Помоги проекту - поделись книгой:
К полюсу мужества
Суета дня оканчивалась. Из радиоприемника при переходе с волны на волну выплывала то убаюкивающая вечерняя мелодия, то сердечная песня, то вонзающаяся в сердце восточная заунывь с непривычными для русского уха заклинаниями. Выключив приемник, Михаил Васильевич подсел к столу, на углу которого стояла зажженная лампа с зеленоватым абажуром. Тотчас ни красивое мужественное лицо легла световая вуаль. Еще какое-то время в ушах продолжала звучать грустная мелодия, но впечатления эти растаяли, как только он сосредоточился на чем-то своем, углубился в него.
За окном в темноте раскачивались высокие березы, неторопливо шелестевшие у окна; в комнату вкатывались волны свежего воздуха. Не поднимая головы, Водопьянов мощно вздыхал, улыбался одними глазами, что-то отчеркивал карандашом.
Была уже глубокая ночь. Находя нужные записи, сделанные им когда-то впрок, он теперь с особым пристрастием вчитывался в них: искал интересовавшие его факты. Бэрд, Амундсен, Нобиле — вот имена, которые его сейчас больше всего занимали. Хотя никто из них не смог сделать того, на что рассчитывал Водопьянов, — прилететь на самый Северный полюс, — опыт их до сих пор был уникальный (правда, и Водопьянов и прошлом году был недалеко от заветной цели). Они пролетали над полюсом или где-то неподалеку от него. Бэрд в 1926 году пролетал над ним на самолете, Амундсен, тоже в 1926-м, — на дирижабле, Нобиле в 1928 году долетел до него на дирижабле, потерпел катастрофу. На одном из листков Водопьянов нашел воспоминания Бэрда о его успешном полете и о радости Амундсена, пришедшего встречать летчика: «Выпрыгнув из самолета, я очутился в объятиях Амундсена. У последнего были слезы на глазах. Он поздравил меня с великодушием, свойственным его благородному характеру».
Верить в успех дела были все основания. Самолеты в последнее время имели все более совершенную радиосвязь, гироскопический компас, не реагировавший на магнитные силы Земли, а это в условиях Арктики, где стрелка обычного компаса неуправляема, немаловажное обстоятельство. Освоены уже пространства, близко примыкающие к Северному полюсу.
Амундсен когда-то выбрал дирижабль, считая его в связи с большей, чем у тогдашних самолетов, дальностью полета более надежным и удобным средством воздушного передвижения в полярных районах. Помимо полюса, Амундсена интересовало пространство между полюсом и Аляской: там, по преданиям эскимосов и гипотезе одного ученого, должна находиться Земля Санникова — не найденный доселе материк.
История к тому времени официально зафиксировала всего единственный случай, когда человек достиг Северного полюса. Это удалось сделать в 1909 году американской экспедиции под руководством Р. Пири.
Добралась она туда с неимоверными трудностями — на собачьих упряжках.
Плохая видимость, столь частая гостья этих мест, дала повод Амундсену сделать вывод о невозможности, посадки самолета в этих местах. Когда-то вообще думали, что полюс — это суша, покрытая толстым льдом, что это материк с жутким холодом, свирепыми ветрами и метелями, с частыми туманами.
Но наука постепенно обогащалась все новыми и новыми данными. Теперь ей хотелось уже узнать, скажем, о циркуляции атмосферы в высоких северных широтах. Ведь именно здесь, как теперь полагали, сварится» погода для всего мира, а потом «раздается» порциями в разные его края.
Водопьянов все чаще засиживался допоздна. Этот факт для его домашних стал предвестником каких-то особых предстоящих событий, в которых он в очередной раз станет непременным их участником. Мать Водопьянова Мария Кузьминична будет вовлечена в круг его интересов. Ей станет близок Северный полюс, как ее родной Липецк. По карте она будет отмечать путь продвижения Михаила. Красный флажок, вколотый в географическую карту на стене в их квартире, постепенно уйдет далеко вверх: его будут держать в поле своего внимания все члены семьи, включая и детей Водопьянова — Владимира и Веру.
Жена волновалась за Михаила Васильевича, но верила в благополучие предстоящего дела. Государство назначило его командиром летного отряда экспедиции!
Как-то жене попалась записка, написанная Михаилом Васильевичем одному из членов экспедиции, летчику Краузе: «С 25/11–37 г. весь летный состав ежедневно должен являться на Центральный аэродром к 10 ч утра. Вам поручается распределять всех летчиков на летающие машины для тренировки штурманов и самих же летчиков».
Впоследствии, уже после благополучного прилета Михаила Васильевича на Северный полюс, Мария Дмитриевна признавалась: «Я не сомневалась в Михаиле, но все-таки как-то тревожно было…»
Он всегда помнил о семье, заботился о ней. Старшие дети Владимир и Вера спешили показать папе дневники, пятилетний Михаил, узнав, куда едет папа, просил привезти ему с Северного полюса живого белого медвежонка, а сын Юрий был еще грудным — он просьб пока не имел…
Полнота жизни импонировала Водопьянову. Он ощущал вдохновение, не уставал. Это оказалось кстати, поскольку круг служебных дел в связи с подготовкой экспедиции все расширялся.
Много было проблем с техническим обеспечением самолетов, в частности с радиообеспечением. Радист Иванов постоянно находился на заводе, чтобы видеть, как идут работы по изготовлению радиоаппаратуры для экспедиции. Раз в пять дней он спрашивал совета, например: «Для длинноволнового передатчика подрассчитана выпускная антенна 100 метров. Можно ли ее делать такой длины или нельзя?»
Командир принимал окончательное решение. Вскоре в его рабочей тетради появилась такая запись: «В распоряжении штурмана и пилота каждого из наших кораблей есть сложные аппараты — радиопеленгатор и радиокомпас. При помощи этих аппаратов пилот приведет свою машину туда, куда ему нужно».
В дальнейшем эти записи, основанные на рекомендациях специалистов, превратились в стройную программу по радиообеспечению экспедиции.
В поле его зрения находились и такие вопросы, как участие вместе со специалистами опытного завода в разработке незамерзающей жидкости — антифриза, ставшего в условиях севера просто незаменимым. Завод пытался получить такую жидкость, которая бы не вызывала коррозии. В связи с этим директор завода писал Водопьянову: «Эту задачу без Вашей помощи завод выполнить не сможет, так как ему недостаточно результатов использования антифриза в эксплуатационных условиях». И далее следовала просьба прислать образцы антифриза, проработавшего различные сроки.
Но особое внимание Михаил Васильевич уделял двигателям, которые будут установлены на самолетах.
Вот что вспоминает по этому поводу начальник технического отдела Управления полярной авиации. К. А. Москатов, очень тесно соприкасавшийся в работе и в обыденной жизни с М. В. Водопьяновым:
«Михаил Васильевич, помню, сказал, что все моторы, которые будут установлены на самолетах, он отберет сам — проверит их работоспособность и надежность, запишет номера тех, которые выдержат испытания, и установит их на самолетах. «Иначе, — сказал ни, — я не полечу никуда». И вот приходит он ко мне и кабинет с Молоковым и говорит: «Давайте-ка поедемте вместе все на завод, прямо на испытательную станцию и будем там отбирать моторы». Мы так и сделали. И ездили для этого много раз. Водопьянов, сам в прошлом моторист, придирался к каждой мелочи. Были моторы с редуктором и без редуктора, он говорит: «Возьмем с редуктором, потому что они позволяют регулировать обороты»… Почему он с Молоковым пришел? Он его особенно уважал, всегда с ним советовался, считал, что поскольку Молоков служил в морской авиации, то лучше знает, как поступать с двигателями при разных происшествиях. Вот такая была черта у Водопьянова — привлечь в качестве консультанта более опытного товарища… Точно так же втроем мы проверяли «пускачи» — устройства для запуска моторов, другие приспособления. Потом это проверялось каждым летчиком, которому ставились эти приборы на самолет. Мы знали, что в летном деле можно полагаться только на самих себя… Еще попутно хочу сказать обо всех летчиках. Все они были исключительно честными людьми. Я не знал ни одного, кто был бы способен на нечестный поступок…»
Вероятно, еще с возникновением идеи организации советской экспедиции на Северный полюс возникла и дискуссия: с помощью каких технических средств доставлять туда людей и оборудование? С использованием ли парашютов, летающий ли лодок, сухопутных самолетов. Предложение о парашютном десанте на полюс Водопьянов отверг сразу, и одним из первых: слишком велик был риск с техникой. Пусть неудачной окажется посадка и случится поломка, но в самолете можно уберечься от стихии, самолет — это уже дом, в нем можно укрыться и перевести дух. А у десантников такой возможности не будет. Да и как их потом снимать со льдины, когда люди заведомо отказываются от возможности посадить на льдину самолет?!
Один изобретатель-самоучка прислал Водопьянову проект саней-парашюта с мощными амортизаторами. Сани весили по проекту не менее тонны. «И кроме двух Ваших саней, — отвечал ему в письме Водопьянов, — самолет не сможет почти ничего поднять».
А сколько было желающих участвовать в экспедиции! Так, некий бортмеханик С. С Панков писал Водопьянову: «Выражаю глубокое желание участвовать в экспедиции… С 1934 года работал на Чукотке, сейчас в Ленской экспедиции».
Сыпались тысячи просьб, в том числе от знакомых Водопьянову летчиков: «Миша, возьми меня хоть кем угодно!»
Водопьянов уже сделал некоторые наметки: Алексеев, Бабушкин, Молоков, Головин, Мазурук… Летчики… Алексеев напоминал своей внешностью артиста… В полярной авиации Алексеев давно зарекомендовал себя отменным специалистом, бывал в погодных и технических переделках, преодолевал их с большим мастерством и хладнокровием! А Павел Головин?! — юношески пылкий, но дисциплинированный, как записал о нем Водопьянов, занимался раньше планеризмом. Смелый, решительный, даже порой дерзкий, он предпочел планеризму, где мог бы приобрести всесоюзную известность и стать чемпионом, полярную авиацию, сулившую меньше лавров, но больше трудностей. Молоков? — молчаливый и скромный — тем более испытанный боец! Знает прекрасно дело! Действует наверняка. Надежный, первоклассный летчик: челюскинская эпопея была свидетельством тому. А Бабушкин? Первым освоил посадки на льдины, имел опыт работы в суровых погодных условиях. И кроме того, рассудительный и вдумчивый человек. Прежде чем что-то предпринять, хорошо подумает, взвесит все «за» и «против».
Вновь предоставляю слово бывшему начальнику технического отдела К. А. Москатову:
«Мне как председателю месткома Управления Полярной авиации было поручено вести кружок политпросвещения. Причем я не ошибусь, если скажу, что это был единственный в СССР кружок, где все его члены являлись летчиками — Героями Советского Союза. Других летчиков в кружок не записывали. Главная задача — развитие творческого мышления. Водопьянов, Молоков… много читали, им задавалась определенная тема — политическая, авиационная, с тем чтобы они потом изложили ее собравшимся. Особенно усиленно велась политическая подготовка. Важно было стимулировать работу мысли, с тем чтобы на основе общего развития она хорошо бы преломилась затем в авиационном деле, на практике. Я думаю, что это тоже сыграло свою роль в развитии инициативности, находчивости Водопьянова…»
Михаил Васильевич чувствовал большой груз ответственности. Он был командиром флагманского, ведущего, корабля, командиром всего летного отряда. Дано особое задание, выполнение которого, возможно, есть цель всей его жизни, мечта — и это действительно так. Им предложен в свое время разработанный в деталях план покорения Северного полюса.
Руководитель экспедиции О. Ю. Шмидт писал о нем следующее: «Одним из наиболее активных сторонников развития наших полетов в глубь Арктики был Герой Советского Союза М. В. Водопьянов. К нему я и обратился в 1935 году с вопросом, возьмется ли он за разработку технического проекта полета на полюс и доставки туда станции и ее зимовщиков. Разумеется, тов. Водопьянов согласился, тем более что он уже давно обдумывал технику полетов на далекий Север. Он взялся представить подробную докладную записку и технические расчеты.
Но этот разносторонне талантливый человек и здесь пошел своим путем. В назначенный срок тов. Водопьянов сообщил мне, что бюрократических записок он составлять не умеет, а вместо этого изложил техническую идею полета в виде романа. Так родилась его книга «Мечта пилота». Правда, этот технический вариант, который осуществляет летчик Бесфамильный в этой книге, сильно отличается от окончательного плана, который мы впоследствии приняли. Но все же первая разработка была сделана, начало большому делу положено.
Разрабатывая постепенно план экспедиции, я ждал удобного случая, чтобы сообщить о нем правительству».
Потом по книге была поставлена и пьеса. В пьесе главным действующим лицом был летчик Бесфамильный, мечтающий долететь до Северного полюса и высадить на дрейфующую льдину научную экспедицию. Его мечта после трудного пути в конце концов осуществляется.
К пьесе Водопьянова в 1937 году было приковано внимание общественности, она обсуждалась на встрече в редакции, на страницах газет и воспринималась как большое событие в жизни страны, особенно после осуществления этой мечты в реальной жизни. Так, 22 мая 1937 года в газете «Вечерняя Москва» рассказывалось о том, как три месяца тому назад в редакции состоялась встреча с Героем Советского Союза М. В. Водопьяновым, читавшим перед собравшимися свою пьесу. Вот что об этом писал журналист Я. Гринвальд: «В небольшом кабинете, где проходила читка, сидели люди, которых знает вся страна, — летчики, полярники, ученые, артисты.
Пьесу слушали внимательно. И когда слушали, у каждого в сознании была одна и та же мысль: «Да, Водопьянов осуществит мечту Бесфамильного, ибо Бесфамильный — это сам Водопьянов».
Вспоминается обсуждение пьесы. Раньше заговорили критики. В один голос они отмечали основные достоинства первого драматургического произведения Водопьянова — его искренность, непосредственность, глубокую одухотворенность героя».
Выступали его товарищи по летной работе.
Бабушкин признал пьесу «интересной, хорошо и правдиво рассказывающей о летном деле», а мечту се героя Бесфамильного — реальностью. «Если бы мне пришлось лететь с летчиком Бесфамильным, — сказал Бабушкин, — я бы летел с твердой уверенностью, что мы достигнем Северного полюса».
И. Д. Папанин сказал о том, что его мечта — «быть и числе тех соратников Бесфамильного, которых он высаживает на дрейфующую льдину».
«Ни один из слушавших пьесу, — рассказывал далее автор корреспонденции, — не представлял себе, как близко осуществление этой заветной мечты летчиков и полярников. Но каждый ясно чувствовал, что эта мечта наполняет все существо и автора, читающего так взволнованно, так искренне, так горячо, и сосредоточенного, веселого, не перестающего смеяться и шутить Папанина.
Не подлежит сомнению, что для М. В. Водопьянова его пьеса была своеобразной «психологической подготовкой» к полету на Северный полюс. Идея этого полета переполняла мысли и чувства Героя Советского Союза. Эта творческая идея рвалась наружу, и она находила выход у Водопьянова и в научных, деловых докладах, и в литературных опытах, которым от отдавал свой досуг. «Мечта пилота» была частью его огромной подготовительной работы к полету. Недаром он писал эту пьесу так упорно, настойчиво, внимательно выслушивая специалистов драматургии и театра, взвешивая каждую деталь, изменяя и переделывая все, что могло улучшить ее.
И вот Водопьянов улетел. За осуществление его «Мечты пилота» взялся Реалистический театр. И когда радио принесло наполнившее волнением сообщение о том, что на Северном полюсе развевается флаг Советского Союза, на сцене маленького Реалистического театра москвичи увидели в миниатюре это волнующее событие.
На сцене Северный полюс. Глыбы льда, снежная буря. Летчик Бесфамильный и его соратники водружают на полюсе красное знамя».
Целые полосы в газетах посвящались этому полету и высадке воздушной экспедиции на Северном полюсе. Материалами были и короткие стихи, например такие:
И веселые шутки, как эта:
«Мальчик подошел к брату, сел к нему на колени и спросил:
— Ты что делаешь?
— К экзамену готовлюсь. Даля читаю, словарь.
— А-а, — понимающе произнес мальчик. — Ну, прочти вслух.
Брат начал читать: «Мечта — пустая, несбыточная выдумка…»
Мальчик рассмеялся и закрыл книгу.
— Неуд, — сказал он. — Ты лучше Водопьянова почитай, у него о мечте вернее».
В одной из газет на полюсе глобуса Земли внушительно стоит Водопьянов в обмундировании летчика, над головой сверху изображена Луна с приземлившимся самолетом, Водопьянов пишет объявление: «Северный полюс — Луна», то есть с Северного полюса, по замыслу художника, может быть дан старт на Луну. Под рисунком стоит подпись: «,Мечта пилота» (М. В. Водопьянов)».
Шутка художника имеет символику: авиация передала эстафетную палочку космонавтике — Луна освоена теперь человеком.
…Первый доклад правительству был сделан Шмидтом 13 февраля 1936 года, второй — ровно через год. При первой встрече подробно изложен план воздушной экспедиции. Освоение Северного полюса открывало широкие перспективы для нашего государства и в целом для всех континентов и народов Земли.
На второй встрече в Кремле рассматривались кандидатуры участников экспедиции. Как потом скажет Шмидт после прилета с Северного полюса в Москву на митинге, это были люди — «…сорок с лишним человек — слепок со многих тысяч сынов нашей Родины».
Экспедиция на Северный полюс состояла из сорока четырех человек, пяти самолетов, в том числе одного разведчика. Важна была помимо профессиональной человеческая совместимость в коллективе. В самом деле, здесь пришлись кстати и интеллигентность Шмидта, и отзывчивость Водопьянова, и педантичность штурмана Спирина, и веселый нрав механика Кекушева, который во время разведывательного полета над полюсом с летчиком Головиным сбросил для смазки «земной оси» бачок с маслом, чтобы не скрипели подшипники земной оси.
Все же до поры до времени идея полета на Северный полюс не обнародовалась, хотя специалисты, конечно же, знали о готовящейся экспедиции. Например, Чкалов. Он то и дело спрашивал о сроке отправки у своего друга Водопьянова:
— Ну, скоро?
Было ясно, почему Валерий Павлович интересуется. Он хотел совершить перелет через полюс. Но без удачной попытки Водопьянова не смог бы состояться и его полет.
Водопьянов с Чкаловым в освоении неизведанного дополняли друг друга. Первый разведывал, второй осваивал. Как только Водопьянов прилетел на Землю Франца-Иосифа в 1936 году, так сразу стал возможен полет Чкалова по этому же маршруту и далее на юго-восток к Петропавловску-Камчатскому и острову Удд За этот рекордный перелет он был удостоен (как и двое его товарищей из экипажа) звания Героя Советского Союза. Полетел Чкалов за Водопьяновым и в 1937 году: Водопьянов оказался на Северном полюсе 21 мая, Чкалов отправился в путь через Северный полюс в США 18 июня — за два дня до возвращения друга из экспедиции в Москву.
Михаил Васильевич хорошо помнил, как познакомился с Чкаловым. Это произошло осенью 1933 года на Московском аэродроме, где Водопьянов, пилот гражданской авиации, после выздоровления опробовал новенький самолет П-5. Тогда-то к нему и подошел Чкалов, коренастый, волевой: сразу видны уверенность и обстоятельность характера.
Он попросил у Водопьянова на «полчасика» его самолет, чтобы покатать приехавшую из Горького землячку, так мечтавшую о полете. Но как дать самолет, думал Водопьянов, ведь это же не велосипед. Но все-таки рискнул, дал на «полчасика». Покатал Чкалов свою землячку. Остался доволен. Землячке тоже понравилось.
Водопьянов и Чкалов оба нередко рисковали — и это сближало их тоже.
И вот теперь, почти по тому же пути, каким Водопьянов со своими товарищами летел в прошлом году на Землю Франца-Иосифа, предстояло лететь экспедиции на тяжелых многотонных машинах, а затем садиться на лед Северного полюса. То, что лед там ровнее, чем считалось раньше, Водопьянов мог воочию убедиться. Психологически это для него важно. Но вот какова толщина льда там? Никто сказать не может. Были предположения, что она достаточна. Но кто измерял?! Самолеты в жизни не садились там. В других местах на легких самолетах на льдины совершались посадки. Например, летчик Бабушкин, второй пилот флагманского корабля, имел такой опыт.
И все же, как удастся сесть?
Наконец, оранжевые стальные птицы готовы к длительному броску с Московского аэродрома. Как обычно, торжественность проводов придает взволнованность всем. Ясный день 22 марта 1937 года обещает быть счастливым. Взлет!
Наземные хлопоты позади. Водопьянов за штурвалом. Он управляет головным самолетом.
Сделана первая посадка в Холмогорах. Вспоминались Водопьянову небольшие приключения, маленькие хитрости запасливого Папанина, который на всем пути следования будет втаскивать в самолет всякую всячину, чем увеличит норму загрузки самолета на целую тонну. Касаясь этих «пустячных» приобретений, Папанин говорит о них в уменьшительной форме.
— Ребятки, немножко сметанки возьму. — И в самолете оказывается целая бочка сметаны.
— Братки, я купил маленького теленочка и поросеночка. — И в самолете — целая туша хорошо упитанной холмогорской коровы и здоровущая свинья. (Такими приобретениями ознаменовалось для Папанина прибытие как раз в первый пункт посадки.)
Конечно, не обошлось без задержек в пути. Без малого два месяца добиралась экспедиция до Северного полюса! Если бы лететь, как планировалось, пусть даже с посадками для подзаправки и отдыха людей, на весь путь потребовалось бы всего десять дней. Но сколько приходилось пережидать! В одних только Холмогорах, под Архангельском, погода задержала экспедицию на целых десять дней. А ведь это еще далеко не Северный полюс.
Вынужденные ожидания плохо действовали на Водопьянова. Было от чего чувствовать себя как не в своей тарелке. Скажем, в Нарьян-Маре солнечно и безветренно, а в проливе Маточкин Шар на Новой Земле, соединявшем два моря — Баренцево и Карское, сталкивались, как лбами бараны, такие лихие ветры, что там то и дело возникали штормы. А за пределами пролива было спокойно. Снежные ураганы проносились в это иголочное ушко острова с такой силой и скоростью, что делали невозможным дальнейшее продвижение.
Одиннадцатого апреля с материка в сторону моря на разведку отправился более легкий двухмоторный самолет Головина. Долетев до моря, он наткнулся на сплошную стену облаков. Когда летчик стремился их пробить и выйти к солнцу, самолет обледеневал, приходилось снижаться, идти бреющим полетом, над самой землей. Но белая снежная мгла прижимала самолет к земле. Так ни с чем и вернулись в Нарьян-Мар. Один из участников этого разведывательного полета, бортрадист Н. Н. Стромилов, рассказывал, что, когда их самолет вернулся в Нарьян-Мар, стало известно следующее:
«Узнаем, что в воздухе находится самолет Водопьянова, что нервы у Михаила Васильевича оказались крепкими и он сумел пробить облачность и вышел из нее на высоте всего лишь около семисот метров, до которой немного не дотянули мы, и что погода по маршруту весьма благоприятна для полета отряда кораблей. Но время упущено, погода в Нарьян-Маре портится, как и настроение у экипажа разведчика. Флагманский самолет совершает посадку — Водопьянов решил вернуться в Нарьян-Мар. Дается отбой — до завтра. Мы — экипаж разведчика — покидаем аэродром с надеждой, что товарищи по экспедиции поймут: допущенная нами ошибка была случайной и никогда больше не повторится…»
Прилетели на Маточкин Шар. Крутила пурга. Самолеты занесло по самую макушку. Их пришлось потом откапывать два дня. Но вскоре шторм перекинулся, как по цепочке, на Землю Франца-Иосифа.
Наступило семнадцатое апреля. Скоро месяц, как отправились из Москвы, а из-за этого сплошного белого месива вновь вынуждены были сидеть. Но неожиданно прекратился ветер, и, хотя небо в районе Маточкина Шара не освободилось от облаков, на острове Рудольфа оно было чистым. Не используй эту счастливую минуту, и сидели бы неизвестно сколько. Но летчики народ приметливый и научены быстро использовать ситуацию погоды. Тут же собрались и полетели.
Наступивший полярный день не принес изменений В погоде. Остров Рудольфа, куда прилетела экспедиция, был окутан серой мглой. Изредка показывались светлые окна в небе, но надежда на взлет иссякла, когда синоптик предупредил: скоро должен пройти мощный циклон. Поэтому много раз приходилось откладывать старт в конечную точку следования.
То и дело не давал покоя вопрос: полетит ли в разведку Головин, чтобы потом открыть путь на полюс другим? Напомним, что Водопьянов привел свой самолет на полюс 21 мая, а мог бы раньше — 4–5 мая… Но… Погода не шла на уступки совершенно. Более того, все делала, кажется, назло. И это было всеми замечено. Невозмутимый Бабушкин и тот не удержался от реплики в ее адрес:
— Куда бы мы ни прилетели, погода после нашей посадки быстро портится.
Но вот синоптик Дзердзеевский на ближайшие дни предсказывает хорошую погоду. Значит, можно Головину лететь. У всех заметно поднимается настроение. Вполне возможно, что вскоре же полетят и все остальные. Ночь проходит в работе: осмотр моторов, очистка крыльев и фюзеляжа от снега, выравнивание взлетной полосы…
У Павла Головина тоже оставались сомнения… Надо поделиться ими с Водопьяновым. Перед самым отлетом он спросил его: можно ли сесть на Северном полюсе?
Что ответить летчику, за которого ты отвечаешь головой? К тому же посадка разведсамолета не входила в задание. Нужно было только узнать, какова ледовая обстановка в том районе, возможна ли посадка тяжелых четырехмоторных самолетов, — для этого и посылался он. Выдержит ли лед? — и это проверить. С самолета следовало сбросить небольшие «бомбочки» для пробы льда. Не менее важным вопросом было состояние облачности. Если все затянуто мглой, то и говорить нечего о полете всей экспедиции на Северный полюс и высадке там людей.
— Решай сам, посадить или нет, — коротко сказал Водопьянов. Но в ответе этом, а также в выражении его лица можно было уловить колебание.
— А как бы ты поступил, командир? — словно почувствовав это, спросил Головин.
— Я бы? — усмехнулся задорно Водопьянов. — Если бы на полюсе отыскалась ровная льдина, я бы, не задумываясь, сел.
Головину это и нужно было услышать. Конечно же, он посадит там самолет, постарается. И тогда начнет передавать на остров Рудольфа сводку погоды, чтобы при первой выгодной возможности экспедиция могла сделать решающий, столь ответственный, последний шаг к цели. Но Водопьянов задержал его на мгновение, дал понять — это всего-навсего товарищеская рекомендация. Кто может дать гарантию успеха, хотя бы и очень верил в него?!
Головин спросил совета у Водопьянова, потому что знал: Михаил Васильевич всегда откликнется, поможет, посоветует. Правда, иной раз от него получишь и взбучку. Не без этого: страшно не любит разгильдяйства, пренебрежительного отношения к делу. Вот тогда не постесняется, скажет о тебе то, что думает. А обиды почему-то на него не держишь. Может, из-за большой веры в Михаила Васильевича как в человека, который сам все делает обдуманно и очень талантливо, как бы мимоходом — легко, играючи: не придет никому и в голову, что эти действия сто раз взвешены, проиграны. Вот каков их командир.
Непременно Головин посадил бы свой самолет на Северном полюсе, не опустись так низко туман. Запаса продовольствия у него хватало на два месяца, бензина — на тринадцать часов полета, имелись палатки, даже нарты и аварийная радиостанция… Успешно он пролетел расстояние вплоть до 88-го градуса северной широты. Погода ясная. О 83-м градусе радировал: «Лед торосистый, но для посадки есть хорошие, ровные поля».
На базе все обрадовались. Но тут же получили радиограмму о 86-м градусе, которая отнюдь не ободряла: «Слева показалась перистая, высокая облачность». О 88-м градусе Головин уже сообщал: «Перед нами — стена облаков». А через двадцать минут: «Идем над сплошной облачностью высотой в две тысячи метров». Ни о какой посадке речи теперь быть не могло. Переданные с борта его самолета слова «Пробиться вниз не удастся. Возвращаюсь обратно» подводили итог всему разведывательному полету. Зато Головин все же пролетел над самым Северным полюсом. Но жаль было усилий всего состава экспедиции по двухнедельной подготовке здесь, на острове Рудольфа. Особенно разочаровались механики. Водопьянову пришлось их успокаивать: раз Головин на более легкой машине не рискнул садиться, боясь обледенения, то нам сам бог велел подождать.
В довершение всего туман приближался к острову Рудольфа, что в скором времени могло серьезно осложнить возвращение Головина на базу. Михаил Васильевич сел в легонький самолет У-2 и на нем отправился в местную разведку — далеко ли еще облака, надвигающиеся неприятельской армадой?
Оказалось, что они километрах в десяти. На всякий случай покружил, всмотрелся: может, покажется самолет Головина? На смену Водопьянову с той же целью летал Мазурук. По времени Головину пора уже возвращаться — бензин на исходе. И как только вышло расчетное время, с совершенно неожиданной стороны, с юго-западной, в небе показалась явно различимая точка. Отклонившись в сторону, истратив весь бензин, Головин еле прилетел обратно.
Так закончился разведполет. Вопрос о том, какова ледовая обстановка на полюсе, так и остался невыясненным. Водопьянову самому предстояло на него ответить.
Что-то подсказывало Водопьянову довериться своему чувству. В душе поднималась буря, не мог он больше сидеть и ждать у моря погоды. Ему доверили важное дело, надеются на него, а он ничего не может сделать. И в эти минуты размышлений им овладел порыв, и произошел тот случай, когда теряют смысл всякие сопоставления или тысячи вариантов, каждый из которых может быть принят и одновременно отвергнут. И на помощь приходит сильная человеческая эмоция, которой одной только под силу волшебным образом «угадать» самую суть происходящего, реально ее оценить и почувствовать и подтолкнуть человека к немыслимому, удивляющему потом всех действию. И все участвующие в недавнем поиске наилучшего решения подчиняются этой неудержимой силе. Все разом признают ее авторитет.
Водопьянов в конце концов сказал:
— Я полечу вперед, если разобьюсь, то один… А сяду, остальные пускай ко мне прилетают.
Участник этой же экспедиции летчик И. П. Мазурук вспоминал:
Поделиться книгой: