Помоги проекту - поделись книгой:
Светлана Бестужева-Лада
Оксюморон[1]
Парковка в наши дни приобретает характер обреченности: искать место для машины средь бела дня сродни поиску смысла жизни. То есть изначально безнадежное занятие. Но я не сдавалась, медленно двигалась вдоль тротуара и зорким взглядом охотника выискивала хоть какую-нибудь щель для своей кареты. Для моего ненаглядного «Смартика».
В вольном переводе со столь любимого нами теперь английского это означает «умник» или «умница». Англичане, американцы то ж, никогда не забивали себе голову распределением по половому признаку: женский и мужской род у них в языке отсутствует как класс. Удобно — все среднего рода. Но я-то, воспитанная на языково-богатой российской почве, свой обожаемый автомобильчик называла именно Смартиком, категорически считая его мальчиком. Девочка в качестве средства передвижения нравилась мне значительно меньше.
В нашей стране эти автомобили — пока еще экзотика. То, что они занимают на дороге места в четыре раза меньше, чем среднестатистический «Форд», в глазах моих соотечественников скорее недостаток, нежели достоинство. Меня же все это только восхищало: тише едешь, как известно, дальше будешь, а по маневренности «Смартик» почти приближался к велосипеду, что в условиях мегаполиса позволяло все-таки решить массу обычно труднорешаемых проблем.
Вот и сейчас щелка нашлась: обычная машина в такие параметры не вписалась бы никаким боком, а я могла рискнуть. И рискнула. Пожалуй, впервые с тех пор, как я села за руль, мне удалось так лихо припарковаться. Как выяснилось — напрасно: не успела я заглушить мотор, как в лобовое стекло постучал Стас. Мой вечно любимый и вечно чужой мужчина, от которого я регулярно ухожу навсегда, чтобы примчаться на встречу по первому же зову. Мне это не нравится, я с этим борюсь, но почему-то всегда оказываюсь побежденной.
— Привет, красотка, — весело поздоровался он, втискивая свои без малого два метра роста и центнер с лишним живого веса на сиденье рядом со мной. — Подбросишь за три поцелуя?
— Куда едем? — осведомилась я тоном профессионального бомбилы.
— Сначала прямо, а потом — в сторону Каширки.
Я недоверчиво покосилась на своего «неизбежного». В конце Каширского шоссе располагалась моя личная резиденция, и поездка в эту сторону предполагала более или менее долгое общение «тет-а-тет». Обычно. Но от Стаса можно было ожидать чего угодно, так что я на всякий случай уточнила:
— В сторону Каширки или…?
— Или! — хохотнул Стас, ослепляя меня своей совершенно неправдоподобной белозубой улыбкой, наводящей на нехорошую мысль о дорогостоящей металлокерамике.
Мысль эта была не просто нехорошей, она была неправильной. Стас обладал такими зубами кажется с рождения. То есть, по-моему, он просто родился с этой ослепительной улыбкой, не голливудской даже, а какой-то мультяшной. Причем казалось, что зубов у него в два раза больше, чем положено в стандартном комплекте. Завидовать, конечно, дурно, но я завидовала.
— Очень удачно вышло, что ты смогла приехать, — небрежно заметил он. — В контору мне сегодня не надо…
— Сплюнь и постучи, — посоветовала я, осторожно выводя машину на проезжую часть. — Сколько раз уже было «не надо»…
Друг-полицейский — это прямая противоположность любовнику-миллионеру. Денег нет и не будет, материально значимых подарков тоже, ненормированный рабочий день плавно перетекает в ненормированную рабочую ночь, одна машина на двоих с женой. И за что я его люблю? Причем далеко не первый год…
— Я же на похоронах, — укоризненно заметил Стас. — Нужно быть совсем уж бессердечным, чтобы выдергивать меня оттуда. Да и на дворе, слава те Господи, не лихие девяностые годы. Обойдутся без меня. В конце концов, я уже настоящий подполковник, а не какой-то там капитан…
— А где оставлена твоя машина, настоящий подполковник? — вздохнула я. — Про жену даже не спрашиваю. Кстати, кого хоронил-то?
— Тетку моей супруги и хоронил. С отпеванием, все как положено. А когда уже могилку стали зарывать, моей благоверной что-то не понравилось. Пока она не успела закатить полноценную истерику, я быстро наврал ей, что меня вызывают на работу. Она психанула, и умчалась на нашей тачке. А я вот, весь в трауре, позвонил тебе…
Я вздохнула, привычно и безуспешно подавляя ревность. Нет, ей-богу, сумасшедший дом какой-то! Супруга улепетывает от него прямо с кладбища, даже не почтив толком память покойной тетушки, а он тут же звонит подруге: мол, у меня здесь освободилось время вместе со мной, подъезжай, забери меня, расслабимся… Умереть, уснуть и проснуться, рыдая.
— В общем, неинтересно, обычная история, — закончил он.
В его голосе не было ни раздражения, ни недовольства, ни каких-либо затаенных обид или претензий, весьма ожидаемых и обоснованных в этой позиции. Мне даже почудилось некое скрытое восторженное удивление: прежде всего тем очевидным фактом, что провокационная и безнаказанная наглость жены опять сошла ей с рук.
— Ну, и? — спросила я, прикуривая сигарету от автомобильной зажигалки и чувствуя нехорошее опустошение внутри.
На более распространенные фразы я была сейчас не способна, хотя обычно в ответ на подобные рассказы у меня происходит некое извержение словесной лавы, которое затягивает в тягучую, вязкую жижу моего искреннего возмущения чужим эгоизмом, в мысли типа «а вот я бы», и опаляет окружающих брызгами претензий к собственной судьбе. А сегодня я чувствовала только равнодушие и тяжесть на душе, хотя объективных причин для подобного состояния не наблюдалось.
Устала что ли? Не знаю…
— Ну, и я, конечно, страшно рад, что нам удалось увидеться, — жизнерадостно завершил этот отличник милиции.
С работы сбежал на похороны, с похорон сбежал как бы налево… А еще все удивляются, что кривая раскрываемости преступности в нашей стране никак не хочет ползти вверх. Я бы как раз удивилась, если бы она туда поползла.
— Не жми так резко на газ, машину дергает, чувствуешь?
— Не чувствую! — огрызнулась я. Терпеть не могу, когда говорят под руку.
— Эй, красотка, нервы-то побереги, — примирительно заметил Стас. — Все-таки едем к тебе расслабляться…
— Это еще не факт, — усмехнулась я. — По нашей с тобой статистике доезжаем мы до места назначения два раза из пяти. В зависимости от степени везения.
— Работа такая, — вздохнул Стас. — Это ты у нас — пташка вольная. Свободная, так сказать, художница.
— Можно и так сказать, — вернула я ему вздох. — А можно и по-другому…
Абсолютное большинство людей со стороны посчитало бы нас со Стасом любовниками с многолетним стажем. И ошиблись бы. Не в плане стажа, конечно, тут все действительно длится достаточно давно. А в плане отношений. Не были мы любовниками. Просто я его любила, причем секрета из этого не делала. А он со мной дружил, причем тоже вполне открыто. Совершенно бессмысленная ситуация, если вдуматься.
Любила я его с первого взгляда и с первого класса. Впрочем, на этом красавце висли все девчонки, я не была исключением. Но, кажется, только у меня хватило ума не переводить наши отношения в горизонтальную плоскость. Точнее, у Стаса хватило ума не делать из меня очередную любовницу, а сохранять в качестве боевой подруги. Которая всегда подставит плечо, перевяжет рану, отомстит за него врагам, ну, и так далее, в соответствии с классическим романсом из не менее классического фильма.
Когда Стас женился в первый раз, я думала, что умру от горя. Когда он женился вторично, думала, что умру от разочарования. Теперь мой дорогой друг пребывал в третьем, достаточно длительном браке, а я умирала уже от злости.
Стас женился на очаровательной истеричке с единственной вывихнутой извилиной, которую на всем свете интересовали только две вещи — она сама и положенные ей самой материальные блага. И истерики закатывала либо по поводу недостаточности предоставляемых благ, либо по поводу недостаточного внимания к своей персоне. Забавно, что деньги, как таковые, её вовсе не интересовали. Был, правда, третий вариант: истерика на ровном месте. Ну, это уже высший пилотаж, недоступный пониманию простых смертных.
Стас же, замечу, слова не слишком любил, предпочитал многозначительные взгляды и решительные действия, а потому в его речи преобладали глаголы повелительного наклонения. На свою же супругу третьего созыва он смотрел, как на некий цирковой аттракцион, восхищаясь его мишурой, блестками, клоунской раскраской, оглушительным звуковым сопровождением и тотальной бессмысленностью происходящего.
Впрочем, черт его знает, может, он ее любит по-настоящему. А со мной… со мной все дружит и дружит. Тоже по-настоящему.
— Але, красотка, ты что такая кислая? Не выспалась? Ничего, сейчас заскочим по дороге в магазинчик, купим корму, бутылочку опять же возьмем. И напьемся…
— Непременно, — мрачно согласилась я. — Причем с особым цинизмом. Давно мечтаю.
Стас жизнерадостно захохотал и моя злость, слегка побулькав, испарилась, точно вода на горячей плите. Не могла я на него долго сердиться. И потом я любила наши всегда внезапные «посиделки». Стас обычно покупал в каком-нибудь супермаркете целую кучу продуктов, порой совершенно мне неведомых, сваливал пакеты на моей кухне и, облачившись в мой же фартук, принимался готовить, повинуясь исключительно сиюминутному вдохновению. А я мужественно вкушала плоды его кулинарных изысков, хвалила, слушала вечную песню о том, как все на самом деле плохо и запущенно, и поддакивала.
Или утешала. Он все равно слушал меня вполуха, как невыключенное радио.
— Как твои несчастненькие? — неожиданно осведомился он. — Народная тропа к тебе по-прежнему не зарастает?
О! Это был знак особого расположения: Стас проявил интерес к моей работе. Точнее, к тому, чем я зарабатывала себе на хлеб — когда с маргарином, а когда и с черной икрой. Я неплохо вхожу в контакт и прекрасно чувствую людей и их проблемы. Салона у меня нет, рекламы я себе не делаю, но единожды попавшие ко мне клиенты (точнее, клиентки) передают меня потом из рук в руки, как эстафетную палочку.
Впрочем, постоянных клиенток у меня тоже достаточно: женщины обожают рассказывать о своих проблемах и ждать их чудодейственного решения. А я умею слушать и давать советы. Как правило, дельные. Этакий психолог плюс.
— Пока вроде не зарастает, — отозвалась я. — К сожалению, основной контингент — обманутые жены. И к еще большему удивлению — упрямо цепляющиеся за своих «мерзавцев». Вот верни ей этого кота блудливого — и все. Он, конечно, сволочь, но это ЕЕ сволочь…
— Надо будет мою супружницу к тебе направить, — обронил Стас. — Да не жми ты так на газ! Столько лет за рулем, а водишь, как стопроцентный чайник.
— А ты не делай таких резких предложений! — огрызнулась я. — Только твоей Лялечки мне для полного счастья не хватало. Не хочу слушать, куда ты ходишь налево.
— А я, между прочим, не хожу, — пожал плечами Стас.
— Тогда на что она, собственно, мне жаловаться будет?
— Не на что, а на кого. На меня, естественно.
— Но ты же не ходишь налево.
— Это я знаю. А у нее своя точка зрения на развитие сюжета.
— Сам ты уже не справляешься?
— Не справляюсь, Маринка, — неожиданно серьезно ответил он. — Веришь ли, иногда хочется ее придушить.
— Не следует сдерживать порывы, которые идут от сердца, — доброжелательно посоветовала я. — Хочется — придуши. Алиби я тебе обеспечу. Следы сам зачистишь, небось, профессионал.
— Только и осталось. Не пойму, что с ней творится в последнее время. Как с цепи сорвалась.
— Климакс? — услужливо предположила я.
Лялечка была моложе нас со Стасом лет на десять, а мы с ним еще не отмечали сороковник. Но я не учла, что мужчины, даже полицейские, плохо разбираются в таких нюансах.
— Она все время приписывает мне каких-то баб…
Дальше он мог не говорить, диагноз мне и так был понятен. Патологическая ревность бывает в двух случаях: либо женщина чувствует, что молодость и красота безвозвратно уходят и компенсирует это безобразными сценами, либо… у женщины самой есть любовник (или любовники) и она выставляет мощную дымовую завесу. Лучший способ защиты, давно известно, — это нападение.
—…без конца названивает мне, чтобы выяснить, когда я приду. И не дай Бог выключить звонок. Сразу же вывод: был с бабой.
— Пораньше возвращаться не пробовал?
— Само как-то случалось пару раз.
— Ну?
— Баранки гну! Еще хуже получалось. Дома её не было.
— А выяснить, где находится её мобильный? Технически не сложно…
— Да ну тебя. За женой слежку устраивать…
Ну, я же говорю — клинический случай. Девочка, похоже, гуляет напропалую, а мужа держит в строгом ошейнике, чтобы самой не попасться. Старо, как мир, даже скучно. Но ведь сказать это Стасу — обидится насмерть. Его Лялечка, как жена Цезаря, выше всяких подозрений. Тьфу!
Ладно, придется помогать другу. Противно, однако, но ничего не поделаешь. Если его Лялечка ко мне заявится, я из нее правду, так или иначе, выну. А потом напугаю жуткими последствиями внебрачной связи с данным конкретным индивидуумом. Или — индивидуумами, в зависимости от количества.
— Присылай. Если она согласится, конечно. Хотя подожди… она же и меня тебе в любовницы запишет. Оно нам надо?
— Не запишет, — уверенно сказал Стас. — К тебе она не ревнует.
— Оказывается! — засмеялась я. — Почему это мне такое исключение?
— Потому, что ты это — ты.
— Не поняла…
— Она же знает, что мы с тобой дружим с незапамятных времен. И будем дружить.
Последнюю фразу он произнес с неким металлом в голосе. Металл был проявлением ярко выраженного инстинкта собственничества у моего друга. То, что принадлежало ему, не могло быть не то что отторгнуто — поделено ни при каких обстоятельствах. Я была ЕГО подруга — и точка.
Подозреваю, что наша многолетняя замечательная дружба скреплялась еще и тем, что я до сих пор оставалась незамужней, а моих более или менее постоянных воздыхателей Стас терпел — не более того. Впрочем, каждому он устраивал полную проверку по всем правилам и обязательно находил какие-то неточности в биографии или темные пункты. Господи, а у кого их нет, по нынешним-то временам? Тем не менее, осадок оставался, а воздыхатели, наоборот, испарялись.
— Ладно, проехали, — быстро сказала я. — Только хорошенько подумай, прежде чем сводить меня со своей супругой. И вообще подумай.
— Черт, я же все забываю, что ты у нас — потомственная ведьма, — ехидно заметил Стас. — Наведешь на мою любимку какую-нибудь порчу, а мне с ней, как-никак, жить…
— Жить надо по-человечески, — уже сердито огрызнулась я, — а не «как-никак». И порчу я прекрасно могу навести заочно. И не буди лихо, пока оно тихо.
Да. Я — потомственная ведьма. Ничего смешного, между прочим. Нас хоть и не очень, но все-таки много. И бабушка моя — ведьма, и мамочка. И прабабушка тоже была ведьмой, только я ее уже не застала. Женщины у нас исчезают из реальной жизни после того, как дожидаются рождения внучки. Не то чтобы умирают, а именно исчезают, то есть продолжают существовать где-то ещё, но в иных качествах.
Моя прабабка, как мне рассказывали, исчезла, едва услышала первый крик новорожденной внучки. Бабушка поступила по-другому: меня вырастила, воспитала и только после этого сочла себя вправе наслаждаться собственной другой жизнью. Впрочем, с моей мамочкой по-другому поступить просто не получалось, материнский инстинкт у нее отсутствует по определению, ее основное призвание и занятие — замужества. По-моему, она уже выходила замуж раз восемь и каждый раз при этом кардинально меняла внешность.
Сейчас она — ослепительная блондинка лет тридцати пяти, живет с очередным мужем в Таллине и пока всем довольна. Меня в гости не зовет: довольно сложно выглядеть моложе своей дочери, лучше просто пореже встречаться. Я тоже не выгляжу на свои тридцать восемь, но на двадцать пять — точно. Поэтому мамочка время от времени появляется с «неофициальным визитом» в Москве, по-быстрому учит меня жить — и снова упархивает. Нас обеих это вполне устраивает… пока.
Мужчины в нашей семье как-то не задерживаются, отца я помню довольно смутно и где он теперь — не имею ни малейшего представления. Про дедушку даже не заикаюсь. К сожалению, на мне династия закончится. Скорее всего. Ребенка я хочу, но от любимого мужчины, а любимый мужчина меня не хочет. Можно было бы, конечно, принять кое-какие меры, но ничего хорошего из этого все равно не выйдет. Точно знаю, хотя иногда так хочется…
Во всяком случае, еще бабушка категорически запретила мне привораживать Стаса, доходчиво объяснив, что даже при благоприятном исходе приворота у меня обязательно родится мальчик, а это уже совсем не то, что требуется. В этом месте она глубоко вздохнула и добавила, что девочки, как правило, появляются на свет от большой взаимной любви…
Так что не будет у меня девочки…
— Сейчас влетим в пробку на Каширке, — прервал мои размышления Стас. — Угораздило же тебя поселиться у черта на куличках! Орехово-Кокосово, Бананово-Кукуево. Нормальные люди…
— Все правильно, — согласилась я, — нормальные люди селятся в Зюзино. Совсем другой город, пробок нет, коттеджная застройка, сплошной зеленый массив возле водоема.
Стас насупился: он терпеть не может издевок в свой адрес, а собственное местожительство тихо ненавидит. Что ж, когда расселяли наш с ним родной старый дом на Сретенке, привередничать особенно не приходилось, все радовались, что едут не в Бутово или Зеленоград, а все-таки остаются в пределах кольцевой дороги. А пробки…
Ладно, спешим, так спешим… Я прищурилась, посмотрела на плотную ленту машин впереди и… они начали перестраиваться вправо. И мы поехали быстро и плавно по внезапно освобождающемуся перед нами проходу. Только на светофорах все-таки приходилось притормаживать, чтобы не нервировать Стаса: обычно я обхожусь без этих формальностей.
— Гляди-ка, рассосалось, — привычно удивился Стас.
— Куда ж оно денется? — фыркнула я. — В какой магазин будем заруливать?
— Уууу?.. Сегодня у нас мясо или морепродукты?
Я задумалась. В морепродуктах мне нравилось все, кроме запаха, которым надолго пропитываются кастрюли. В принципе этим можно было бы и пренебречь, но почему-то формула, с помощью которой я от этого запаха избавляюсь, отнимает у меня непропорционально большое количество сил. Все-таки я еще очень молодая (для ведьмы, разумеется). Бабушка решала эти проблемы в одно касание, а мамочка просто выбрасывала посуду, единожды бывшую в неудобном ей употреблении, и к следующей трапезе обзаводилась новой.
Красиво жить, понятно дело, не запретишь, но я к такой красоте все-таки не была готова.
— Знаешь, что… — начала я.
И закрыла рот, потому что у Стаса зазвонил мобильный. Практически для каждого абонента на телефоне была собственная мелодия. Если звонила, например, его дорогая супруга, то аппарат выдавал художественный свист из замечательного фильма «Убить Билла». Там эта мелодия сопровождала действия одноглазой медсестры, которая собиралась сделать пациентке смертельный укол. Н-да-с…
Поделиться книгой: