Алюта — воздушный слоненок

— Не то и не другое, а противопустотные шлемы. Да вы слушайте дальше, или уже надоело?

— Нет, не надоело! — закричали все, и Травка громче всех. — Рассказывай, мы не будем перебивать.

А все-таки я полетела!

Моторы ревели. Папка сидел в каюте управления. Туда нельзя входить даже мне. Ноги стало подпирать полом. Это, значит, самолет отделился от земли. Самолет покачнулся, наклонился моим окошком вниз. Земля за окошком поднялась стеной и стала похожа на большую географическую карту. Река Ангара показалась на этой карте узенькой блестящей ленточкой. Громадное озеро перед плотиной нашей электростанции засветилось небольшой серебряной тарелкой с отбитым краем. А сама плотина стала величиной с подкову.

Папка поставил самолет на автоматическое управление, а сам вышел ко мне. Он накинул мне на голову противошумный телефон и сам надел такой же. По этому телефону можно разговаривать при всяком шуме. Самолет ревел всеми моторами. Пропеллеры выли, загребая воздух. Без такого телефона разговаривать во время полета нельзя. Папа спросил:

— Ты что же, все-таки не передумала? Будешь прыгать в Циолковске?

Я ответила, что конечно, буду. Тогда папа видит, что меня не переспоришь, и говорит:

— Надень, по крайней мере, запасный парашют. Мало ли что может случиться.

Я отвечаю:

— А зачем? Ты же проверял мой парашют еще сегодня утром.

В стратосфере жить нельзя

Тем временем наш самолет сам собой забирался все выше и выше. На земле уже ничего нельзя было различить. Только низко-низко под нами виднелись тучи. А сверху сияло солнце. Оно было ярче, чем на земле.

Отец вошел в кабину управления, увеличил шаг пропеллеров. Лопасти пропеллеров повернулись круче и стали больше загребать воздух. Мне показалось, что кто-то сильно вдавил меня в кресло. Это оттого, что стратоплан стал еще быстрее подниматься кверху.

Папин помощник обошел весь самолет, осмотрел окна и двери. Кабина стратоплана была закупорена так туго, что ни один пузырек воздуха не мог уйти из нее. Резина в оконных рамах сплющилась и вылезла из пазов, словно клей, когда приклеиваешь и намажешь слишком густо. Помощник включил аппараты, вырабатывающие воздух для дыхания и очищающие воздух, которым мы уже дышали.

Чем выше поднимался наш самолет, тем меньше воздуха становилось вокруг него. Воздух становился все реже. Пропеллеры завертелись быстрее. Отец пустил в ход аппараты, которые стали поддувать в моторы запасный воздух. Потом он еще увеличил шаг пропеллеров. Стратоплан рвануло вперед. Мы поднялись вверх на семнадцать километров — гораздо выше самых высоких гор. Мы пролетали по двадцать километров в минуту. Если бы мы летели над Москвой, мы пролетели бы ее скорее, чем человек вбегает по лестнице на пятый этаж. Мы летели в стратосфере.

В стратосфере жить нельзя. Если бы вдруг продырявилась стенка кабины, тот воздух, который мы захватили с собой, вырвался бы наружу, и нам пришлось бы плоховато: из носа кровь, из ушей кровь и даже из кожи кровь. И мы все умерли бы обязательно. Поэтому человеку, который собирается прыгать с самолета в стратосфере, нужно надеть предохранительный костюм — скафандр. Этот костюм так и называется стратосферным. А в противопустотном шлеме запас воздуха — вот в этой коробочке. Наденешь костюм, шлем, и в стратосфере не так уж страшно.

Алюта взяла из рук Махрютки свою маску. Хобот маски действительно оканчивался коробочкой.

— В ней воздух сгущенный, — сказала Алюта. — Его сжимают, он становится таким густым, как вода. Он так и называется „жидкий воздух“.

— Дай-ка я его попью, — попросил Махрютка и потянул маску опять к себе.

На него все зашумели, и Алюта продолжала.

Прыжок

На стене кабины висела карта, покрытая стеклом. Города на карте были обозначены кружками. Под стеклом на карте полз небольшой серый самолетик. Он полз и показывал, в каком месте сейчас находимся мы. Как только самолетик подходил к какому-нибудь городу, наш заведующий почтой доставал посылку с названием этого города, открывал небольшую комнатку в стене кабины и клал посылку туда. Потом он туго завинчивал дверь этой комнатки и поворачивал ручку. Снаружи открывалась другая дверца, и посылка падала вниз.

Я все ждала, когда мы подлетим к Циолковску. Сердце у меня билось так громко, что, если бы не ревели моторы, все бы услышали мое сердце. Честное пионерское!

Наконец, заведующий достал посылку с надписью „Циолковск“ — ту самую, на которой папка предлагал мне лететь. Он взял ее, поставил на пол и открыл дверцу выбрасывательной комнатки. А я — тут как тут. Потуже завинтила шлем, и прямо к дверце. Заведующий схватил меня за плечо, открыл рот. Было видно, что он орет изо всей силы. Только слышно все равно ничего не было. Его заглушали моторы. Заведующий хотел бежать к отцу в управление, да, видно, боялся оставить меня одну. Так и прыгал — то от меня, то ко мне.

Вдруг отец обернулся. Он увидел нашу чуть не драку с заведующим, замахал ему рукой, закивал головой, чтобы меня выпустили. Потом он приложил к стеклу записку: „Только не трусь. Телеграфируй в Берлин“. Я поняла, что это мне. Но во время спора с заведующим даже забыла, что можно трусить. Вот честное пионерское!

Заведующий пожал плечами и захлопнул дверцу. Я очутилась в темной тесной каморке. И посылка со мной рядом. А посылка большая, больше меня. И похожа на гриб. Грибная шляпка — это на ней сложенный парашют. „Ну, — говорю, — посылочка, значит, летим!“

Вдруг сразу стало светло. Воздух рванулся наружу и ударил меня по всему телу, словно мягкой подушкой. Я перевернулась через голову раз, другой, третий. Сквозь очки шлема я видела то фиолетовое небо с ярким слепящим солнцем, то белые облака земли, то серые крылья самолета.

Я приготовилась падать, но не падала. Я не сидела, не стояла, не лежала. Я медленно вертелась. И не падала. Я летела вперед, как камень, выпущенный из рогатки, так сильно поддал меня своим ходом наш самолет. А посылка летела недалеко от меня с серьезным видом. У нее в ноге тяжелый груз. Она не кувыркалась, а только покачивала головой, будто говорила мне: „Ай-ай, как нехорошо!“

Совсем не страшно, если только не бояться

— Ой, как страшно! — прошептала Солнечка. — Ты испугалась?

Алюта ответила прямо:

— Испугалась. Но только самую маленькую малость испугалась.

— А я бы совсем не испугался, — вырвалось у Травки. — Ведь на груди парашют. Чего же тут бояться?

— Ну да. Это я сама подумала, — сказала Алюта. — Я уже раз сорок прыгала с парашютом. Тут ничего страшного нет, если только не бояться. Я оттого испугалась, что полетела не вниз, как всегда, а осталась рядом с самолетом. Но потом я вспомнила папину записку: „Не трусь“. Я вспомнила, что сама, сама прыгнула. Я закричала, что есть силы: „Вперед, вперед!“ и начала помогать себе руками, как крыльями.

Стало очень холодно. Ведь в стратосфере шестьдесят градусов мороза. Я вся закоченела. Однако, я не растерялась. Повернула на груди выключатель костюмной печки. В печке аккумуляторы, в них запасено электричество. Электричество пошло по тоненьким проводам, которые вплетены в мой костюм. Провода нагрелись, и мне сделалось тепло и даже как-то уютно.

„Про аккумуляторы-то мы знаем“, — подумал Травка, но все-таки посмотрел на коробочку с выключателем у Алюты на груди. Коробочка была похожа на украшение. Выключатель на ней был словно красная ягодка.

Неужели парашют испорчен?

Алюта продолжала:

— Но самолет начал обгонять меня. Я почувствовала, что меня тянет вниз, к земле. Я дернула кольцо парашюта, но полетела вниз еще быстрее. Тут я испугалась по-настоящему. Неужели парашют неправильно сложен? На посылке парашют тоже не раскрывался. Но я вспомнила, что он на замке и открывается сам собой только у земли, чтобы по дороге посылку не относило ветром.

Я летела вниз камнем. Дергаю кольцо, вырываю его прямо со злостью, и ничего — парашют не раскрывается. Вдруг гляжу — маленький зонтик парашюта раскрылся, но лежит на боку и падает вместе со мной. Тут я и вспомнила папин хороший совет — надеть запасный парашют. Не послушалась папу — вот дура! Сердце у меня екнуло и запело. Я подумала уже: „Вот как умирают!“ И даже нарочно перестала дышать. Честное пионерское!

На землю

И вдруг вижу, что маленький зонтик поднялся кверху и вытягивает за собой оранжевую и синюю материю моего парашюта. Ремни сильно рванули меня, а потом ласково подхватили подмышки. Это наполнился воздухом большой парашют. Он опирался о воздух и поддерживал меня. Я стала плавно спускаться. Тут только я перестала трусить. Оказывается, вот в чем штука-то! Ведь там, наверху, в стратосфере, так мало воздуха, что зонту нечего было вобрать в себя. Он не мог распуститься. Оттого он и падал. И как это я раньше не догадалась? Зря только собиралась умирать.

— А почему же маленький зонтик раскрылся? — спросил Травка.

Алюта рассердилась:

— Не мешай, пожалуйста, потом будете задавать вопросы. Он на пружинке, маленький зонтик, это каждый должен знать.

Ребята опять сердито посмотрели на Травку. Алюта продолжала рассказ:

— Тут подул ветер, и чем ниже я опускалась, тем ветер становился сильнее. Вдруг он снизу надул парашют, как парус, и поднял меня снова в вышину. Он нес меня и раскачивал, словно на громадных качелях. В такую болтанку я еще ни разу не попадала.

— Весело! — негромко сказал Махрютка и даже запрыгал на месте.

— Весело-то весело, только голова закружилась: уж очень долго я раскачивалась, пока подо мной не показались белые квадраты на крышах домов. А на квадратах — номера. Думаю — Циолковск. Хоть бы сесть поудобнее! А ветер несет меня все дальше. Мимо проносятся самолеты, я проплываю мимо автожиров с разноцветными огнями. Вдруг вижу — громадная широкая улица. Я сразу узнала ее по картинкам. Вот крошечный театр с лошадками на крыше. Вот Ленинская библиотека, а вот громадный Дворец советов с фигурой Ленина на самом верху. Ленин поднял руку кверху, словно указывает на меня. Тут я от радости закричала „ура“. А за Дворцом советов — река в нарядных берегах. А на реке пароходы, глиссеры, лодки, и еще пароходы, и еще лодки. Я не успела рассмотреть реку. Ветер рванул меня и понес в другую сторону. Думаю — какая же это река?

— Москва-река! — закричали ребята радостными голосами.

Ребята решают помочь Алюте

— Ну вот, ребята, и вся моя история, — закончила Алюта. — А теперь я отдохнула, и мне пора в Циолковск. Кажемся, еще успею. Куда бы мне сдать эту амуницию? — Она показала на парашют и похлопала по стратосферному костюму. — Ну-ка, вы, старые московские жители!

— Мы не старые жители, — сказала Солнечка. — Мы средние жители.

— Ничего, — вмешался Травка. — Мы в Москве давно живем, а она только что прилетела. Мы тебе поможем.

Ребята посоветовались между собой, и выяснилось, что без помощи старших им все-таки не обойтись.

Травка подошел к стенке, на которой было написано:

ДЕТСКИЙ САД. ПЕРЕГОВОРНАЯ

В стенке была вделана круглая металлическая коробочка с дырками. Травка покрутил большой черный винт и сказал этой коробке совсем обыкновенно, будто он разговаривал с человеком:

— Октябрина Петровна, можно нам поговорить со справочным бюро?

В ответ послышался голос. Он раздавался из черного круга в верхнем углу стенки. Голос спросил:

— А вам по делу нужно поговорить?

Ребята было замялись, но потом громко закричали:

— Да! Да! Да!

— Тогда говорите, конечно, — позволил голос. — Только пусть пойдет кто-нибудь один.

Это был голос Октябрины Петровны, руководительницы. А сама она в это время была в том же доме, но только в мастерской, на четыре этажа ниже. Она занималась там со старшими ребятами.

Перед ней на стене помещалась такая же коробочка и такой же черный круг, как на крыше. Это был микрофон и репродуктор. Комнаты детского сада соединялись с крышей громким телефоном. Октябрина Петровна разговаривала с Травкой по громкому телефону.

Этот телефон был устроен в детском саду, чтобы можно было позвать ребят с крыши или передать им что-нибудь. И сейчас он пригодился.

Травка посмотрел на остальных детей.

Махрютка, а с ним еще несколько ребят разглядывали Алютин шлем с хоботом. Тюка закуталась в материю парашюта. Она все ждала, когда заметят, что ее нет, и начнут ее искать. Остальные столпились вокруг Алюты. Солнечка угощала Алюту апельсинами.

Разговаривать со справочным бюро досталось Травке.

Травка на лифте спустился во второй этаж и вошел в переговорную будку.

Радиотелефон

В переговорной будке была доска, очень похожая на ту, что стояла на крыше. Но только здесь было десять ручек, а под ручками цифры: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 0.

На дощечке золотого цвета были написаны названия самых главных и необходимых мест: медицинская помощь, техническая помощь, аэропорт, управление погоды и другие названия. Против каждого названия стояли цифры.

Травка прочел:

„Справочное бюро — длина волны 1,46“.

Он перевел первую ручку на цифру 1, вторую на цифру 4, третью на цифру 6. Потом он повернул выключатель и сказал серьезным голосом:

— Вызываю справочное бюро.

Травкин голос попал в круглую коробку — микрофон.

Внутри микрофона была тонкая пластинка — мембрана. Пластинка задрожала от Травкиного голоса. С острия мачты, которая стояла на крыше дома, пошли невидимые электромагнитные волны.

Они домчались до антенны справочного бюро, и работник бюро услышал из громкоговорителя Травкин голос.

Справочное бюро помогает

Работник сказал в ответ:

— Справочное бюро вас слушает.

И его слова передались, тоже по радио, Травке.

Радиоволны летят с такой быстротой, что и Травке и работнику справочного бюро казалось, что они разговаривают, стоя рядом друг с другом.

Травка старался говорить басом, чтобы работник не подумал, что это шутит или шалит какой-нибудь мальчик. (Такие случаи бывали).

— К нам на крышу упала Алюта. Она хочет лететь на луну.

— Ракета на луну отправляется сегодня, в двадцать часов, из аэропорта города Циолковска, — ответил работник скороговоркой. — Лететь никого не принимают.

Наверное, его спрашивали про это уже много раз, и он устал повторять одно и то же.

— А куда сдать парашют и костюм?

— Какой костюм? — сердито спросил работник.

— Алютин костюм. Ну, костюм воздушного слоненка.

Травка хотел сказать „стратосферный скафандр“, но забыл это название.

— Слоненка в зоологический парк, а парашют — в авиобазу. Адрес: Москва, 64, улица Туполева, 14. Радио — длина волны 3,47, — проговорил работник и выключил аппарат.

Травка хорошо знал улицу Туполева. Там они с папой получали костюмы и самолет, когда летали на совещание электромехаников в Горький.

Травка вбежал в лифт, закрыл поплотнее дверцы лифта, чтобы машина не остановилась по дороге, и нажал кнопку с надписью: „Крыша, быстрый ход“.

Он подбежал к ребятам с криком:

— Едем! Я знаю, куда сдавать вещи!

Потом он подошел к той самой доске и сказал: