Помоги проекту - поделись книгой:
В число главных претендентов входили два человека: президент Узбекистана Шараф Рашидов («самаркандец»), который, как мы помним, еще полтора года назад (в 57-м) баллотировался на этот пост, но в итоге проиграл Сабиру Камалову, и 1-й секретарь Самаркандского обкома Ариф Алимов («ташкентец»). Учитывая, что последний 1-й секретарь был представителем «ташкентского» клана и в глазах Центра себя дискредитировал, можно было предположить, что больше всего шансов у Рашидова. Между тем в первой половине февраля 1959 года Рашидов отправился в Москву. Как выяснится, это будет его последняя поездка в столицу в ранге президента Узбекистана. Привела же его туда служебная необходимость. Во-первых, он присутствовал на открытии Третьей декады литературы и искусства Узбекистана, которую почтили своим присутствием Н. Хрущев, а также 1-й заместитель Председателя Совета Министров СССР А. Микоян и секретари ЦК КПСС А. Аристов и Е. Фурцева. Во-вторых, 23 февраля Рашидов в качестве заместителя Председателя Президиума Верховного Совета СССР участвовал во встрече Хрущева с премьер-министром Великобритании Гарольдом Макмилланом. Декада продлилась до 24 февраля: в тот день в Большом театре состоялся заключительный концерт, который вновь посетили Хрущев и Рашидов. Сразу после завершения декады Рашидов вернулся на родину, а спустя три недели был избран на пост 1-го секретаря ЦК КП Узбекистана.
В годы горбачевской перестройки, когда союзная элита начала процесс дискредитации Рашидова, на авансцену пропагандистской кампании был вытянут миф о том, что он попал на пост руководителя Узбекистана случайно. Творцами этого мифа были два известных узбекских писателя: Камиль Икрамов (сын Акмаля Икрамова, который был главой Узбекистана в сталинские годы и который был репрессирован в 37-м) и Тимур Пулатов. Причем отметим, что первый одно время (в конце 60-х, о чем речь еще пойдет ниже) находился в контрах с Рашидовым, не сойдясь с ним во взглядах на литературные процессы, происходившие в республике, однако спустя десятилетие изменил свои взгляды и в октябре 1979 года написал Рашидову длинное письмо, где были следующие строчки: «Всякий раз я испытываю наплыв счастья, сознавая, что невероятно трудное дело, начатое моим отцом, вот уже столько лет находится в Ваших удивительно добрых и в то же время могучих руках. Это сочетание благословенно!..»
Не пройдет и десяти лет, как К. Икрамов станет говорить о Рашидове уже совершенно иные слова — оскорбительные. И начнется все именно со статьи в «Литературной газете» за июнь 87-го, где писатель распространит миф о случайности избрания Рашидова на пост 1-го секретаря ЦК КП Узбекистана. Отметим, что Икрамов и Пулатов в своих рассказах ссылаются на слова одного и того же человека — бывшего члена Бюро ЦК КП Узбекистана Расула Гуламова — но правдивей их версии от этого почему не выглядят. Судите сами.
10 июня 1987 года в «Литературной газете» К. Икрамов поведал следующее: «В 1959 году, будучи членом Бюро ЦК Компартии Узбекистана, Расул Гуламович возражал против избрания Рашидова на пост первого секретаря, и его точку зрения разделяла ровно половина состава Бюро. Небывало долгим было то заседание. Советовались с Москвой, расходились, снова сходились и снова спорили. Сомнения в кандидатуре были серьезные, но… Рашидова избрали. Большинством в один голос. И этот голос подал он сам…»
А теперь послушаем рассказ Т. Пулатова, который был опубликован ровно через год после икрамовского — в июле 1988 года — в другом рупоре либерал-перестроечной прессы — журнале «Огонек» (№ 29). Цитирую: «В том, что именно Рашидов, а не кто другой, более достойный, занял пост первого секретаря ЦК Компартии республики, сыграла роль случайность. Активный участник тогдашних событий, старый большевик Р. Г. Гуламов рассказывал мне, что, когда на Бюро ЦК решался вопрос, кто будет первым секретарем, голоса разделились поровну «за» и «против» Рашидова. Уже была объявлена дата Пленума ЦК, а члены Бюро все продолжали спорить. Тогда, согласно легенде (почему легенде, если писатель строит свой рассказ на словах реального участника событий — Гуламова? —
Итак, мы имеем один и тот же источник информации — непосредственного участника событий Р. Гуламова, однако ясности в вопросе от этого почему-то не прибавляется, а даже наоборот. Например, по Икрамову получается, что Рашидов сам помог своему избранию на пост 1-го секретаря (именно его голос перевесил чашу весов при голосовании), а по Пулатову выходит, что все решил звонок Хрущеву. В таком случае возникает вопрос: было вообще голосование или нет? Если было и победил Рашидов, тогда зачем надо было звонить в Москву — ведь та уже делегировала в Ташкент своих людей, которые, наверняка, имели на руках фамилию нужного Центру кандидата? Отметим, что этими людьми были: 1-й заместитель заведующего отдела партийных органов ЦК КПСС по союзным республикам Петр Пигалев и заведующий отделом промышленных товаров ЦК КПСС Леонид Лубенников.
Данную проблему можно было разрешить элементарно: подняв материалы заседания того самого Бюро ЦК КП Узбекистана, на котором решалась судьба будущего 1-го секретаря. Но это сделано не было, причем сознательно. В таком случае все те мифы вокруг избрания Рашидова, которые распространяли по стране люди вроде К. Икрамова и Т. Пулатова, лопнули бы как мыльный пузырь. А именно этого как раз и не хотели тогдашние высшие элиты как в Москве, так и в самом Узбекистане. В итоге правда об этом вскрылась только спустя несколько лет, когда Союз уже развалился — в начале 90-х. Именно тогда в Узбекистане была издана книга С. Ризаева о Шарафе Рашидове, где впервые и была опубликована стенограмма того исторического заседания. В списке имен выступающих была и фамилия Р. Гуламова (на которого ссылались в своих рассказах К. Икрамов и Т. Пулатов), только вот говорил он диаметрально противоположное тому, о чем поведали миллионам людей писатели-мифотворцы.
То памятное заседание по вопросу выборов нового руководителя КП Узбекистана и в самом деле длилось долго — три дня: 12–14 марта 1959 года. Однако отметим, что два первых дня члены Бюро бурно обсуждали деятельность прежнего 1-го секретаря Сабира Камалова (стенограммы этих заседаний насчитывают 453 страницы текста!), и только последний день был посвящен выборам нового руководителя КП республики. Причем изложение этих выборов уместилось всего лишь на 89 страницах, поскольку никаких особенных споров по кандидатуре нового 1-го секретаря не было. А было почти единогласное решение.
Стенограмма заседания наглядно подтверждает, что каких-то особенных споров по кандидатуре 1-го секретаря в Бюро ЦК КП Узбекистана не было. Ничего она не упоминает (даже намеком) и о звонке Хрущева. Все это указывает на то, что к моменту заседания все члены Бюро уже, видимо, определились с главной кандидатурой, поскольку хорошо представляли себе расклад сил в самой республиканской элите, а также мнение Москвы, которая хотела видеть на этом посту именно «самаркандца» Рашидова. Судя по всему, узбекская элита сделала ставку на него по нескольким причинам, но главной была одна: за годы своего президентства он сумел обзавестись в Москве большими связями, которые, в случае попадания его на высший пост, гарантировали республике хорошие перспективы развития.
Можно с уверенностью сказать, что даже самые активные сторонники Рашидова, выбирая его на высший пост, даже не могли себе представить, что эпоха его правления растянется почти на четверть века (если точно — 24 года и 7,5 месяца).
Между двух огней
Между тем на XXI съезде КПСС в 1959 году было принято постановление «О контрольных цифрах развития народного хозяйства СССР на 1959–1965 годы». И там перед Узбекистаном ставилась задача довести объем производства хлопка-сырца от 3,4 до 3,7 миллиона тонн, или около 60 % всего общесоюзного производства. По сути, это были вполне выполнимые цели, если иметь в виду, что в том же 1959-м республика сдала государству 3 млн. 163 тыс. тонн хлопка. Однако Центр не учитывал различные побочные факторы: например, погодные условия. В итоге уже в следующем году, из-за засухи, республика не выполнила план и сдала всего 2 млн. 830 тыс. тонн хлопка. По сути, со своими обязательствами справились только две области — Самаркандская (345 тыс. тонн) и Хорезмская (265 тыс. тонн), а остальные свой план провалили.
Однако в 1961 году, несмотря на такие же плохие погодные условия, республика смогла выполнить план и сдала 3 млн. 600 тыс. тонн хлопка. Правда, попотеть пришлось изрядно, выведя на поля огромное количество людей, в том числе и школьников. Но иначе было нельзя, поскольку все это вписывалось в объявленную Центром кампанию «догнать и перегнать», противиться которой регионы не могли — как говорится, себе дороже. Если, к примеру, представить себе, что Рашидов решительно бы воспротивился диктату Центра, то судьба его была бы решена в одночасье — он разделил бы судьбу руководителя Казахстана Д. Кунаева, которого, спустя всего два года после назначения в 1960 году, Хрущев снял с руководства республикой именно за слишком строптивый нрав (тот не хотел переносить столицу из Алма-Аты в Акмолинск и переименовывать его в Целиноград). Учитывая, что в Узбекистане только за 1950-е годы поменялось целых четыре (!) 1-х секретаря ЦК КП, то вполне объяснимо желание Рашидова не повторять ошибок Кунаева. Ведь в случае отставки Рашидова никто не мог дать гарантию, что Хрущев не задумает прислать в Узбекистан руководителя из «варягов» — кого-нибудь из славян. А этого узбекская элита (как и любая республиканская) больше всего опасалась. Поэтому Рашидов, по сути, находился между молотом и наковальней: ему приходилось учитывать интересы собственной элиты и одновременно не гневить Хрущева, соглашаясь с большинством его указаний.
Конечно, Рашидову, как и большинству республиканских руководителей, часто не удавалось игнорировать установки Центра. Ведь ему, повторюсь, приходилось балансировать между двумя элитами: узбекской и московской. И трудно сказать, с какой ему приходилось труднее. Ведь те кланы, которые составляли основу узбекской элиты, привели Рашидова к власти, рассчитывая с его помощью а) успокоить Москву и б) упрочить свои позиции во властной вертикали. И Рашидов, будучи опытным и умным царедворцем, прекрасно это понимал. Но в то же время он ясно отдавал себе отчет, что если президентская должность не несла с собой частых и прямых стычек с представителями различных кланов, то теперь, в кресле фактического хозяина республики, ему придется чьи-то интересы конкретно ущемлять. И если в первые год-полтора своего правления Рашидов достаточно осторожно шел на кадровые перестановки, то потом ему пришлось заниматься этим куда более активно, дабы упрочить как свои собственные позиции, так и влияние своего (самаркандского) клана и тех кланов, которые выступали его союзниками. Правда, делать это ему приходилось осторожно и с оглядкой на Москву.
Дело в том, что даже в кадровых вопросах республиканские лидеры должны были спрашивать разрешения у Центра. Конечно, речь идет не о низшем и среднем звеньях номенклатуры, а о высшем — уровня ЦК. Именно для этого Москва направляла в республики своих полномочных представителей: 2-х секретарей ЦК, председателей КГБ и т. д. Например, в 1959–1960 годах подле Рашидова возникли: новый 2-й секретарь (вместо Романа Мельникова им стал Федор Титов, который до этого работал 1-м секретарем Ивановского обкома) и новый председатель КГБ Узбекистана Георгий Наймушин (вместо Алексея Бызова, с которым у Рашидова сложились неплохие отношения в бытность его президентом республики). Все эти люди являлись «глазами и ушами» Центра, который зорко следил за тем, чтобы Рашидов не ставил республиканские интересы выше московских. Поэтому, к примеру, когда Рашидов делал очередную попытку возвысить своих земляков-самаркандцев, Москва относилась к этому ревностно: ей было выгодно, чтобы 1-й секретарь не чувствовал себя полностью защищенным от оппозиции, поскольку только в таком случае можно было держать его в постоянном напряжении и, значит, в узде.
Мало кто знает, что в структуре ЦК КПСС имелась своя партийная разведка, в обязанность которой вменялось следить за всем партийным аппаратом, в том числе и в республиках. В этот орган стекалась вся гласная и негласная информация о деятельности партийных руководителей, которая хранилась в специальных досье. Доступ к ним имело ограниченное число людей: 1-й и 2-й секратари ЦК КПСС, председатель КГБ и еще несколько человек, в том числе и заведующий административным отделом ЦК КПСС, который курировал силовые структуры. В конце 50-х этим человеком был Аверкий Аристов. Существует легенда, что однажды он, симпатизируя Брежневу, принес ему его досье и предложил… сжечь. Брежнев согласился, поскольку на тот момент уже имел значительный вес в верхах — стал секретарем ЦК. С Рашидовым такой номер никогда бы не прошел: несмотря на все его московские связи, вряд ли кто-то из этих людей осмелился бы бросить его досье в печку — себе дороже. Поэтому Рашидову постоянно приходилось быть настороже, дабы не совершить какую-нибудь оплошность, которая могла лечь несмываемым пятном в его партийном досье.
Между тем Москва зорко контролировала в республиках и другое силовое ведомство — военное. Так, в Узбекистане командующими Туркестанского военного округа всегда были славяне: с 1954 года это был генерал армии, фронтовик Иван Федюнинский, который, как и председатель республиканского КГБ, входил в состав Бюро ЦК КП Узбекистана.
Зато менее значимое для Москвы республиканское Министерство внутренних дел было отдано в руки местных кадров, правда, тоже не целиком — заместителями у министров все равно были люди славянского происхождения. В Узбекистане, как мы помним, министром внутренних дел с 1954 года был узбек Юлдаш Бабаджанов (бывший руководитель УКГБ Ферганской области), которого в 1959 году Рашидов поменял на более лояльного себе человека — генерала внутренней службы 3-го ранга Т. Джалилова.
Среди среднеазиатских республик Узбекистан занимал 1-е место по числу совершенных преступлений, что было связано с объективными причинами: численностью населения и более быстрым ростом числа городских жителей, значительную часть которого составляли представители не коренных народностей. Что касается места в общей статистике преступлений, совершаемых в СССР (особенно особо тяжких), то там Узбекистан находился ближе к концу республиканского списка (в год в республике регистрировалось порядка 25–30 тысяч преступлений). Причем, еще в конце 20-х республика находилась в лидерах по количеству преступлений, совершенных в городах (по данным видного криминолога М. Гернета), однако уже через 30 лет Узбекистан превратился в одну из самых безопасных в криминогенном отношении республик, при том что относился к числу одних из самых густонаселенных (4-е место в СССР, более 9 миллионов человек в конце 50-х).
После того как в январе 1960 года МВД СССР было упразднено, республиканские министерства получили большую, чем раньше самостоятельность, хотя диктат Москвы все равно никуда не улетучился — он лишь слегка ослаб. И практически все кампании, которые затевала в области той же борьбы с преступностью Москва, автоматически переносились в республики. Например, в самом начале 60-х по инициативе Хрущева была объявлена война расхитителям социалистической собственности: валютчикам, спекулянтам, растратчикам государственных средств и т. д. И тут же республиканские МВД и КГБ начали «трясти» эту публику, что называется, как грушу.
До широких слоев населения отголоски этой борьбы доносились со страниц прессы — как центральной, так и республиканской. Например, в Узбекистане этим занимались газеты «Правда Востока» и «Ташкентская правда». 15 июня и 8 июля главная газета Узбекистана опубликовала два материала о так называемых подпольных миллионерах из Ташкента. Ими были некие братья Ш. и Б. Шамаловы, а также М. Кандов, А. Тамаров и Д. Фузайлов. Как писала газета: «Не желая честно трудиться, эти лица вели паразитический образ жизни, спекулируя валютой и другими ценностями». В чем же конкретно заключалась вина этих людей?
Так, Ш. Шамалов скупал валюту и золотые монеты дореволюционной и иностранной чеканки, облигации государственных займов и перепродавал их по спекулятивным ценам. На его квартире из тайника, оборудованного в ножках обеденного стола узбекские чекисты изъяли около 100 золотых монет. В другой тайнике — между зеркалами трельяжа — были обнаружены американские доллары, скупленные валютчиком у американских туристов. Кроме этого Ш. Шамалов, а также А. Тамаров, спрятали более чем на 200 тысяч рублей облигаций трехпроцентного займа выпуска 1957 года.
Узнав об аресте Ш. Шамалова, его брат Б. Шамалов и Д. Фузайлов за освобождение валютчика предлагали следователям взятку в 10 тысяч рублей в новых деньгах (в 1961 году в СССР был проведен денежный обмен. —
Еще один арестованный — М. Кондов — специализировался на автомобильных махинациях: продавал их по спекулятивным ценам. Только за последние несколько месяцев перед своим арестом он перепродал две «Победы», «Москвич» и «Волгу».
Состоявшийся в июле 1961 года суд приговорил Ш. Шамалова к 7 годам тюремного заключения с конфискацией имущества, М. Кандова — к 5 годам. К различным срокам лишения свободы были приговорены и остальные участники этого уголовного процесса.
Минуло меньше месяца, и 15 июля в «Правде Востока» появилась новая публикация на криминальную тему под названием «Ротозеи и жулики». В ней речь шла о шайке преступников из почти десятка человек, которые в Ташкенте воровали государственное имущество, а также занимались вымогательством. Возглавлял это преступное формирование некий Михаил Риц, который одно время работал экспедитором 3-го строительного управления стройтреста № 153. После своего увольнения оттуда он обманным путем унес с собой чистые бланки со штампом и печатью на получение материальных ценностей. После этого машина хищений заработала в полную мощь.
С помощью ряда высокопоставленных лиц, которых он привлек к своим махинациям, вручив им взятки (это были: начальник отдела снабжения управления машиностроительной промышленности Совнархоза Н. Спирин, начальник отдела снабжения электроремонтного завода Л. Фрадкин и директор этого завода Аветисов) Риц, представив поддельное письмо об отпуске железа стройуправлению, получил четыре письменных разрешения на получение 35 тонн фондового и листового железа, в том числе 20 тонн с электроремонтного завода и 13 тонн — с завода «Узбекхлопкомаш». Всю эту многотонную добычу Риц продал, заработав на этом сотни тысяч рублей. Но этого ему показалось мало и он начал… шантажировать своих подельников.
Организовав мошенническую группу из четырех человек и снабдив их поддельными документами работников прокуратуры, Риц отправил этих людей к тем руководителям-взяточникам, кто помог ему провернуть операцию с железом. Мнимые прокурорские работники стали вымогать у них взятки в обмен на «закрытие уголовного дела». В итоге с одного шантажируемого они взяли облигации трехпроцентного займа на сумму в 4800 рублей, с другого — 5 тысяч рублей наличными, с третьего — 10 тысяч рублей. Однако воспользоваться этими деньгами преступникам не удалось — вскоре их арестовали. Суд приговорил Рица к 12 годам тюремного заключения с конфискацией имущества, остальных его подельников — к 10 годам.
23 августа в «Правде Востока» появился материал о махинаторах с республиканской киностудии художественных и документальных фильмов. Заметка называлась «Неприглядные кадры «Узбекфильма». В ней речь шла о шайке преступников во главе с самим заместителем директора студии 3. Магруфовым. Вместе со своими подельниками — помощником Р. Давлетшиным и старшим администратором И. Водолазским — Магруфов выписывал расходные ордера на несуществующих лиц, якобы участвовавших в киносъемках, и деньги, предназначенные «мертвым душам», присваивал себе. Кроме этого, мошенники производили подлоги актов на прокат имущества, якобы взятого за оплату у отдельных лиц. В ходе следствия было выявлено, что из 773 проверенных расходных ордеров только по одному фильму («Хамза»), подложными оказались 308, что позволило махинаторам от кино положить в свой карман несколько тысяч рублей.
Короче, все эти факты наглядно свидетельствовали о том, что борьба с преступностью в стране ведется достаточно бескомпромиссная и под ее каток попадают люди самых разных профессий и должностей. Достаточно сказать, что за период 1961–1963 годов в СССР будет проведено около 100 «хозяйственных» процессов, на которых будет вынесено почти 200 смертных приговоров. Правда, ни одного факта привлечения к уголовной ответственности лиц из высшей номенклатуры (речь идет о деятелях уровня министров и 1-х секретарей обкомов) в те годы зафиксировано не было, поскольку центральная власть придерживалась принципа «сор из избы не выносить». Поэтому, если на каких-либо махинациях попадались высокопоставленные номенклатурщики, то их наказывали по-тихому: либо исключали из партии и увольняли, либо понижали в должностях и отправляли в почетную ссылку — на низовую работу. Подчеркнем, что такова была установка Центра, которую обязаны были строго соблюдать все союзные республики. Поэтому, если тот же Рашидов, к примеру, захотел бы «засадить» за решетку какого-нибудь проворовавшегося члена своего ЦК, он должен был прежде спросить об этом разрешения у Москвы и потом делать то, что та ему прикажет.
Между тем, учитывая, что Рашидов был приведен к власти вследствие недовольства Центра прежним руководителем, который, как мы помним, допустил серьезные просчеты в подборе руководящих кадров, Москва в начале его карьеры выдала ему временный карт-бланш с тем, чтобы он провел необходимые замены (но не аресты) в низшем и среднем руководящих звеньях. Затем дело дошло и до высшего звена руководителей.
4 февраля 1961 года Рашидов выступил на республиканском партийном активе с достаточно резким докладом, где было много нелицеприятной критики. Так, он отметил, что в минувшем году колхозы и совхозы Бухарской области дали хлопка на 26 тысяч тонн меньше, чем даже в 1953 году и снизили урожайность по сравнению с тем же 53-м на 3,1 центнера с гектара. В другой области, Ферганской, по его словам, за последние семь лет урожайность хлопка повысилась всего на 0,8 центнера с гектара. Была в его докладе и критика в отношении отдельных руководителей. Вот лишь один небольшой отрывок из его выступления:
«Невозможно без возмущения говорить о фактах беззакония и обмана государства, вскрытых в Кунградском районе. По указанию секретаря райкома партии Шарипова и бывшего председателя райисполкома Абдуллаева были выписаны фиктивные квитанции на закупку масла. В действительности масло не было произведено.
Тех, кто допускает злоупотребления и обман государства, надо снимать с занимаемых постов, привлекать к строжайшей партийной и государственной ответственности. Карьеристам и обманщикам — не место в партии!»
Отметим, что за те почти два года, что Рашидов находился у руля республики, он сменил несколько руководителей райкомов партии и райисполкомов, причем некоторые из них были исключены из партии, а другие отданы под суд именно за подобного рода махинации. В сентябре 1961 года (на XVI съезде КП Узбекистана) Рашидов привел следующие факты: за последние несколько лет в аппарат ЦК поступило 22 824 письма, жалобы и заявления от рядовых граждан. На их основании за 1960 и 8 месяцев 1961 года республиканским ЦК была рассмотрена 631 апелляция на решения об исключении из членов и кандидатов в члены КПСС. Из них восстановлены в партии 119 человек и подтверждено исключение из партии 400 человек (отметим, что в 1961 году Компартия Узбекистана насчитывала в своих рядах 211 559 членов и 25 519 кандидатов).
На том же съезде у Рашидова дошли руки и до членов высшего республиканского партийного ареопага — Бюро ЦК КП Узбекистана. Оттуда были выведены: А. Алимов (председатель Совета Министров УзССР; на этом посту его сменил Р. Курбанов), Р. Гуламов (председатель Верховного Совета УзССР). Вместо них в Бюро был введен один человек — М. Мусаханов, который занял пост секретаря ЦК вместо М. Абдуразакова.
Учитывая, что двое пострадавших (Гуламов и Абдуразаков) поддерживали избрание Рашидова на пост Первого секретаря, их удаление из высшего ареопага выглядело странно. Но это только на первый взгляд. Ведь то единство взглядов, которое было явлено во время выборов Рашидова в марте 59-го, для некоторых членов Бюро было делом вынужденным. Поэтому в их речах тогда было мало искренности, а больше конъюнктуры — все они были опытными людьми и просто не хотели, что называется, плевать против ветра. Поэтому, когда Рашидов вступил в права хозяина республики, на поверхность не могли не всплыть те расхождения во взглядах, которые существовали у него с его оппонентами.
В то время отношения Рашидова и Хрущева, что называется, ладились. Например, когда в 1960 году Центр задумал свернуть работы по освоению Голодной степи (как мы помним, решение об этом освоении было принято четыре года назад), Рашидов выступил категорически против этого решения. Но в Москве, в ЦК КПСС, его не стали слушать, заявив: как решили — так и будет. Тогда Рашидов и еще несколько человек из руководства Узбекистана добились личной аудиенции у Хрущева.
Отметим, что руководитель страны тоже поначалу был на стороне своих коллег, мотивируя свое мнение тем, что освоение степи отнимает у государства слишком много денежных средств — более четырех миллиардов рублей, в то время как эти деньги могли бы пригодиться для других дел (например, для латания экономических дыр, которых в конце хрущевского правления в советской экономике становилось все больше). Однако Рашидов и его товарищи в ответ возразили, что Голодная степь является огромным источником увеличения производства хлопка в СССР, а значит — и новых финансовых поступлений, которые в разы перекроют затраты (не забудем, что хлопок был одной из важных статей валютных поступлений в СССР). В итоге Хрущев, проникшись этими словами, дал команду переиграть ранее принятое решение.
В том же году личное вмешательство уже самого Рашидова помогло в строительстве такого важного для всей страны военно-стратегического и хозяйственного объекта, как космодром Байконур (он располагается на территории Казахстана). Вот как об этом вспоминает военный строитель Д. Галацкий:
«При строительстве Байконура основные строительные материалы (булыжник, песок) поступали из Узбекистана. Кроме того, Ташкент обеспечивал будущий космодром кирпичом, кабельными и лакокрасочными изделиями. Первое время все эти материалы поступали на объект согласно заявкам и графикам точно в срок, однако затем поступление булыжника для приготовления на месте щебня почти прекратилось. Кирпич тоже стал поступать всего 1–2 вагона в день. Наши неоднократные обращения в управление Среднеазиатской железной дороги и министерство промстройматериалов об увеличении отгрузки успехов не имели. По решению начальника строительства космодрома генерал-майора Н. Г. Шубникова я был направлен в Ташкент.
По прибытии я обратился в Управление Среднеазиатской железной дороги, однако вопрос оставался открытым. Такой же оборот дела получился и в Министерстве промстройматериалов Узбекистана. Тогда Шубников разрешил мне обратиться лично к Шарафу Рашидовичу Рашидову. Приехав в ЦК, доложил, откуда и по какому вопросу прибыл, и попросил, чтобы меня принял Рашидов. Пропуск был выдан мне сразу, и я был принят незамедлительно.
Рассказав ему, кто я и почему оказался у него, я доложил ему о срыве поставок. Шараф Рашидович достал из сейфа карту, нашел Байконур и сказал: «Жаль, что эта стройка находится в другой республике». Затем вызвал секретаря и дал задание немедленно пригласить к нему начальника Среднеазиатской железной дороги, министра промстройматериалов, директоров заводов кабельного и лакокрасочного. Попросил меня подождать их прихода. В течение получаса все приглашенные прибыли. Ш. Рашидов сказал им, что я приехал со строительного объекта, который имеет мировое значение, с жалобой о плохом обеспечении из Ташкента необходимыми материалами. Затем дал команду ежедневно отправлять не менее эшелона булыжника, не менее 10 вагонов кирпича, а директорам кабельного и лакокрасочного заводов отгружать материалы строго по графику.
Поблагодарив Шарафа Рашидовича, я вернулся на космодром. Буквально на второй день диспетчер со станции поступления сообщил о прибытии эшелона с булыжником и вагонов с кирпичом. Вскоре стройка вошла в график, и в 1961 году в космос был запущен гражданин Советского Союза Ю. А. Гагарин. Оперативная помощь Шарафа Рашидовича сыграла в этом мировом событии свою роль».
Короче, весьма активная и эффективная деятельность Рашидова на посту лидера одной из ведущих республик не осталась незамеченной со стороны Хрущева. В итоге в самом конце октября 1961 года на XXII съезде КПСС Рашидова не только ввели в состав ЦК КПСС (в качестве кандидата он пребывал с 1956 года), но и выбрали кандидатом в члены Президиума (бывшее Политбюро) ЦК КПСС. Все это было серьезным подтверждением того, что авторитет Рашидова в Москве значительно возрос. Отметим, что Рашидов оказался в числе трех руководителей республиканских компартий, кто был избран кандидатом в члены Президиума. Двумя другими были: Кирилл Мазуров (Белоруссия) и Василий Мжаванадзе (Грузия). Был еще один «нацмен» среди кандидатов — Владимир Щербицкий — но он являлся не руководителем республики, а всего лишь секретарем ЦК КП Украины.
Заметим, что взлет Рашидова совпал с фактическим закатом карьеры его земляка — первого мусульманина в составе высшего руководства страны Нуритдина Мухитдинова, которого сразу после съезда вывели из Президиума ЦК КПСС и лишили секретарского поста, посадив в кресло заместителя председателя правления Центросоюза. Чем же провинился Мухитдинов, которого совсем недавно сам Хрущев называл «самым молодым и самым перспективным руководителем в составе Президиума ЦК»?
Яблоком раздора стало отношение… к Сталину. Дело в том, что на том съезде Хрущев решил не только продолжить свою критику «вождя народов», но и задумал потревожить его прах — вынести Сталина из Мавзолея и похоронить на Новодевичьем кладбище. И чтобы повязать всю партию круговой порукой в этом деле, он решил обязать руководителей крупных республик выступить на съезде с одобрением своей инициативы. И первым в этом списке оказался Мухитдинов, который должен был выступить от лица среднеазиатских республик. Отдадим должное Мухитдинову: он, будучи человеком, который считал Сталина повинным во многих преступлениях (в Президиуме ЦК Мухитдинов, в частности, отвечал за вопросы реабилитации жертв среди переселенных народов: чеченцев, ингушей, крымских татар), не побоялся выступить против инициативы Хрущева. А все потому, что понимал: в большей своей массе советский народ (в том числе и его земляки-узбеки) отнесутся к перезахоронению Сталина отрицательно. Поэтому и не стал брать на себя ответственность собственным выступлением освящать хрущевскую блажь. От республик Средней Азии и Казахстана инициативу Хрущева публично никто не поддержал.
С тех пор как Рашидов возглавил республиканскую организацию, он угодил в ситуацию между молотом и наковальней. Сохранить власть в подобном положении имел возможность только тот человек, кто обладал стратегическим мышлением и умел заглядывать в будущее, выстраивая свою политику не только в соответствии с интересами своих союзников, но и противников. Иной раз, чтобы победить в дальней перспективе, от таких людей требуется наступить на горло собственной песне (например, объединиться с противниками) и сделать шаг назад, чтобы потом совершить два шага вперед. Именно таким образом чаще всего и поступал Рашидов, который еще в годы своего президентства научился умело балансировать между интересами различных кланов и группировок, что и позволило ему почти 10 лет быть президентом одной из крупнейших советских республик, а потом еще почти 25 лет быть ее полновластным хозяином.
