Помоги проекту - поделись книгой:
Газета Суть Времени
№ 10/2012 от 26 декабря 2012
Колонка главного редактора
К 90-летию образования СССР
Девяносто лет назад образовалось великое государство. Большевики собрали новую страну, которая привнесла в историю новый смысл
30 декабря 1922 года состоялся I Съезд Советов СССР, съезд Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. На этом съезде было провозглашено образование первого в мире многонационального социалистического государства.
Спросят: «Ну и что?»
Такой вопрос возможен только в «зоне Ч». Ровно 90 лет назад случилось нечто очень существенное. Это нечто было совершено твоим народом. И является частью твоей истории. Что же именно случилось?
1941 год… 1945… 1917… 1922… 1812… и так далее. Позади тебя эти вехи. Ты не можешь каждый день оглядываться на них. Но ты не можешь и вообще на них не оглядываться. Для того и существуют юбилейные даты, чтобы оглянувшись назад, понять о произошедшем когда-то то, чего не понимал ранее. И благодаря этому понять что-то новое о себе и о своем народе, без которого ты ничто.
Только так исторические народы подтверждают и продлевают свою историчность. Без этого они прекращают быть историческими народами. И — умирают. Есть много способов умереть. И только один способ быть — помнить, оглядываться назад, узнавать новое, обновляться.
1889 год. Французы оглядываются назад через столетие. В их распоряжении все, что необходимо для того, чтобы, узнав новое, обновиться.
С 1789 года по 1889 год французские историки проделали огромную работу. Великая французская революция — событие, судьбоносное для каждого жителя Франции, — описана, осмыслена, переосмыслена и так далее. В распоряжении французов не агитки, не восхваления и проклятия. Крупнейший французский историк Ипполит Тэн, изучив Великую французскую революцию «от и до», осудил и ее, и революцию как таковую. А французский писатель и философ Ромен Роллан, выучив Тэна чуть ли не наизусть, провел свои исследования, создал свой образ Великой революции (наиболее известны роллановские «Драмы революции», но есть еще и его «Трагедии веры»).
Ромен Роллан писал:
Он писал о том, что великое дело Конвента (революционный французский парламент, провозгласивший «свободу, равенство, братство») многие будут пытаться дискредитировать. Но это великое дело должно быть доведено до конца. «Мы доведем до конца это великое дело», — заявили большевики.
Но о большевиках чуть позже. Сейчас — о Тэне. Осуждая его позицию, Ромен Роллан восхищался той колоссальной работой, которую провел Тэн. Располагая тем, что сделал Тэн, Ромен Роллан мог идти дальше, спорить с Тэном, опровергать его, добывать новое знание.
Чем располагаем мы через 90 лет? Пройдет еще несколько лет. И тот же вопрос возникнет в связи со столетием Великой Октябрьской революции. Вновь придется спросить себя: чем располагаем мы, кроме легкомысленной идеологизированной болтовни, цена которой — копейка в базарный день?
СССР распался. И что? Мы-то обладаем историческим бытием? Да или нет? Если да, то почему мы не совершили необходимую историческую работу?
Ответственные граждане России, вы понимаете, чем чревато отсутствие такой работы для вас и ваших потомков?
Историческая наука разгромлена. Корпорация отечественных историков не только погружена в нищету — это было бы еще полбеды. Эта корпорация потеряла чувство профессионального достоинства. Чувство самоуважения.
Крупнейшие историки выступают как пропагандисты своих идеологически ангажированных версий случившегося и не стыдятся этого. Я бы охарактеризовал ситуацию еще более резко — ОНИ НЕ БОЯТСЯ ЭТОГО.
Да-да, именно не боятся! «А кого бояться? Общества? Да оно мертво! Божьего суда? Шли бы вы куда подальше с вашими детскими сказками! Суда потомков? После нас хоть потоп! Однова живем, плевать на потомков. Да и не будет никакого суда, потому что все мы видим, как умирает Россия».
