходит такая же эволюция гаметы или яйцеклетки – за двумя исключениями. После деления, при котором число хромосом в клетке сокращается с сорока восьми до двадцати четырех, появляются не две гаметы, а яйцеклетка и «полярное тело». Это «полярное тело» представляет собою псевдояйцеклетку. Оно содержит хромосомную структуру. дополняющую структуру настоящей яйцеклетки, однако оно стерильно. Это «никто», которое никогда не станет кем-либо.
Яйцеклетка делится вновь, отбрасывая другое «полярное тело», с той же структурой, что и у нее самой. Первичное «полярное тело» тоже делится, производя еще два «полярных тела» с дополнительными структурами. Таким образом, «полярные тела» с дополнительными по отношению к яйцеклетке структурами количественно всегда превосходят те, что имеют структуры, идентичные яйцеклетке. Это – ключевой факт. Все яйцеклетки могут развиться в мужские или женские – пол ребенка определяется отцовской гаметой, мать в этом не участвует.
Приведенная выше картина очень приблизительна. По необходимости пришлось сократить, преувеличить, опустить детали, воспользоваться переупрощенными аналогиями. Так, например, термины «доминантный» и «рецессивный» весьма относительны, а характеристики организма крайне редко управляются единственным геном. Кроме того, мутации – случайные изменения в самих генах – встречаются чаще, чем явствует из этого описания. Однако в общих чертах картина достаточно верна.
Но как использовать все эти факты, чтобы произвести на свет именно таких мужчину и женщину, каких хотелось бы? На первый взгляд, ответ кажется простым и очевидным. Взрослый мужчина производит сотни миллиардов гамет.
Яйцеклеток производится не так много, но тоже вполне достаточно. Казалось бы, чего проще: надо лишь определить, какую комбинацию вы хотите получить, а затем дождаться, пока она образуется… Или, в крайнем случае, дождаться комбинации настолько близкой к идеалу, чтобы ее можно было признать удовлетворительной.
Но нужную комбинацию необходимо еще распознать – а это возможно лишь после исследования структуры генов в хромосоме.
Ну так что же? Гаметы мы можем сохранять живыми вне тела, а гены, хоть они и бесконечно малы, все же достигают достаточных размеров, чтобы рассматривать их при помощи современных ультрамикроскопов. Пошли дальше.
Смотрим: та ли это гамета, которая нам нужна, или всего лишь один из ее младших братцев? Если последний – отбросим его и продолжим поиск.
Но подождите минутку! Гены столь малы, что сам процесс исследования нарушает их структуру. Излучения, с помощью которых детально исследуют гамету – а ведь о ее хромосомах надо получить исчерпывающее представление! – породят целый шквал мутаций. Того, что вы изучали, более уже не существует. Вы изменили его – а возможно, и убили.
Значит, приходится вернуться к наиболее тонкому и вместе с тем самому мощному инструменту исследователя – к выводам. Вы помните, что единственная клетка производит в мужских гонадах две группы гамет, хромосомные структуры которых дополняют друг друга. Женские производители крупнее, мужские – подвижнее. По этому признаку их можно разделить.
Если в небольшой группе мужских гамет исследовано достаточное количество, чтобы определить, что все они восходят к одной родительской клетке, мы можем детально исследовать ту группу, которая производит ненужный нам пол потомка. По хромосомно-генной структуре этой группы можно достаточно обоснованно судить о структуре дополняющей группы, освобождая ее тем самым от опасностей исследования.
С женскими гаметами проблема аналогична. Яйцеклетка может оставаться в своей природной среде, в теле женщины. Исследуются лишь «полярные тела».
Сами по себе они никчемны и нежизнеспособны, но их структуры идентичны или дополнительны по отношению к сестринской клетке, причем дополнительные многочисленнее идентичных. Таким образом, структура яйцеклетки может быть точно определена.
Теперь половина карт лежит лицом вверх. Мы уже знаем, какие карты лежат к нам рубашкой, и можем начинать делать ставки – или дожидаться следующей сдачи.
Писатели– романтики первых дней генетической эры мечтали о многих фантастических возможностях создания живого существа -о «рожденных в колбе» и чудовищах, сформированных направленными мутациями, о детях, рожденных без участия отца или собранных по кусочкам от сотни разных родителей. Все эти ужасы действительно возможны – что доказали генетики Великого Хана – но мы, граждане этой республики, отвергли подобное вмешательство в поток нашей жизни. Дети, рожденные при помощи генетического отбора по усовершенствованной методике Ортеги-Мартина, происходят от нормальной зародышевой плазмы, рождаются нормальными женщинами и появляются на свет обычным путем.
Лишь в одном они отличаются от своих предшественников по биологическому виду – это самые лучшие дети, каких могли бы произвести на свет их родители!
Глава 4
Встречи
На следующий вечер Монро-Альфа снова посетил свою ортосупругу. Она встретила его с улыбкой.
– Два вечера подряд! Можно подумать, ты ухаживаешь за мной, Клиффорд!
– Мне казалось, тебе хочется пойти на этот прием, – безжизненным тоном отозвался Монро-Альфа.
– Конечно, дорогой. И очень ценю, что ты меня берешь. Я буду готова через полминуты.
Она встала и выскользнула из комнаты легким, грациозным движением. В свое время Ларсен Хэйзел была популярной звездой танца – как в записи, так и в прямом эфире. Но у нее хватило мудрости вовремя уйти со сцены и не бороться за место под солнцем с молодыми конкурентками. Сейчас ей было тридцать – на два года меньше, чем мужу.
– Вот я и готова, – объявила Хэйзел, хотя времени прошло едва ли больше, чем она обещала.
Монро– Альфе следовало, разумеется, оценить ее костюм, который и в самом деле того заслуживал, -он не только подчеркивал восхитительную фигуру, но и гармонировал ярко-зеленым русалочьим цветом с волосами, сандалиями и всеми аксессуарами цвета тусклого золота. Во всяком случае, Монро-Альфа должен был отметить, что Хэйзел, подбирая костюм и украшения, учла металлический цвет его собственного облегающего одеяния. Однако вместо всего этого Монро-Альфа лишь сказал:
– Прекрасно. Мы успеем как раз вовремя.
– Это новое платье, Клиффорд.
– И очень милое. Пошли?
– Да, конечно.
По дороге он говорил мало, наблюдая за движением так внимательно, словно маленькая авиетка без его помощи не может отыскать путь в столпотворении транспорта. Когда машина наконец опустилась на крышу огромного высотного дома, Монро-Альфа уже начал была поднимать дверцу, но Хэйзел положила руку ему на плечо.
– Минутку, Клиффорд. Не могли бы мы немножко поговорить, прежде чем растеряемся в толпе.
– Ну разумеется. Что-нибудь случилось?
– Ничего. Или – все. Клиффорд, дорогой, нам совершенно незачем тянуть дальше то, что происходит.
– То есть? Что ты имеешь в виду?
– Ты поймешь, если хоть на минуту призадумаешься. Я больше не нужна тебе – разве не так?
– Но… Как ты можешь это говорить? Ты замечательная женщина, Хэйзел. О лучшей никто не может и мечтать.
– М-м-м… Может быть. У меня нет тайных пороков, и, насколько мне известно, я никогда не делала тебе ничего плохого. Только я не это имею в виду. Тебе больше не радостно со мной, ты не испытываешь душевного подъема.
– Но… Это же совсем не так! Я не мог бы пожелать себе лучшего товарища, чем ты. У нас никогда не было спо…
Хэйзел прервала его жестом.
– Ты все еще не понимаешь. Может быть, даже лучше было бы, если бы мы иногда немного ссорились. Тогда бы я, быть может, поняла, что происходит там, внутри, за этими твоими большими, серьезными глазами. Не скажу, чтобы я тебе не нравилась – насколько тебе вообще кто-нибудь может нравиться. Иногда тебе даже хорошо со мной – когда ты устал или просто под настроение. Но этого мало. И я слишком люблю тебя, дорогой, чтобы меня это не тревожило. Тебе необходимо что-то большее, чем могу дать я.
– Не представляю себе, каким образом женщина могла бы дать мне больше.
– А я знаю, потому что когда-то сама могла это делать. Помнишь то время, когда мы только что зарегистрировали наш брак? Вот тогда ты испытывал душевный подъем. Ты был счастлив. И делал счастливой меня. Ты так трогательно радовался мне и всему, что со мною связано, что порой мне хотелось заплакать просто от того, что ты рядом.
– Но я и не перестаю тебе радоваться.
– Сознательно – нет. Но мне кажется, я понимаю, как это произошло.
– Как?
– Тогда я все еще была танцовщицей. Великой Хэйзел. Всем, чем ты никогда не был. Блеск, музыка и яркий свет. Ты заходил ко мне после представления – и, чуть завидев меня, становился таким гордым, таким счастливым! А я – я была так увлечена твоим интеллектом (он и сейчас увлекает меня, дорогой) и так польщена твоим вниманием…
– Ведь ты могла выбрать любого красавца в стране!
– Никто из них не смотрел на меня, как ты. Но дело не в этом. Блеск мне не присущ – и никогда не привлекал. Я была лишь трудолюбивой девушкой, делавшей то, что она лучше всего умеет. А теперь огни погасли, музыка смолкла – и я тебе больше не нужна.
– Не говори так, девочка.
Хэйзел снова положила руку ему на плечо.
– Не обманывай себя, Клифф. Чувства мои не оскорблены. Они и всегда были скорее материнскими, чем романтическими. Ты – мой ребенок. И ты несчастлив. А я хочу видеть тебя счастливым.
– Что же делать? – беспомощно пожал плечами Монро-Альфа. – Даже если все обстоит именно так, как ты говоришь – что ж с этим поделаешь?
– Попробую угадать. Где-то есть девушка, и вправду такая, какой ты себе меня когда-то представлял. Девушка, которая сможет дать тебе все, что когда-то давала я, просто оставаясь притом сама собой.
– Хм-м-м! Не представляю себе, где ее найти. Такой не существует в природе. Нет, девочка, корень зла во мне, а не в тебе. Это я скелет на празднике. Я угрюм от природы – вот в чем дело.
– Сам ты «хм-м-м!». Ты не нашел ее только потому, что не искал. Ты катишь по колее, Клифф. По вторникам и пятницам – обеды у Хэйзел. По понедельникам и четвергам – занятия в спортзале. По уик-эндам – выезд за город и поглощение природного витамина О. Тебя надо вышибить из колеи. Завтра я иду и регистрирую «по взаимному согласию».
– Ты не сделаешь этого!
– Обязательно сделаю. Тогда, если встретишь женщину, которая тебе по-настоящему понравится, ты сможешь без всяких препятствий остаться с ней.
– Но, Хэйзел, я не хочу, чтобы ты от меня отдалилась.
– А я и не собираюсь отдаляться. Я лишь хочу встряхнуть тебя, чтобы ты повнимательнее посмотрел по сторонам. Можешь приходить ко мне – даже если женишься вновь. Но этим мероприятиям по четвергам и вторникам – конец. Попробуй поймать меня по телефону глубокой ночью или смойся из своего священного офиса в рабочее время.
– Но ведь на самом-то деле ты же не хочешь, чтобы я начал бегать за другими женщинами, правда?
Хэйзел взяла его за подбородок.
– Клиффорд, ты большой, очаровательный дурак. В арифметике ты Господь Бог, но в женщинах не разбираешься абсолютно. – Она поцеловала Монро-Альфу. – Расслабься. Мамочке лучше знать.
– Но…
– Нас ждут.
Монро– Альфа откинул дверцу, и они вышли. Городской дом Джонсон-Смит Эстер занимал всю крышу огромного высотного «муравейника». Это был выдающийся пример выдающегося расточительства. Жилые помещения (ибо груду странным образом смонтированных строительных материалов язык не поворачивался назвать домом) занимали около трети пространства, остальное было отведено садам -крытым и открытым. Своим происхождением до смешного большой доход мужа Эстер был обязан автоматической мебели, и потому хозяйке взбрело в голову, что дома автоматики должно быть как можно меньше. Именно по этой причине накидки – у Монро-Альфы и Хэйзел их не было – предложили им живые слуги. Затем слуги проводили гостей к подножию широкой лестницы, на верхней площадке которой их встречала хозяйка. Приветствуя Клиффорда и Хэйзел, она протянула им обе руки.
– Дорогая моя! – защебетала она, обращаясь к Хэйзел. – Как мило с вашей стороны прийти! И ваш блестящий супруг! – Эстер повернулась к почетному гостю, стоявшему возле нее. – Доктор Торгсен, эти двое – из числа самых дорогих моих друзей! Ларсен Хэйзел – это такая талантливая малышка! Правда-правда. И мистер Монро-Альфа Клиффорд. Он чем-то там занимается по части денег, в Министерстве финансов. Уверена, что вы поймете, но я – нет.
Торгсен ухитрился нахмуриться и улыбнуться одновременно.
– Ларсен Хэйзел? Конечно же – я вас узнал. Вы будете сегодня для нас танцевать?
Поделиться книгой: