Княжна с тараканами

Следователь, к которому попало дело, не испытал никаких трудностей в работе. Он довольно быстро выяснил, что Алена Барашкова (так звали виновницу ДТП) на момент происшествия была сотрудницей агентства «Кадр», но ранее работала на канале «Новости Сорок Один» репортером, часто ездила в командировки, в основном по «горячим точкам». Война не женское дело, но на телевидении нет полового различия между корреспондентами, в особенности если они занимаются новостями. Алена мечтала сделать головокружительную карьеру, поэтому хваталась за любые, подчас очень опасные задания, жертвовала отдыхом, сном, забывала о семье. А в конце концов подсела на наркотики, начала с кокаина, который нюхала, чтобы прогнать усталость, затем переключилась на героин.

Коллеги относились к Алене с пониманием, прикрывали ее, сколько могли, от начальства, но рано или поздно правда всегда вылезает наружу, и Барашкову уволили. Хозяин канала не хотел шума и, наверное, тоже сочувствовал ей, поэтому в трудовой книжке журналистки написали, что она ушла по собственному желанию.

– Вылечишься, возьму назад, – пообещал шеф ей на прощание.

Тут надо отметить, что семья не бросила Алену. Леонид не стал оформлять развод, а определил супругу в частную клинику. Барашкова провела там несколько месяцев, и ее вновь приняли в штат канала «Новости Сорок Один». И все повторилось. Около полугода Елена Борисовна летала из страны в страну, потом снова начала колоться.

Дальнейшая ее судьба – бесконечный день сурка. Выход из больницы, короткий промежуток нормального существования, устройство на работу в какое&нибудь третьесортное место, пара недель здоровой жизни, поход к дилеру, наркотический запой, клиника – и все по новой. Слухи о том, что Алена наркоманка, быстро распространились в мире телевидения, и ее не хотели брать ни на один канал. Барашкова была вынуждена согласиться писать тексты для малотиражных газет, потом переключилась на непопулярные интернет-издания, короче, скатывалась все ниже и ниже. Оставалось лишь удивляться терпению Леонида, который все пытался образумить супругу.

Так продолжалось не один год. А потом Алена вдруг выздоровела. На момент аварии она восемнадцать месяцев не прикасалась к героину, работала в рекламном агентстве «Кадр» и вроде взялась за ум. Незадолго до трагедии Алена справляла день рождения, и муж подарил ей крохотную малолитражку. Это выглядело как признание ее нормальным человеком.

То, что она снова потянулась к наркотикам, да еще задавила насмерть человека, стало тяжелым ударом для Леонида. Он подал на развод и очень быстро получил его. Алену судили уже под ее девичьей фамилией Клепикова. Семья отвернулась от бывшей журналистки, даже не наняла ей адвоката, защитника убийце Сусанны Вайнштейн предоставило государство. Елена Борисовна получила пять лет и отправилась на зону.

В письме, присланном Якименко, были сведения и о том, как вела себя Клепикова в заключении.

В первый год Алена заработала славу бунтарки. Она дралась по каждому поводу, часто сидела в карцере, несколько раз оказывалась в так называемом БУРе, а потом предприняла попытку побега, за которую ей увеличили наказание. Еще через год Алена снова попробовала сбежать, и опять неудачно.

Непокорную зэчку перевели на другую зону, срок заключения увеличился. Дело Клепиковой было отмечено цветными полосами, при взгляде на которые охрана сразу понимала: женщина склонна к побегу, может напасть на конвой, легко вступает в драку с другими заключенными. Алену боялись, с ней предпочитали не связываться.

За все время пребывания в заключении бывшая журналистка не получила с воли ни одной передачи, ни единого письма – родные навсегда вычеркнули ее из своей жизни. Начальство колонии считало Елену Борисовну неисправимой. Клепиковой нечего было даже думать об условно-досрочном освобождении.

Но все неожиданно изменилось, когда на зону стал приезжать священник, отец Иоанн. Агрессивная, безбашенная Алена притихла, перестала бузить, начала хорошо работать, более не дралась, не пыталась бежать, превратилась в образцово-показательную заключенную. Одним словом – стала иным человеком. От нее перестали шарахаться, у Алены появились подруги, она вспомнила о своем журналистском образовании, редактировала местную газету и более не нарушала режим.

Пару месяцев назад Алена дежурила на кухне – чистила картошку. Повариха, вольнонаемная Клавдия Великанова, как раз собиралась загружать остатки обеда в огромный чан. На дне этой здоровенной емкости были острые ножи, которые перемалывали отбросы в пюре, шедшее потом на корм поросятам. Клавдия совершила оплошность – не отключила рубильное устройство от электричества. Она наклонила над чаном кастрюлю с объедками, увидела, что в перемалыватель упал неведомо как попавший в пищевые отходы нож. Тогда она отставила кастрюлю в сторону и запустила одну руку в миксер, чтобы вытащить нож, а второй оперлась о край устройства и случайно нажала на кнопку пуска. Винт, состоящий из острых лезвий, пришел в движение. Клавдия хотела отдернуть руку, но край ее одежды за что&то зацепился. Повариха закричала. Алена ринулась к ней на помощь. Но вместо того, чтобы отключить электричество, сунула руку в чан и что есть силы дернула ткань, мешавшую Клавдии освободиться. В результате вольнонаемная повариха осталась цела и невредима, а Клепиковой отрезало левую кисть.

В санчасти колонии не было ни хороших условий, ни опытных врачей. Но начальник зоны проявил христианское милосердие, нарушил гору служебных инструкций, и Алену на машине одного из сотрудников спешно доставили в московскую больницу, которая специализируется на микрохирургии. Кисть удачно пришили. Но спустя пару дней после операции у Алены по непонятной причине парализовало ноги, и сейчас она лежит в палате все той же клиники. Учитывая, что пострадавшей заключенной осталось досидеть считаные месяцы и она, вероятнее всего, останется инвалидом, начальство лагеря спешно ходатайствовало об ее досрочном освобождении. Ныне Клепикова вольный человек. Только куда направиться бедняге? У нее нет ни дома, ни работы, ни денег, ни здоровья. Доктора настроены пессимистично, полагают, что пациентка проведет остаток дней в инвалидном кресле. Учитывая эти обстоятельства, Клепикову скорее всего отправят в дом престарелых, где она точно долго не протянет…

– Вы случайно не Степанида Козлова? – спросили сбоку.

Я быстро закрыла айпад, подняла голову и увидела полную брюнетку в ярко-красном пальто непонятно чьего производства, но усиленно прикидывающемся творением известного модного дома. Густые, очень красивые волосы девушки были безжалостно изуродованы рукой парикмахера, который явно пытался повторить элегантную асимметричную стрижку телеведущей Леры Кудрявцевой, но потерпел полнейшее фиаско. Пальцами с ужасающими пятисантиметровыми акриловыми когтями Дарья сжимала фейковую сумочку якобы от Луи Вюиттона, а про макияж я лучше промолчу. Ну почему некоторые женщины не понимают, что на работу и на вечеринку надо краситься по&разному? И зачем они покупают подделки? Всем ведь ясно, что красотка, едущая в метро, не может позволить себе сумку, цена на которую стартует с двух тысяч евро. Лучше подобрать недорогой, но вполне приличный аксессуар, не копирующий замысловатые бренды. Поверьте, таких много! И с этими вещами вы не будете выглядеть смешно.

– Я сразу поняла, что это ты, – немедленно перешла на свойский тон Мамонтова. – Красивая у тебя куртка. Чье производство?

– Понятия не имею, – честно ответила я. – Купила на распродаже…

Окончание фразы «в магазине «Ле Бон Марше» в Париже» я благополучно проглотила, пару раз кашлянув. Потом протянула Даше сотовый. Мамонтова быстро развернула салфетку и прошептала:

– Офигеть! Прямо не верится. Иринка умерла, а телефончик вернулся.

– А что случилось с твоей подругой? – проявила я неуместное любопытство.

Мамонтова помолчала. Но через минуту сказала:

– Нам начальство объяснило, что Куликова от гриппа умерла. А на самом деле она делала маникюр и занесла инфекцию.

– Зачем руководству вам врать? – удивилась я.

Даша убрала мобильный в свою сумку.

– Через дорогу от этого кафе находится большой торговый центр. На первом этаже можно сделать экспресс-маникюр. Я там мастер, а Ирка рядом работала. Представляешь, что начнется, если народ узнает правду про Куликову? Все клиенты разбегутся! К нам много покупательниц ходит, но еще больше сотрудниц центра – продавщицы-кассиры, тетки из администрации. Им от нашего владельца скидка положена, вот и пользуются. Мы, перед тем как работать начать, на глазах у клиента мешочек с инструментами вскрываем, ну, чтобы человек видел – они одноразовые. Только их потом не выбрасывают, а собирают, моют и вновь по пакетикам раскладывают. Для постоянных пользователей у меня свой набор есть, я его тщательно стерилизую, но ради того, кто один раз мимо шел и решил заусенцы срезать, чего стараться?

– Неужели твоя подружка была так глупа, что сама воспользовалась грязным инструментом? – удивилась я.

– Нет, конечно! – возмутилась Даша. – Иринка дома руки в порядок приводила, поранилась. Думала, ерунда, а к утру палец разнесло. Она мне позвонила и попросила: «Скажи управляющей, что я грипп подцепила. Не хочу про травму говорить». Я все сделала и не беспокоилась, а на следующий день Ира умерла. Она к врачу вовремя не пошла, и только когда ей совсем плохо стало, соседка «Скорую» вызвала, но уже поздно оказалось. Я прям в шоке была! Нам о таких случаях на курсах рассказывали, но я думала, что нарочно пугают. Надо же, чего в жизни бывает… Спасибо тебе, что телефон вернула. Ладно, побегу назад, работы полно. Вот моя визитка, приходи, сделаю офигенный маникюр бесплатно.

Мне не хотелось обижать Дашу, поэтому я поблагодарила ее за любезное предложение и спрятала карточку в карман куртки.

Глава 12

На следующее утро, выйдя из дома, я увидела дорогой внедорожник, из окна которого высовывался мужчина лет тридцати.

– Девушка, – обрадовался он, – вы местная?

– В некотором роде да, – улыбнулась я.

– А где тут платная стоматологическая клиника? – простонал незнакомец.

– На улице Меншикова, – ответила я. – Вам надо доехать до перекрестка, у метро повернуть налево, а там совсем близко.

– А вы куда идете? – спросил шофер. – Может, покажете дорогу?

– Извините, я тороплюсь, – отказала я.

– Пожалуйста, не бойтесь, я не педофил! – заныл водитель.

Мне стало смешно.

– Я давно перестала представлять интерес для этих извращенцев.

– Вам, наверное, лет пятнадцать? – предположил незнакомец.

Неуклюжесть комплимента была видна за три километра, и я рассмеялась.

– Так сильно зуб болит?

– Сил нет! – признался шофер. – Ночь не спал. Меня зовут Филипп, и я не маньяк, честное слово.

– Ладно. Тут на самом деле ехать меньше двух минут, – согласилась я. И из вежливости назвала свое имя.

Когда мы остановились около дома с вывеской «Ваш зубной доктор», я вышла из джипа и хотела закрыть дверь.

– Степанида, – остановил меня Филипп, – вот… Ой, у тебя что&то упало, вроде серьга из уха.

Я, не успев взять свою сумку с сиденья, быстро нагнулась. Потом догадалась пощупать мочки, поняла, что пуссеты на месте, и выпрямилась.

– Ты ошибся.

– Извини, пожалуйста, – смутился Филипп и подал мне мою кожаную торбочку. – Наверное, мне показалось. Вот, возьми визитку. Я не спрашиваю твой телефон, даю свой, если захочешь, звони в любой час. Ты потратила на меня свое время, я обязан угостить тебя чашечкой кофе.

– Очень мило, – засмеялась я, – в ответ на мою любезность ты предлагаешь мне еще раз потратить на тебя время.

Парень покраснел и выпалил:

– Я не женат. И девушки постоянной у меня нет.

– Желаю тебе побыстрее обзавестись невестой, – ответила я. – Отправляйся лечить зубы, женщины не любят кавалеров с больными зубами.

– Не возьмешь визитку? – расстроился Филипп.

– Нет, – решительно отвергла я предложение, – у меня нет времени на походы в кафе.

– Ну, пожалуйста! – попросил водитель. – Вдруг передумаешь?

Я выхватила из его пальцев глянцевый прямоугольник, положила в сумочку и, помахав на прощание рукой, поспешила к метро.

Некоторые парни считают, что, обзаведясь дорогим джипом, стали прекрасными принцами, и к их ногам непременно должна упасть любая девушка. И действительно, полно дурочек, для которых навороченная иномарка – показатель успешности и богатства, а ее владелец кажется им завидным женихом. Но я&то понимаю, что в наши дни тачка стоимостью в сто тысяч долларов в большинстве случаев свидетельствует лишь о том, какой кредит выплачивает банку обладатель покрытого краской железа.

Кафе, где мне предложила встретиться Полина, было скорее дешевой забегаловкой, где посетителей угощали клеклыми булками и гамбургерами. Несколько минут у нас с Дородновой ушло на церемонию представления, потом она вдруг сказала:

– Не похожа ты на мать. Она сейчас совсем седая.

– Вы предполагали увидеть девушку с седыми волосами? – фыркнула я.

– И рост не тот, – не обратив внимания на мое ехидное замечание, продолжала Дороднова. – Алена говорила, ты очень высокая.

– Мать не видела меня много лет, – отправила я мяч на половину противника. – Она не один год провела на зоне, но и до того, как она сбила человека, мы слишком часто не встречались, меня отправили в школу в Англию. Я прежде считала, что родители дают мне возможность в совершенстве овладеть иностранными языками, но теперь сообразила: отец не желал, чтобы я знала о пристрастии матери к наркотикам.

– Алена мне рассказывала, что ты родилась длиной пятьдесят восемь сантиметров, в год выглядела на четыре, так вытянулась, – перебила меня Полина.

Я засмеялась.

– Приятно, когда мать помнит, каким был ее ребенок в нежном возрасте, только жаль, что она не может поведать о школьных и институтских годах дочурки. Что вам надо? Денег?

– Мне лично ничего не нужно, – оскорбилась Полина. – А вот Алене не хватает одежды, лекарств, еды качественной, и неплохо бы ей из бесплатной больницы в хороший центр переехать. Одна медсестра шепнула мне, что Аленку можно на ноги поставить, но там, где она сейчас находится, врачи убогие.

– У меня встречное предложение, – теперь я перебила собеседницу. – Вы навсегда забываете мой телефон, и тогда я не рассказываю отцу, с кем встречалась. В противном случае вы опять попадете на зону за мошенничество.

– Экая ты сука, – покачала головой Дороднова. – Не обо мне речь, о твоей матери!

– Навряд ли Елену Борисовну можно таковой считать, – ответила я, вставая. – Когда я была крошкой, мама строила карьеру, не думала о дочке, затем счастьем для нее стали наркотики, которые в конце концов сделали ее убийцей. Если вы действительно намерены помочь своей подруге, обратитесь в благотворительные организации, а не к девушке, которая не помнит лица своей матери. Прощайте. Если еще раз мне позвоните, напишу заявление в полицию.

– Аленка никого не убивала, ее подставили! – воскликнула Дороднова.

– Ой, даже не смешно, – мрачно буркнула я. – Сколько вас в бараке сидело? Сто человек? И какое количество из них говорило о своей невиновности? Девяносто девять?

Полина молитвенно сложила руки.

– Наденька, раз уж ты приехала, выслушай меня! Давай я тебя угощу.

Дороднова вытащила из потертой сумки вязаный кошелек и, выудив из него сложенную вчетверо сторублевку, заявила:

– Видишь, я совсем не попрошайка, при деньгах. Тут вкусный кофе варят.

Испытывая сильное желание уйти, я почему&то снова села на стул и уставилась на Полину.

– Эй, тащи нам два американо по-московски! – заорала бывшая заключенная. Потом понизила голос: – Спасибо, Надюша. Так вот, твоя мама отсидела срок за другого.

– Только не врите! – рассердилась я. – Момент наезда видела врач Тамара Николаевна Степанова, которая хотела оказать помощь пострадавшей Сусанне Вайнштейн, но поняла, что реанимация бесполезна. Никого, кроме трупа и Елены Клепиковой, тогда еще Барашковой, около иномарки не было.

– Откуда ты знаешь столько подробностей? – изумилась Дороднова.

– Маленькая, заброшенная мамой девочка превратилась в разумную девушку, у которой много друзей, – спокойно пояснила я. – Один из них работает следователем, он и дал мне почитать кое&какие документы по тому ДТП. Количество наркотика в организме Елены Борисовны зашкаливало, когда Степанова попыталась поговорить с ней, та даже глаз не открыла.

– Все правда, – зачастила Полина. – Но туфли!

– Вы о чем? – не поняла я.

– Вечерние, лаковые, на большом каблуке, с красной подошвой, дорогие новые лодочки, – затараторила Полина. – И они не того размера, что у Аленки! Велики ей!

– Извините, не понимаю, – остановила я ее.

– Сейчас разберешься, – пообещала Полина, – главное, слушай меня внимательно. Ладно?

– Ну, говорите, – не понимая почему, согласилась я.

…Кровати Клепиковой и Дородновой в бараке стояли почти впритык, их разделяла лишь узкая общая тумбочка. На многих зонах заключенные спят на двухэтажных нарах, но там, где отбывали срок Алена и Полина, были кровати, и женщины могли после отбоя пошептаться.

Клепикова не отрицала, что была наркоманкой, говорила соседке:

– Леня, мой бывший муж, очень хороший человек, да и свекор со свекровью нормальные люди. Попадись мне такая невестка, как я, взашей бы ее вытолкала и ребенка у героинщицы отсудила. Но Барашковы поступили иначе – отправили Надюшку в Англию, чтобы у девочки дурного примера перед глазами не было, а меня лечить принялись. Ох, сколько же они на мое лечение денег и сил потратили! А я на них злилась, кричала: «Отстаньте! Моя жизнь, не ваша!» Проведут мне детокс-процедуры, домой отпустят. Я неделю по квартире шарахаюсь сама не своя, потому что не умею без дела сидеть. Ну и начинаю ныть: «Устройте на работу». Леня изловчится, найдет место. Я на службу выйду, погляжу на тамошнюю убогость, на шефа тупого, коллег-идиотов – и в депрессию впадаю. Я, Алена Барашкова, которая по всему миру летала, репортажи новостные в таких местах делала, о которых вся эта шелупонь и не слышала, теперь должна писать про то, как три пенсионера во дворе своего дома песочницу для детишек построили? Дней десять я с депрессухой один на один боролась, а потом не выдерживала и к дилеру шла. Так по новой со шприцем дружбу и заводила.

Но Леонид не оставлял надежды избавить супругу от наркозависимости и в конце концов нашел врача, который за очень большие деньги провел какую&то особую процедуру очистки крови. Это помогло. Алена преобразилась, более не прикасалась к героину. Барашков устроил жену в рекламное агентство «Кадр», где никто не знал подробностей биографии новой сотрудницы, к ней там хорошо относились.

На момент, когда случилась трагедия, Елена Борисовна довольно долго не употребляла героин, и у нее даже появилась собственная машина. В конце ноября «Кадр» отмечал юбилей. Всех сотрудников, включая уборщиц, охрану, шоферов и прочую «черную кость», хозяин пригласил в клуб «Буль», находившийся в парке возле кинотеатра «Ленинград». Владелец фирмы не поскупился – еды на столах было навалом, культурная программа оказалась превосходной, а вот спиртные напитки на вечеринке отсутствовали. Босс рекламной конторы ярый противник алкоголя, и все служащие прекрасно знали: хочешь быть уволеным в одночасье – попадись Исааку Ройзману навеселе, и разом лишишься прекрасного оклада вкупе со сладким соцпакетом.

В разгар праздника Елена Борисовна выпила стакан сока, тот показался ей немного странным на вкус. Она не прислушалась к своим ощущениям, однако вскоре ее потянуло в сон, перед глазами замелькали черные мухи. Дальнейшее помнилось смутно. Как будто Алену укусила оса. Затем она обнаружила себя сидящей в машине, и вроде автомобиль поехал. Но вдруг резко остановился, некая сила вытолкнула Барашкову наружу. Далее воспоминания превращаются совсем уж в несвязанные обрывки: холодно… мокро… Кто&то кричит… шум, грохот, омерзительный запах… И тишина.

Очнулась Алена в холодной комнате без мебели и окон. Она была по&прежнему одета в темно-зеленое шелковое платье, в котором пошла на вечеринку. Вот только оно потеряло праздничный вид, было покрыто грязью, измято, местами разорвано. Колготки и вовсе превратились в лохмотья. Но самым большим сюрпризом стали туфли. На полу небрежно валялись ярко-розовые, все в стразах лодочки с красной подошвой.

Не успела Барашкова прийти в себя и сообразить, что находится в камере предварительного заключения, как появился мрачноватого вида милиционер и велел:

– Надевай чапки, пошли.

– Куда? – испугалась Алена. А потом догадалась спросить: – Почему я тут?

– Там объяснят, – строго ответил сержант. – Обувайся.

– Это не моя обувь, – возразила Алена.