Так постоянно говорят в кулуарах. И так уже начинают говорить открыто. А почему начинают-то? Потому что общество и впрямь ведет себя очень странно. Оно не формирует заказа на идентичность. Или, как минимум, формирует его недостаточно настойчиво и страстно. Тэн высказывал определенные суждения о революции. Но он четко проводил грань между своими суждениями и фактами. В отличие от Солженицына, для которого факты были способом самоутверждения и не более того.
Мы живем в обществе с подавленной реакцией морального отторжения. Отсутствие такого отторжения — одно из самых страшных свойств нашей «зоны Ч». Солженицын, провозглашавший «Жить не по лжи!», претендовал на роль советского Тэна и лгал как сивый мерин. Доказано, как именно он лгал. И что же? Где полноценная реакция морального отторжения?
Да и возможна ли она, если под вопли о демократии пренебрегают суждениями и оценками огромного большинства людей? И открыто называя этих инакомыслящих людьми второго сорта («мухами», «анчоусами» и т. д.), самодовольно констатируют, что этот контингент ничего не понимает в своей истории.
Все это может сказать не только общественное лицо, которое не теряет после этого позиций в обществе. Все это может сказать премьер-министр. И остаться премьер-министром.
«А, собственно, что такого?»
Что такого? Да, для обитателей «зоны Ч» в этом ничего особенного нет. Потому что первое, что отнимает «Ч» у тех, кто в ней обитает, — это историческое достоинство.
Девяносто лет назад образовалось великое государство. Это государство совершило великие деяния. Оно оказалось в очень сложных отношениях «конфликтной преемственности» с Российской империей.
Как именно оно сочетало конфликтность и преемственность?
Почему империя развалилась, а большевики собрали новую страну, которая привнесла в историю новый смысл и вместе с тем поразительным образом воспроизвела смысл предшествующий?
Как именно формировался СССР?
Какие по этому поводу шли споры?
К каким досоветским традициям адресует полемика, предшествовавшая формированию СССР?
Какая связь между этой полемикой и тем, что произошло в 1991 году?
О чем нам может поведать все это, коль скоро и поныне ведутся споры, поразительно напоминающие споры той эпохи?
Серьезный разговор об этом необходим и в политическом, и в моральном, и в экзистенциальном смысле. И кто-то должен его вести. Пусть даже все другие уворачиваются, увиливают, оглядываются на конъюнктуру, оправдывая свою позицию тем, что живут в «зоне Ч». Мы собрались для того, чтобы вывести свой народ из этой отвратительной зоны. И видя, что происходит вокруг, взваливаем на себя тот груз ответственности, который другие давным-давно с себя с наслаждением скинули.
До встречи в СССР!
От редакции
Большевистский патриотизм
Подлинный источник большевистского патриотизма, большевистской державности — якобинофильство. Якобинцы сказали своим революционным союзникам: «Будь ты хоть сто раз революционер, но если ты не патриот и не державник, то дорога тебе на плаху»
Солженицын никогда не предъявлял к себе самому тех моральных претензий, которые он предъявлял окружающим, и, прежде всего, «растреклятой КПСС». Но особую моральную уступчивость он проявил в конце своей жизни по вопросу о Феврале. Солженицын «простил» февралистов, проявивших позорную несостоятельность во всем, что касается действительного отстаивания целостности российского государства. Сделав это, он сам беспощадно раскрыл подлинное содержание своего псевдопатриотического антибольшевизма.
Многие до сих пор не понимают, что наш враг придает вопросу о Феврале решающее значение. Потому что февральская смута и перестройка — это близнецы. Урок Февраля состоит в том, что для английской, французской, немецкой, американской и иной буржуазии (вплоть до китайской) государственность является огромной ценностью, а для российской буржуазии — это, что называется, «хэ, тьфу!». Так это было в 1917 году. И то же самое имеет место теперь. Потому-то врагу и нужно, чтобы у нас восхваляли Февраль и проклинали Октябрь.
В отличие от победившей в Феврале буржуазии, для большевиков государство было огромной ценностью. Утверждается, что оно было огромной ценностью только для Сталина и так называемых национал-большевиков. Но так ли это? Утверждается, что Ленин, отвергнув «план автономизации» Сталина, поступил антипатриотично, сделав СССР заведомо ущербным государством. На каких фактах базируются подобные утверждения?
Конечно, большевики относились к советскому государству, как к инструменту осуществления своего большого проекта. Но разве Третий Рим не был в чем-то сходным большим проектом, равно как и имперский проект Петра? Можно ли сохранить великое государство, аннулировав великий проект? В 1991 году мы убедились — нельзя.
Конечно, именно Сталин завершил формирование особого большевистского патриотизма, особой большевистской державности. Кстати, еще в марте 1918 года он заявил, что на первом этапе революции принудительный царский унитаризм сменится добровольным федерализмом. Но на следующих этапах федерализм уступит место унитаризму. Тем самым федерализму в России суждено сыграть переходную роль — к будущему социалистическому унитаризму.
Но подлинный источник большевистского патриотизма, большевистской державности — якобинофильство. Все большевики считали себя продолжателями великого дела якобинцев. Они молились на якобинцев, учились у них. А якобинцы — это яростные державники и патриоты.
Но одно дело — патриотизм и державность революционера, воюющего с царизмом, противопоставляющим его патриотизму и его державности свой патриотизм и свою державность, а другое…
Воюешь ты, воюешь… Бац — Февральская революция. И держава начинает разваливаться у тебя на глазах. А ведь ты (под этим «ты» мы имеем в виду не только Сталина, но и всех большевиков) всегда сопоставлял себя с якобинцами. А как вели себя якобинцы, когда распалось их великое царство, оно же французская монархия? Они ведь не только гильотинировали монархов и «старорежимную нечисть». Они ведь и сепаратистов карали яростно! В отличие от Гусинских, Чубайсов и т. п. А также от февралистов.
Якобинцы сказали своим революционным союзникам: «Будь ты хоть сто раз революционер, но если ты не патриот и не державник, то дорога тебе на плаху. Это в лучшем случае. А уж там не обессудь, как получится». Сепаратистов — причем не только ориентированных на восстановление монархии, но и иных — якобинцы топили, поднимали на штыки и так далее. И дело тут не в эксцессах, а в сути такого явления, как это самое якобинство.
Ну, и какими же глазами должны были смотреть большевики, непрерывно повторявшие, что они последователи якобинцев, на то, что выделывало Временное правительство, фактически санкционируя распад Великой России?
К октябрю 1917 года этот распад состоялся. Вскоре вслед за этим началась гражданская война. Монархисты окончательно опозорились тем, что нашли общий язык с февралистами. В сущности, на этом и основано белогвардейство.
Белогвардейцы — это отнюдь не монархисты. Это в лучшем случае «непредрешенцы», то есть представители политических сил, считавших, что народ сам должен принять ту или иную форму правления на Учредительном собрании. А в худшем случае — либералы, очень похожие на наших нынешних либероидов.
Никакой великодержавной страсти у белогвардейцев не было. Они могли, облачаясь в тогу государственности, проклинать большевистские антигосударственные деяния. Но это была лишь пропаганда или, как сказали бы сейчас, «чистой воды пиар». Белогвардейцы достаточно быстро поняли, что к чему. Они поняли, что вернуться в свои поместья и на свои заводы и фабрики (а также в свои многокомнатные квартиры и дворцы) они могут только в обозе Антанты или в немецком обозе. И, в сущности, им было наплевать, в чьем именно обозе возвращаться в потерянное личное благополучие. Никакой крупной идеи у них не было и быть не могло. Безыдейность — вот в чем роковая черта всего, что связано с Февралем. А значит, и с таким его порождением, как белогвардейцы (они же белые, беляки и так далее).
Что же касается большевиков, то их моральная и духовная укорененность в якобинстве требовала совершенно другого. Якобинцы воевали против Антанты своего времени. Против всех внешних врагов, ополчившихся на их революционное отечество. Пруссия и Австрия, Великобритания и Россия были для них одинаково враждебны, поскольку посягали на революционное отечество. Якобинство — это державность и патриотизм. Кстати, воевавшие с якобинцами жирондисты, эти умеренные революционеры, оказавшиеся в 1793 году жертвами своей умеренности, тоже в большей части своей были державниками и патриотами. И потому отказывались принять британскую или любую иную иноземную помощь. Согласитесь, есть разница между ними и нынешними «оранжевыми» революционерами, готовыми принять любую помощь и не брезгующими ничем.
Если бы в феврале 1917 года, а также в последующие месяцы наша буржуазия проявила хотя бы пять процентов той исторической державной и патриотической страсти, целеустремленности, деловитости, которую проявили не только якобинцы, но и жирондисты, история ХХ века выглядела бы иначе. Но, увы, буржуазные февралисты либо содействовали государственному распаду, либо наблюдали за ним, разводя руками. Безволие, безынициативность, неспособность сопротивляться течению, несущему в бездну безгосударственности — вот что такое наши февралисты. А значит, и наши белогвардейцы.
Отсутствие великой идеи (королевской идеи, как говорил герой драмы Ибсена «Борьба за престол»), готовность ради победы над внутренним врагом заключить союз с внешними врагами, очевидным образом добивающимися распада России, — вот что наличествовало тогда. Хотя, казалось бы, наш буржуазный класс той эпохи не был «классом Ч». В последние 25 лет воспроизводится всё то же самое, но помноженное на «Ч». То есть основанное на сладострастной низости и какой-то особой ненависти ко всему, что связано с державностью и патриотизмом.
Возникшая в последнее десятилетие мода на патриотическую риторику не только не скрывает, но скорее подчеркивает суть происходящего. На вопрос о том, где были в 1917 году державность, патриотизм, приверженность великой идее, история дала однозначный ответ. Все это обитало тогда только на территории того, что именуется большевизмом.
Не считаться с фактом распада великого российского государства большевики не могли. Они пришли к власти тогда, когда этот распад уже состоялся. Да и когда, собственно говоря, они пришли к власти? Ведь не в октябре же 1917 года! Несколько лет большевики вели яростную гражданскую войну. Думали ли они тогда о государстве, сражаясь не на жизнь, а на смерть с классовыми врагами и их иноземными покровителями? Да, думали!
Уже в середине 1919 года заместитель председателя Реввоенсовета республики Эфраим Склянский выступил с идеей восстановления большой России. Склянский был, безусловно, креатурой Троцкого. Правой, так сказать, рукой Льва Давыдовича. Но это лишь говорит о том, что в вопросе о государстве якобинский подход (можно было бы даже назвать его «якобинским кодом большевизма») исповедовали не только Ленин и Сталин, но и Троцкий сотоварищи. В этом вопросе они были едины.
Да, именно едины, поскольку предложение Склянского состояло в том, чтобы не просто объединить все независимые советские республики в единое государство. Склянский предложил осуществить это объединение на основах автономизации. То есть за счет включения независимых советских республик в РСФСР на правах автономий.
Говоря о необходимости ввести все историко-идеологические дискуссии в рамки неумолимой исторической фактологии, мы имеем в виду, в том числе, и фактологию, касающуюся широко обсуждающегося до сих пор «плана автономизации». Нет никакого желания восхвалять Троцкого как историческую фигуру. Тем более что реальный Троцкий и апеллирующий к нему троцкизм (а также неотроцкизм) — явления принципиально разные. Троцкизм и неотроцкизм лишены страсти по великому государству вообще. И уж тем более по великому государству как средству, с помощью которого наш народ будет длить и развивать свое историческое предназначение.
Но исторические факты не должны и не могут быть принесены в жертву политической целесообразности. В противном случае мы унизим себя до предела. И тогда — какое историческое предназначение?
Итак, в середине 1919 года с «планом автономизации» выступает Склянский от лица Троцкого. В самом начале 1922 года нарком иностранных дел Чичерин предлагает включить братские республики в состав РСФСР, поставив этим в трудное положение иноземные державы, намеревавшиеся разыграть противоречия между советскими республиками в ходе Генуэзской конференции. Идею Чичерина горячо поддерживает Сталин. Но понимая, что до Генуэзской конференции остается слишком мало времени, большевики на тот момент ограничиваются заключением договора о
Заключив этот договор в феврале 1922 года, большевики затем побеждают на Генуэзской конференции и уже к лету 1922 года создают специальную комиссию Оргбюро ЦК РКП(б) под предводительством Валериана Куйбышева. Комиссии поручено подготовить предложения по воссоединению большой России к октябрьскому пленуму 1922 года. Резолюцию по вопросу о воссоединении поручено подготовить Сталину как наркому по делам национальностей. Сталин поддерживает Чичерина и Склянского. И вот тут «план автономизации» атакуется с двух сторон. Да-да, именно с двух сторон.
Одной, наиболее известной стороной, являются грузины, назвавшие Орджоникидзе, восторженно поддержавшего «план автономизации», сталинским ишаком. Конкретно об этом сказал А. Кобахидзе. Пощечина, которой на это ответил Орджоникидзе… Снятие М. С. Окуджавы, еще одного врага Орджоникидзе и «плана автономизации», с должности секретаря ЦК КПГ… В ответ на это в отставку подает весь ЦК Компартии Грузии. Сталин как секретарь ЦК РКП(б) принимает вызов, соглашается на эту отставку и начинает формировать новый ЦК КПГ. И вот тут наносится еще один удар.
Обнаруживается, что автономиям придется придать достаточно высокий статус. И что если он будет придан, то это распространится на автономии, входящие в состав РСФСР. Обнаруживается также, что грузины не просто упражняются на тему о том, кто именно является сталинским ишаком, но и требуют себе конфедеративного статуса…
Вам это ничего не напоминает? А ведь фактически речь идет о повторении всего того, что происходило в ходе поединка Горбачева и Ельцина. Либо развал РСФСР и хлипкое увязывание распавшейся малой России с какими-то остатками большой России. Либо обособление малой России.
Что реально помешало в 1922 году аналогичному развитию событий? Якобинская страсть большевиков, наличие у них масштабнейшей накаленной идеи и гениальность тяжело больного Ленина, фактически, конечно же, разделявшего позиции Сталина, но сумевшего в 1922 году пройти между Сциллой и Харибдой. Отбив атаки конфедератов и автономистов, Ленин еще раз продемонстрировал, что политика — это искусство возможного. Будем же помнить об этом и сегодня. И остерегаться хлестких противопоставлений, противоречащих историческим фактам и неумолимой политической логике. Ленин очень ценил Сталина. Сталин бесконечно почитал Ленина.
Поздравляем всех с 90-летием СССР!
Политическая война
Слепые
Чем больше скажут и напишут о политике люди, пренебрегающие необходимостью творить «волшебство», тем больше будет слепых. Слепым объявят политическую войну. Слепые схватят дубины и станут ими размахивать. Слепых безжалостно уничтожат
«Уяснить задачу, оценить обстановку, принять решение и отдать боевой приказ»… Если вместо этого командир очертя голову кидается в бой — дело плохо. Он становится слепым, ведущим за собою слепцов.
Для того чтобы оценить обстановку, надо сориентироваться на местности. Даже если у тебя нет под рукой карты — ты все равно ориентируешься на местности. Но без карты может сориентироваться (да и то с трудом) командир взвода. Максимум — роты.
Что же такое карта? Это топографическая (от слова «топос» — пространство) модель среды, позволяющая тебе сориентироваться, то есть установить, где именно находится противник, которого ты должен атаковать, и который, в свою очередь, собирается атаковать твои боевые порядки.
Для ведения обычной войны достаточно обычной карты. Для ведения политической войны нужна политическая карта, то есть модель политической среды, в которой разместились и твой противник, и ты.
Нельзя вести политическую войну без соответствующей карты. То есть, не сориентировавшись в политическом пространстве, которое может оказаться гораздо более сложным и коварным, чем обычное пространство, картографируемое топографами. Нельзя воевать, не сориентировавшись вообще, — вот та вполне очевидная констатация, которую слишком многие игнорируют. Увы, слишком многие и впрямь хотели бы воевать, не ориентируясь в пространстве и времени, не соотнося свои действия с окружающей их политической средой, не установив, где находится противник и как именно он в пространстве перемещается.
Вы говорите им о необходимости политической карты. Они отмахиваются. Берут политическую дубину и с ревом кидаются туда, где, по их мнению, должен находиться противник. Даже если речь идет об обычной войне, обсуждаемой нами в рубрике «Классическая война», последствия подобного поведения, несомненно, будут крайне плачевны. Но человек с обычной дубиной всё же как-то ориентируется. Ну, пусть без карты, а «на глазок». Человеку же с политической дубиной, по определению, необходимо не обычное, а политическое зрение, позволяющее ориентироваться в очень специфическом политическом пространстве. Природа не дает человеку такого зрения. Такое зрение он получает, лишь накапливая собственный опыт и глубочайшим образом осваивая тот опыт, который собрало и определенным образом оформило человечество. Человечество же оформляет подобный опыт, создавая своеобразные политические карты как средство ориентации в политическом пространстве.
Вывод — не располагая политической картой и не умея читать такую карту, человек политический представляет собой именно слепца. Нельзя забывать об этом! Надо время от времени вглядываться в великую картину Брейгеля «Слепые», вспоминать при этом о распаде СССР и расстреле Дома Советов и говорить себе: «Это не должно повториться».
Политическое пространство — это достаточно сложная категория. Обсуждая перестроечный взрыв и порожденную им «зону Ч», я самим этим обсуждением и вводимым в оборот понятием о «Ч» задавал и «пространство Ч», и «время Ч», и параметры «среды Ч», и характеристики «процессов Ч», и многое другое. Разумеется, я делал это «на глазок», как и подобает в публичных обсуждениях подобных вопросов. Обсуждениях, не заточенных, так сказать, на выполнение сложнейших политических операций. Одно дело — понимать, как ведутся боевые действия, совершенно другое — вести эти действия, участвовать в них в роли солдат, офицеров и генералов. Тем, кого прельщает участие в политической войне, будут предоставлены все возможности. Сначала — общие представления, так сказать, вводный курс. А потом — детализация с соответствующим профессиональным уклоном.
В рамках общих представлений (а именно формированию общих представлений и их сопряжению с нашей реальностью посвящена газета «Суть времени») крайне важно понимать, что такое «система политических координат».
Когда я говорю «зона Ч», то уподобляюсь волшебнику, который произнесением двух слов порождает целый мир. То есть систему координат, пространство, время, среду, динамику изменений среды и многое другое. Несогласие с моей оценкой нынешней ситуации как «ситуации Ч» не избавляет несогласных от необходимости творить иное «волшебство». То есть произнесением других слов сотворять другую систему координат, другое пространство, другое время, другую среду с другой динамикой и так далее.
Все профессионалы, обсуждающие политику, — это «волшебники», которые произнесением определенных слов создают пространство, время и все остальное. Иногда такие «волшебники» не произносят слов потому, что используемый ими язык не позволяет сомневаться, какие именно «волшебники» разговаривают о политике.
Я, например, называю Российскую Федерацию «зоной Ч». А какой-нибудь мой оппонент скажет, что мы живем в буржуазном государстве и буржуазном обществе. Между нами завяжется дискуссия. Я буду обращать внимание оппонента на то, что слишком многие уже говорят о нашем серьезном крене в сторону неофеодализма. А также о том, что в определенных частях нашего государства формируются зоны дофеодальные, то есть рабовладельческие. Оппонент мне скажет, что я обращаю внимание на досадные частности. И что на самом деле наше общество все же буржуазное, и государство наше, конечно же, буржуазное.
Меня объединяет с таким оппонентом статус «волшебника». И я, и он «работаем волшебниками» (была такая песня в исполнении Марка Бернеса). Но он творит одно «волшебство», а я — другое. Возможно, мой оппонент даже не будет говорить в своем конкретном исследовании о том, что РФ — это буржуазное государство, и мы живем в буржуазном обществе. Но он будет так описывать процесс, что для всех и для меня, в том числе, будет очевидно — сотворяется определенное «волшебство», которое нельзя перепутать ни с каким другим. А сотворяющий его «волшебник» просто не хочет быть банальным и потому выводит за скобки очевидное. А именно — буржуазный характер нашего общества и нашего государства.
Итак, необязательно творить «волшебство» явным образом — можно и неявным. Но его нельзя не творить. Тот, кто не сотворил подобное «волшебство», обрек на слепоту и самого себя, и идущих за ним. Он рассуждает о политической ситуации, его слушают, и все это — буквально, как на картине Брейгеля.
Чем больше скажут и напишут о политике люди, пренебрегающие необходимостью творить то или иное «волшебство» явным или неявным образом, тем больше будет слепых. Слепым объявят политическую войну. Слепые схватят дубины и станут ими размахивать. Слепых безжалостно уничтожат.
Уклониться от участия в политической войне невозможно. А значит, нужно, чтобы говорилось и писалось то, что изгонит слепоту и поселит зрячесть.
Лично я уверен, что творю единственно правильное «волшебство». То есть, говоря о «Ч», задаю правильный хронотоп и все остальное. Хронотоп — это единство временных («хроно-») и пространственных («топ») характеристик нашего бытия. Я уверен в этом на 100 %. Более того, я уверен в том, что прозрение и победа в войне возможны только в случае, если этот хронотоп станет очевиден для всех.
Но для того, чтобы приблизить общество к желанному для меня всеобщему прозрению, нужно договориться хотя бы о том, что никакие разговоры и никакие сочинения на политическую тему не принимаются к серьезному рассмотрению, если в них отсутствует хоть какое-то явное или неявное «волшебство». Пусть кто-то, творя свое «волшебство» и отрицая наше, скажет в явной или неявной форме, что мы живем в буржуазном обществе и буржуазном государстве. Мы аргументированно ему возразим, но при этом вздохнем с облегчением. Потому что с момента, когда он сотворил свое «волшебство», началось хоть какое-то прозрение. А когда какое-то прозрение начинается, то оно вскоре прекращает быть «каким-то» и становится именно «прозрением» в нужном нам смысле этого слова. Дальтоники могут как-то воевать. Слепые же воевать не могут вообще. Люди с деформированным пространственно-временным восприятием будут воевать плохо. Но по ходу войны степень деформации восприятия будет уменьшаться. Слепые же будут уничтожены быстро и беспощадно.
Во имя поэтапного прозрения я ненадолго встану на точку зрения «волшебника», произносящего слова «буржуазное общество» и «буржуазное государство» и этим сотворяющего определенный политический хронотоп.
Предположим, что мы живем в буржуазном обществе и буржуазном государстве. Я лично категорически не согласен с таким утверждением. Но, как сказал поэт, «я говорю лишь: предположим это».
Итак, «мы» предположили это. Что дальше? Мы ведь не для того предположили это, чтобы болтать, уподобляясь слепым. Мы предположили это, чтобы вести политическую войну.
Буржуазное общество — это общество, в котором основные социальные и политические позиции занимает буржуазия… ну вот, в нашем пространстве уже появился определенный объект под названием «буржуазия» или «буржуазный класс».
Второй интересующий нас объект — власть. Если мы обсуждаем политику, то нас не может не интересовать власть. У кого в руках находится конкретная политическая власть? Она находится в руках у Президента России Владимира Путина. Российская Федерация — это президентская республика, Президент имеет огромные полномочия.
Поделиться книгой: