Земля и небо Водопьянова

— Ну пусть однофамилец приходит, — он-то знал, что это был его Юрий.

Пример отца заметно повлиял на детей (всего у Водопьянова семь человек детей). Второй по старшинству сын Водопьянова Владимир Михайлович так же, как его отец, хорошо разбирается в технике, умеет чинить различные механизмы, устройства, приборы. Всю свою трудовую жизнь он провел в авиации, был мотористом, бортмехаником, принимал участие в обслуживании советских экспедиций на Северный полюс, как специалист приобрел богатый опыт, с семнадцати лет участвовал в Великой Отечественной войне — в одной дивизии со своим отцом…

В семье М. В. Водопьянова дети были приучены к осознанности и тщательности во всем том, что они делали, в том числе и когда выбирали профессии. Есть среди них врач, юрист, фотограф, инженер, печатник — хорошие специалисты. Несколько его сыновей, племянник, внуки посвятили себя авиации.

Пустое созерцание, ничегонеделание всегда были чужды характеру Водопьянова. Сын Владимир Михайлович рассказывал много лет спустя: «Отец не любил праздношатающихся, сердился на таких. Как приедет на дачу, сразу начинает чем-нибудь заниматься, других вовлекает в работу: вскапывает землю, ремонтирует крышу, делает какое-то очередное приспособление…»

Любое задание воспринимал он как самое главное, главнее которого в этот момент для него и не было.

Вот небольшой эпизод из его летной деятельности, иллюстрирующий эту характерную для Водопьянова черту.

…Спасенные челюскинцы находились в Ванкареме, а их следовало переправить в Уэлен, к восточной оконечности Чукотского полуострова, ближе к воде. Водопьянов сделал, кажется, самую малость: запасся на мысе Северном бензином. Он предвидел, что в Ванкареме, откуда нужно будет вывозить людей, бензина не окажется. И как пригодилась его находчивость! Теперь, поделившись бензином с Молоковым, они на двух самолетах полетели в Уэлен, чтобы взять там бензина для всех самолетов. Такое, казалось бы, неприметное, будничное дело обеспечило быструю переправку челюскинцев из Ванкарема в Уэлен, как бы приблизило людей к дому, ко всей стране, которая ждала их с нетерпением.

Ведь вполне можно было при благополучном завершении челюскинской эпопеи и радостном всеобщем настроении, забыть о второстепенных вещах — задание выполнено, всякие другие дела можно считать неглавными. Но летчик Водопьянов продолжал работать, так же ответственно выполнял свой долг, заключавшийся теперь в обеспечении полного благополучия вверенных ему людей.

…Пока Михаила Васильевича не было дома, скопилось много писем, большинство из которых прислали ребята. Они интересовались его жизнью, задавали массу вопросов, им тоже хотелось стать героями.

Из этой обильной корреспонденции в ином мальчишеском письме нет-нет да и мелькнет, бывало, такая мысль: «Вам хорошо, вы были первыми героями, героическое само шло к вам в руки, а тут…»

Водопьянов задумывался, улыбался.

В самом деле, иной раз, глядя на известного человека, думаешь, что известность приходит по инерции, сама собой. Что он, мол, в такую уж эпоху жил. Но, присмотревшись, видишь, что основа всего — в действиях самого человека, что его жизнь управляема его волей.

Может быть, поэтому в письме к пионерам Украины, опубликованном в «Пионерской правде», Михаил Васильевич так подробно разъяснял ребятам простые, казалось бы вещи: что в первую очередь надо очень стремиться к поставленной цели, много и упорно трудиться, и тогда любимая мечта станет явью… Чтобы быть полезным Родине, писал он далее, мало одного желания, оружие героя — знания, дисциплина, твердая воля. И выковывается это оружие изо дня в день, с самого детства. Не раз горько посетует на себя тот, кто не запасся этим в юные годы… Тот, кто только мечтает о трудовом подвиге и ничего не делает для своего совершенствования, тот ничего стоящего в жизни не добьется. Достигают цели лишь те люди, которые умеют свою жизнь подчинить разумной дисциплине… И приводил такие примеры: «…школьник всю первую половину дня прокатался на коньках и опоздал в класс. А представьте себе, что этот мальчик вырос, стал летчиком и, задержавшись по какой-то маловажной причине, опоздал на аэродром к вылету самолета…

…Мальчик неаккуратен, у него грязные, мятые, рваные учебники и тетради. А что может случиться, если этот мальчик, став впоследствии хирургом, будет небрежно относиться к своим медицинским инструментам и сделает операцию ржавым скальпелем?

…Кем бы вы ни готовились стать в будущем, знайте, что каждая двойка, каждый пропущенный урок, каждое нарушение дисциплины, каждое замечание в табеле — это препятствие на пути к осуществлению нашей мечты. А если таких препятствий накопится слишком много, то никогда мечта не станет явью. Никто и ничто вам не поможет».

Надо сказать, что на письма технического характера помогал ему отвечать известный уже читателю К. А. Москатов.

— Писем приходило большое количество, — рассказывал Карл Арнольдович. — Я являлся к нему два раза в неделю, перед работой, пока еще была свежей голова. В квартире Михаила Васильевича на 5-й Тверской-Ямской специально стоял для меня стол, где я работал. К ответу на некоторые письма нужно было готовиться специально, что-то даже почитать из литературы. Многие советы, содержавшиеся в письмах читателей, помогали даже совершенствовать авиационную технику, не говоря уже о вдохновении, которое они давали Михаилу Васильевичу как человеку и специалисту своего дела…

К Водопьянову, приезжавшему куда бы то ни было — на фабрику, завод, в воинскую часть, санаторий, — всегда шли люди, прежде всего как к отзывчивому человеку.

Дочь Вера Михайловна рассказывала о таких его чертах:

«Михаил Васильевич все время помогал людям. После спасения челюскинцев он взял всех нас с собой отдохнуть. Поехали на его родину в Липецк. Он отдыхал там в местном санатории. Мы к нему приходили. Я помню, сколько к нему было всегда посетителей. Очередь целая. Шли к нему по разным вопросам, чаще, конечно, по житейским. И он составлял план, что надо сделать за день, чтобы успеть выступить в школе, воинской части, пионерском лагере, выполнить просьбы людей…»

А вот небольшое воспоминание участницы челюскинской эпопеи Л. Г. Кондратьевой:

«Как-то, уже в послевоенное время, я «терпела бедствие» и решила обратиться за помощью к Михаилу Васильевичу. В Купавне, где его дача, его все Знают — и взрослые, и дети, каждый говорит о нем что-нибудь хорошее. И вот я у него: «Я к вам, Михаил Васильевич, пришла из тридцатых годов». Он так просто сказал: «Проходите». И помог мне… Случается, что люди, достигшие высокого положения, утрачивают свою доброту. Михаил Васильевич ее не утратил, он стал еще добрее…»

Сын Владимир, другие дети, все, знавшие Водопьянова, приводят немало подобных фактов: за кого-то заступился, хотя тот и был виноват, кому-то еще помог. Иногда, правда, помощь была сверх «юридической» нормы. Тогда ему говорили официальные люди: «Вот тут уж, Михаил Васильевич, ничего нельзя сделать». Только после этого он вынужден был отступить… Однажды у Водопьянова похитили новенькую «Волгу», прямо от подъезда дома, где он жил; потом нашли угонщика, наступала расплата, но Водопьянов вдруг стал хлопотать о его прощении. Водопьянов верил в целительную силу доброты.

А один случай — совсем недавно — рассказал мне К. А. Москатов:

«Пришла однажды к М. В. Водопьянову женщина и попросила спасти ее сына, совершившего какой-то противоправный проступок. Михаил Васильевич встретился с ним, посмотрел ему в глаза — а он умел определять, кому можно верить, а кому нельзя, я бы сказал, душевно умел определять человека, больше чем врач, — и решил его спасти от суда. Имя Водопьянова было безупречно. Он пришел в суд и сказал: «Я его беру на поруки, отвечаю за него». Представляете, первый раз видеть человека и так за него поручиться! Но поступая так, Михаил Васильевич не смог бы допустить обмана со стороны того, кто дает ему клятву не совершать впредь плохих поступков. Он исключительно был сердечный человек и в такой же степени бескомпромиссный. Обманывать его было ни в коем случае нельзя. Парню же этому он сказал: «Ты должен дать мне слово, что больше никому не сделаешь плохо. Если нарушишь клятву, я тебя сам застрелю вот из этого пистолета без всякого суда». (А у него всегда при себе имелся пистолет.) И мы все знали, что раз он так сказал, он это сделает.

И парень это понял…»

В семье рассказывают с улыбкой, что много раз у Михаила Васильевича одалживали деньги и не отдавали. Сын Владимир спрашивал нередко отца: помнишь, тот-то и тот-то занимал у тебя деньги? Отдал? Михаил Васильевич долго не отвечает, потом усмехнется и скажет бодро и весело:

— А откуда он возьмет-то?! — махнет рукой и не то что не расстраивается, а словно доволен происшедшим.

Человеческие его черты вызывали всеобщее уважение к нему. Причем это уважение равнялось уважению за профессиональные его достоинства, а возможно, и превосходило его.

…Отпуск у Михаила Васильевича подходил к концу. Вновь его тянуло на Север. Скоро он отправится в какой-нибудь длительный рейс или ему поручат обследовать сложный участок далекой Арктики. Сколько еще впереди интересной работы!!!

Страна в опасности

Но эта работа была прервана начавшейся Великой Отечественной войной.

Накануне ее, 21 июня 1941 года, водопьяновский экипаж получил задание провести ледовую разведку, необходимую для будущих навигаций судов по Северному морскому пути. Гидросамолет, до отказа заправленный горючим, долго разбегался по воде и потом тяжело пошел вверх. Он специально был рассчитан для длительных полетов без посадки и подзаправки и мог более суток находиться в воздухе. Пяти тонн горючего в баках, располагавшихся в плоскостях самолета, вполне хватало для этого. Последний их мирный полет с 21 на 22 июня 1941 года длился целых двадцать пять часов.

Они облетели Карское море, дошли до Земли Франца-Иосифа, потом направились в сторону Новосибирских островов и, обогнув их с северо-восточной стороны, вышли к морю Лаптевых. А возвратившись на базу, к острову Диксон, узнали, что началась война. Водопьянов сказал:

— Я на фронт пойду…

— А как же мы? — спросили в один голос второй пилот Э. К. Пусэп и штурман А. П. Штепенко.

— Давайте — кто хочет, — ответил он тихо, но чувствовалось, что мысли его уже далеко, в самом огне войны.

Тут же составили список добровольцев. Но почему добровольцев, разве они не обязаны были защищать свою страну?

«Нам бы никогда не уйти на фронт, — рассказывал много лет спустя Эндель Карлович Пусэп, — если бы не Михаил Васильевич Водопьянов. Ведь все мы, обслуживавшие Северный морской путь, начиная с матроса, капитана корабля и кончая летчиками, были «под бронью». Не будь Водопьянова, мне не видать бы войны… А раз Водопьянов сказал: «Я пойду на фронт», — значит, подумал я, с его помощью и нам возможно отправиться туда…»

Водопьянову было почти сорок два года. Это немалый возраст для летчика, тем более для него, участвовавшего во многих требовавших огромных усилий беспримерных полетах, в которых он исполнял часто главную роль. Авторитет его был высок, слава — легендарной. Он вполне мог бы заняться воспитанием молодых, быть консультантом по летной выучке молодежи и т. п. Но сейчас самым главным для него стала борьба с врагом на фронте.

…На острове Диксон, куда они прилетели, число добровольцев увеличилось до двадцати двух человек.

В Москву летели, не получив на то никакого разрешения. Приводнились на Химкинском водохранилище. Той же ночью Водопьянов добился у Сталина аудиенции, и Сталин написал на списке, в котором были указаны добровольцы: «Согласен. Сталин».

В четвертом часу утра следующего дня М. В. Водопьянов позвонил по телефону второму пилоту Э.К. Пусэпу и сказал:

— Завтра угонишь наш гидросамолет на Иваньковское водохранилище, сдашь на завод для переоборудования, а вечером поездом мы все поедем за новыми самолетами на Волгу…

На М. В. Водопьянова легла большая ответственность: он был назначен командиром 81-й авиационной дивизии, задачей которой вскоре станет бомбардировка Берлина.

Еще в 1937 году «Правда» писала: «…если враги попытаются сорвать наше мирное строительство, то за штурвалы советских воздушных кораблей сядут тысячи Чкаловых, Водопьяновых, Молоковых, вся страна, как один, поднимется на борьбу с врагом…»

Известно было также, что М. В. Водопьянов имел опыт боевых полетов в войне с Финляндией… С первых же дней войны 1939 года он настойчиво просился на фронт. Нарком обороны К. Е. Ворошилов, на рабочем столе которого лежал рапорт с просьбой послать Водопьянова на советско-финский фронт, советовался с начальником ВВС Я. В. Смушкевичем. Тот сказал, что участие полярных летчиков в войне с их богатым опытом было бы очень желательно, что потребуется умение справляться с суровыми зимними условиями. Полярные летчики приспособились, далее продолжал он, к этим трудностям: давно уже применяют незамерзающую жидкость — антифриз, переоборудовали под зимние условия свои самолеты.

Смушкевич не ошибся: полярные летчики сыграли важную роль в советско-финской войне. Великолепно действовал в боевой обстановке Водопьянов. Он воевал на своем полярном самолете, теперь переоборудованном для боевых действий. Прямо из Заполярья он прилетел на нем в Петрозаводск, отсюда был послан на боевое задание. Скорость из-за бомбовой загрузки и другого вооружения резко снизилась. Теперь его потяжелевший АНТ-6 «развивал» всего 150 километров в час, и над его тихоходностью поначалу смеялись в авиачасти. Но насмешки сразу кончились, как только он слетал на ночное задание, на бомбардировку цели противника, выведя из строя железнодорожное полотно, по которому отступал финский бронепоезд, — путь ему был начисто отрезан.

Задания с каждым днем усложнялись. Теперь Водопьянов со своим экипажем летал бомбить неприятельские объекты как ночью, так и днем. Днем сложнее — ты хорошо виден! Но Водопьянов превосходно пользовался облачными ширмами, скрывавшими самолет от наземной стрельбы. Зенитчикам гул был слышен, но куда стрелять — не разберешься. И вдруг какое-то время спустя самолет выныривал из облаков, сбрасывал на неприятеля бомбы и вновь скрывался, устремляясь ввысь…

…Фашисты уже далеко продвинулись по нашей территории. Ровно через месяц после начала войны с СССР их самолеты впервые отправились на Москву. Директива Гитлера № 33 от 19 июля 1941 года предписывала немедленное развертывание воздушного наступления на советскую столицу. Свыше 300 выделенных для этой цели новейших бомбардировщиков «Хейнкель-111» и «Юнкерс-88», ведомых немецкими асами в звании от майора и выше, прошедшими специальную подготовку в производстве ночных бомбардировок, расположились, ожидая команды, на аэродромах Восточной Пруссии, Польши, Белоруссии. На этих территориях были построены радиомаяки, с помощью которых подводились к цели самолеты наведения. За ними шли бомбардировщики.

Первый налет на Москву фашистские самолеты совершили в ночь с 21 на 22 июля 1941 года. Бомбардировочные эскадры стартовали четырьмя эшелонами с интервалом в полчаса с аэродромов в Кенигсберге, Радоме, Бобруйске и Борисове и вышли к Москве через Минск — Оршу — Смоленск. Из 220 принимавших участие в первом полете немецких самолетов было сбито 22, остальным почти полностью был прегражден путь зенитной артиллерией и ночной истребительной авиацией. Лишь несколько фашистских бомбардировщиков прорвались к Москве. В дальнейшем на Москву летали меньшими силами, но в течение всей ночи. Это делалось для создания напряженности у населения и для дезорганизации работы предприятий и учреждений.

За один месяц — с 22 июля по 22 августа — немецкая авиация двадцать четыре раза произвела налеты на столицу. Несмотря на мощную противовоздушную оборону, отдельным самолетам все же удавалось прорываться и сбрасывать бомбы на город. Были разрушены жилые здания в центре и на окраине, больница, две поликлиники, три детских сада, театр имени Вахтангова, одно из зданий Академии наук СССР, несколько мелких предприятий местной промышленности и несколько колхозов в окрестностях Москвы.

В печати фашистские главари заявляли, что советская авиация полностью разгромлена. А Геббельс, в свою очередь, сказал корреспондентам следующее: «Ни один камень не содрогнется в Берлине от постороннего взрыва».

В ответ на варварские бомбардировки Москвы советское командование решило ответить контрмерами. Нужно было нанести удар в самое сердце врагу — бомбить Берлин. Это ли не вызов германскому фашизму?! Это ли не поддержка для тех народов, которые были уже порабощены германским фашизмом?!

81-я авиадивизия была сформирована в очень короткий срок. Трудностей при этом возникало множество. Следовало соединить в одно целое разнопрофильных летчиков — военных, гражданских, полярных. Требовалось обучить прибывавшее молодое пополнение ведению боевых действий.

Было много недостатков в организации этого дела. Бомбардировщики при следовании на задания не сопровождались своими истребителями, подвергались нападению вражеской авиации, несли ощутимые потери. Первые же полеты в глубокие вражеские тылы обнажили эти пробелы.

Самолеты, на которых им предстояло лететь, имели несовершенные двигатели. Но самой большой трудностью был непосредственно полет на Берлин. Фронт к концу июля 1941 года отодвинулся далеко в глубь страны, аэродромы в западных наших районах — за исключением двух, в том числе на острове Сааремаа в Балтийском море, — были заняты врагом. Это ограничивало наши возможности в том, чтобы с более близкого расстояния посылать авиацию на бомбардировку Берлина. Возможность же отправиться на бомбардировку с острова Сааремаа наши не упустили. В ночь с 7 на 8 августа впервые бомбардировку Берлина осуществила авиация Балтийского флота, пославшая с острова группу самолетов ДБ-ЗФ (или ИЛ-4, как они стали потом называться). Берлин не ждал налета, был хорошо освещен, и лишь после первых разорвавшихся бомб погасли огни в городе, началась зенитная пальба и по небу зашарили лучи прожекторов. Теперь Берлин стал жить неспокойной жизнью. На следующую ночь балтийцы повторили визит в фашистскую столицу, правда прошедший с большими трудностями.

На очереди были рейды самолетов 81-й дивизии, которой командовал М — В. Водопьянов. Следовало пролететь гораздо большее расстояние и доставить и сбросить более тяжелые, мощные бомбы. А что значило пройти через заградительные заслоны мощных зенитных вражеских батарей, находившихся и на территории Польши, и в западной части СССР. Даже сильная и уверенная в себе фашистская авиация и то не сразу отправилась на бомбардирование Москвы, а только спустя месяц после вторжения в СССР.

Созданный советскими авиаконструкторами дальний бомбардировщик ПЕ-8 позволял нашим летчикам «доставать» Берлин при явном в то время преимуществе в наступательных действиях Германии. Но «доставать» можно было в том случае, если за штурвалы садились лучшие из лучших наших летчиков.

В начале августа 1941 года Водопьянов доложил в Ставку о готовности к боевым действиям. Сталин отдал приказ о нанесении бомбового удара по Берлину. В приказе было сказано:

«Т-щу Водопьянову

Обязать 81 авиадивизию во главе с командиром дивизии т. Водопьяновым с 9. VIII или в один из следующих дней, в зависимости от условий погоды, произвести налет на Берлин. При налете кроме фугасных бомб обязательно сбросить на Берлин также зажигательные бомбы малого и большого калибра. В случае, если моторы начнут сдавать по пути на Берлин, иметь в качестве запасной цели для бомбежки г. Кенигсберг. 8.8.41. И. Сталин»…

Самолеты водопьяновской дивизии приземляются на аэродроме в Пушкине, под Ленинградом. Десять часов вечера 9 августа 1941 года. Произведена дозаправка самолетов горючим, подвешены по шесть штук авиационных бомб весом по полтонны каждая. Экипажи обеспечены пайками и неприкосновенным запасом продовольствия, всегда необходимым на крайний случай. Выстроившимся экипажам зачитан приказ. Вот уже самолеты поочередно взлетают в сторону, где стоит бывший царскосельский лицей, в котором учился Пушкин…

…В послевоенное время Водопьянов, работая с архивными материалами, печатными источниками, каждый раз находил все новые подтверждения того, как методично и последовательно Германия наращивала свою военную мощь. В его тетради, куда он выписывал сведения о прошедшей войне, появились такие данные:

«По условиям Версальского договора после поражения в войне 1914–1918 годов, в которой Германия была побеждена, ей запрещалось иметь военную авиацию. Но сначала нелегально, под видом развития транспортной авиации, при финансовой поддержке США, а в тридцатые годы уже открыто Германия создавала свою военную авиацию. К имеющимся авиационным фирмам «Хейнкель», «Юнкере», «Дорнье», «БМВ» добавляются вновь созданные «Фокке-Вульф» (1924), «Арадо» (1925), «Мессершмитт» (1926), а также самолетостроительные и моторостроительные заводы. Выпуск самолетов в 1935 году по сравнению с 1933 годом увеличился примерно в десять раз. Началось активное строительство военных аэродромов и авиабаз. Главнокомандующий военно-воздушными силами генерал-полковник Геринг, «выступления» которого войдут потом в материалы Нюрнбергского процесса, скажет: «Я намереваюсь создать военно-воздушные силы, которые, когда пробьет час, обрушатся на врага, подобно карающей деснице возмездия. Противник должен считать себя побежденным еще до того, как он начнет сражаться».

…Мерно ревели моторы в заоблачной выси. Водопьянов сидел за штурвалом. Посмотрел на часы — далеко за полночь. Время, удобное для выполнения операции, Берлин — в двадцати минутах лета. Неожиданно послышались перебои в двигателе, который вскоре совсем остановится. Что ж, в авиации это случается, главное — не паниковать. Двигатель работает на «своей», расчетной высоте, а на другой нередко неохотно. Сейчас, чтобы меньше был слышен шум, летели несколько выше обычного. Водопьянов прекрасно понимал: опустись на несколько сот метров — и снова оживет мотор. Но когда речь идет об обязательности выполнения задания, лучше действовать с упреждением. Только нужно балансировать тяги, так как два работающих двигателя перетягивают один, отклоняя самолет в свою сторону.

К Берлину подлетели в точно назначенное время недаром заранее прорабатывается задание и прокладывается маршрут. Учитывается погода, рассчитывается время бомбометания. У каждого самолета свое время взлета, своя высота полета… Вот уже открываются люки, вниз летят бомбы, самолет взмывает вверх от облегчения. Проходит с десяток секунд. Сотнями огней вспыхивает небо — это с земли вражеская противовоздушная оборона включила прожекторы, лучи беспорядочно бегают туда и сюда, а трассирующие снаряды зениток прошивают небо световыми лентами со всех сторон. Ощущение жуткое: ты пойман в при' целы всех зениток и по тебе разом открыли огонь из всех орудий. Рядом с тобой, чуть справа, слева, позади, впереди, образуются огненные шатры — это разрываются снаряды. Уберечься от осколков при такой интенсивной стрельбе практически невозможно. Даже без прямого попадания осколками здорово изрешетит самолет. И этого бывает достаточно, чтобы совсем вывести его из строя.

Прожекторы не прекращают поиск целей, а когда находят, то тут же начинается шквальная стрельба зенитной артиллерии. Тогда в кабине самолета делается светло, как днем, экипаж ослепляется, становится неспособным к визуальному самолетовождению, теперь единственное спасение — довериться приборам, перейти на слепой полет. Но при этом нужно особенно внимательно следить за приборной доской, иначе потеряешь пространственное положение самолета, и помнить, что по тебе стреляют, хотят сбить, — надо постараться выйти из освещенной зоны.

Когда он летел бомбить Берлин, то, конечно, не думал о силе врага, не до этого было. Потом, сопоставляя данные по вооружениям, он мог еще объективнее представить, как трудно было Советскому Союзу, не вполне еще подготовленному к войне, сломить хребет такому дикому и опасному зверю, как германский фашизм. В свою тетрадь он занес некоторые факты, иллюстрирующие накопление мощи Германией:

«Гитлеровская армия, в том числе ее ВВС, пополнялась австрийскими военными. К самолетному парку Германии прибавилось свыше полутора тысяч чехословацких самолетов — это почти столько же, сколько было у самой Германии. С присоединением Чехословакии (она была отдана Германии как колониальное владение по сговору правительств Англии и Франции) прибавилось большое количество предприятий высокоразвитой авиационной промышленности, значительно увеличились запасы сырья, добавилась обширная сеть хорошо оборудованных аэродромов, с которых удобнее отправлять самолеты в сторону СССР. Уже к концу 1938 года Германия вышла на первое место по выплавке алюминия, главного материала авиастроения, обогнав не только такую богатую по залежам бокситов страну, как Франция, но и самую могущественную капиталистическую державу — США…

По указанию Геринга (на секретном совещании) авиационная промышленность должна была с 1 января 1937 года заработать на полную мощность, какая может быть при объявлении всеобщей мобилизации. К 1939 году у Германии имелись такие первоклассные самолеты и в таком количестве, что с ней в этом отношении не могла равняться ни одна страна. Германия готовилась к войне с СССР. Она оборудовала у себя еще 250 и в Польше 100 аэродромов. Использовалась для этого и территория Франции, Румынии, Финляндии и других стран. Начиная с 1937 года оснащенные новейшей фото — и радиоаппаратурой фашистские самолеты-разведчики делали пролеты над территорией наших приграничных военных округов, производили аэрофотосъемку. С начала 1941 года и вплоть до вторжения фашистские самолеты 152 раза нарушали государственную границу СССР».

Ценой невероятных усилий и потерь Советскому Союзу удалось переломить ход этого жестокого, неравного на первых порах поединка. И Водопьянов радовался, что внес свою лепту в эту победу.

…Но как же дальше происходил полет самолета Водопьянова? Впоследствии оказалось, что осколки снарядов серьезно повредили самолет — пробили бензобак, и горючее начало вытекать, пока не кончилось совсем. Но это обнаружилось, конечно, не сразу. Успешно отошли от Берлина. С его стороны еще долго раздавалась канонада, в воздухе видны были вспышки разрывов. Перелетели Балтийское море. Один двигатель уже давно не работал. Водопьянов повел самолет на снижение. Расчет такой: на меньшей высоте мотор заработает. И вправду, он заработал, и тяга нормализовалась. Но вскоре все четыре двигателя ввиду полного отсутствия бензина одновременно остановились. Ничего другого не оставалось, как садиться прямо на лес.

— Экипажу перейти в хвостовую часть, — скомандовал Водопьянов.

Вот уменьшена скорость полета… Слышится шум ломающихся деревьев. В непроходимом лесу образовывается широкая полоса — это след от самолета. На мгновение лесное пространство вновь окутывается тишиной. Встряхнувшись, Водопьянов чувствует тяжесть в голове, слегка ноет нога. Он вслушивается в тишину. Живы ли товарищи? Они живы — то там, то здесь слышатся шорохи. Мастерство командира сохранило им жизнь.

В штабе дивизии и в Москве долго ничего не знали о Водопьянове. Были предположения о гибели экипажа. Разведчики собирались на поиски… А тем временем экипаж пробирался лесом, пересек границу Эстонии, добрался через несколько дней до своей базы.

О значении первых полетов на Берлин говорится в книгах многих авторов, писавших о войне. Так, в книге «Триста неизвестных» генерал-майор авиации Герой Советского Союза П. М. Стефановский отмечал:

«Так закончился потрясающий по своей дерзости боевой налет на Берлин… Удары по столице третьего рейха привели в замешательство не только немецко-фашистское командование».

С первыми полетами удалось сбросить на Берлин большой бомбовый груз, скомпрометировать фашистскую пропаганду, которая на весь мир кричала о всепобеждающей силе Германии.

До 4 сентября 1941 года наши самолеты произвели десять налетов на Берлин, сбросив на военные объекты сотни крупнокалиберных бомб.

О бомбардировке Берлина стало тут же известно информационным службам многих стран. В их сообщениях говорилось о мощи советских ВВС, о роли советской авиации как одного из главных факторов успешных действий Красной Армии в войне.

Летающие на Берлин наши самолеты удивили германских авиаспециалистов, а Гитлера привели в ярость. Он обвинил Геринга в несбывшемся обещании полной безопасности столицы…

Фюрер мечтал о молниеносной победе, был уверен, что захват Москвы — дело максимум шести недель. Тогда открывался ему путь к господству над всем миром.

Но план «Барбаросса» срывался. Ни в июле, ни даже в конце августа не были захвачены ни Москва, ни Ленинград, ни Киев.

Пленный солдат немецкой танковой дивизии делился своими впечатлениями: «Огромный урон нашим войскам наносит русская авиация. 19 августа я видел, как русские самолеты уничтожили колонну грузовиков и бензоцистерн. До нас доходят слухи о бомбардировке немецких городов русской авиацией. Эти вести действуют на солдат угнетающе. Они со злобой вспоминают заявление Геббельса о том, что русская авиация якобы уничтожена».

Зато советских людей вдохновляли успехи нашей авиации. После сообщений по радио о боевой работе наших дальних бомбардировщиков в авиационные части приходило множество благодарственных писем.

Эти достижения, конечно, давались большой ценой. Вот что рассказывал сам Михаил Васильевич о трудности полета на Берлин: «Летишь, бывало, бомбить Берлин — вражеские зенитки не оставляли живого места в небе, того и гляди воздух начнет плавиться, а у самого все внутри дрожит. Страшно, конечно, — жить-то хочется. Пятьдесят на пятьдесят процентов вероятности вернешься ты после бомбометания или нет. Но есть такое, что дороже жизни…»

Вскоре Водопьянов был представлен к награде — ордену Ленина.

Но при общей успешности первых полетов нашей авиации на Берлин Ставка не совсем была довольна организованностью этого предприятия. Часть самолетов не смогла достичь цели. И хотя одной из причин было несовершенство новых, еще недоработанных двигателей, причинявших много неприятностей, упреки в неорганизованности были адресованы и руководству 81-й дивизии. Что же вызывало недовольство?

Один из стартовавших самолетов в результате отказа сразу двух двигателей упал при взлете. Самолет летчика Тягунина был атакован нашими зенитчиками и истребителями: снаряд разорвался в крыле, оно отвалилось, а самолет закувыркался и начал беспорядочно падать. Погибло шесть человек из экипажа. Самолет Панфилова был сбит на обратном пути над Финляндией, в живых остался стрелок-радист. У трех самолетов, где командирами были М. Угрюмов, В. Бидный и М. Водопьянов, вышли из строя двигатели. Лететь пришлось с неполной мощностью…

Из десяти самолетов, полетевших к Берлину, обратно вернулось семь… («Велики были потери, — напишет потом об этом в своей книге П. М. Стефановский, — но и результаты поистине грандиозны».)

Потери самолетов вообще были большими. И не только в первый день войны, 22 июня 1941 года, когда в западных наших приграничных округах фашистская авиация уничтожила сразу более одной пятой их самолетного парка, что составляло 1200 самолетов, не позволив им даже подняться с аэродромов, но и в последующем. Сменивший Водопьянова на посту командира дивизии А. Е. Голованов, потом командующий Авиацией дальнего действия, тоже имел неутешительные результаты: «С августа по декабрь, — констатировал он, — дивизия потеряла 76 боевых самолетов».

Несомненно, что для первых полетов в глубокий вражеский тыл в то тяжелое для нас время требовались асы, подобные Водопьянову, умевшие применяться к различным неожиданностям и готовые пойти на любой риск.

О Водопьянове Голованов писал, что он был «на редкость честный человек и настоящий патриот». Это, конечно, было очевидно для всех и ни у кого не вызывало сомнения. Но создавалась такая ситуация: на какой роли должен теперь быть бывший командир дивизии комбриг Водопьянов?

«Пригласив к себе Михаила Васильевича, — рассказывает Голованов, — я спросил, что он намерен делать и что доложить о нем товарищу Сталину. Водопьянов сказал, что он просит оставить его в дивизии и дать возможность летать командиром корабля…»

Оставить в дивизии, чтобы летать простым летчиком! («Только чтобы летать, драться с врагом», — сказал М. В. Водопьянов.)

«…Михаил Васильевич Водопьянов, — пишет о нем далее А. Е. Голованов, — честно и с удивительной энергией выполнял свой долг, летая командиром корабля в звании комбрига. Присвоенное ему в дальнейшем генеральское звание было им вполне заслужено».

Отдаешь должное его умению подчинить всего себя общему делу.

Водопьянов продолжил полеты рядовым летчиком. Он выполнил еще множество очень сложных заданий по бомбардировке военно-промышленных объектов в Кенигсберге, Данциге и др., затем — в 1942 году — его назначили командиром вновь созданной дивизии.

В задачу дивизии, которую возглавил Водопьянов, помимо бомбардировки военно-промышленных объектов глубоких тылов врага — заводов, железнодорожных узлов, аэродромов, электростанций — входила также бомбардировка более «близких» целей. Это крупные железнодорожные узлы на территории СССР, занятые фашистами. Пришлось бомбить передовую линию врага, уничтожать аэродромы, с которых посылались самолеты на Москву. Или помогать партизанам, попавшим в окружение. На оккупированных врагом территориях сбрасывать листовки — морально поддерживать население, сообщая людям об истинном положении дел на фронте, разоблачая фашистскую ложь о гибели Красной Армии, вселяя веру в окончательную победу над врагом.