В годы горбачевской перестройки, когда советские СМИ целенаправленно лепили из Рашидова этакого монстра без чести и совести, все его хитрые стратегические шаги, которые он совершал в целях не только укрепления своей власти, но и во благо республики, были выданы как аморальные, а то и вовсе преступные. Все эти обвинения были достаточно легко восприняты большинством обывателей, поскольку массовому сознанию всегда легче двигаться в плоскости рассуждений «плохой — хороший». Поэтому для умелых политтехнологов не составляет особого труда, манипулируя фактами, выставить любого политика в том свете, какой выгоден конъюнктуре данного момента.
Было бы наивным утверждать, что Рашидов, занимая на протяжении почти четверти века высший руководящий пост, не совершал неверных поступков. Таких политиков в мировой истории попросту не существует, а тот человек, кто утверждает обратное, попросту выдает желаемое за действительное и тем самым вводит общественность (вольно или невольно) в заблуждение. В основе всех неоднозначных поступков Рашидова лежало не только желание сохранить свою власть (а это естественное желание для любого настоящего политика), но и забота о вверенном ему регионе — подчеркнем, одном из крупнейших в стране. И само время, которое, как известно, является лучшим судьей, наглядно подтвердило правильность большинства поступков Рашидова: именно во многом благодаря заложенному им фундаменту сегодняшний Узбекистан продолжает оставаться одним из самых мощных и развивающихся государств на постсоветском пространстве.
Чтобы читателю стало понятно, каким образом политтехнологи времен перестройки «шили дело» против Рашидова, приведу в качестве примера историю, которая относится именно к тем временам, о которых идет речь в данной части этой книги — к первому пятилетию его правления.
Если быть точным, история датирована маем 1959 года, когда Рашидов всего лишь два месяца как стал хозяином республики. Именно тогда он поднял в Москве вопрос о том, чтобы снизить закупочные цены на хлопок-сырец. Сточки зрения интересов республики это был, конечно же, явный откат от решения середины 50-х (тогда, как мы помним, Центр повысил цены на хлопок-сырец, что позволило Узбекистану получить 3 млрд. рублей дополнительного дохода). Кроме этого, Рашидов предлагал лишить дехкан, так называемого «отоваривания» (кроме денег за сданный хлопок дехкане получали также пшеницу, муку, жмых, стройматериалы и т. д.). Поэтому против этого предложения активно возражали многие узбекские политики: например, Н. Мухитдинов (член Президиума ЦК КПСС), Г. Габриельянц (секретарь ЦК КП Узбекистана по сельскому хозяйству), Н. Таджиев (председатель Госкомцен Узбекистана), С. Зиядуллаев (председатель Госплана Узбекистана).
Между тем зададимся вопросом: если все эти деятели прекрасно понимали негативные последствия для республики от подобного предложения, неужели сам Рашидов об этом не догадывался? Естественно, все он прекрасно понимал. Однако почему-то выдвинул Москве столь заманчивое предложение, которое сулило Центру экономию в миллионы рублей, но несло мало пользы его республике. Что же двигало Рашидовым?
Судя по всему, это был дальний расчет. Своеобразная приманка для Москвы, которая должна была убедить ее, что свой выбор в пользу Рашидова она сделала правильно. И Москва эту наживку проглотила, что обеспечило Рашидову возможность более уверенно чувствовать себя в кресле хозяина Узбекистана. И вот уже спустя год (в 60-м) он добивается от Хрущева продолжения субсидирования освоения Голодной степи, которое «вытянуло» из Центра гораздо больше средств (4,5 млрд. рублей), чем те миллионы, которые потерял Узбекистан от снижения закупочных цен на хлопок-сырец (отметим, что в перспективе и Центр не останется в накладе, поскольку голодностепский хлопок принесет в копилку Центра миллиарды рублей, в том числе и валюту).
Кроме этого, Рашидов способствовал вытеснению из Президиума ЦК КПСС Н. Мухитдинова и фактически сам занял его место, выдвинувшись в число влиятельных политических деятелей из числа мусульман. Рядовой обыватель, скажет, что это коварство, а любой сведущий в политике человек назовет это иначе: тонкой и расчетливой деятельностью государственного мужа. Ведь подобную политику вели практически все руководители советских республик, однако именно Рашидову (а также еще нескольким представителям окраин) удалось войти в святая святых — Президиум (Политбюро) ЦК КПСС (пусть и в качестве кандидата). Случилось это, как мы помним, в октябре 1961 года.
Заговор против Хрущева
Сразу после XXII съезда Хрущев предпринял свою первую широкомасштабную поездку по Средней Азии. Заметим, что сделал он это неожиданно даже для своих соратников по Президиуму, поскольку у Хрущева было много текущих дел в Москве: после съезда надо было заниматься перераспределением персональных обязанностей в новом составе Президиума и Секретариате, встречаться с зарубежными делегациями и т. д. И в этот момент Хрущев внезапно буквально срывается со своего места и отправляется в Среднюю Азию. Почему?
Судя по всему, сделал он это не случайно, а под впечатлением тех событий, которые развернулись на съезде вокруг его инициативы перезахоронить Сталина (кстати, это мероприятие состоялось 31 октября, причем не днем, а глубокой ночью, то есть его инициаторы действовали «аки тати в ночи»). Уязвленный тем, что среднеазиатские руководители отказались публично поддерживать его инициативу, Хрущев решил лично убедиться в настроениях среднеазиатских элит и, если нужно, «вправить им мозги».
В самих среднеазиатских республиках тоже не ожидали приезда высокого руководителя. Ведь там в тот период шла горячая страда — уборка хлопка и практически все руководство занималось именно этим вопросом (выезжали в колхозы, решали насущные вопросы обеспечения уборки всеми необходимыми средствами и т. д.). Однако у Хрущева, видимо, земля горела под ногами — так ему хотелось защитить свое уязвленное самолюбие.
Хрущев прилетел в Ташкент 10 ноября. В аэропорту его встречали не только руководители Узбекистана во главе с Рашидовым, но и главы всех среднеазиатских республик, а также несколько союзных министров, представителей общественности Ташкента. Отдохнув на правительственной даче в Дурмене, высокий гость утром следующего дня на поезде отправился в Самарканд. Ознакомившись с достопримечательностями этого древнего города, его историческими памятниками, Хрущев встретился с партийными и советскими работниками области, принял рапорт колхозников и рабочих совхозов о выполнении годового плана хлопкозаготовок. После этого он направился на родину Рашидова — в Джизакскую область. В конце дня провел совещание работников управления «Главголодностепстрой», руководителей ряда целинных хозяйств, где были обсуждены первые результаты освоения новых земель.
В течение двух следующих дней Хрущев посетил казахстанскую часть нового крупного района хлопководства (колхоз «Пахта-Арал»), затем вернулся в Ташкент, где посетил один из старейших (создан в 1925 году) и знаменитейших колхозов «Политотдел» (20 км от города, в Верхнечирчикском районе). Затем в Янгиюльском районе встретился с прославленной женщиной-механизатором 24-летней Турсуной Ахуновой. 14 ноября Хрущев посетил Всесоюзный научно-исследовательский институт хлопководства, расположенный в окрестностях Ташкента. Наконец, 15–16 ноября в ташкентском Театре оперы и балета имени А. Навои Хрущев провел зональное совещание по вопросам сельского хозяйства. На повестке дня стоял всего один вопрос: «О мерах по увеличению производства хлопка, мяса, молока и других сельскохозяйственных продуктов в республиках Средней Азии, Азербайджана и южных областей Казахстана». На этом совещании Хрущев вручил ордена Ленина представителям Ташкентской и Самаркандской областей и Каракалпакской АССР за успехи в развитии хлопководства, достигнутые еще в 1959 году.
Эта поездка ясно указывала на то неослабевающее внимание, которое продолжал уделять среднеазиатским республикам Центр. И самым влиятельным политиком этого региона был именно Шараф Рашидов. И своим приездом в Узбекистан Хрущев, в частности, собирался рассеять свои сомнения относительно того, а прав ли он был, когда вместо Мухитдинова сделал свою ставку именно на Рашидова.
Отметим, что «ташкентцы» из Бюро ЦК КП Узбекистана (Я. Насриддинова, М. Абдуразаков и др.) пытались отговорить Хрущева от ужесточения кары для Мухитдинова (его собирались вывести и из состава ЦК КПСС) и с этой целью вручили ему письмо, подписанное двумя секретарями райкома и двумя председателями колхозов, в котором те заступались за Мухитдинова. Это ходатайство возымело действие на Хрущева: он дал указание своему помощнику позвонить в Москву Фролу Козлову и не давать хода проекту решения о выводе Мухитдинова из состава ЦК.
Видимо, поведение Рашидова вполне удовлетворило Хрущева и он покинул Узбекистан с чувством, что на этого человека можно положиться. Поэтому не случайным выглядит то, что весной 1962 года именно Рашидова привлекли в качестве основного участника к секретной операции «Анадырь», которую затеял Хрущев, решивший подложить хорошую свинью под самый бок США — разместить на Кубе советские стратегические ракеты.
Дело в том, что советское руководство было убеждено в том, что США обязательно нападут на Остров Свободы, а потерять этот оплот революционного движения в Латинской Америке СССР не хотел. А поскольку обеспечить оборону острова обычными вооружениями не представлялось возможным, и было выбрано единственно возможное решение — разместить там ракеты. Правда, отправить их туда надлежало скрытно. И в этой операции именно Рашидову отводилась одна из главных ролей — он должен был усыпить бдительность американцев. Каким образом?
По задумке разработчиков операции ракеты (а также военнослужащие) на Кубу должны были быть доставлены секретно на нескольких судах, которые, якобы, перевозят сельскохозяйственную технику для орошения земли, а также туристов. Поскольку такую технику выпускали и использовали в Узбекистане, Рашидову предстояло взять на себя миссию дымовой завесы. Во второй половине марта 1962 года он прибыл в Москву и 22-го числа в течение 1 часа 15 минут пробыл в кремлевском кабинете Хрущева. Для большинства людей эта встреча проходила как рабочее совещание по вопросам мелиорации, на самом деле собеседники помимо этого вопроса обсуждали и другой — планы предстоящей операции по отводу глаз американцев.
23 марта Рашидов вновь был в Кремле у Хрущева, только на этот раз к их беседе присоединились еще несколько человек: председатель Госэкономсовета СССР А. Засядько, академик-секретарь отделения гидротехники и мелиорации ВАСХНИЛ А. Аскоченский и ряд других лиц. Эта встреча длилась в два раза дольше вчерашней — почти два с половиной часа. На ней речь шла только о мелиорации в Узбекистане, однако и это рандеву также было частью «ракетного» плана, поскольку информация о нем была опубликована в печати, что было все той же дымовой завесой для американских спецслужб, которые буквально с лупой штудировали всю советскую прессу.
Месяц спустя (24 апреля) Хрущев принял у себя группу высокопоставленных военных: министра обороны Р. Малиновского, главкома ракетных войск стратегического назначения С. Бирюзова, командующего войсками ПВО В. Судец, главкома авиации дальнего действия Ф. Агальцова. Судя по всему, на этой встрече утрясались детали все той же «ракетной» операции.
Еще через месяц (23 мая) Хрущев принимал у себя мелиораторов — специалистов сельского хозяйства по орошению земель и выращиванию хлопка. Однако кроме них во встрече принимают участие представитель МИД СССР, член Госкомитета Совмина СССР по внешнеэкономическим связям и главный редактор газеты «Сельская жизнь» П. Алексеев. На следующий день именно в этой газете появится подробный материал об этой встрече, где будет сообщено, что она была посвящена вопросам оказания материальной помощи братской Кубе.
На тот момент Рашидов уже был в Москве. Сначала он в качестве кандидата в члены Президиума участвует в заседании, где руководство страны утверждало окончательное решение по переброске ракет на Кубу. 25 мая Рашидов вновь приходит к Хрущеву, чтобы принять участие в последнем совещании, где окончательно утрясаются детали «ракетной» операции. На той встрече, кроме нашего героя, присутствовали: Ф. Козлов (секретарь ЦК КПСС), А. Громыко (министр иностранных дел СССР), С. Бирюзов (главком ракетных войск), Ю. Андропов (секретарь ЦК по международным делам), А. Алексеев (посол СССР на Кубе), О. Трояновский (помощник Председателя Совета Министров СССР). Встреча заканчивается тем, что именно Рашидова Хрущев назначает главой делегации, которая отправляется на Кубу. В состав делегации также вошли: С. Бирюзов (под псевдонимом инженер Петров), А. Алексеев и ряд других лиц.
На Рашидова возлагалась миссия под видом переговоров с Фиделем Кастро об оказании помощи Кубе в поставках сельскохозяйственных машин, а также техники для мелиорации передать предложение советского правительства о поставках и размещении на Кубе ракет для обороны от американской агрессии. Всю техническую сторону размещения этих ракет должен был обсудить с Кастро Бирюзов, а на долю Алексеева выпадала миссия связника.
Делегация пробыла на Кубе две недели и вернулась на родину 10 июня. На следующий день все ее члены прибыли к Хрущеву и доложили ему о согласии кубинского руководства с предложением советского правительства на поставки ракет. Они должны были начаться уже в июле, причем перебросить предстояло огромную группировку: только ее ядерная составляющая представляла из себя целую ракетную дивизию из трех полков Р-12 (24 пусковые установки). Вся группировка насчитывала порядка 51 тысячи человек, однако перебросить в итоге удалось только 42 тысячи (остальных не пустили американцы, которые все-таки узнали об операции, обнаружив с воздуха строящиеся на Кубе позиции для ракет).
Между тем Рашидов продолжал участвовать в операции «Анадырь» и в последующие дни. Так, 13 июля он встречался в Кремле с Фиделем Кастро. Помимо них на той встрече с советской стороны также присутствовали и два министра: Р. Малиновский (обороны) и А. Громыко (иностранных дел).
Как уже говорилось, ракетная техника перебрасывалась на Кубу под видом поставки сельскохозяйственных машин, а также под видом военных учений, а военнослужащие — как обычные туристы.
Американцы все-таки узнали о «ракетной» операции (это случилось 14 октября), что спровоцировало «Карибский кризис». В ночь с 27 на 28 октября мир стоял в пяти минутах от ядерной войны: тогда президент США Джон Кеннеди был готов отдать приказ напасть на Кубу, а Хрущев в таком случае готов был нанести ответный удар по США. К счастью, страшного исхода удалось миновать. Однако в той ситуации Хрущев повел себя по отношению к Кубе весьма оскорбительно. Впрочем, иного и быть не могло, поскольку Остров Свободы советское руководство рассматривало как свою новую союзную республику, а с ними они порой тоже особо не церемонились. Что же случилось?
Когда Хрущев узнал от Кеннеди, что американцы собираются бомбить ракетные стартовые площадки на Кубе, он стал торговаться с президентом США. В итоге руководители двух сверхдержав пришли к компромиссу: Хрущев согласился вывести с Кубы все ракеты, а Кеннеди в ответ пообещал не бомбить остров. Однако свое решение советский руководитель принял без всякого согласования с Кубой. В итоге, когда на следующий день эта информация была передана на весь мир открытым текстом (по Московскому радио), то возмущению кубинцев не было предела. Ситуацию усугубило еще и то, что когда в тот же день лидер кубинцев Фидель Кастро потребовал от США полного прекращения подрывной деятельности против Кубы, американцы цинично заявили, что эту проблему будут обсуждать и решать… с руководством СССР. Подобный ответ преследовал одну цель: унизить Кастро и заставить его порвать с Советами. И Кастро уже был готов сделать это, но Хрущев вовремя опомнился и отправил на Кубу утрясать конфликт мастера подобных дел Анастаса Микояна. И тот с миссий справился — конфликт уладил. Как заявит чуть позже Ф. Кастро: «Хрущев по отношению к нам допустил ошибку, причинившую Кубе боль, но это тем не менее не может затмить или аннулировать заслуженных им чувств нашей благодарности».
Участие Рашидова в операции «Анадырь» было не единственным примером его активного присутствия в делах высшего советского руководства на международном направлении. Он продолжал был одним из важных игроков Кремля на другом направлении — советско-индийском.
Как мы помним, активное сотрудничество СССР и Индии началось еще в первой половине 50-х. И Узбекистану в этом деле отводилась ведущая роль как крупнейшей и авторитетнейшей республике в среднеазиатском регионе. В итоге в период с 1956 по 1961 год в ходе второго пятилетнего плана Индии из 16 проектов в сфере тяжелой промышленности 8 были построены с помощью Советского Союза, и практически в каждом из этих проектов участвовал и Узбекистан. Всего же за вторую половину 50-х СССР оказал Индии экономическую помощь в размере 681 млн. долларов, что составило 27 % всей помощи, предоставленной СССР азиатским странам.
Между тем в конце того десятилетия советско-индийское сотрудничество ожидало серьезное испытание. Дело в том, что Китай все сильнее стал дистанцироваться от СССР, считая политику Хрущева в деле разоблачения Сталина ревизионистской. А после того как Китай и Индия в 1959 году вступили в вооруженную конфронтацию, а СССР взял сторону последней, китайские руководители сделали себе еще одну зарубку на памяти. А когда советское руководство заняло ту же позицию во время следующего китайско-индийского конфликта — в октябре 1962 года — Пекин назвал Москву предательницей коммунистического движения. Именно тогда СССР начал поставку в Индию своего вооружения, а именно — самолетов МиГ-21. Кроме этого, советское руководство начало строительство в Индии заводов по производству этого истребителя-перехватчика. Поскольку Узбекистан продолжал играть самую активную роль в советско-индийских отношениях, позиции Рашидова от этого только усиливались.
Между тем было бы неверно утверждать, что все свое время Рашидов тогда посвящал государственным проблемам. Нет, он находил время и для других дел. Например, по ночам он продолжал писать книги и в те самые дни, когда разворачивалась операция «Анадырь», на его столе лежала уже почти законченная рукопись романа «Могучая волна», который был посвящен строительству Фархадской ГЭС. Отметим, что Рашидов и в этом случае знал, о чем писал: в 1944 году в числе «десятитысячников» он приехал на эту ГЭС, чтобы участвовать в ее возведении.
Как и в двух предыдущих книгах Рашидова («Победители» и «Сильнее бури»), в центре этой также были судьбы двух молодых людей, влюбленных друг в друга: юношу звали Пулат, девушку — Бахор. Присутствовал в книге и популярный для советской литературы и искусства тех лет производственный конфликт: в центре его были 1-й секретарь райкома партии Джурабов (новатор) и чиновник райсовета Султанов (консерватор). Как будет вспоминать позднее сам Рашидов:
«Говоря об основных героях моих романов, критики отмечали «корчагинское начало» в их поведении (для людей несведущих поясню, что речь идет о герое романа Н. Островского «Как закалялась сталь» Павле Корчагине — одном из самых любимых героев советской молодежи. — Ф. Р.). В частности, это начало они усматривали в поступках Пулата («Могучая волна»). Я не думаю, что это утверждение стоит опровергать. «Корчагинское начало» ощутимо в характере не одного поколения советских людей. Истоки его — в нашей революции, в славных традициях борьбы рабочего класса. Оно воспитывается Коммунистической партией, всегда уделявшей и уделяющей громадное внимание молодежи. В наши дни это начало проявляется и в подвигах космонавтов, и в героическом труде строителей БАМа, и в славных делах хлопкоробов, освоителей целины. В нем в концентрированной, я бы сказал «материализованной», форме выражается и верность великому делу коммунизма, и высокая нравственность, и беспримерное мужество сознательных строителей нового общества. Оно типично для личности советского человека, нашего современника…»
Кроме этого, Рашидов много свободного времени посвящал спортивным проблемам республики. Так, он внимательно следил за успехами ташкентской футбольной команды «Пахтакор» у истоков создания которой, как мы помним, он стоял еще будучи президентом Узбекистана (в 1956-м).
В 1960 году футбольные власти страны приняли наконец решение включить большинство республиканских команд в высшую лигу и «Пахтакор» в том турнире занял скромное 14-е место. В следующем году результат был получше — 10-е место. Однако в 1962 году «Пахтакор» заиграл по-настоящему мощно, удивив большинство специалистов — такой прыти от него мало кто ожидал. Он попал в предварительную подгруппу «Б», где вместе с ним оказались такие гранды советского футбола, как московские клубы «Спартак», «Динамо» и «Торпедо», а также тбилисское «Динамо». Ташкентцы уступили «Спартаку» и тбилисцам, но сыграли вничью с «Торпедо» и «Динамо», а у большинства остальных клубов подгруппы выиграли. Таким образом «Пахтакор» набрал 23 очка (5-е место) и вышел в группу, где разыгрывались места с 1-го по 12-е.
Тогдашние успехи «Пахтакора» были связаны с именем тренера Александра Келлера, который внедрил в игру команды собственное ноу-хау: он один из первых использовал на подстраховке позиционного игрока в защите (Олег Моторин), а также выдвинул на острие атаки сразу двух центральных нападающих (Геннадий Красницкий и Сергей Стадник). Замысел этого ноу-хау заключался в том, чтобы обеспечить надежность в обороне и открыть оперативный простор для тандема центральных форвардов, которых поддерживал тактически очень грамотный и техничный игрок (Идгай Тазетдинов). Кроме этого, от многих советских клубов, которые выезжали на «варягах» (приглашенных игроков из других клубов), «Пахтакор» делал ставку на своих доморощенных воспитанников.
Игры в подгруппе «Б» проходили с апреля по сентябрь, а в группе лидеров — с 25 сентября по 18 ноября. Как и весь Узбекистан (а в том сезоне средняя посещаемость матчей с участием «Пахтакора» в республике равнялась 52 тысячам зрителей), Рашидов не только с интересом следил за выступлением родной команды по телевизионным трансляциям, но по возможности лично посещал матчи с ее участием. Впрочем, так поступал не только он один, но и многие другие влиятельные государственные деятели страны. Ведь футбол в СССР был больше чем спорт: для большинства населения это была своего рода религия, а для политиков еще и любимая игрушка, которая помогала им доказывать свое превосходство над конкурентами на полях политической борьбы. Поэтому за всеми футбольными грандами страны стояли как реальные хозяева из спортобществ, так и закулисные — высокопоставленные партийные и государственные деятели. Так повелось еще с 30-х годов и спустя три десятилетия ситуация в этом плане нисколько не изменилась.
Например, ЦСКА «курировал» министр обороны (Малиновский), столичное «Динамо» — министр МВД (Круглов), киевское «Динамо» — президент Украины (Щербицкий), бакинский «Нефтчи» — 1-й секретарь республики (Ахундов), тбилисское «Динамо» — 1-й секретарь республики (Мжаванадзе) и тд. Что касается Хрущева, то он футбол не жаловал, зато страстным болельщиком был тогдашний президент страны Леонид Брежнев, который болел сразу за два футбольных клуба — столичный ЦСКА и «Днепр» из Днепропетровска (Брежнев родился в тех краях).
Поскольку у Рашидова было много недоброжелателей не только у него на родине, но и в Москве (ряд приближенных к Хрущеву деятелей опасались все возрастающего влияния хозяина Узбекистана, который, став кандидатом в члены Президиума осенью 61-го, явно выказывал желание войти в высший партийный ареопаг в качестве полноправного члена уже в ближайшее время, особенно после своего активного участия в операции «Анадырь» и в советско-индийских отношениях), они пытались всячески помешать Рашидову в его далеко идущих планах. Однако сделать это было трудно, поскольку в 62-м у хозяина Узбекистана дела шли как по маслу практически по всем направлениям: как в политике, так и в экономике. И даже то, что в том году республике грозил провал по сдаче хлопка государству (из-за плохих погодных условий будет собрано на 800 тысяч тонн хлопка меньше, чем в 1961 году), это не могло помочь недоброжелателям Рашидова поколебать его позиции в глазах Хрущева — ведь по остальным экономическим показателям все обстояло как никогда хорошо. В 1962-м Узбекистан увеличит производство стали на 12 тысяч тонн больше, чем в предыдущем году, угля — почти на 500 тысяч тонн, нефти — почти на 50 тысяч тонн, газа — на 1020 млн. кубометров и т. д.
Между тем трудности в сельском хозяйстве вынудили Рашидова сменить куратора этого направления в составе Бюро ЦК — Г. Габриельянца. Вместо него в состав Бюро в августе 1962 года был введен А. Хайдаров (что касается Габриельянца, то его назначили заместителем председателя Совета Министров УзССР). Тогда же возле Рашидова появились новые «глаза и уши» Москвы — 48-летний 2-й секретарь Владимир Карлов, который сменил на этом посту Федора Титова (Карлов до этого работал 1-м секретарем Калининского обкома).
Между тем в планах Хрущева было продолжение экономических реформ в стране, в том числе и в республиках Средней Азии. Поскольку особую ставку он делал именно на Узбекистан (вместе с Казахстаном тот был одним из самых многонаселенных регионов юга страны) и лично на Рашидова, Хрущев в начале октября 1962 года отправился в Ташкент, чтобы ознакомиться с деятельностью тружеников промышленности, сельского хозяйства и ученых республики.
В Москву Хрущев вернулся обогащенный новыми идеями, которые подвигли его в декабре к созданию Среднеазиатского бюро ЦК КПСС с головным офисом в Ташкенте, на которое возлагалось оперативное руководство теми реформами, которые в скором времени должны были начаться в Средней Азии. Во главе бюро Хрущев поставил опытного партийного руководителя из главной парткузницы страны Москвы — Владимира Ломоносова (на партийной работе с 1954 года, в 1958–1962 был секретарем 2-м и 1-м секретарем Калининского райкома партии в Москве).
В том же декабре произошли новые кадровые перестановки и в Бюро ЦК КП Узбекистана (теперь он назывался Президиумом). Из него были выведены секретарь ЦК по сельскому хозяйству А. Хайдаров и председатель КГБ УзССР Г. Наймушин. Правда, последний был всего лишь понижен до звания кандидата, что являлось следствием политики, проводимой Хрущевым: таким образом, тот понижал статус КГБ, дабы тот не смел вмешиваться в партийные дела. В число кандидатов в Президиум также вошли К. Муртазаев и Н. Нажесткин.
Тогда же значительные большие полномочия получил Комитет партийного контроля, который реорганизовали в Комитет партийно-государственного контроля и наделили еще большими полномочиями. Отныне Комитет получил право контролировать и партийные органы, и правительство, и вооруженные силы, и даже КГБ. В Узбекистане председателем КПГК был назначен 50-летний Мирзамахмуд Мусаханов, который был ставленником ташкентцев.
Однако прошло всего полгода, как в состав Президиума пришлось вносить новые коррективы. Весной 1963 года Хрущев всерьез озаботился проблемами идеологии (потребовал ее усиления) и Рашидову в июле пришлось менять идеолога. Вместе Зухры Рахимбабаевой, которая курировала это направление на протяжении нескольких лет, а теперь была выведена из состава Президиума и отправлена руководить Министерством культуры, главным идеологом (и членом Президиума соответственно) стал Рафик Нишанов, который принадлежал к ташкентскому клану.
В декабре 1962-го был приведен к руководству и новый председатель Верховного Суда УзССР — им стал Мамеджан Максумов. Это тоже было не случайным явлением, а закономерным: Москва продолжала требовать от республик не только не ослаблять борьбу с преступностью, но и вести ее более жестко.
В 1963 году отношения Рашидова с Хрущевым осложнились. Что вполне объяснимо, поскольку реформаторская деятельность хозяина Кремля приобрела характер откровенного волюнтаризма. Например, «штурмовое» освоение целинных и залежных земель, которое Хрущев затеял в середине 50-х, в итоге вызвало эрозию почв на значительных территориях, что привело к резкому уменьшению площадей пастбищ и сокращение поголовья скота. Огульное и некритичное разоблачение Сталина в 1956-м и последующих годах привело к серьезным проблемам в идеологической области как внутри страны, так и на международной арене. А решение Хрущева о ликвидации крестьянских подсобных хозяйств привело к острой нехватке продовольствия, что стало поводом к волнениям в Новочеркасске (июнь 1962 года), которые Хрущев распорядился подавить силой оружия (в итоге погибли 24 человека, в том числе дети, а семеро рабочих из числа демонстрантов были приговорены к расстрелу).
Еще в 1957 году Хрущев сделал радикальный шаг: заменил отраслевую систему управления на территориальную. По большому счету ни к чему хорошему и эта реформа не привела, а лишь снизила технический уровень производства. Однако спустя пять лет Хрущев пошел еще дальше — начал создавать по два Совета депутатов трудящихся — промышленный и сельский, что нарушало один из основных принципов Советов, единство их системы. Одновременно реформам подверглась и КПСС — были созданы «городские» и «сельские» обкомы. Узбекистан тоже не избежал этих реформ. Так, из 115 районов там оставили только 61 район. В итоге многие населенные пункты оказались отдаленными от райцентра на 300 километров. И простому колхознику стало гораздо труднее разрешить свои проблемы, поскольку добраться до центра стало более проблематично. Естественно, посыпались жалобы, в том числе и в Ташкент, самому Рашидову. В иной день этих жалоб в ЦК КП Узбекистана поступало по нескольку тысяч. Все это бросало тень на республиканское руководство, делало напряженным его отношения с простым населением.
Отметим, что большинство из возникших проблем республиканское руководство не могло решать оперативно, то есть на месте, а вынуждено было спрашивать разрешения Москвы. Так, только в 1962 году ЦК КП и Совет Министров Узбекистана направили в столицу СССР 1081 ходатайство с просьбой разрешить им принять соответствующие меры для решения местных проблем. Москва в ответ отреагировала следующим образом: 910 ходатайств были удовлетворены положительно, 113 отрицательно и 38 сняты с обсуждения как непринципиальные.
Пытался Хрущев заставить руководство Узбекистана активно культивировать в республике и кукурузу. Он поручил Рашидову засеять ею 600 тысяч гектаров земли. Тот в ответил заявил, что в таком количестве ее в республике не засеять — придется урезать поливные земли. Хрущев продолжал настаивать, но Рашидов упирался. В итоге Хрущев пришел к выводу, что Рашидов не тот человек, на которого можно было положиться в тех реформах, которые он собирался и дальше проводить в стране. Впрочем, так было не только с Рашидовым. К концу своего правления у Хрущева испортились отношения практически с большинством республиканских руководителей.
Отношения с Рашидовым стали портиться у Хрущева примерно за год до его отставки. Хозяину Кремля не нравилось, что узбекский лидер чуть ли не демонстративно стал показывать ему, что у него есть собственная точка зрения на многие события внутренней жизни страны. Однако снять его с должности Хрущев никак не решался, поскольку дела в республике явно спорились. Уверенная поступь его республики придавала Рашидову дополнительные силы в его непростых взаимоотношениях с Хрущевым. В иных случаях хозяин Узбекистана чуть ли не в открытую бросал вызов хозяину Кремля, как это было, к примеру, в случае с известным писателем Валентином Овечкиным, который незадолго до этого попал в опалу к Хрущеву. Отметим, что это был не первый опальный литератор, которого «пригрел» у себя Рашидов. Первым был Константин Симонов, которого еще в 1959 году выслали из Москвы. Пристанище он нашел в Ташкенте у Рашидова. В том же годы журнал «Звезда Востока» начал публикацию лучшего романа Симонова «Живые и мертвые». Это была едва ли не самая первая публикация романа в Советском Союзе.
Поделиться книгой: